Русские цари

Александр III, род. 26.2.1845 г., император со 2.3.1881 г., коронован 15.5.1883 г., умер 20.10.1894 г., похоронен в Петропавловской крепости. Отец — Александр II (17.4.1818 — 1.3.1881), мать — Мария Александровна (Максимилиана Вильгельмина Августа София Мария Гессен-Дармштадтская (8.8. [по н. с.] 1824 — 22.5.1880). Женился 28.10.1866 г. на Марии Софии Фредерике Дагмар Датской (в России Мария Федоровна) (26.11. [по н. с.] 1847—13.10.1928, умерла в Копенгагене). Дети: Николай (II), Александр (20.5.1869-20.4.1870), Георгий (27.4.1871 -28.6.1899), Ксения (25.3.1875–1960), Михаил (12.11.1878—13.6.1918), Ольга (1.6.1882–1960).

Только после смерти своего старшего брата Николая в 1865 г. будущий император Александр III передвинулся на первое место в престолонаследии. До этою он жил в тени, лишенный внимания двора, и, что особенно злило ею даже в зрелом возрасте, внимания своих родителей. Его воспитанием пренебрегали, и оно ограничивалось обычным для младших сыновей и великих князей семьи Романовых военным образованием, фактически означавшим образование на учебном плацу. Это соответствовало его интеллектуальным способностям, поскольку среди его сотрудников или воспитателей не было никого, кто бы похвалил его ум. Удивительным в этом человеке, который был на голову выше всех и умел запугивать своих подчиненных и свое окружение, был недостаток уверенности в себе. Причины этого нужно искать в раннем опыте обид на старшего брата и других братьев и сестер, а также в ощущении того, что родители любят его меньше, чем других. На протяжении всей жизни Александр оставался нерешительным. Это заходило так далеко, что он часто не мог смотреть в глаза своим министрам, если считал, что должен сделать им выговор. И все же, по единодушному мнению всего его окружения, он распространял вокруг себя атмосферу бесспорного авторитета, величия и власти. Вероятно, чтобы компенсировать внутреннюю неуверенность, он при всяком удобном случае демонстрировал свою недюжинную физическую силу.

Умирающий брат Николай взял с Александра обещание, что тот женится на его невесте. Александр в точности выполнил обещание, несмотря на сильную любовь к другой женщине. Брак, тем не менее, оказался удачным. Умная, обычно веселая и несколько поверхностная датская принцесса Дагмар, вероятно, постоянно очаровывала Александра III, хотя он никогда не понимал ее по-настоящему. В отличие от своего отца и своих предшественников Александр III избегал любовных похождений и сентиментальных приключений. Всю свою жизнь он оставался верным мужем и отцом, а его супруга воздерживалась от какого-либо вмешательства в политические дела. Правда, из последнего правила было два исключения: будучи принцессой датской, Мария Федоровна после потери Шлезвига и Гольштейна возненавидела все прусское и немецкое, и, вероятно, влияла на своего мужа в таком духе. Ее антипатия к немцам заходила так далеко, что уже в преклонном возрасте, в 1918 г., она предпочитала быть арестованной большевиками, чем спасенной немцами. От последствий такой верности принципам ее спасли англичане. Во-вторых, царица осторожно пыталась ограничить влияние князя Мещерского (см. далее). У Александра и его супруги Марии Федоровны уже довольно сильно проявилась черта, которая была еще сильнее выражена у его сына Николая (II): оба вели прямо-таки мещанскую семейную жизнь, члены семьи были очень близки, родители относились к детям сердечно и принимали большое участие в их жизни. Единственным пороком Александра было периодическое пристрастие к спиртному, которому он после запрета врача предавался тайно. Ему доставляло огромное удовольствие обманывать жену, которая пыталась проследить за соблюдением запрета. Собутыльником Александра во время таких мелких приключений был генерал Петр Черевин, отвечавший за его личную безопасность, который характеризовал царя так: «Царь справедлив, добр и по-настоящему человечен. Он никому не желает дурного; он не мнит себя Цезарем. Но он всем сердцем верит, что ему не нужно ни о чем беспокоиться, поскольку ничто не кажется ему достаточно важным, чтобы нарушить его покой». Генерал смотрел на Александра с одной стороны, которая была доступна лишь немногим, но которую нужно учитывать, чтобы иметь полное представление о личности царя.

Александр любил детей. Только в их присутствии он мог быть самым собой. Он наслаждался их шутками и проказами, а его дочери Ольге разрешалось играть у него под столом, когда он работал, а в особые дни даже прикладывать императорскую печать к официальным документам. Александр был ласков со всеми детьми, находившимися в императорском доме. Он играл с ними в снежки, учил пилить дрова и помогал им лепить снеговиков. Эти симпатичные черты были обратной стороной глубокой антипатии, которую Александр и его жена питали к дворцовой жизни и представительским обязанностям. Ни царь, ни его жена не имели интеллектуальных интересов, художественного или музыкального вкуса или каких-либо иных духовных склонностей. Один незаконный потомок Екатерины Великой описывал молодых Романовых как необразованных и неглубоких людей. За весь вечер, который он провел с ними незадолго до восшествия Александра на престол, не было сказано ни одного серьезного или умного слова, атмосфера была вульгарной и шумной. Антиинтеллектуальный климат двора проявлялся также и в том, что царевич Николай получил в качестве наставника человека, который никогда не учился в университете и педагогические принципы которого ограничивались прежде всего свежим воздухом и мужскими видами спорта. Единственным, кто оказал большое влияние на Александра III, был Константин Победоносцев, который влиял на будущего царя в реакционном духе и познакомил его с кругами панславистов и с влиятельным реакционным редактором «Московских ведомостей» М. Н. Катковым. Александр все больше симпатизировал им и уже в 1872 г. дал 80 000 рублей на еженедельник «Гражданин» князя Мещерского «для борьбы против нигилистов и конституционалистов». С Мещерским Александра также познакомил Победоносцев, и этот сомнительный журналист в течение многих лет оказывал на царя значительное влияние.

Александру было 20 лет, когда умер его брат, и у него было 16 лет для того, чтобы подготовиться к своей будущей деятельности. Постепенное знакомство с проблемами государства и вообще с политикой, очевидно, предоставляло много возможностей для того, чтобы по крайней мере в определенной степени скорректировать однобокие представления, которые преподносили Александру Победоносцев, Катков, Мещерский и другие. Но этому противодействовало глубокое отчуждение между отцом и сыном, Александром II и Александром III. Его причиной не в последнюю очередь стала длившаяся больше полутора десятилетий связь Александра II с Екатериной Долгорукой, на которой он даже женился вскоре после смерти императрицы. Наследник престола занял сторону своей матери, которая также склонялась к консервативно-реакционным и панславистским взлядам. Мы уже никогда не узнаем, насколько сильно повлиял разрыв с отцом на отношение сына к его политике. То, что царь медленно постигал сложные связи и вряд ли был способен аргументированно доказать что-либо своим министрам, определенно не облегчало деятельность правительства. Для облегчения понимания приходилось специально составлять для царя краткое изложение меморандумов Государственного совета, который каждый раз представлял их в двух вариантах: большинства и меньшинства. После чтения он уничтожал документы. Вероятно, Александр первоначально был сдержанным, что было вызвано его неуверенностью, но с течением времени он стал все больше презирать всех и каждого — даже своих ближайших сотрудников — и в разговорах с другими отпускал на их счет уничижительные замечания. Став царем, Александр все больше склонялся к тому, чтобы видеть в себе единственного морального, беспристрастного и не заботящегося о своей личной выгоде человека в русской политике. Он также часто не считался со своими министрами, советниками и особенно Государственным советом.

Александр III вступил на престол в трудное время. Его отец стал жертвой террористов из «Народной воли». Никто не знал, насколько сильны были революционеры и могут ли они повторить такое покушение. У нового царя не было политической программы, а его министры и советники не ладили между собой. Он быстро понял лишь то, чего он не хотел. Поддерживаемый Победоносцевым, он отверг план своего отца, касавшийся участия представителей общественности в обсуждениях законов в Государственном совете. Его манифест быстро дал понять общественности, что Александр III собирался в любом случае сохранить неограниченное самодержавие. Либеральным министрам, которых царь ненавидел, пришлось вскоре уйти в отставку: первыми ушли министр внутренних дел Лорис-Меликов и Константин Николаевич, дядя императора, за ними военный министр Милютин и министр финансов Абаза, министр иностранных дел Горчаков, Шувалов и др. Но такие кадровые мероприятия ни в коей мере не проясняли новый курс. В этой фазе Александр, по-видимому, опирался на панславистские и славянофильские тенденции, которые представлял в первую очередь его новый министр внутренних дел Н. Р. Игнатьев. С ним Александр разделял глубокую антипатию к бюрократии и ее роли в жизни русского государства. Следуя своему министру внутренних дел, он рассматривал представителей бюрократии как истинных зачинщиков революционного движения. Эта невротическая позиция отражала тот факт, что даже формально абсолютный монарх зависел от работы бюрократии и что осуществление намеченных мероприятий под влиянием бюрократии могло принять такой оборот, который противоречил намерениям царя. Игнатьев обещал решить эту проблему путем созыва Земского собора, собрания более чем 2000 представителей различных сословий государства. Таким образом должен был быть восстановлен — излюбленное представление славянофилов — мифическо-мистический союз между царем и простым народом и нейтрализовано пагубное влияние бюрократии. Игнатьев встретил в Победоносцеве злейшего противника, который мог убедить царя в том, что и эта мера была первым шагом к внушающей страх и ненависть конституции. Царь отклонил проект и уволил его инициатора. Новым министром внутренних дел стал Дмитрий Толстой, бывший министром народного просвещения в шестидесятые и семидесятые годы.

В первые недели режим был также обеспокоен несколькими волнами еврейских погромов, начавшихся 12 апреля 1881 г. с массовых беспорядков в Елизаветграде. Первой реакцией Санкт-Петербурга были замешательство и разделяемое царем убеждение в том, что погромы — дело рук революционеров, восставших против всех имущих классов. Вопреки широко распространенному в историографии мнению, эти погромы ни в коем случае не были результатом действий скрытых революционных сил. Александр был крайне предубежден против евреев и говорил, что несчастья евреев — это наказание божье за то, что они распяли Христа. В ответ на сообщение об одном из погромов он писал, что в глубине души всегда радуется, когда бьют евреев. Однако часто пропускают важное дополнение: «Но из государственных интересов это не должно происходить». Хуже было то, что Александр отказывался открыто объявить, что евреи тоже находятся под защитой государства. Полиция и армия сталкивались с большими трудностями при пресечении происходивших все чаще актов насилия. Только в 1884 г. после жестокого подавления погрома в Балте антиеврейские выступления на десятилетие прекратились. По настоянию Игнатьева, несмотря на сопротивление большинства членов совета министров, Александр 3 мая 1882 г. отреагировал на еврейские погромы так называемыми «Временными майскими правилами», снова запрещавшими евреям селиться в сельской местности. Эта мера якобы должна была защитить евреев от погромов. В действительности причина была в другом: евреев считали ферментом социальных преобразований, и поэтому их следовало держать как можно дальше от считавшегося верным царю консервативного крестьянства.

Новый министр внутренних дел Толстой так же, как и царь, не имел политической программы, которая четко отличалась бы от дискредитировавшей себя реформаторской деятельности их предшественников. Самой неотложной задачей было, естественно, обуздание революционного движения. При этом новому режиму помогло то, что, с одной стороны, общественное мнение, шокированное убийством царя, резче отмежевалось от революционных идей, а с другой — террористическое движение само исчерпало себя. Хотя революционное движение получило значительное пополнение в основном из кругов радикальной молодежи, но благодаря работе полиции, улучшенной путем реорганизации в центре и провинции, удалось существенно сократить численность членов революционных групп. Последняя заслуживающая упоминания попытка революционеров привлечь к себе внимание покушением на царя окончилась плачевно. На процессе по этому делу был приговорен к смерти и старший брат Владимира Ильича Ульянова (Ленина). После этого провала внутри революционного движения была дана окончательная критическая оценка террористическим действиям и началась дискуссия о новых методах борьбы. Либералы теперь сконцентрировались на так называемых «малых делах», то есть пытались в качестве представителей земства или городского самоуправления — статистиков, агрономов, врачей, учителей и пр. — заботиться об образовании и прогрессе во всех областях, о решении мелких вопросов социальной и политической жизни, надеясь, что в конце концов это приведет к большим переменам. Именно земства играли при этом быстро возрастающую роль. Десятки тысяч представителей интеллигенции нашли здесь для себя поле деятельности.

При Александре Ill сформировалась небольшая группа людей, которые оказывали большое влияние на политику. К ним относились Константин Победоносцев, прежний наставник царя, Дмитрий Толстой, раньше министр народного просвещения, а теперь министр иностранных дел, Михаил Катков, издатель «Московских ведомостей», и В. II. Мещерский, чья газета могла существовать только при личной поддержке царя. Однако проблема состояла в том, что эти люди не могли выносить друг друга и за глаза называли друг друга «свиньями» или «негодяями». Кроме того, у них не было программы. Цензор Е. М. Феоктистов характеризовал трех из них так: «Катков обычно ужасно возбуждался и терял над собой контроль, причем аргументировал тем, что недостаточно просто отказываться от опасных экспериментов и контролировать тех, кто хотел изменить всю политическую структуру России; скорее нужно как-нибудь проявить энергию; не будет никакой пользы от сидения сложив руки. Граф Толстой никогда не знал, с чего начинать определенное дело или чем его продолжать; он был бы рад иметь дело с чем-нибудь, пока это было правильным, но о том, чем должно быть это правильное «что-нибудь», он имеет совершенно неясные представления; что касается Победоносцева, то он оставался верным самому себе и, как правило, только глубоко вздыхал, жаловался и воздевал свои руки к небу (его любимый жест)». И хотя каждый из них, несомненно, имел большое влияние, никто из них не был в состоянии действительно осуществить какую-то программу. Победоносцев не был человеком серьезных планов, он больше интересовался дворцовыми интригами, назначениями, прессой и цензурой. Он не был ни для кого надежным союзником. Катков вовсе не был уверен в поддержке со стороны царя, поскольку он слишком часто нарушал границы, поставленные ему абсолютной монархией, и пытался при этом водить рукой царя. И все же он, несомненно, имел большое влияние на Александра III в области внешней политики. При этом ему определенно помогало выдающееся положение в процессе формирования общественного мнения. Хотя Толстой через несколько лет и нашел программу в идеях другого человека, но должен был смириться с тем, что Государственный совет часто выхолащивал его предложения. Мещерский уже не мог оказывать большого влияния, поскольку петербургское общество сторонилось его (в частности, из-за его гомосексуальных наклонностей). Единственным, кто доверял ему, был сам царь. К первым планам Александра III относилась попытка повернуть вспять реформы своего отца и, прежде всего, отменить разделение властей и несменяемость судей как нарушение принципа абсолютной монархии. Он нашел поддержку, прежде всего, у Каткова, который во время личных встреч с царем неоднократно требовал радикального отказа от принципов реформы 1864 г., и у Победоносцева. Правда, царь столкнулся с затяжным сопротивлением своих бюрократов и, прежде всего, министра юстиции. Тут не помогло даже то, что один за другим вынуждены были уйти в отставку Набоков и Манасеин. Государственный совет также отказывался от решительного вмешательства в существующую систему. В конце концов идея правового государства и позиция юристов закрепились в противовес воле царя. Он принимал установившиеся формы законодательства и не отваживался ревизовать их. Было принято только несколько новых распоряжений о смещении судей, совершивших преступления и пр., но принцип несменяемости судей и разделения властей устоял. Эта возможность сдерживающего сопротивления и смягчения слишком реакционных проектов законов еще раз показывает, как постепенно в конце правления Александра III разворачивалась программа консервативных контрреформ. Бюрократия была представлена в основном людьми, которые получили образование и сформировали свои политические представления во времена Александра II. Даже если они и были консерваторами, то отстаивали отмеченное законностью управление и в условиях самодержавия. Даже «константановцы», группа реформаторов, в которой почти все в той или иной форме были связаны с братом убитого царя, выжили в недрах бюрократии и при случае пытались скоординировать свои действия. Александр III под давлением бюрократии и Государственного совета часто был вынужден принимать кадровые решения, которые были неприятны ему из-за либеральных склонностей назначаемых. Хотя в общем и целом он скорее редко в лоб выступал против ненавистного Государственного совета, но охотнее всего он бы его упразднил. Он пытался обойти совет или поддерживал мнение меньшинства, хотя оно часто не очень устраивало и его самого.

Новый министр внутренних дел и его союзники в принципе рассматривали реформы предыдущего режима как ошибку и были убеждены в том, что необходима большая централизация, что суды только мешают полиции, а в земствах работают болтуны, которых они вместе с судами считали настоящей оппозицией, но они не знали, какой политический курс следует избрать. Лишь постепенно добилась признания программа контрреформ, разработанная начальником канцелярии Министерства внутренних дел Пазухиным. Тем не менее это министерство раскачивалось долго. В первые годы Толстой не отваживался запретить газету «Голос», в которой либеральные бюрократы пропагандировали свои взгляды и обсуждали свои проекты. Пазухин был протеже Каткова и мог рассчитывать на поддержку влиятельного публициста.

Первые мероприятия касались укрепления общины, в 1886 г. был затруднен внутрисемейный раздел земли. В 1886 г. Министерство внутренних дел хотело обязать полицию возвращать назад сельскохозяйственных работников, покидавших места работы до истечения срока договора. Поскольку даже реакционер Победоносцев находил, что этот закон чересчур напоминал крепостное право, то проект был в значительной степени смягчен. Закон о переселении 1889 г. поставил его в жесткие рамки, чтобы не пострадали интересы помещиков. Через три года новый закон определил, что общие перераспределения внутри общины можно производить не чаще, чем раз в два года. Эта мера также была направлена на укрепление общины. По личной инициативе Александра III 14.12.1893 г. был издан закон, который определял, что крестьянские наделы в принципе не могут быть отчуждены и могут быть проданы только другой общине. Тем самым было отменено положение статута об освобождении крестьян 1861 г., которое делало возможным постепенный переход коллективной земли в частное владение. Одновременно был запрещен заклад крестьянской земли под ипотеку, а продажа земли другим крестьянам допускалась только при согласии двух третей членов крестьянского схода.

Уже в 1884 г. была ликвидирована независимость университетов, за отмену которой Толстой, поддерживаемый Катковым, боролся в последние годы своего пребывания на посту министра народного просвещения. Теперь ректоров и деканов назначал министр просвещения, а инспектор соответствующего учебного округа получил широкие права на вмешательство в дела университета. Инспектор по делам студентов отныне подчинялся не университету, а инспектору учебного округа. Министр мог также назначать профессоров. Время правления Александра III было единственным периодом, когда число студентов и гимназистов сократилось, и была сделана попытка снова в значительной степени ограничить доступ в рады студенчества представителен других сословий, кроме дворянства, увенчавшаяся успехом только в Санкт-Петербурге. С этим был связан и так называемый «Кучерский циркуляр», который гласил, что детям поваров, кучеров и пр. не полагается получать высшее образование, потому что оно только склоняет их к тому, чтобы подвергать сомнению естественный порядок собственности. Но и в политике в отношении университетов либеральный Государственный совет мог смягчить проекты реакционного министра народного просвещения. Ему удалось даже вопреки желанию самого Александра добиться того, чтобы политически неугодных студентов не забирали в армию в качестве наказания. Либералы в Государственном совете и среди бюрократии смогли также помешать тому, чтобы реальные школы снова стали чисто ремесленными и коммерческими школами, как этого хотели Делянов и Толстой. В вопросах образования Александр III поддерживал абсолютное меньшинство в Государственном совете: семь человек против подавляющего либерального большинства — 34 членов совета. С 1884 г. приходскими школами и так называемыми «школами грамотности» управляло Министерство духовных дел. Одновременно в этот период значительно выросло количество приходских школ. Для поддержки экономических интересов дворянства в 1885 г. был основан Дворянский банк, который должен был снабжать дворян дешевыми кредитами.

Ядро так называемой контрреформы образовали три мероприятия: введение института земских начальников в 1889 г., изменение статуса земства в 1890 г. и пересмотр городового положения в 1892 г. Важнейшим результатом этих мероприятий было укрепление позиции дворянства или, поскольку оно было недостаточно многочисленным, позиции имущего класса и старых сословно-государственных элементов. Земские начальники в 1889 г. заменили мировых судей. Одновременно земский начальник получил ряд административных и контрольных функций в отношении крестьянского самоуправления. Таким образом, на самом низшем уровне был поставлен своего рода суррогатный монарх, в лице которого было устранено разделение судебной, административной и полицейской функций. Это было, вероятно, наиболее радикальное нарушение реформаторских замыслов предыдущего правительства. В то же время это был единственный случай, в котором Александр III в наиболее грубой форме продемонстрировал свою самодержавную власть: Александр отклонил решение как большинства, так и меньшинства в Государственном совете и выступил за первоначальный проект Толстого, который все-таки должен был быть доработан Государственным советом и поэтому даже теперь вступил в силу не совсем бессодержательным. Однако эта крайняя форма утверждения автократической власти скорее объяснялась ошибкой Александра. Проект земской контрреформы, внесенный в Государственный совет Толстым в 1888 г., был решающим образом смягчен либерально-консервативным большинством. Чего хотел Толстой, так это глубочайшей интеграции земств в государственный административный аппарат в условиях устранения собственной исполнительной власти земства, и последующего усиления позиций крупного дворянского землевладения. Губернаторы должны были получить права прямого вмешательства в решения и планы земства, а все другие общественные группировки, кроме крестьян и дворян, не должны были допускаться к участию в его деятельности. Крестьянам больше не предоставлялось подлинное избирательное право. В 1890 г., когда, уже после смерти Толстого, закон был опубликован, он принес с собой значительное усиление дворянского элемента внутри земских собраний, исключение из управления городского и ремесленного элементов и евреев, что в совокупности означало усиление сословных черт этого института самоуправления. Одновременно было существенно ограничено избирательное право крестьян. Но земства не были введены в государственное управление, губернатор не получил неограниченного права вмешательства, а в случае разногласий между губернатором и земством можно было апеллировать к сенату. Самостоятельная земская исполнительная власть (управа) сохранялась. Эта контрреформа не принесла успеха, так как земства постепенно начинали политизироваться и в конце 19 в. становились главным элементом либеральной оппозиции — чему она как раз и препятствовала. Аналогично земствам были изменены и органы городского самоуправления: количество лиц, имеющих право голоса, и так уже относительно небольшое, было еще раз значительно сокращено, и было существенно усилено господствующее положение наиболее имущих слоев городского населения. Из-за этих мер земства и города потеряли предоставленную им первоначально возможность приспосабливаться к социальным изменениям. На деле эти институты больше коренным образом не реформировались до 1917 г. и не могли учитывать появления новых слоев общества, которые все более настойчиво добивались участия в управлении.

Историческая ирония этого проекта контрреформы состоит в том, что именно в эти годы государство — с одобрения самого царя — решилось на модернизацию с дальним прицелом: как раз в конце восьмидесятых годов правительство начало быструю, радикальную и форсированную индустриализацию страны. Путем взятия кредитов в Западной Европе, резкого повышения протекционистских пошлин, уменьшения прямых налогов с масс и последующего повышения акцизов, политики активного строительства железных дорог и других сопутствующих мероприятий стимулировалось экономическое развитие страны и достигались такие темпы роста промышленности, которые до этого были недостижимы. Эта политика подталкивалась прежде всего желанием наконец обеспечить России место среди европейских государств, на которое, как считалось, она могла претендовать. Россия также должна была иметь возможность победить в современной войне, а для этого требовалось создать промышленные предпосылки. В среде бюрократии были люди, проводившие такую политику, — Победо носцев, Толстой, министры финансов Вышнеградский и Витте. Вне бюрократии этот курс находил поддержку прежде всего в московских промышленных и торговых кругах, но еще в большей степени — в среде петербургских крупных промышленников. Связи с москвичами поддерживал Победоносцев. Политика ускоренной индустриализации находилась в явном противоречии с попыткой восстановления роли дворянства, которое в последующие годы в значительной степени питало революционное движение. Это происходило потому, что индустриализация сопровождалась перекосами и создавала новые группы и классы, которые настойчиво требовали участия в политике и социальных преобразованиях.

Правление Александра III протекало не без попыток улучшить положение низших слоев, которые предпринимались прежде всего либеральным министром финансов Бунге. В 1882 г. он создал Крестьянский банк, предоставлявший крестьянам ссуды на покупку земли. Между 1883 и 1887 гг. он отменил подушную подать для крестьян и таким образом уменьшил налоговое бремя до уровня, который был ниже, чем в любое другое время с момента освобождения крестьян. Правда, его преемник значительно повысил акцизы, которые, однако, явно больше обременяли городское население, чем крестьян. Бунге также ввел первые законы об охране труда рабочих и создал для контроля за их исполнением фабричную инспекцию, которая была не очень действенной.

Во внешней политике Александр III находился под сильным влиянием панславистских или даже консервативно-шовинистических кругов, которые желали упрочить великодержавное положение России, прежде всего путем экспансии на Балканах, в частности завоевания проливов. В правительстве контакты с этими кругами осуществлял обер-прокурор Святейшего синода Константин Победоносцев, который также поддерживал связи с московскими промышленниками и другими группами. Его позицию разделяли прежде всего Катков и Мещерский. Эти круги, в первую очередь Катков, были все больше недовольны тесными контактами с кайзеровской Германией, поскольку считали, что это препятствует экспансии на Балканах. Александр III сам был отрицательно настроен против прусской Германии, в чем его особенно поддерживала жена. Но главного врага он видел прежде всего в Австрии, без крушения которой русские мечты о Балканах не могли стать действительностью. Русские военные круги во главе с военным министром Ванновским и начальником генерального штаба Обручевым задумывались над возможностью войны против Австрии, чтобы отнять у нее Галицию или наконец добиться удовлетворения претензий России на проливы. Такие тенденции обострялись неудачами русской политики на Балканах, создававшими в Министерстве иностранных дел и в кругах общественности настроение, которое решающим образом способствовало распаду бисмарковского блока.

В Болгарии, которую дипломатия и общественность рассматривали как естественную зону русского влияния, события все чаще проходили мимо русских. Россия решительно не признала одностороннее объявление независимости Восточной Румелии и происшедшее в 1885 г. объединение ее с Болгарией под властью Александра фон Баттенберга, которые, однако, вряд ли можно было отменить, поскольку Турция была готова прийти к соглашению с ними, и ни Вена, ни Берлин не видели причины или возможности для восстановления статус-кво анте. В России совершенно несправедливо считали, что Берлин и Вена сознательно создали такую ситуацию. Недовольство существующим блоком нарастало. Катков активно призывал к разрыву с Германией, чтобы получить свободу действий на Балканах, а начальник генерального штаба Обручев требовал создания альянсов, которые позволили бы России овладеть проливами. Царь теперь, если он не делал этого раньше, также видел в этом долгосрочную цель русской внешней политики. Атмосфера еще больше накалилась после того, как разнообразные попытки грубого вмешательства России в дела маленького балканского государства не увенчались успехом После безуспешного путча, в подготовку которого был посвящен Александр III, удалось по открытому требованию царя принудить болгарского короля Александра фон Багге Берга к отречению. Но учрежденный Баттенбергом регентский совет также успешно сопротивлялся давлению со стороны России и попыткам путча, которые на этот раз были откровенно одобрены царем, и к его нескрываемой досаде призвали в князья Болгарии Фердинанда фон Кобурга. И теперь царь и общественность были убеждены в том, что все это объясняется происками Германии и Австрии и, в частности, влиянием Бисмарка. В действительности Бисмарк заявлял о своей незаинтересованности в болгарских делах и делал все, чтобы сдержать амбиции Австрии.

В этой ситуации насколько тактичному, настолько и упорному русскому министру иностранных дел Гирсу удалось, несмотря на ограничения со стороны царя, добиться заключения в 1887 г. русско-германского договора перестраховки взамен «Союза трех императоров», к обновлению которого Александр, находясь под влиянием Каткова и Победоносцева и следуя своим собственным склонностям, не был готов. Это еще раз помешало окончательному разрыву с Германией; Александр пока не отваживался на него, вероятно, из уважения к старому кайзеру Вильгельму, но, может быть, и из-за сознания того, что Россия еще недостаточно сильна для того, чтобы предпринять такую смену курса. С другой стороны, Александр III больше не мог позволить цензурному ведомству открыто порицать Каткова, который упоминал державшийся в тайне «Союз трех императоров» в своей газете и требовал поворота в русской внешней политике. И в личном разговоре больше не доходило до настоящего выговора. Будучи еще неспособным к смене курса, Александр тем не менее не мог больше сопротивляться давлению Каткова и его союзников из числа бюрократии — если он вообще этого хотел. Тем не менее Россия не ринулась, сломя голову, в союз с Францией. Царь слишком не доверял французским республиканцам, стабильности их правительств и способностям Франции в военной области. Правда, русское Министерство финансов начало искать во Франции новые источники кредитов, чтобы конвертировать существующие займы и сделать новые для экономического развития страны, что в значительной мере удалось. Бисмарк еще больше подкрепил эту переориентацию экономическими уколами в адрес России, которые должны были принудить ее к возобновлению договора перестраховки. В 1890 г. этого не произошло, поскольку в первую очередь немецкая сторона имела другие планы. Но и Россия была в сущности рада тому, что не надо больше существовать с этим неугодным договором, который правительство так никогда и не отважилось опубликовать.

Хотя круги правой ориентации во Франции с откровенно внешнеполитическими намерениями содействовали таким контактам, но именно русский министр финансов не стремился к принципиальной смене курса, что выразилось еще в русско-германском торговом договоре 1894 г. В конце концов Франция не могла заменить Германию как важнейшего торгового партнера России. Франко-русская военная конвенция 1892 г., вступившая в силу в 1893 г., была заключена главным образом по политическим, а не экономическим мотивам. Эта конвенция установила, что в случае нападения Германии на одного из партнеров другой партнер должен прийти ему на помощь, используя всю свою военную мощь. Таким образом, был завязан узел первой мировой войны, войны, которую Россия, что было совершенно понятно разумным людям, в то время вынести не могла. Непонимание этого, наряду с некоторыми другими моментами, вероятно, является наиболее тяжелой исторической виной Александра III. Его неподготовленный к правлению, еще относительно юный сын после смерти Александра 20.10.1894 г. вряд ли имел возможность изменить состав союза. Однако можно предположить, что он, как и его отец, никогда до конца не понимал последствий этого.