Рубеж веков-2

Глава 3

Вокруг закипела борьба: люди дрались, пронзали друг друга, валили с ног, затаптывали.

Из кибиток, в которых поднялся детский крик, выбегали всё новые люди, вливаясь в суматоху.

Ромеи не вели никаких индивидуальных поединков: пронзи того, кто нападает на товарища, и он поможет тебе с твоим противником. Что и делал Теодор.

Выпалив в полностью одетого и вооруженного копьем воина в длиннополом халате и мохнатой шапке, что спешил к ним, Лемк воткнул прикладов вниз оружие в снег и выхватив скьявону бросился вперёд.

Если бы вокруг была бесснежная местность, то неизвестно как прошел бы ночной бой, но отражение луны от заметенной снегом местности давало достаточно освещенности, чтобы отчетливо видеть своих врагов.

Длинный выпад — и конец скьявоны входит в чревное сплетение и выронив оружие, враг падает с перекошенным от боли лицом, не в силах даже вздохнуть. И не было вопросов у Теодора от чего тот умер — от раны или от невозможности вздохнуть.

Замешкавшийся враг выбежал прямо на Лемка, продевая руки в рукава халата и так и выбежал наружу: и не одет и толком не готов к бою, за что и поплатился. Потому что от удара в голову прикладом защититься не смог.

Все же враги, выбегая, накапливались и их было не так уж мало. Сражаясь за свои жизни, дрались они отчаянно. Но первые потери и слаженность нападения играли против них.

И не стоит отставить в сторону тот факт, что из четырех десятков ромеев многие имели хорошее защитное вооружение, или хотя бы его элементы. Да ведь даже кафтан-эпилорикон из толстого сукна с подкладкой, да с какой-нибудь поддёвкой мог остановить не самый сильный удар. Застучали, зазвенели сабли сарацин по шлемам и кирасам, отскакивая без всяческого успеха от крепкого железа.

Воздух наполнился стонами и криками, призывающими высшие силы себе на помощь в этой схватке.

— Алла! Алла! Алла!

И если удары сарацинов приходились иногда на железо, то каждый удар ромеев приходился в плоть кочевников, если не убивая сразу, то нанося ужасные раны, из которых потоками исходила их сила вместе с кровью.

Вокруг сражались друзья и подчиненные и Теодор считал, что как командир должен поддерживать их боевой дух:

— Мы побеждаем! Нет пощады врагам! Святой Георгий с нами!

— С нами! В бой! Руби гнид и кровопийц!

Порой врагов заслоняли спины своих и тогда Лемк совал между ними свой тонкий меч и быстро наносил уколы, втыкая хотя бы в ногу юрюка и извлекал ее окровавленную.

Как дровосеки в молодом лесу ромеи рубили сарацин и мало где их смогли остановить.

— Алла! Алла! Алла!

— Бана гелин! (ко мне) — нашелся и их вожак, но тут же рухнул от нескольких насевших на него бойцов и получив множество ударов, рухнул под ноги и ему тут же отсекли голову.

Кто-то из ромеев и болгар уже отступал, зажимая руками раны, другие даже раненые бросались в гущу схватки, рубя напропалую.

В глазах вспыхнуло и вот уже Теодор лежит, а налетевший из темноты исмаилит с вытаращенными глазами заносит над ним саблю.

Однако Сид так полоснул его клинком промеж глаз так, что клинок скрежетнул от удара о кость и тут же пригвоздил стонущего врага острием к земле.

И уже Теодору пришлось спасать друга, когда озверевшие враги почти окружили друга.

Железо, сталкиваясь друг с другом, высекали искры, и Теодор, воспользовавшись тем, что лежит под ногами сражающихся, пронзил потроха одного ударом в пах, а потом выхватил кинжал и молниеносно нанес им несколько ударов по голым ногам.

Раненый, пронзительно визжа, упал на Теодора сверху и пришлось повозиться, прежде чем успокоить его навечно.

Зажатые с двух сторон кочевники запаниковали.

— Мерхамет! Мерхамет един!

Начали раздаваться крики врагов, просящих пощады.

Однако бой продлился до тех пор, пока все враги не бросили оружие и не распластались ниц. Снег морозил их тела, но это было ничто в сравнении с угрозой немедленно расстаться с жизнью. Потом некоторых нашли прячущимися под трупами родных… И лишь ромеи остались стоять над ними с окровавленным оружием.

Груди у всех ходили ходуном, а кто-то ещё не успокоился и жестоко добивал и так истерзанного противника под хруст ударов и бессвязная ругань.

Теодор наклонился, зачерпнул ладонью снег, смял его в кулаке и схватил пересохшим ртом.

Полагая, что вид у него был довольно плачевный, так как на лицо и одежду попало много крови, и почему-то его первым порывом было очистить одежду.

А ведь надо было отдавать приказы, организовывать помощь своим раненым и обыск становища, караул для пленных и их семей, собрать из-под ног оружие и выслать по сторонам патрули.

К своему стыду молодой протодекарх не сразу включился в этот процесс. К счастью вокруг были уже опытные люди, которым во многих делах и не надо ничего подсказывать.

Одни оттаскивали павших в одну сторону, оказывали своим раненым помощь, другие собирали все мало-мальски ценное и отправились осматривать скот и не осталось ли там кого из местных, осматривать следы — многие ли убежали. Женщины с детьми на руках или у юбок — громко визжали и рыдали над телами своих павших мужчин.

А поодаль собирали кучку выживших испуганных защитников — избитых и испуганных.

Раненых кочевников безжалостно добивали. С пальцев некоторых трупов полудикие аромуны срезали кольца.

Евхит, сохранивший во многом церковные убеждения о том, что даже подобных людей можно привести к свету истинной веры, не очень одобрительно отнесся к проявленной жестокости:

— «…Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных…»

— Нашёл время, Евих… Мы вместе учились и нам есть чем тебе ответить: «…Ибо многие поступают как враги мессии нашего. Их конец — погибель…»

— И всё же вот так раненых добивать жестоко.

Слушавший это сулиот наклонился к одному из павших и вынул у него из-за пояса маленький, можно сказать что даже детский.

— Видишь этот ножик? Небольшой, да? Это подсаадачный нож. Знаешь зачем нужен? Вырезать наконечники стрел из тел. А ещё пальцы резать, очень удобно. Что они регулярно и делали. Я насмотрелся в наших горах на подобное… А вон ту девочку удавленную на ветке видел? Думаешь с ней не…

— Прекрати!

— Прекращу. Хорошо со стороны говорить о том, что надо быть благороднее. А зло кто накажет?

На этом разговор и закончился — то было не самое лучшее время и место для философских разговоров.

Теодор наконец встряхнулся и пошевеливая уже успевших рассесться войнуков, направил всех свободных людей на главное дело — грабеж.

Всё самое ценное сносили к главной кибитке, пока сваливая всё кучи.

При этом главное богатство любых кочевников составляло отнюдь не оружие, парча, златотканные одеяния и монеты — то всегда можно было отобрать или обменять (если отобрать не получалось).

Главное же богатство — это скот. Ведь многотысячное поголовье скота, определяло их образ жизни. Здесь, в причерноморье и придунавье были у них и постоянные стоянки вокруг городов, но всё же движение с табунами и стадами было их традиционным занятием во все времена. Лошади, овцы, и другой скот, пригодный к такой жизни — умеющий тебеневать, то есть добывать корм из-под снега, давали всё необходимое для жизни этим людям. Изредка попадался крупный рогатый скот из-за того, что за ним зимой требовалось гораздо сильнее ухаживать, но всё же был и быки с коровами. Отощавшую за зиму скотину сгоняли в единый табун.

И если что и было брать в эти голодные времена у юрюков — это его.

Когда начало светать, то маленькое становище представляло собой отнюдь не редкостное зрелище кровавого сражения, удивительного только тем, что не кочевники грабили земледельцев, а наоборот. Хотя и было видно, что это досталось выискивающим ценные вещи людям определенной ценой — раны на головах, разбитые лица, порезы, у кого-то губы в лепешку, а кто-то подвесил руку на косынку.

Как главный, Теодор решал всевозможные возникающие споры и вопросы, пока всё вроде бы уже было решено, и он на какое-то время не оказался предоставлен сам себе. Решив тоже не стоять без дела, он обратил внимание на одно из жилищ, которое, как ему показалось, осталось обойденным вниманием его людей.

Откинув полог входа, он вошёл войлочное жилище. Ни женщин, ни детей тут не было, кроме бывшего хозяина, распростертого ниц на груде одеял, уже пропитавшихся кровью. Оттащив худощавое тело в сторону, он прикрыл его испорченными тряпками и тоже приступил к обыску.

Жилище было одним из крайних, а, следовательно, из бедных, но и тут Теодору удалось найти немало интересных вещей. Сабля с потертым деревянными ножнами, лук с костяными обкладками (чья кость — Лемк не знал и не понимал), кольчуга, два наконечника копья, простой же колчан/саадак с кучей стрел и отдельных наконечников, украшенный пояс с посеребренными накладками, несколько отрезов грубой шерстяной и тонкой льняной тканей, несколько простых ножей, шкатулка в которой лежали несколько серебряных серег, подвески в виде фигурок птиц, стеклянные бусы, два грубых серебряных перстня с красными камнями, перламутровые пуговицы, отдельно — бронзовые зеркало, ножницы, костяные гребни. Видно, что хозяин этого места не забывал о своей жене.

Закинул в добычу и чорабы — шерстяные носки. (Можно сказать немного наперёд, что их наличие сильно помогло пережить эту зиму, помогая сохранить тепло в их не лучшим образом сделанном жилище).

Нашел и конскую сбрую — стремена, удила, попону/чепрак, седло. Кинул в общую кучу кресала, ножницы, металлический котелок.

В один из найденных мешков напихал мелочь — пряжки, щипчики, бронзовые кругляши, бляшки, россыпь медных монет и прочее. Металл в Городе у иноземных купцов ценился высоко и его можно было выгодно продать, если удастся довезти до них.

Нет, всё же богато жили здешние кочевники-юрюки…

Перетаскивал мешки, когда к нему подошел Илия, ведя несколько замызганных и зашуганных людей.

— С этими что будем делать?

— Кто такие?

— Рабы.

— Пусть идут на все четыре стороны!

— Так помрут ведь.

— Это точно… У них есть счёты к местным жителям?

— Не говорят по-нашему.

Выяснилось, что говорят на каком-то своеобразном диалекте.

Бойчо смог разговорить.

— Нет, все кто был причастен к их обидам уже мертвы. Хотят с нами — обещают работать на нас за еду и защиту.

У Теодора была мысль дать им что-нибудь из самого простого оружия и пусть делают что хотят. При этом если сарацины узнают о том, что здесь произошло, то они обязательно пришлют отряд с погоней (если успеют), начнут разбираться и эти люди вряд ли скроются. Сейчас у них появились средства к содержанию людей, и они могли позволить себе поделиться провизией с еще несколькими людьми.

Да и не так скучно будет в оставшиеся дни зимы.

А добра уже набралось столько, что хоть всю округ созывай на помощь!

Особенно несколько телег с едой:

Мороженая баранина, говядина, конина, козлятина, да туша оленя. Ощипанные куропатки и голуби. Много было и замороженной рыбы: осетры, сом, сазан, жерех, лещ, густера, судак, стерлядь, щука, налим и много другого.

— Вот тебе и скотоводы…

— На реке жить и не ловить рыбу грешно даже для них.

Много было и мешков пшеницы, ячменя, проса, гороха и риса. Тут же связки чеснока и лука. В кожаных мешках переливался кумыс, было вино и буза — просяной алкогольный напиток.

— Награбили, твари, как есть — награбили!

Все были удивлены достатком кочевников в сравнении с жалким достатком болгар, на которых уже насмотрелись за весь теплый сезон.

— Вот куда всё девается…

— Кочевники — опора местной власти!

Кто-то из аромун выдал, а некоторые ромеи поддержали:

— Надо бы на кладбище к ним заявиться, покопать. Мало ли там чего с собой кладут…

— Ты чего это удумал?

— А чего? Имущество мёртвым уже ни к чему, а нам прибыток.

— Так это же покойники!

— И что?

— Не будет тебе покоя по жизни!

— Ой, сколько так говорят! Опасность может грозить только от местных жителей, что не потерпят разграбления могил предков. Но надо просто выяснить где чужаки…

— А чужаков они и сами уже разграбили!

— Возможно и так, а может и нет…

— Вы болтайте языками, да не забывайте работать! Сейчас время трудиться! Успеете ещё всё по сто раз кряду обсудить!

— А что делать?

— Грузимся! Потом всё переберём! Запрягайте телеги!

— Да какие телеги? Они по лесу не пройдут!

— А зачем нам в лес? Давайте на лёд вытащим и прямиком до Никополя.

Так и решили делать. Однако вопрос встал с свободными руками. Часть не могла работать из-за ран, часть была занята охраной пленников и была в патруле. Надо было что-то решать, так как время не стояло на месте.

Теодор предложил ромеям воспользоваться трудом пленных, как когда-то они — трудом рабов. Все согласились.

— Эй вы, кто поможет нам всё это увезти, тех мы отпустим на волю!

Вызвались несколько человек. Другие уже отошли от пережитого ужаса, кто-то презрительно отвернулся, сплюнул под ноги, кто-то не поверил.

— Что с оставшимися пленниками будем делать?

— Кочевники… Слышал, что их генуэзцы за самую малую цену берут -не самые лучшие работники.

— А женщины и дети?

— Почем знаю? Мессинцы, к примеру, всех берут.

— Им дай — они и мать родную продадут… — зашептали некоторые. — Хуже иудеев.

— Я бы не брал всех — в табор превратимся. Чем нас больше — тем мы медленнее, тем сложнее будет обороняться если что-то пойдет не так.

— Смотри, как злобно смотрит.

— На ночь надо их связывать, а то можем и не проснуться.

— Декарх, что скажешь?

Лемк решил не брать женщин и детей.

А пленники, что отказались работать… Кинжал сулиота и сабли аромунов были быстры. Все были поражены тому, как он спокойно и деловито сделал это дело, но понимали необходимость такого шага. Никого не смутила жестокость — всех смутила их деловитость, будто бы ничего и не произошло. Изрубили всех до последнего — и продолжили грузить телеги со всеми…

Здесь, на древней земле, поливаемой из поколения в поколение кровью её жителей за свою свободу, за жизнь, жестокость была распространена повсеместно. И представители любого из народов, проживающих здесь, из поколения в поколение передавали сказания о борьбе с соседями и обиды, засевшие в общей памяти народа. И события практически каждого года, каждого десятилетия не давали этим чувствам остыть.

Ромеи убивали болгар, друг друга, всевозможных кочевников и другие соседние народы, а те в ответ восставали и убивали множество множеств ромеев и друг друга, отхватывали себе куски территорий

Шли годы, десятилетия, сотни лет проходили, а полученная свобода с падением власти единой империи принесла лишь непрекращающееся кровопролитие.

И для многих уже тяжелая рука константинопольских владык — автократоров, басилевсов, императоров и диктаторов, как их не называй, уже не воспринималась как нечто ужасное.

И Лемк всей своей молодой душой хотел бы остановить эти смутные времена, вернуть наследие своего народа, принести мир, порядок и единый закон для всех.

Закинув в телеги все самое-самое ценное, согнали весь скот в единый табун затем уже и тронулись вниз по реке, к Дунаю.

Оставшимся женщинам и детям оставили хромых и успевших сильно отощать животных, среди которых были и кобылицы, и старые мосластые коровы. Может из сострадания, может от того что этот старый скот всё равно уже рисковал не выдержать дороги до Никополя.

Осталось вернуться с добычей.