Русские цари

Алексей Михайлович, род. 10.3.1629 г., стал царем 13.7.1645 г., коронован 28.9.1645 г., умер 29.1.1676 г., похоронен в Кремле. Отец — Михаил Федорович (12.7.1596—13.7.1645, царствовал с 1613 по 1645 г.), мать — Евдокия Стрешнева (умерла 18.8.1645 г.). 1-й брак 16.1.1648 г. с Марией Милославской (1.4.1626 [?] — 3.3.1669); дети — Дмитрий (22.10.1648 6.10.1649), Евдокия (18.2.1650—10.5.1712), Марфа (26.8.1652 —июль 1707), Алексей (5.2.1654 17.1.1670), Анна (23.1.1655 9.5.1659), Софья (17.9.1657 — 3.7.1704, регентша с 1682 по 1689 г.), Екатерина (26.11.1658-1.5.1718), Мария (18.1.1660-20.3.1720), Федор (30.5.1661 -27.4.1682, царствовал с 1676 по 1682 г.), Феодосия (28.5.1662 —декабрь 1713), Симеон (апрель 1665—19.6.1669), Иван (27.8.1666 29.1.1696, царствовал с 1682 по 1696 г.), Евдокия (умерла 18.2.1669). 2-й брак 22.1.1671 г. с Натальей Нарышкиной (26.8.1651-25.1.1694), дети — Петр (30.5.1672 28.1.1725, царь с 1682 по 1721 г., император с 1721 по 1725 г.), Наталья (25.8.1673—18.6.1716), Феодора (4.9.1674—ноябрь 1678).

Второй царь из династии Романовых — Алексей Михайлович также взошел на престол юношей: приблизительно за четыре месяца до смерти его отца Михаила ему исполнилось всего 16 лет. Это обстоятельство в сущности было неблагоприятным для молодой династии, однако проблемы с законностью не существовало, поскольку Михаил объ явил наследника престола общественности уже в Новый 1643 год, а передача власти была осуществлена в ночь с 12 на 13 июля 1645 г. у смертного одра царя. Тем самым впервые с 1584 г., за исключением короткого эпизода 1605 г. (см. главу «Федор Годунов»), сын снова наследовал своему отцу. Коронация состоялась 28 сентября.

Тем не менее все еще появлялись фальшивые претенденты на престол. Самым опасным в последующие годы был мнимый сын Василия Шуйского, в действительности писарь московского приказа Тимофей Акундинов (Акиндинов, Анкудинов, Анкидинов). В течение восьми лет он дер жал в напряжении московских дипломатов, путешествуя по разным западным странам, и между поездками даже вовлек Богдана Хмельницкого в политику казаков, направленную против Москвы (см. далее). Только в 1653 г. герцог Голштейнский в обмен на торговые привилегии для датских купцов выдал Анкудинова, и тот был казнен в Москве. Вождь самого мощного крестьянского восстания 17 в. Степан Разин (см. далее) в начале 70-х годов также вывел на сцену фальшивого претендента, который, правда, выдавал себя за Алексея, старшего сына царя (умер в 1670 г.), то есть претендента в рамках династии. Это доказывает, что Романовы теперь были признаны.

Такая стабилизация объясняется прежде всего личностью любимого народом Алексея Михайловича. Его учителями были дьяк В. С. Прокофьев и писарь Г. В. Львов, у которых он научился древнегреческому языку. Позже он немного выучил польский язык. Он был от природы добродушен и впоследствии получил прозвище «Тишайший», имевшее второе значение — «Светлейший». Эта характеристика, вероятно, основана главным образом на его набожности, которая особенно бросалась в глаза иностранным путешественникам. Но, согласно более полным описаниям, он бывал и очень вспыльчивым. Это тоже замечали иностранцы, как и воинственный дух, поскольку против обычая своих предшественников он лично участвовал в военных походах.

Алексей обладал многими качествами. По его распоряжению постоянно служили панихиды по Ивану Грозному, чье правление Алексей считал образцом самодержавия; как и Иван IV, он стремился к централизации национальных святынь и приказал в 1653 г. перезахоронить в Кремле останки патриархов Иова и Гермогена. Царь сочинил руководство по любимой им соколиной охоте и начал записки о войне против Польши; он любил военное искусство и сам разрабатывал новое оружие. Он судил свое окружение на основании строгих моральных принципов, хотя вина — «грешника» не всегда была доказана. Больше всего он страдал, когда рушилась дружба, поэтому осыпал подарками даже лишенного сана патриарха Никона (см. далее). Таким образом, милосердие и строгость — две добродетели, присваивавшиеся правителям в Древней Руси, — поворачивали Алексея лицом к прошлому. Но он был первым русским государем, который собственноручно подписывал указы, позволял реалистично изображать себя, писал личные (в полном смысле этого слова) письма, был связан крепкой дружбой с некоторыми своими сотрудниками, особенно с А. Л. Ордин-Нащокиным, возглавлявшим посольский приказ. Эти человеческие качества, впервые отмеченные в источниках, побудили молодого царя к тому, чтобы сразу после восшествия на престол довериться другу отца Б. И. Морозову, которого Михаил рекомендовал сыну, находясь на смертном одре.

Этот открытый новому сильный человек подготовил свое возвышение, будучи еще воспитателем Алексея. Теперь он укрепил эту связь, став свояком нового царя. Незадолго до своего восемнадцатилетия Алексей высказал намерение жениться, и по старинному обычаю в Москву со всей страны были свезены двести юных девушек, из которых были выбраны шесть. Из этих шести Алексей сначала выбрал Евфимию Всеволожскую, которая, правда, вовремя представления царю упала в обморок. Стали подозревать, что она скрывает падучую болезнь. Поэтому Евфимию с родителями сослали в Сибирь, а выбор царя пал на Марию Милославскую, дочь обедневшего стольника. И. Д. Милославский принадлежал к клиентам Морозова, поэтому противники Морозова высказали подозрение, что он «помог» первой кандидатке упасть в обморок. Это предположение вовсе не лишено смысла, потому что всего через десять дней после свадьбы царя (16 января 1648 г.) Морозов, которому было уже больше 50 лет, женился на младшей сестре Марии Анне. Многие посчитали неприличным, что Морозов укрепил свое положение и увеличил свое богатство таким образом. По примеру прежних «временщиков» он держал в своих руках пять важнейших и доходнейших приказов, а в конце жизни был владельцем 9100 дворов с 55 000 крестьян в 19 уездах, а также многочисленных мануфактур, мельниц и винокурен.

Сразу после вступления Алексея на престол Морозову были поручены проверка и реформа управления, о которых распорядился еще Михаил Федорович. Для устранения недостатков он уменьшил жалованья, сократил дворцовую челядь и уволил ответственных руководителей («судей») приказов. Правда, его собственные ставленники были так же продажны, и не все мероприятия Морозова по оздоровлению городов были хорошо обдуманы: новый железный эталон, который должен был обеспечить честную торговлю, стоил купцам больших денег, а за отменой прямых налогов, а именно ямских и стрелецких денег (см. главу «Михаил Федорович»), в феврале 1646 г последовало мотивированное татарской угрозой введение акциза, удорожившего соль только в этом году в четыре раза и сделавшего ее таким образом недоступной, так что в конце 1647 г. акциз пришлось отменить. Беспокойство, усиленное такими экспериментами, достигло высшей точки весной 1648 г., когда Морозов взамен налога на соль наряду с взиманием недоимок за последние десять лет потребовал немедленной уплаты прямых налогов за 1646 и 1647 гг., так что в 1648 г. налоги подлежали уплате в трехкратном размере. Нужна была только искра, чтобы разгорелся большой пожар, «соляной бунт».

Очевидно, Морозов думал, что сможет обращаться с посадскими и тяглыми людьми как угодно, если исполнит настоятельное желание дворянства о продлении или полной отмене «урочных лет», то есть срока розыска и возврата беглых крестьян. На коллективную челобитную служилых людей, поданную, вероятно, по случаю коронации, Алексей Михайлович еще 19 октября 1645 г. ответил, что продление не требуется, поскольку количество урочных лет (при его предшественнике) уже было удвоено. В инструкции для счетчиков, занимавшихся переписью населения, и землемеров от февраля 1646 г. в связи с введением подворного налога, напротив, содержалось совсем неожиданное заявление о намерении по окончании переписи полностью прикрепить крестьян к земле, то есть отменить урочные годы. Законодательная реализация этой политики, введение так называемого «крепостного права», является наиболее известным положением изданного три года спустя нового свода законов Уложения. Однако к этому пришли только после большого московского мятежа 1648 г.

Это восстание было первым в ряду городских мятежей середины века, которое в противоположность бесчисленным крестьянским мятежам, направленным только против несправедливого социального порядка и «богачей», носило выраженный политический характер. Хотя корни городских беспорядков крылись в социальной неудовлетворенности, но из-за безуспешности других протестов (коллективных челобитных) были направлены непосредственно на правительство, стали опасно близки к угрозе самому царю, сопровождались определенной солидаризацией дворянства и посадского населения, а в 1648 г. даже привели к временному влиянию на правящую власть. Обострило напряженную ситуацию 1645–1648 гг. игнорирование правительством древнего права населения на подачу челобитных.

1 июня 1648 г. Алексей Михайлович возвращался в столицу из Троице-Сергиева монастыря с празднования троицы. Группа жителей остановила процессию, прямо обратилась к царю и хотела, воспользовавшись этим случаем, подать сопровождавшим его боярам жалобу на Л. С. Плещеева, возглавлявшего Земский приказ (московскую городскую администрацию). Однако просителей без ведома царя высекли, 16 из них были арестованы. На следующий день еще большая толпа потребовала освобождения заключенных и пожаловалась на других сановников: Морозова, дьяка Артиллерийского приказа П. Т. Траханиотова и дьяка Посольского приказа Н. И. Чистого. Последний был даже убит разъяренными москвичами. В то время как часть восставших грабила дома богачей, другая часть ворвалась в Кремль и добилась от Алексея Михайловича освобождения арестованных. Царя при этом охраняли только иностранные офицеры, поскольку лейб-гвардия стрельцов поддержала мятежников. Впоследствии, например в 1682 г., социальные проблемы привели к еще большим беспорядкам (см. главу «Федор Алексеевич»), Царь не смог защитить Плещеева и Траханиотова, они были убиты 5 июня. Только его свояк Морозов, за которого царь слезно молил, отделался ссылкой на Белоозеро, после чего Алексей определенно связал свою собственную судьбу с его жизнью. Кроме того, царю удалось отвести непосредственную опасность: стрельцам удвоили жалованье, поили их спиртным, дарили выборным от мятежников собольи шкурки и наделяли служилых людей землей. Пострадавшим от сильного пожара 3 июня, виновными в котором, возможно, были люди Морозова, пришлось пообещать компенсацию: в результате пожара погибли 2000 человек, сгорели тысячи домов, 500 000 тонн зерна и арсенал. В первые дни июня город практически находился в руках восставших.

Наряду с непосредственными результатами этот спонтанный бунт имел и ряд долгосрочных последствий, которые большей частью восходили к более чем 70 челобитным (до конца июля). 12 июня было принято решение об аннулировании недоимок по налогам, посадские должны были исполнять свою выборную службу только по месту жительства, «закладчики» из тяглых людей должны были быть возвращены сотнями (объединениями типа гильдий) крупных купцов и суконщиков, а согласие на возвращение Морозова 26 октября было куплено денежными подношениями стрельцам. В дальнейшем он больше не играл важной роли и действовал как советник.

Тем не менее во второй половине июня правительству удалось на основе определенной консолидации усмирить восстание холопов и подавить более мелкие беспорядки в провинции, которые порой провоцировались новостями из столицы. Правда, в Москве, где мятеж тлел до апреля 1649 г., и особенно в середине ноября существовала угроза нового бунта, пришлось пойти на более основательные уступки, тем более, что у правительства возникло впечатление, что средний слой служилых людей солидаризуется с посадским населением и что появился призрак смуты. Поскольку дворяне теперь излагали свои требования более резко, как и купцы, и обе группы совместно подписывали петиции, то 10 июня они в ультимативной форме потребовали созыва Земского собора, а 30 октября в своей челобитной даже поддержали требования другой группы. Требования касались мер, направленных против коррупции, улучшения структуры управления и суда и передачи церковных земель служилым людям, включения «белых», то есть освобожденных от налогов, слобод в тягло и выдворения иностранных купцов из Москвы.

Большинство из этих требований были выполнены в Уложении, своде законов от 29 января 1649 г., который пришел на смену Судебнику 1550 г. и в котором впервые по меньшей мере 8,5 % из 967 параграфов появились по инициативе населения. Правда, этот источник Уложения замалчивается в преамбуле, на Земском соборе, состоявшем как минимум из 245 участников, все-таки упоминается. Непосредственная работа была выполнена кодификационной комиссией, возглавлявшейся Н. И. Одоевским. Наряду с челобитными комиссия использовала и прежнее законодательство, и «Литовский статут». К последнему восходит сформулированное в письменном виде положение о защите царя и двора (вероятно, урок, вынесенный из опасной ситуации 1648 г.) Наиболее известной нормой стала уже упомянутая отмена урочных лет для крестьян, которая теперь была законодательно зафиксирована и вылилась в закрепление на земле на основании переписей 1627 и 1631 гг. На протяжении 18 в. это ограничение свободы преобразовывалось в крепостное право в полном смысле слова. Впрочем, закрепление распространялось и на посадское население, которому было запрещено покидать тягло. Соответственно гражданским и церковным землевладельцам было запрещено брать тяглых людей и тяглые земли в «заклад» и селить своих собственных людей на общинных землях. Церковникам нельзя было в будущем приобретать во владение никаких имений. Кроме того, была ограничена их подсудность, за исключением патриарха. Требования о децентрализации судопроизводства и расширении выборного управления были проигнорированы.

Последнее обстоятельство доказывает, что правительство не хотело выпускать из рук самодержавную власть и использовало для этого даже Уложение. Было бы совершенно неправильно интерпретировать победу посадского населения и мелкого дворянства над боярами и церковью как ослабление самодержавия. Достигнутые теперь условия вполне отвечали намерениям царя, освобождали его от принятия долго откладывавшихся решений и укрепляли союз самодержавия с низшими слоями дворянства. Жалобы русских купцов на иностранную конкуренцию, напротив, пришлось пока отложить до появления повода для высылки иностранцев. Такой повод был найден, когда в Москве стало известно об убийстве Карла I Оливером Кромвелем. Возмущенный «таким злым деянием» Алексей Михайлович выслал англичан (только их!) из Москвы к 1 июня 1649 г., запретил им участвовать во внутренней торговле и ограничил их торговлю Архангельском.

Беспошлинная торговля была запрещена им еще в 1646 г. Таким образом в этом щепетильном вопросе был найден компромисс; при этом ужас царя был подлинным, но одновременно дал ему повод для вмешательства. В 1654 г. запрет на внутреннюю торговлю распространился также на голландских и гамбургских купцов.

Хотя Уложение и было «революционным» по своему происхождению, но укрепило старый порядок и сказалось в будущем только в том, что привело к застою во многих областях, особенно в крестьянском вопросе. Весной 1649 г. было отпечатано и разослано во все учреждения 2000 экземпляров Уложения. Несмотря на это, декларированного в преамбуле равенства всех перед законом, естественно, не существовало на практике, тем более что, несмотря на более систематическую структуру Уложения по сравнению с прежними сводами законов, в нем чувствовалось отсутствие опоры на римское право. Поэтому позже, при Петре Великом, оно было пересмотрено, но официально оставалось в силе до 1 января 1835 г., поскольку следующим императрицам и императорам не удавалось изменить закон.

Итак, опасную ситуацию 1648 г. удалось ликвидировать благодаря уступкам царя, не пожертвовав при этом принципами самодержавия. Правда, городские восстания на этом еще не прекратились. В 1650 и 1662 гг. Алексей был снова поставлен перед трудным решением, хотя он больше не выпускал из своих рук инициативу. События 1648 г. разом превратили жившего беззаботной жизнью юношу в ответственного человека, действия которого больше не определялись фаворитами, они остались только в роли советников. Это относится главным образом к Милославскому, командовавшему новой лейб-гвардией, и дяде царя Н. И. Романову.

В 1650 г. вспыхнули мятежи в Новгороде и Пскове, двух городах на западной границе, всегда занимавших в силу своих торговых связей особое положение, но теперь вынужденных особенно упорно бороться с конкуренцией западных купцов. В Пскове (Pleskau) политика правительства, благоприятствовавшая шведам, на протяжении нескольких десятилетий вызывала недовольство купцов. Алексей Михайлович усилил его, правда, скорее вынужденно. Вопреки условиям Столбовского мирного договора (1617 г.) примерно 50 000 русских были за это время переселены из областей, отошедших к Швеции, в Московское государство и по настоянию православной церкви не возвращались к иноверцам. Шведы потребовали дорого заплатить за такое нарушение закона: в 1650 г. они получили 20 000 рублей, а также 10 000 четвертей зерна (1 четверть = 210 литрам) из царских зернохранилищ в Пскове и должны были получить еще 2000 четвертей путем закупок, поэтому цены на зерно были искусственно вздуты. Однако от этого пострадало и население Пскова, которое весной излило свой гнев на воеводу, богатых купцов и шведского посланника. Затем из-за всяческих слухов мятеж вспыхнул в Новгороде, где было совершено нападение на датского посланника и образовано альтернативное правительство, направленное также против митрополита Никона. Хотя царь по просьбам восставших снял воеводу Хилкова, но в то же время приказал И. Н. Хованскому ввести в город войска и привести в исполнение несколько смертных приговоров В Пскове, который был лучше укреплен, нельзя было действовать так жестко, поскольку выступления здесь были более решительными и, что важнее всего, мелкое дворянство было солидарно с посадским населением. Поэтому Хованский остановился под городом, в то время как царь из страха перед распространением мятежа на другие части страны послал туда летом делегацию Земского собора под руководством епископа коломенского и каширского с предложением об отводе войск и амнистии в том случае, если псковитяне присягнут на верность ему. Так и произошло, поскольку восстание изжило себя. Но правительство не сдержало своих обещаний и впоследствии сослало зачинщиков мятежа.

Двенадцать лет спустя снова начались волнения в Москве. Причины «медного бунта» крылись в конечном счете во второй Северной войне, начавшейся в 1654 г. (см. далее). Хотя война поначалу могла финансироваться десятипроцентным чрезвычайным налогом и займами у монастырей, но затем потребовала чеканки сперва монет с пониженным содержанием серебра, а затем — впервые — медных денег, так как после эпидемии чумы разразился экономический кризис. Однако население считало эти деньги неполноценными и копило серебряные монеты, в то время как богатые владельцы медной посуды давали взятки денежным мастерам, чтобы те переливали их кастрюли в монеты. В конце июня 1662 г. подчиненные денежные мастера были сурово наказаны за это. Ответственные за медное дело родственники царя, его тесть И. Д. Милославский и А. И. Матюшкин, также были наказаны, но не очень строго. Между тем денежная политика привела к инфляции: в 1658 г. за один серебряный рубль еще давали один медный, в конце 1661 г. — четыре. (Два года спустя курс составил 15:1!) Летом 1662 г. неприятности накопились: трехкратное повышение цен, взыскивание недоимок по налогам за предыдущие годы, сбор «пятой деньги» в качестве чрезвычайного налога, взимание «стрелецких денег», прямого налога в виде зерна на содержание полка, именно во время неурожая, и принудительное реквизирование важнейших экспортных товаров, на которые была объявлена государственная монополия.

Мятеж ограничился Москвой не только потому, что город был резиденцией правительства, но, прежде всего, потому, что в нем имелся значительный нижний слой, который не мог обеспечить себя. Эти люди собирались толпами и расклеивали агитационные листки. Чтобы поговорить с самим царем, несколько сотен восставших 26 июля направились в летнюю резиденцию царя Коломенское, где Алексей Михайлович праздновал именины своей сестры Анны. Толпа потребовала, чтобы он лично выслушал челобитья. Царю пришлось клятвенно пообещать разобраться в нарушениях и при этом даже ударить по рукам с одним из предводителей, что было неслыханно. Успокоенная толпа вернулась в Москву, но по пути встретила других бунтовщиков, которые грабили дома купцов. Вместе они снова пошли в Коломенское, где угрожали устроить самосуд над «предателями». Между тем царь проявил предусмотрительность и приказал действовать своей лейб-гвардии; 900 бунтовщиков, спасавшихся бегством, были убиты или затоптаны. Уже на следующий день были приведены в исполнение 50 смертных приговоров, еще 13 — по окончании расследования. Многие сотни участников, всего, вероятно, более 9000, были сосланы. Среди них, вопреки официальным сообщениям правительства, было много солдат и даже несколько представителей среднего служилого дворянства, но больше всего стрельцов, социальное положение которых ухудшилось из-за выдачи жалованья медными деньгами. После победы Алексей Михайлович мог дать себе передышку: только через год выпуск медных денег был прекращен, снова начали выплачивать жалованье серебром и совершать коммерческие сделки на этой основе.

Этими гремя посадскими восстаниями 1648, 1650 и 1662 гг. «бунташное столетие» еще далеко не закончилось. Алексею Михайловичу пришлось пережить еще два больших мятежа: восстание иноков-староверов в Соловецком монастыре (см. далее) и самое большое крестьянское восстание 17 в. под руководством Степана (Стеньки) Разина.

Это восстание началось в среде донских казаков, которые жили по автономному войсковому закону (войсковой сход, выборы атамана и старшин) южнее многократно сдвигавшейся к югу границы Московского государства, называемой засечной чертой. С 1614 г. они, как и казаки, жившие по другим рекам (Яик, Терек, Волга), постоянно привлекались к службе в московской армии как «служилые казаки», и примерно 1000 зажиточных казаков получали жалованье. Им противостояли несколько тысяч (данные колеблются от 10 000 до 20 000 человек) бедных казаков («голытьбы»), положение которых постоянно ухудшалось, поскольку к ним бежали с севера не только крестьяне и холопы, но и представители низшего слоя посадского населения. «Беглые» укрывались здесь еще до 1649 г. и теперь им не угрожало полное прикрепление к земле. Московское правительство, хотя и снаряжало поисковые экспедиции, не было недовольно укреплением южной линии обороны от татар, так что в обычай вошла поговорка «С Дона выдачи нет». Правда, казаки часто нарушали мир, поскольку постоянно предпринимали разбойничьи набеги с целью захвата добычи. Если находились вожаки, то эти набеги могли превращаться в настоящие походы на Черное и Каспийское моря, например, в Крым (1646 г.) или даже на Истанбул (1650 г.) и в Персию (1649–1650 гг.).

Война, шедшая с 1654 по 1667 г., усилила бегство в «Дикое поле». Крестьяне бежали из армии или, в отсутствие своих хозяев, из имений. Как и до 1649 г., правительство снова ввело урочные годы для розыска беглых и вернуло десятки тысяч человек. Это усилило беспокойство на Дону, тем более что и после войны туда приходило много оторванных от дома беглецов, усугублявших массовый голод, разразившийся уже в 1666 г. Весной 1667 г. Степан Разин, бывший скорее зажиточным казаком, призвал к набегу, приведшему его и поначалу примерно 2000 казаков на Нижнюю Волгу, а в 1668–1669 гг. — на побережье Персии. Осенью 1669 г. он вернулся на Дон с богатой добычей. Стрельцы, посланные против него из Москвы, оказались ненадежными, а астраханского воеводу Разин подкупил, и таким образом был снова пропущен на Волгу.

Эта первая часть восстания под руководством Разина не отличалась от обычных походов за добычей. Она, прежде всего, прославила вождя, стала репетицией последующих событий и послужила укреплению материальной базы казаков. Правда, после этого они выступили против помещиков и власти. С весны 1670 г. Разин пытался вместе с 20 000 соратников прорваться к Москве. Сначала была занята Астрахань, где Разин ввел казачье правление и велел справедливо распределить имущество богачей. Одним из главных недостатков предприятия было отсутствие политической программы. На самодержавие не посягали, хотя Разин вел с собой пленного кавказского князя, выдавая его за наследника престола, якобы бежавшего из Москвы. Он также утверждал, что при нем находится патриарх Никон, в то время официально живший в ссылке. В сентябре, когда восстание достигло высшей точки, под Симбирском к нему присоединились крестьяне и инородцы, а также некоторое количество посадских из низших слоев и служилых людей со Средней Волги. В так называемых «прелестных грамотах» Разин призывал к убийству аристократов и чиновников. Однако штурм Симбирска ему не удался, так как против него выступил Ю. А. Долгорукий с правительственными войсками и лояльными стрельцами. Разин, который все еще напрасно пытался привлечь на свою сторону гетмана польско-украинских казаков, весной 1671 г. был выдан Долгорукому казачьей верхушкой. После того, как царь лично допросил Разина, его казнили в Москве 6 июня 1671 г. На его совести тысячи убитых людей и сожженных деревень. Но легенда сделала его героем известной народной песни.

Известные под именем запорожцев казаки с Днепра, определяли основную часть внешней политики Алексея Михайловича. Их действия позволили 1648 году, знаменательному году в западноевропейской истории, стать решающим годом и для Востока, тем более что в это время произошел и большой московский мятеж со всеми его внутриполитическими последствиями для России.

В 1648 г. после десятилетнего мира запорожские казаки под руководством гетмана Богдана Хмельницкого снова поднялись против своих польско-литовских повелителей. Причины этих восстаний, происходивших уже с 20-х годов, были весьма разнообразны, в частности притеснение украинских крестьян польскими магнатами и их еврейскими управляющими, дискриминация православной церкви римским католицизмом и сокращение казачьего реестра, то есть набор казаков в наемные войска короля. С появлением Хмельницкого, первоначально опиравшегося на крымских татар, движение получило вождя, который в течение следующих пяти лет, сменив нескольких союзников и выдержав многочисленные битвы, пришел к идее казачьей шляхетской республики. Правда, он мог добиться «той цели только в союзе с Московией, противостоявшей Польско-Литовскому государству в военно-политическом отношении.

Алексей Михайлович, к которому Хмельницкий обращался через разных высокопоставленных лиц и в многочисленных письмах, внешне относился к планам казаков сдержанно. Про себя московская политика приветствовала возможность свести счеты с Польшей (см. главу «Ми хайл Федорович»). Но поражение 1634 г. учило быть осторожными, пока нет уверенности в том, что военных сил достаточно. Нужно было также предвидеть, что московская сделка вскоре вызовет первые столкновения с Османской империей. Но, очевидно, царя заставляла медлить прежде всего неспокойная внутренняя ситуация в период с 1648 по 1650 г., усугублявшаяся появлением уже упомянутого самозванца Акундинова. Сначала было разрешено и получило финансовую поддержку только поселение изгнанных украинских крестьян в «Украинской слободе» (на Дону). Только в начале 1651 г. в Москве собрался Земский собор, который в меньшей степени занимался предложением казаков о союзе, а в большей степени — неправомерным использованием царского титула, практиковавшегося Польшей. Таким образом, Земский собор не имел права принимать решения, а использовался правительством как внешнеполитический инструмент.

Поскольку православная церковь была пламенной защитницей союза с казаками, то следует считать, что прорыву способствовал новый московский патриарх Пикон, который был возведен в сан в середине 1652 г. Окончательное решение было принято в феврале и марте 1653 г.: казаки должны были подчиниться власти царя. Если Хмельницкий надеялся на договор равноправных партнеров, то не позднее чем 8 января 1654 г. он понял, что обманут в своих ожиданиях, так как казачьи старшины присягнули в Переяславле на верность царю, а со стороны царя такого акта не последовало. То, что впоследствии вошло в историю как воссоединение Украины с Россией, сначала было лишь номинальной принадлежностью, которая гарантировала гетману и его последователям социальный и правовой порядок и, в большей или меньшей степени, допускала определенную самостоятельность, в том числе и во внешнеполитической сфере (кроме политики в отношении Польши и Османской империи). Для украинской историографии с этого начинается история «гетманского государства», которая закончилась только во времена Екатерины II. Однако Алексей Михайлович, который в жалованной грамоте оставлял за собой право на утверждение кандидатуры гетмана, уже 5 февраля 1654 г. впервые назвал себя «самодержцем всея Великия и Малыя России».

Территориальное присоединение части Украины, но прежде всего давно желанного Смоленска, теперь должно было стать результатом Тридцати летней войны против Польши, которая известна также как «вторая Северная война» (после Ливонской войны Ивана IV). Новый Земский собор осенью подтвердил финансовую возможность войны, то есть одобрил взимание чрезвычайного налога. Война велась в Западной России и еще в 1654 г. привела к завоеванию Смоленска и Полоцка, а в следующем году Минска и Вильны. Города Магдебургского права благоразумно отказались от него и от других свобод. Впервые после длительного времени государь Алексей Михайлович лично участвовал в военном походе. Царь вернулся в Москву только в феврале 1655 г., когда прекратилась эпидемия чумы, унесшая треть населения, сначала на месяц, а в конце года — насовсем.

Триумф был полным. Перемирие, заключенное в 1656 г. при Вильне, предусматривало даже возможность наследования царем польско-литовского престола после смерти Яна Казимира, поскольку поляки надеялись благодаря личной унии избежать территориальных уступок. Естественно, этот план, как уже было раньше в 1648 г., натолкнулся на вопрос религии, после того как царя продержали в неведении до середины 1658 г. Последующие аналогичные планы в 1668–1670 гг. и 1673–1674 гг. концентрировались на наследнике престола, от которого поляки ожидали перехода в другую веру, но также были тщетными.

Быстрая победа над Польшей активизировала вторую старую противницу Москвы, Швецию, которая хотела сохранить польские порты на Балтике. Хотя Алексей Михайлович мог бы прийти к соглашению со шведами, но летом 1656 г. он решился на войну, поскольку боялся их совместных действий с ненадежными казаками. Следуя совету псковского воеводы Л. Л. Ордин-Нащокина, царь хотел превентивным ударом воспрепятствовать шведской гегемонии в восточной части Центральной Европы, возможной после поражения Польши. В действительности в 1657 г. владение всей Ливонией казалось достижимым для Москвы. Дерпт пал, но Ревель держал русскую осаду, как Рига осаду союзников-литовцев. Поэтому Алексей решился на перемирие в конце 1658 г., тем более что казаки после смерти Хмельницкого (1657 г.) фактически временно вступили в союз со Швецией, а вскоре после этого даже снова объединились с Польшей. Поэтому военные действия против Польши снова разгорелись в 1660 г., и Москве нужно было как можно скорее прийти к мирному соглашению со Швецией, которое и было заключено в 1661 г. в Кардисе на основе Столбовского мирного договора (1617 г.): статус-кво анте означал возврат ливонских завоеваний и торговые привилегии для шведских купцов.

На Украине в это время намечалось разделение. Оно в конце концов вылилось в компромиссное решение между Москвой и снова окрепшей Польшей, которая в 1661 г. отвоевала Литву. Это и было содержанием Андрусовского перемирия (1667 г), согласно которому Польша, ослабленная теперь шляхетским восстанием, отказывалась от завоеваний 1618 г., а Москва, кроме того, получала Украину слева от Днепра (Киев на правом берегу Днепра сначала был передан на два года, затем навсегда) С Андрусова начались перемены в Восточной Европе, поскольку это перемирие стало началом конца Полыни как великой держа вы. Перемирие, условия которого были подтверждены только в 1686 г. «вечным миром» (см. главу «Иван V и регентша Софья»), принесло Москве оправдание Переяславльского акта, приобретение престижного Киева, урегулирование церковно-политических проблем (см. далее), но также и непосредственное соседство с Османской империей и, тем самым, как вскоре оказалось, возникновение турецкой опасности, что имело политическое значение для всего мира.

Андрусовского договора добился Ордин-Иащокин, который теперь стал руководителем Посольского приказа с титулом «царской большой печати и государственных великих посольских дел сберегателя». Друг царя считается «первым современным человеком» России (Штелнн), одной из личностей, впервые нарушивших анонимность источников (Платонов), которые делали политику и разрабатывали концепции, отвечая за это перед своей совестью. Западная ориентация этого «министра иностранных дел» внесла существенный вклад в так называемую европеизацию России, хотя его балтийские планы и не осуществились и смогли быть возобновлены только Петром Великим. Присоединение Украины он принял вынужденно, поскольку оно стояло на пути его планов, касавшихся прочного мира с Польшей. Преемник Ордина-Нащокина с 1671 г., А. С. Матвеев, который проявлял еще большую склонность к Западу и бал женат на шотландке (леди Гамильтон), после восстания под руководством Разина, напротив, вынужденно больше интересовался защитой южной границы. Переменив столетнюю традицию, Москва, которая в 1672 г. апеллировала к Западу, теперь не бросила Польшу в борьбе против турок.

Выдающимся был вклад Ордина-Нащокина и во внутреннюю политику. Будучи воеводой в Пскове, он смог в первой половине 60-х годов снизить социальную напряженность, еще тлевшую там со времени восстания 1650 г., а впоследствии внести в «Новоторговый устав» 1667 г. идеи укрепления купечества в противовес аристократии и чиновничеству. «Новоторговый устав» сменил торговый устав 1653 г., в котором были унифицированы таможенные тарифы. (В 1654 г. были дополнительно запрещены транзитные пошлины на гражданских и церковных угодьях.) В «Новоторговом уставе», имевшем меркантильную окраску, наконец-то были удовлетворены выражавшиеся на протяжении десятилетий и теперь снова четко высказанные желания купцов. Установленные ранее ограничения для иностранцев теперь были сведены воедино, и для русских купцов была определена подсудность по торговому праву в Архангельске. Купцам был обещан собственный приказ для защиты их интересов, однако это не было осуществлено. Таким образом, выдвинувшийся мелкопоместный дворянин Ордин-Нащокин, мог сделать только первые шаги в реализации своих как внешнеполитических, так и торгово-политических планов. Даже дружба царя, трогательно утешавшего Ордина-Нащокина после бегства его сына на Запад, не могла помешать ему, испытавшему разочарование, в 1671 г. уйти в монастырь.

Такое же большое значение для будущего имели дела и планы Ф. М Ртищева, воспитателя наследника престола Алексея Алексеевича. Он способствовал организации образования в Москве по примеру Украины, не только ввел в обиход полифоническую музыку, но и основал первую школу в Андреевом монастыре, первую больницу, а также богадельню и приют. Тем самым государство впервые взяло на себя решение социальных задач, и в этой сфере также почувствовалось влияние западного абсолютизма. К первым шагам в этом направлении относятся также развитие элементов бюрократии, расширение приказов, бюрократизация боярской думы, создание государственных монополий в экономической сфере и консультации правительства с отдельными социальными группами, например с купцами, после 1653 г. вместо созыва всего Земского собора. Этой тенденции соответствует и название «Приказ тайных дел», данное приказу, который первоначально с 1654 г. был только личной канцелярией царя, но прежде всего обрабатывал петиции населения, минуя администрацию, а с 1663 г. был уполномочен заниматься управлением царским имуществом и предприятиями (например, стекольными и железоделательными мануфактурами), то есть представлял собой отдельное экономическое управление, в котором иностранцы зачастую видели орган надзора или полицейское ведомство. Формирование «полков нового строя», которое снова усиленно велось с 1649 г. (см. главу «Михаил Федорович»), то есть создание регулярной армии, и строительство первого военного флота (1668 г.) также относятся к первым шагам самодержавия. Правда, пять кораблей во главе с «Орлом» были сожжены в Астрахани во время восстания под руководством, Разина.

Без сомнения, эти влияния исходили из Западной Европы или непосредственно, или с 1654 г. через Украину. Допетровская «европеизация» заметно усилилась при Алексее Михайловиче, но древнерусские и западные идеи пока взаимно уравновешивались. Гарантией этого была личность царя, да и церковь по крайней мере до 1652 г. была еще достаточно сильна, хотя постепенно теряла свою многовековую роль единственной духовной власти. В результате ее вмешательства все иностранцы в 1652 г. должны были снова селиться в особых слободах, в частности выходцы из Западной Европы в так называемой «Новой немецкой слободе», образованной после того, как старая «Немецкая слобода» была разгромлена во время смуты. Особые слободы существовали и для поляков. Одновременно усилилось давление на иностранцев с тем, чтобы они не брали на службу русских и не носили русское платье, но переходили в православие. Но и православное духовенство не могло помешать тому, чтобы Алексей Михайлович впоследствии, женившись на женщине, подверженной западному влиянию (см. далее), сам не поддался веяниям Запада. Влияние было настолько сильным, что пастору евангелической церкви Иоганну Готфриду Грегори было позволено 17 октября 1672 г. показать в присутствии царской семьи в летней резиденции Преображенское первое девятичасовое (!) театральное представление написанной им самим трагикомедии «Агасфер и Эсфирь» (на немецком языке). Это было началом создания придворного театра. Балет — «Орфей и Эвридика» Хайнриха Шютца — был впервые показан 9 февраля 1673 г. При дворе стали обычными зеркала, картины и сопровождение пиров музыкой. Все это было, собственно говоря, запрещено, но и в церквах уже начали появляться скульптурные изображения Христа.

К этому времени православная церковь была уже готова к болезненному ослаблению, которое можно было объяснить по меньшей мере тремя причинами. Хотя правительство не очень преуспело в своем многовековом стремлении к секуляризации церковных земель, но, тем не менее, по Уложению 1649 г. был учрежден Светский приказ для определенных юридических сделок церкви при смешанных процессах с участием светской и духовной сторон, Монастырский приказ. Если мыслить абсолютистскими категориями, то можно увидеть в этом слабый отзвук учреждения церковного управления на Западе. Патриарх Никон протестовал сначала против Монастырского приказа, существовавшего до 1675 г., а затем против его восстановления Петром Великим, хотя он, будучи московским архимандритом, среди прочих подписал «Уложение» без каких-либо возражений. Эта перемена взглядов связана с «делом Никона», а оно, в свою очередь, отчасти восходит к глубоким противоречиям внутри церкви еще две причины упадка церкви.

В первой половине 17 в. в церкви противостояли друг другу реформаторы и хранители, позицию которых можно объяснить как украинским влиянием, так и, совершенно прагматично, проблемой исправления церковных книг. Под последней понималась постоянно усиливавшаяся со времени основания первой типографии (1553 г.) необходимость создания единых версий литургических текстов, которые имели местные различия из-за копирования и разных обычаев. Отличия в русских текстах критиковались и Синодом в Константинополе в 1598 г. Поэтому уже с 1617 г., после смуты, вернулись к греческим «оригиналам», забывая о том, что и они уже давно не являются подлинниками. В то время, как патриарх Иосиф был сторонником возврата к греческим истокам, группа священников-проповедников во главе с Вонифатьевым, духовником Алексея Михайловича, выступала за усиление авторитета церкви, а в светской сфере против таких явлений, как курение табака, светская музыка и употребление алкоголя. Молодой царь поддерживал это движение. В 1649 г. он пригласил Епифания Славинецкого и других ученых монахов из Киева для исправления перевода Библии, так что школа Ртищева превратилась в своего рода академию. По в остальном Алексей находился под влиянием Вонифатьева, поэтому эти «друзья бога», которые известны в литературе как кружок ревнителей благочестия (Каптерев), сначала имели решающее слово. Только тогда, когда Никон, раньше принадлежавший к этому кружку, после трехлетней деятельности в качестве митрополита новгородского в 1652 г. стал патриархом, проблема исправления книг расширилась до принципиальной реформы церковных обрядов.

Никон, который издал первое реформаторское постановление в феврале 1653 г., хотел повернуть вспять начавшееся с середины 15 в. и санкционированное «Стоглавным собором» 1551 года особое развитие русского православия и, тем самым, восстановить культовое единство с киевской митрополией, имея в виду и воссоединение с Украиной, которому он особенно способствовал (см. ра нее). Для этой цели он запрашивал множество материалов у восточных патриархов и дважды посылал Арсения Суханова на Ближний Восток для покупки источников. При этом Никон мог сослаться на отмену подлинных нарушений, например на запрет «многоголосия», то есть одновременного пения разных частей литургии для сокращения богослужения, который был, наконец, принят в 1651 г., несмотря на сопротивление его предшественника. Сам он провел, кроме прочего, следующие реформы: уменьшение количества земных поклонов (метаний), трехкратная аллилуйя вместо двухкратной, изменение направления движения вокруг алтаря (теперь с запада на восток), изменение покрова алтаря, уменьшение количества просфор с семи до пяти, введение четырехконечного креста наряду с продолжавшим находиться в обиходе восьмиконечным, написание слова «Иисус» вместо «Исус», троеперстие (в знак триединства) вместо двоеперстия (в знак двух ипостасей Христа).

Реформы Никона вызвали глубокое беспокойство среди населения, особенно запрет писать иконы в распространившемся к тому времени западном стиле, в то время как греческие книги часто печатались в католической Венеции. Разразившуюся в 1654 г. эпидемию чумы расценили как гнев божий, обращенный на Никона. Отмена двуперстного крестного знамения, которое, впрочем, часто выполняли пятью пальцами, привела к резкому протесту его бывших друзей из кружка ревнителей, с которыми он совершенно нс советовался.

На их стороне все активнее выступал упорный противник Никона протопоп Аввакум Петрович, который стал вождем всех тех, кто придерживался освященных длительным употреблением ритуалов и таким образом защищал национально религиозные представления, то есть «старообрядцев», или «староверов». Он хотел спасти идею Москвы как «третьего Рима» в отличие от греков, будто бы отступивших от истинной веры и наказанных константинопольскими событиями 1453 г. Оба, Аввакум и Никон, были непреклонны, но Никон обладал властью и дружбой царя. Аввакум и его сторонники уже были арестованы в 1653 г., а сам он был впервые сослан в период с 1655 по 1663/64 г., а затем еще раз на два года за новые обвинения против Пикона. Алексей Михайлович, стремившийся к согласию, лично говорил с Аввакумом, надеясь примирить его с церковью, но церковный собор 1667 г. не видел другой возможности, кроме отлучения его от церкви, и таким образом начал в год Андрусовского мира церковный раскол. Последние пятнадцать лет до того, как его сожгли на костре, Аввакум провел в ссылке, где наряду с множеством челобитных написал свое житие, знаменитый памятник литературы и образец стиля.

Конечно, глубинные причины раскола заключались не только в приверженности старинным обрядам, хотя догматизм и невежество русских попов, которые не могли отличить догматическую сущность веры от деталей литургии, были важным фактором. Речь шла также о социальном движении, в котором выражался протест против закрепощения крестьян, стремления правительства к централизации и увеличения количества западных новшеств. Поэтому движение Аввакума ширилось перед лицом грядущего конца света (реформы называли первым актом апокалипсиса), особенно на севере, и привело к множеству жертв, первой из которых стал уже в 1656 г. святой мученик епископ коломенский Павел. Мощный староверческий центр образовался с 1658 г. в Соловецком монастыре на Белом море. Сопротивление новым обрядам 450–500 монахов и других жителей монастыря, многие из которых бежали туда во время движения под руководством Разина, между 1668 и 1676 гг. выросло до настоящего восстания, которое царь подавил стрелецкими войсками, вдвое превосходившими по численности количество восставших. Хорошо укрепленный монастырь в конце концов пал в результате предательства, а правительство таким образом создало новых мучеников. Крестьянское восстание под руководством Разина также имело широкий резонанс среди староверов.

Отлучив староверов от церкви, собор 1667 г. утвердил реформы Никона. Тем более поразительным представляется то обстоятельство, что тот же церковный собор вынужден был принять меры против Никона, поскольку патриарх тем временем стал «казусом». Сын крестьянина, поднявшийся по иерархической лестнице, упорно отстаивал идею примата патриархии над царской властью, опираясь поначалу на пример двоевластия Филарета и Михаила Федоровича (см. главу «Михаил Федорович»), Хотя и это уже было самонадеянно, поскольку в то время речь шла об отношениях отца и сына, но преданный Никону царь согласился на это и в 1654 г. присвоил ему титул «великого государя», который носил и Филарет. Затем, когда Никон в отсутствие царя во время военных действий якобы правил страной, то в своем сравнении солнца с духовной властью, дарящего свет луне — светской власти, заимствованном из опыта борьбы за инвеституру на Западе, выходил далеко за византийские представления о гармонии между sacerdotium и imperium, и использовал тот факт, что положение царя в русской церкви не было уточнено в правовом отношении. Когда в 1657–1658 гг. Алексей Михайлович попробовал осторожно возразить, то это привело к личному столкновению между ними Царь больше не посещал богослужения, проводимые патриархом, а в 1658 г. не пригласил его на празднование по поводу визита кахетинского царя Теймураза. В ответ на это Никон удалился в Воскресенский монастырь, который назло своим противникам назвал своим «Новым Иерусалимом», и не хотел отказываться от сана. Для низложения, попытка которого уже была предпринята в 1660 г., нужно было привлечь восточных патриархов. Это было сделано на церковном соборе в конце 1666 г. в присутствии царя. Лично присутствовали только патриархи Антиохии и Александрии. Им и пользовавшимся большим влиянием патриархам Константинополя и Иерусалима, отсутствие которых не было случайным, Алексей Михайлович по настоянию враждебно настроенных против церкви дворян (во главе с С. Л. Стрешневым) заранее задал 25 вопросов о «неограниченной власти царя и ограниченной патриарха», уже содержавших в себе ответы. Неудивительно, что главы церквей, материально зависевшие от Москвы, разжаловали Никона до простого монаха и приговорили к ссылке в Ферапонтов монастырь на Белоозеро, откуда ему было разрешено вернуться лишь незадолго до смерти, последовавшей в 1681 г. Алексей Михайлович на смертном одре в 1676 г. попросил у Никона прощения.

Церковный собор 1666 1667 гг. после осуждения Никона впал в другую крайность и высказался за распространение царской власти на церковь. Против этого протестовала часть епископов, так что собор в конце концов указал царю на светскую, а патриарху — на духовную сферу. Епископы даже добились того, чтобы светским ведомствам было запрещено судить служителей церкви, что в качестве дополнения к Уложению вошло в порядок уголовного судопроизводства 1669 г. На бумаге положение церкви было спасено, на практике же оно было существенно ослаблено происходившими событиями.

Сам царь в конце жизни не мог воспринимать внутриполитическое развитие как особенно удачное, в противоположность внешнеполитическому триумфу над поляками. Посадские, крестьянские и даже церковные восстания свидетельствовали о большом беспокойстве в обществе; постоянно усиливавшееся проникновение западных идей должно было казаться угрожающим. Неуверенность царя проявилась в том, что он снова изгнал из церквей уже установленные органы, запретил употребление табака и разжаловал бритых дворян. К этому добавились разочарования всегда искавшего дружбы Алексея Михайловича, сначала в Морозове, затем в Никоне. В начале 1670 г. его тяжело пора зила смерть наследника престола Алексея, которому еще не исполнилось шестнадцати лет, тем более что второй оставшийся в живых сын (Федор) был болезненным, а третий (Иван) слабоумным. За год до этого после родов умерла царица, родившая ему тринадцать детей. Но, по крайней мере в личной сфере, жизнь Алексея окончилась счастливо: питая надежду на рождение еще одного сына, 42-летний Алексей в 1671 г. женился повторно на двадцатилетней Наталье Нарышкиной, с которой он познакомился в доме Матвеевых. (Формально был соблюден обычай выбора, на этот раз из 67 девушек.) Их первый сын (из трех детей) вошел в историю как Петр Великий. Царь умер спустя пять лет 29 января 1676 г., еще до того, как до Москвы дошла весть о взятии Соловецкого монастыря. Настал день, когда возникли острые столкновения между семьями обеих его жен (см. главу «Иван V и регентша Софья»).