Рубеж веков-2

Глава 22

Часть добычи в течение дня продали некоторым местным купцам, которые желали подешевле приобрести себе большое множество ценных вещей, тогда как ромеи избавлялись от большинства громоздких и тяжёлых ценностей, поменяв их на серебро и золото. Теодор поступал по старой старой поговорке о том, что сарацин обманывает вас, чтобы продемонстрировать самому себе, насколько он умнее, чем «неверный»; грек обманывает вас, потому что ему нужны ваши деньги; в то время как и турок, и грек заявляют, что болгарин слишком глуп, чтобы мошенничать.поэтому продал скопом всё мелким и немногочисленным болгаро-сербско-македонским купцам.

Многие из них понимали, что всё доставшееся имущество пришло им очень за дешего и если удастся перепродать (главное чтобы румелийцы не прознали и обратно не отобрали), то они разбогатеют. Поэтому от них последовал подарок, в виде роскошного, по меркам Теодора, костюма.

Выполненный в сочетании латинской и ромейской моды, этот костюм для него стал строгой элегантности.

Основой служил кафтан из сукна и плотного бархата тёмно-красного оттенка, вышитый серебряными нитями в узорах, напоминающих древние символы. Ткань блестела в мягком свете, подчеркивая богатство, но не излишество.

Суконные же штаны, были широкими, заправлялись в высокие сапоги из мягкой красной кожи. Сапоги украшали тонкая вышивка и медные пряжки, простые, но изысканные. Они сидели на ноге так, что, как однажды заметила Йованна, фигура Теодора казалась ещё более стройной, а его осанка — ещё более решительной.

На голове красовался фареон из алого войлока, строгий и без лишних украшений, с чёрной шелковой кистью, которая едва заметно двигалась при каждом шаге. Эти цвета, алый и чёрный, символизировали слёзы Мессии и кровь, пролитую на Голгофе. Багровый шрам на щеке Теодора усиливал впечатление, делая его образ пугающим и притягательным одновременно.

В довершение костюма Теодор прилагался кинжал, ножны которого были украшены гранатами, переливающимися кроваво-красными каплями и перчатки из выделанной телячьей кожи (которые при них Лемк так и не одел из-за ожогов рук) Камни перекликались с цветами одежды, создавая завершённый образ человека, чья сила и вера слились воедино.

Отдых после долгого марша и кровопролитного столкновения дал возможность Теодору заняться тем, что он давно откладывал: упорядочить разросшиеся ряды. С учетом постоянного Солдаты, пришедшие из разных земель, говорили на разных языках, имели свои обычаи и способы ведения боя. Без реорганизации их соединение больше напоминало толпу, чем войско.

Теодор разделил силы на отряды, которые можно было легко различить по происхождению: отдельно кентархии македонцев, болгар, эллинов, а также кентархия латинян и ромеев. Это позволяло не только упростить управление, но и дать каждому солдату ощущение принадлежности. Внутри своих групп они понимали друг друга лучше, чем под общим знаменем. Теперь каждый отряд имел своего командира, говорящего на их языке, что значительно облегчило быстрой обмен приказами в бою.

Командирами стали самоназначенные кентархи: Йованна Маркова у македонян; Рыжеусый Евстафий — у болгар; Галани — ромеи и латиняне; Траян Лазорев — сербы; Юц и Ховр возглавляли трапезитов/разведчиков. Сам же Теодор считался уже занимающим высокую должность друнгария. Мардаит, Евх, и еще несколько парней находилось рядом с Теодором, помогая ему в разрешении кучи возникающих вопросов.

Такое решение не было новым, но Теодор понимал его необходимость. Воины, знающие свои ряды и слышащие в бою знакомую речь, сражаются крепче, чем те, кто остаётся чужим среди своих. Этот шаг обеспечивал порядок, который мог спасти от поражения.

Покидая город, они не забыл о главном. Городская казна отправилась в путь вместе с ними. Ей незачем было оставаться там, где её добро послужило бы врагам.

Накануне перед выходом Теодор выбрал дюжину из тех, кого знал лучше остальных — болгар и ромеев, с которыми прожил уже почти год. Он не мог сказать, что доверял им безоговорочно, но за это время успел понять, что они лучшие — смелые и умелые — из своих более ленивых, сонных товарищей. Всё же в отряде собрались все виды человеческой породы, и были и те, кто способен продать за гроши даже собственную мать.

— Слушайте, — начал он, обводя их взглядом. — Каждому из вас дам по семь золотых дукат, когда доберёмся до границ Империи. Ваша задача — охранять эти телеги. От остальной работы будете освобождены.

Мужчины переглянулись. Слова Теодора звучали просто, но смысл их был ясен каждому. Семь дукат — деньги приличные, но и риск был, наверняка, не меньше. Они знали, что в телегах лежит то, за что люди готовы убивать.

Никто не заговорил первым. Наконец один из болгар кивнул, остальные последовали его примеру. Согласие было без лишних слов — в этом деле болтать лишнего было ни к чему.

Теперь сундуки, прикрытые грубой дерюгой и обвязанные верёвками, грохотали на повозках, окружённые молчаливыми стражниками. Когда колонна вышла за городские ворота, Лемк обернулся, глядя на оставленные улицы. Скоро сюда вернутся сарацины. И, казалось, городу за их спинами это совсем не нравится.

— Мы еще вернемся. — прошептал он. К его сапогу кто-то притронулся.

— Господин, — осмелился один из солдат, шагавший сбоку колонны, — а когда нам заплатят за службу?

Лемк, успевший его обогнать, даже не обернулся. Он подтянул поводья, будто задумался, но голос его был твёрд:

— Когда выйдем с вражеской территории.

Солдат нахмурился, но молчал. Все понимали: в этих словах скрывалась не столько отсрочка, сколько испытание. Деньги обещали, но для того, чтобы их получить, нужно было не просто выжить — нужно было дойти.

— А куда тебе их тратить? — с усмешкой бросил Лемк, слегка повернув голову.

— Были бы деньги, — ответил солдат, не смутившись, — а тратить всегда найдётся куда. Мало ли возможностей по пути…

В строю раздался тихий смешок, короткий, словно кто-то пытался его подавить. Но командир не остановил лошади. Он понимал: этот разговор не о деньгах, а о чём-то большем. Люди хотели знать, что их усилия, кровь и пот стоят чего-то, что за их жизнь платят не только обещаниями.

Теодор успел уловить чью-то фразу: «При дележе добычи нам достанутся копыта».

— Дойдём — получишь, — сухо подытожил он. — А пока держи оружие крепче. Врагу наши карманы интересны не меньше, чем нам самим.

И колонна продолжила путь, оставив за собой пыль и невысказанные мысли. До Империи были еще сотни миль.

Первым делом войско вышло к Стримону.

Здесь по утрам над водой стлался густой туман, холодный и тяжёлый. Берега реки, поросшие ивами и тростником, выглядели дикими, но в их укромных уголках прятались жизни, незаметные для постороннего глаза. Тут скользила рыба, там осторожно пила воду косуля, а чуть дальше слышался плеск весла, с которым рыбак медленно раздвигал гладь реки.

Но такая идиллия продолжалась недолго, так как появлялись трапезиты/разведчики, распугивая всех.

Когда вышли к развилке дорог — на север, во Фракию, то есть в Империю или южнее — в глубь Македонии, на Фессалоники, то Лемк приказал поворачивать севернее.

Мардаит, несмотря на то, что так и не набрал прежнюю форму, по прежнему был горяч, когда он что-то вбил себе в голову.

— Тео, нам надо идти на Фессалоники!!!

— Сид, друг мой, я думаю что ты сильно неправ. Фессалоники — это не просто город. Это крепость, укрепившаяся за долгие века. Там живет огромное количество людей, готовых защищать город. Помнишь, это был второй город Империи?

— Вот поэтому и надо идти на него! Представь тот триумф, когда мы возьмем его яростным штурмом! Нас представят басилевсу! Мы исполним все свои мечты! О нас будут слагать песни!

— Ты забываешь кто мы. Мы — горстка людей…

— Ничего себе горстка!

— Горстка, Юц. А они — целый город Десятки тысяч людей. Не забывайте, у них есть опыт войн с латинянами — а там живет наверняка множество отураков. У них есть стены. Чем мы будем брать те стены? А стены сложены еще нашими предками, насколько я слышал, да еще и сарацины настроили немало, обновив их со временем. Те пушечки, которые мы тащим, могут помочь для полевых сражений. Даже если мы ими начнем бить стены… Помните сколько ядер уходило на стены городов, когда мы шли ещё с савойцами герцога Карла? И видели сколько есть у нас?

— Зато у нас есть правое дело и жажда мести! Местные нас поддержат, поверь мне, Теодор.

— Поддержат, когда увидят, что мы побеждаем, Йованна А пока мы лишь кучка в несколько тысяч необученных мужчин. И одной женщины.

— Не одной!

— Не придирайся к словам!

— Но мы движемся вперед! Мы уже одержали победы…

— Движемся, да. Но осада — это совсем другое дело. Ты хоть знаешь, как правильно вести осаду? Я вот не очень. И, честно говоря, мне кажется, что нас слишком мало для такого предприятия.

— Теодор, ты всегда ищешь причины отступить! Мы не можем вечно прятаться по кустам. Нам нужно действовать решительно! Отомстить проклятым завоевателям!

Эти слова были обидны.

— Решительность — это хорошо, но ее нужно сочетать с разумом. Мы должны расплатиться по древним счетам, но не ценой наших жизней.

— Смыть счеты можно только кровью! Только потоками турецкой крови мы сможем отомстить за все обиды, которые они нам нанесли.

— Нет, друзья мои. Я считаю, что только подвижность, как написано в советах прежних императоров, спасает нас. И лучше нам унести ноги, пока Дамат-паша или еще какой-нибудь знатный румелиец вновь соберет силы. Что наверняка сейчас и происходит.

— Мы не боимся драки! — вскинулась Йованна.

— У нас тут её никто не боится. Но драться надо с умом. Нам до Империи еще больше двух недель пути. Всё, закончим на этом. Dixi.

Мардаит, Йованна, Траян остались недовольны. Рыжеусый Евстафий, Галани, Юц и Ховр поддержали Лемка. Евхит остался нейтральным в этом обсуждении, безучастно читая какое-то старое писание.

Дорога повернула ближе к берегу и побережье моря открылось внезапно, словно изломанная линия горизонта распахнулась перед взором воинов. Они шли долго, и запах соли, принесённый ветром, первыми наполнил их носы. Перед ними раскинулся залив Орфанос, часть Фракийского моря, которое в свою очередь было частью Эгейского: оно было спокойное, словно замершая поверхность металла, под высоким солнцем. Его вода была серо-голубой, и даже взгляду становилось мягче. Ховр это объяснял тем, что это просто с каждым шагом они всё ближе к дому, что они стоят на пороге другой, более дружелюбной земли.

Берег оказался простым и неприхотливым. Низкий песчаный откос, обрамлённый скромными скалами, поросшими редкой травой. Здесь не было ни пристаней, ни домов, только чистое, дикое пространство. Волны накатывали равномерно, словно отсчитывали время, и этот ритм завораживал после хаоса похода. Некоторые из воинов присели на камни, усталые и молчаливые, вглядываясь в горизонт, где море сливалось с небом.

Местность вокруг, казалось, дразнила людей в войска, ещё недавно живших едва ли не на хлебе им воде, своей щедростью. Утки, гуси, индюшки — всякая домашняя птица разгуливала по дворам без страха. На лугах паслись овцы и быки, медленно пережёвывая траву, словно и не догадываясь о приближении чужаков. Для людей всё это представлялось не просто добычей, но чем-то вроде милости судьбы.

— Милостивая земля, — заметил Галани, наблюдая, как один из воинов нес подмышкой жирного гуся.

— Интересное слово для грабежа, — усмехнулся Теодор, подтягивая ремни на поясе.

— Это не грабёж, — ответил ромей с уверенностью, — это приз. Иначе он достанется врагу.

— Вот что значит, — сказал Теодор, проводя взглядом по ещё уцелевшим домам и полям, где лениво паслись стада, — впереди не прошлись дворяне и латиняне, вычищая всё, что можно.

Его голос прозвучал спокойно, почти равнодушно, но в этих словах таилась горечь опыта. Солдаты, слышавшие его, коротко усмехнулись, вспоминая, как выглядели деревни после знати. Поля, вытоптанные копытами, амбары, разорённые до последнего зерна, и хижины, обвалившиеся от того, что и крыши унесли с собой. И последнее не для красивого слова. На обогрев воинов разбирались и сжигались целые дома, не то что крыши.

По приказу Лемка, на своём пути войско безжалостно выжигало всё, что принадлежало сарацинам. Запасы зёрна, которые невозможно было увести, и предназначенное для посевов, бросалось в огонь, как ненужный мусор, хижины превращались в дымящиеся руины, а деревенские колодцы заваливались камнями, чтобы никто не смог утолить жажду. Стала угонялись целиком, иногда по несколько десятков голов, которых передавали воинам, чтобы восполнить запасы провианта.

Не было ни жалости, ни сожаления. Всё, что попадало под руку, становилось частью войны. Теодор знал: это не просто месть, это удар по силам врага. Без еды, без крова, без воды — как долго смогут сарацины продолжать войну? Но вместе с тем он замечал, что не всем его людям, угоняющим скот или ломающим двери, это нравилось.

Зато еды было вволю: ежедневно выделялось из добычи барана или бычка на десять воинов и скота меньше не становилось.

За несколько дней вышли к горе Пангее, названной так в честь несчастного сына Ареса, чья судьба была столь же мрачной, как и глубокие золотые шахты этих гор, стали целью налёта ромеев. Нападение прошло успешно: стража, хоть и оказала сопротивление, не могла противостоять отряду, который знал, чего хотел.

Захватить удалось не всё — часть золота была спрятана или вывезена заранее, но добычи хватило, чтобы каждый из участников налёта мог прожить многие месяцы в довольстве и беззаботности. Мешочки с золотым самородками и песком теперь лежали в повозках, окружённых усталыми, но довольными солдатами, которые уже начали делить не только награбленное, но и свои планы на ближайшее будущее.

Столько денег, сколько он увидел в последние месяцы, Теодор никогда не видел.

— Мы уже близко! Ещё неделя пути, и мы соединимся с имперскими войсками.

Солдаты воспринимали эти слова с облегчением. Неделя казалась вечностью, но в сравнении с тем, что они уже прошли, это было почти ничего.

— Неделя… — пробормотал один из старших воинов, поправляя ремень. — Если к тому времени нас не достанут эти проклятые сарацинские всадники.

А их опять становилось всё больше. Сарацины накапливали силы, чтобы не дать вырваться проклятому отряду, который так нагло прошёлся по коренной территории султаната, и грозился уйти с богатой добычей.

Первая попытка сарацинов остановить войско Теодора случилась на пологом перевале у развилки дорог между Драмой (Дравискос)и Кавалой. Крепости были старые и известные. У одной — старые крепкие каменные стены, у другой — недавно обновлённые бастионы. Теодор понимал, что тратить людей и время на штурм этих твердынь — дело безнадёжное, и решил обойти их. Сарацины думали иначе.

Всадники и лёгкая пехота обрушились на колонну с обеих сторон, выбрав для атаки самый неудобный участок пути. Но Теодор успел перестроить отряд: солдаты сомкнулись в терцию, окружив обоз, раненых и тех, кто уже не мог держать оружие. Пики и алебарды выставили вперёд, аркебузы и мушкеты отбивали наскоки врага с точностью, от которой у врага росла злость.

Атаки продолжались до самого вечера. Сарацины снова и снова бросались на строй, но безуспешно. Потери росли, и в какой-то момент враг отступил. Теодор приказал продолжить движение.

Йованна ярилась, говорила что надо атаковать, чего Лемк не позволял ей. Только разрушь строй, и исмаилиты сразу попытаются воспользоваться этим. Сила ведь в том, что они прикрывают друг друга.

Как она этого не понимала?