Рубеж веков-2

Глава 18

Теодор думал о своем. О тех целях, которые он мог бы достичь, о том, как его родина вообще выживала вновь и вновь в годы самых тяжелых испытаний.

Почему западная часть мира — латинская часть старой империи, из Испании, Германии, Франции, итальянских государств, — не смогла сопротивляться варварам когда-то окончательно подпала под их владычество? А восточная часть империи, некоторые говорят — греческая часть, но правильно — Ромейская! оказалась более живуча и сопротивляется вот уже тысячу лет с тех пор? То, что основой империи оказалась Эллада/Греция, которая по своему политическому и военному развитию стояла выше римского государства? Вряд ли.

Конечно, ромейские простые и знатные семьи постоянно давали все новых и новых хороших и крепких воинов, которые, возглавляя ополчения или во главе варваров-наемников, совершали выдающиеся подвиги. Они, эти семьи, часто зачастую варварского происхождения и только осели в ромейской державе. Хотя было ли когда-нибудь на востоке однородное государство? Нет. Еще со времен Александра Македонского местные территории и государства все больше и больше превращалось в страну смешанных народов, лишь говорящей и мыслящей по-гречески.

Может причина была в месте столицы? Константинополь (или просто Город), занимал великолепное стратегическое положение. Рим, именно как сам город, расположенный на не самой большой по величине реке, не мог устоять против сильного, хоть сколько-нибудь более крепкого по силе удара; не зря императоры так часто покидали Рим и переносили свою ставк/резиденцию в более безопасную Равенну. А вот Константинополь, расположенный у великолепной гавани, окруженный с трех сторон водой, был практически неприступен (насколько это вообще возможно), даже при наличии врага гораздо более превосходящим по силам. Враги едва могли как-то помешать поставкам продовольствия с той или с другой стороны и приходу пополнений для сил гарнизона. Рим стал великой столицей, и этого положения он достиг не благодаря своим экономическим достоинствам, а из-за успешной политики и победоносных войн. Потому, как только он утратил свое столичное положение и перестал собирать налоги с территорий, он во многом, и быстро утратил свое значение. Константинополь же, стоящий на крупном перекрестке сухопутных и водных путей великой торговли, был не только столицей, но и нес в самом себе значительные природные вспомогательные источники, которые помогали ему выживать, подниматься каждый раз после страшных поражений и катастрофических времен.

И из-за того что столица выдерживала почти все натиски, всегда вновь восстанавливалось и государство. И когда у врагов наступали периоды ослабления, то ромеи вновь одерживали победы. Не было наверное в мире больше такой империи в смысле смены слабости и успеха. Ныне, как и прежде, в войнах большая часть прежнего местного населения была уничтожена и истреблена, а варвары заняли их места. Болгары и славяне укрепились когда-то на Балканском полуострове и основали свои поселения порой до самой Аттики. Сейчас в этот котел добавились орды кочевников и сарацин-исмаилитов, и все те, кто пришел с ними. Но империя все же продолжала существовать и впитывать даже в состав своего организма этих пришельцев — все это, в конце концов, благодаря тому, что Константинополь укреплялся, сохранял и развивал старый государственный строй и старые государственные идеи. И из-за того, что умел пользоваться слабостями своих врагов.

Так что надо не отчаиваться, а помочь своему государству устроить врагам тяжелые времена.

Например надо сковать силы сарацин, оттянуть их с придунавья, нанести наибольший ущерб их снабжению.

Сейчас множество людей обездолены и доведены до крайности. Опустошенные и отчаявшиеся, многие были готовы на все ради выживания. Бедная земля, ограбления и поборы толкала сельских людей на рискованные поступки, заставляя их бросать все и искать лучшей доли. Румелийские христиане страдали, и редко когда они могли занять достойное положение, за исключением городских центров, и часто не могли обеспечить достойную жизнь. Отсутствие перспектив и бедность становились основным стимулом для участия в войне на стороне ромеев. С их помощью можно было не только нанести ущерб живой силе врага, но и его магазинам, складам, мастерским.

Наконец, мы могли развить из наших периодических стычек и набегов более обширные действия по захвату добычи, что, возможно, позволит нам самим себя обеспечивать, но первым делом — удалось бы перебить хоть часть турков на местах их расположения, отвлечь их силы от Никополя, нарушить снабжение припасами, вызвать пороховой и продовольственный голод.

Каждый уничтоженный в горах и лесах турец, каждая сожженная подвода, каждый уничтоженный мост означали реальную помощь своей истекающей кровью стране.

И бороться с турками надо тогда, когда они не слишком готовы к войне. То есть так как главная сила сарацин в коннице, надо выбрать то время, когда она не вошла в полную силу. Тогда, когда погода и сама земля будет на стороне ромеев. А когда такой период? Это весна, когда отощавшие за зиму лошади ещё не набралось сил в полной мере. Весной затруднены переправы через реки, снег еще лежит кое-где в долинах. Именно весной надо сделать что-то такое, чтобы не дать исмаилитам отбить все земли ромеев.

К горю или радости, но случилось событие, которое дало толчок к новым действиям.

Румелийский султан издал фирман о сборе внеочередных налогах, среди которых был и «девширме» — налог кровью.

Вообще этот налог собирался не так часто, как о нём Теодор слышал в Городе. Налог на маленьких мальчиков, которых собирали среди, главным образом, христиан. Собирали для дальнейшего воспитания из них янычар, то есть самых преданных и фанатичных исмаилитов вообще и воинов султана в частности. Воспитанные в мусульманском духе, юноши становились преданными султану и служили ему верой и правдой. Среди ромеев ходили слухи, что сарацины собирают всех мальчиков подчистую почти каждый год. Нет. Собирали они их раз 5−7–9 лет. Бывало и раз в 13 лет. Предпочтение отдавалось мальчикам младшего возраста, их умы были еще не обременены жизненным опытом и легче поддавались формированию. Подростки старше 13 лет, как правило, уже имели свои убеждения и связи, что затрудняло их полную лояльность султану. Многие порой и вовсе до янычар либо не доживали, либо попадали в более низкоранговые подразделения армии.

В селениях начались волнения.

Лемк понял, пора действовать.

Едва сошел снег, как по еще не просохшим дорогам потянулись отряды сборщиков девширме. Недалеко от Желязен ромеи подстерегли и напали на крупный отряд, многих убив, а остальных заставив бежать.

Следующая неделя прошла в непрерывных стычках. Нам удалось рассеять еще два небольших турецких отряда, больше похожих на банды, пытавшихся зайти в подконтрольные нам селения. Нас предупреждали о их появлении заранее, а местные всегда помогали разведчикам проводя их короткими тропами и помогая в сборе сведений. И приблизившегося врага ромеи встречали меткими, убойными выстрелами.

Люди радовались победам, становились веселы и улыбчивы.

Правда, улыбки их немного увяли, когда Теодор поделился с некоторыми из них, ставшими ему доверенными помощниками, своими планами.

— Помните, один из пленных… Эрдаг, кажется…

— Это который старый и шепелявит немного? — припомнил Юц.

— Да-да… Помните, он говорил о лагере, куда собираются со всей округи войска перед началом похода? Яблонцы же он называл? Туда же свозят, естественно под защиту припасы — провизию, оружие, амуницию, порох. — Теодор сделал паузу. — Ну вы и так всё поняли.

— Даже если нам это удастся, то мы поднимем весь край на уши! Нас будут искать, найдут! — запаниковал Евхит.

— И потом примутся за тех, кто под нашей защитой. Сарацины не упустят возможности пограбить и поиздеваться над ними. То есть это мы подставим этих людей под удар! — добавила Йованна.

— И что? Это, в основном их проблемы. — ответил ей Траян Лазарев.

— Надо уходить всем. Людей предупредим, спрячутся на какое-то время, а потом отвлечем турков чем-нибудь.

— Чем?

— Не знаю ещё. Не придумал. По ходу разберемся.

— Удивительный и надежный план! Боже, если ты слышишь это, вразу моего друга! — вставил Евхит.

— Какой есть, мой саркастический друг.

— А наша крепость?

— Крепость, думаю, придется оставить.

— Обидно, столько сил…

— Старая крепость послужила нам домом, но против того, что мы подымем, она нам не поможет.

Несколько дней мы готовились к делу, пока я не решил, что всё готово.

Перемещение по ночам, как всегда, вызывало определенные сложности, но мы справились. Порой приходилось нападать на ночные стоянки тех сарацин (путников, купцов, воинов, путешественников, бродяг, пастухов, кочевников, крестьян и прочих) которые могли, если бы нас заметили (а они явно бы заметили) предупредить власти. Приходилось основную массу брать в ножи, пряча тела подальше от дороги, чтобы и дух их днем не достигал дорог. Но так приходилось делать не всегда, так как основные наши дороги — маленькие тропинки, по которым бродят только местные славяне и звери.

Два дня и мы были в Яблонцах (хотя турки его, конечно же называли по своему).

Лагерь тут уже стоял. Расположившись в лесистых холмах, мы почти сутки наблюдали за ним. (Йованна еще хотела, переодевшись в крестьянское платье, пойти погулять в его сторону, но я не разрешил — не хватало еще её срочно выручать, чем вызвал вспышку гнева с ее стороны. Хорошая, выносливая, внимательная, мотивированная женщина, но вот дисциплины ей не хватало.)

Небольшие и огромные, словно дома, палатки и шатры простирались на многие десятки метров. Даже на почтенном расстоянии, с которого мы наблюдали за лагерем, воздух был пропитан запахом костров, жареного мяса и конского пота. Громкие голоса, смех, скрипы дерева, звон металлов, вой быков, блеяние мелкого скота и ржание коней создавали ту еще какофонию звуков. Люди стекались сюда со всех сторон — воины в ярких кафтанах, торговцы с разноцветными товарами, кузнецы, кожевники. В огромных медных котлах варилась пища. Многие прибывшие заранее воины сидели вокруг костров, рассказывая истории, курили трубки и потягивая крепкий чай.

По виду — бешлю, аджеми-огланы, секбаны, азапы, немного дели — то есть в основном пехота. Хотя, вот так запросто их очень сложно отличить, так как кроме янычар мало кто носил что-то однообразное из одежды. Все больше равнялись на бунчуки.

И если судить по конским хвостам, командовал всем этим сбродом пока лишь однобунчужный паша.

В целом картина лагеря для нас была более радостной, чем я предполагал. Многие стражники спали, другие занимались своими делами, совершенно забыв о своих обязанностях.

Патрульная служба была явно не на высоте. Сторожа, должно быть, уже давно забыли о своих обязанностях, разгуливая по лагерю, больше похожие на праздных гуляк. Видел я, как одни из них, вместо того чтобы нести службу, играли в кости с товарищем. Другие вообще дремали под тенью кустов.

Теодор искренне надеялся, что эти воины больше никогда не смогут научиться правильной службе.

В лагере ромеев, скрытои в густом кустарнике, вовсю шла работа, которую надо было сделать дотемна.

Из сум доставались грубые крестьянские глиняные горшки, в которые закладывалась сера, селитра, смола. Это закрывалось «крышкой» из ткани со свисающим «хвостом».

Запахи серы и смолы хорошо так воняли, казалось на всю округу. И вот уже первые единицы из обычных горшков уже превращены в грозное оружие.

Ромеев было в этом походе 267 человек.

Поделились по полсотни бойцов, во главе которых встали авторитетные люди.

Йованна, выносливая и жилистая, пользовалась будто какой-то магией: многие воины липли к ней, но не похотливо, а как к тому, кто своими речами о мести к сарацинам и призыву к их убийствам разжигал сердца.

Рыжеусый Евстафий.

Траян Лазарев, опытный гайдук.

И Юц с Ховром, молодые неразлучные друзья. Их Теодор поставил во главе небольшого отряда потому, что эти парни никогда никоим образом не обсуждали приказы. И если им что-то сказано — то модно было быть уверенным — сделают.

В лагере сарацин — от 1100 до 1400 человек.

Ночью, с пяти сторон, чтобы нанести как можно больший урон, напали.

Часть Теодор подобралась с подветренной стороны. Сердце колотилось в бешеном ритме, кровь стучит в висках.

Ромеи быстро закололи спящих патрульных.

— Бросайте горшки! — немного торопливо, как ему показалось, скомандовал Лемк.

— Да, лагатор! — как-то весело и кровожадно шептали воины и запалив «хвост» горшков, с разбега начали метать их в палатки и шатры.

Свист разлетающихся горшков разрезал ночной воздух. Рой горшков летел, разбиваясь о землю или вспыхивая сами по себе, поджигая промасленную или навощёную для защиты от воды ткань.

— Бегите дальше! Вон там — большой шатёр! Обязательно сожгите!

Воины старательно метали огненные снаряды, оставляющие яркие росчерки в ночи.

— Дальше бросайте! Евхит, черт тебя дери, не суйся внутрь! Отсюда кидай! Жгите их, воины!

И вскоре из лагеря раздались пронзительные и полные отчаяния крики, когда огонь начал разгораться…

Горшки не все разбились, но в панике выбегающие турки наступали на них, давя ногами и перемазавшись в горючей смеси, вспыхивали факелами. Сарацины в панике хаотично бегали, не зная откуда происходит нападения. А постепенно жар от пламени стал ощущаться даже на расстоянии, словно невидимые языки пламени тянулись к ромеям.

Но это были еще не всё, что заготовили неверным ромеи.

Выстроившиеся в линию стрелки были готовы.

— Залп!

Ромеи, и Теодор с ними, прижимали мушкеты и аркебузы к плечам, чувствуя холод приклада. Глубокий вдох, и Теодор медленно нажимал на спусковой крючок. В тот же миг мир вокруг будто замер. Оглушительный треск разорвал тишину, оглушая его. Отдача ударила в плечо, пытаясь откинуть назад, а в ушах зазвенело. Дым окутал пространство, застилая глаза, а жар от выстрела обжёг щеку.

Первая линия отходит, чтобы дать место второй линии.

— Залп!

Выходит третья линия. В сумраке, просыпая порох и матерясь, первая линия пытается зарядить оружие. Вокруг стоят, охраняя, коля и рубя редких выбегающих вражеских одиночек ромеи с алебардами, копьями, косами, саблями и вилами (кто еще не добыл с трупов врага нормальное оружие).

— Залп! Первая линия!

Пули летели через шатры, почти не встречая сопротивления и куда-нибудь да попадали.

— В ножи их?

— Нет. Всё бросили?

— Да!

Лемк уже собрался отдать приказ уходить, но вон тот шатёр… Самый высокий, белый, и еще так и не подожженый…

Теодор засомневался, разрываясь и потом, махнув рукой, прокричал:

— Все за мной! Не отставать и не разбегаться!

Ромеи бегом бросились за Лемком, держась плотной группой, что пулей прошила паникующий лагерь, и в два счёта достигла цели.

Откинув тяжелые бархатные шторы (?), Теодор забежал из огненного сумрака лагеря внутрь, и очутился на мягком ковре. Воздух был наполнен ароматами пряностей, кожи и каких-то трав.

Хозяина не было видно, как и слуг.

Он огляделся вокруг. Высокие стены шатра, украшенные сложными узорами, создавали ощущение роскоши: В центре шатра был расположен низкий столик, заставленный изысканными блюдами. Медные или бронзовые сосуды с ароматным кофе, тарелки с фруктами и сладостями. Возле стола лежало несколько пушистых подушек. В углу шатра стоял изящный сверкающий кальян, столик со шкатулками, сундучок.

Один вид дыма, медленно поднимающегося к потолку, создавал атмосферу расслабления.

Не сразу заметил, что в пышных алых подушках утопает бессознательное бородатое и толстое тело в роскошном халате.

Паша!

Захватить и попробовать допросить? Или отдать турмарху?

А удастся ли утащить?

Времени на раздумья не было и более не задумваясь, Теодор из пистоля выстрелил паше в голову.

О чем тут же пожалел. Лучше бы эту пулю оставил не для бессознательного сарацина.

— Берите сундук! Уходим!

Опрокинув масленные светильники, ромеи выбежали в дым ночи.

Кто-то уже взялся организовывать пожарные команды, выводить людей прочь. Хоть и велся еще огонь во всех направлениях. Так как врагов было уже больше, чем трое на одного, да еще могли заявиться новые враги, Лемк увел своих людей прочь. По пути нечаянно свалились прямо на нескольких перепуганных отураков-ветеранов, расстегнутых и не готовых к бою. Они выглядели неважно, но их можно было допросить, и мы притащили их с собой, где их сведения оказались полезными.

Без сильных проблем соединились со всеми с Йованной, Траяном, Рыжеусым, Юхом и Ховром.

Там узнали, что Йованна полезла в атаку, несмотря на мой приказ только кидать горшки, стрелять и не лезть в драку. Да еще ее люди утащили два бочонка пороха из лагеря. Дура. Лучше бы его там в огонь бросили. Итог — потеря 12 человек. Это учитывая, что у Лемка погиб один, а у остальных — 6 воинов, у всех вместе.

Йованна, правда, не считала себя виноватой.

— Это война и воины должны сражаться и если суждено, то и гибнуть! Такова их судьба!

— Они должны жить и убивать врагов! У нас нет большей ценности, чем наши люди!

До слуха докатился целая серия будто бы пушечных выстрелов, только, пожалуй, сильнее.

— Огонь до порохового склада добрался. Кажется этого нам не смогут простить. И хорошо.