Русские цари

Иван IV, род. 29.8.1530 г. в Коломенском под Москвой; великий князь с 4.12.1533 г., коронация 16.1.1547 г.; умер 18.3.1584 г. в Александровой слободе (сегодня Александровск), похоронен под именем инока Ионы в Кремле. Отец — великий князь Василий III Иванович (1479/1505 3.12.1533), мать Елена Глинская (регентша с 1533 но 1538 г., умерла 4.4.1538 г.). Первый брак с Анастасией Романовой (примерно 1530/32 7.8.1560); дети: Анна (10.8.1549— 20.7.1550), Мария (17.3.1551–1551), Дмитрий (окг. 1552 — 6.6.1553), Иван (28.3.1554 — 19.11.1581), Евдокия (28.2.1556 — июнь 1558), Федор (31.5.1557 — 6.1.1598, царь 1584–1598). Второй брак 21.8.1561 г. с Кученей Темрюковной из Кабарды, русское имя Мария Черкасская (умерла 6.9.1569 г.). Третий брак 28.10.1571 г. с Марией Собакиной (умерла 13.11.1571 г.). Четвертый брак 28.4.1572 г. с Аштой-Марией Колтовской (в сентябре 1572 г. сослана в монастырь под именем инокини Дарьи, умерла в августе 1626 г.). Пятый брак в 1575 г. с Анной Васильчиковой (умерла в 1576 г.). Шестой брак в 1579 г. с Василисой Мелентьевой (умерла в 1580 г.). Седьмой брак 6.9.1580 г. с Марией Нагой (с 1592 г. инокиня Марфа, умерла в 1612 г.); сын Дмитрий (19.10.1582- 15.5.1591).

Царь Иван Грозный стал воплощением древнерусской империи, «Московии», аналогично тому, как император Петр I «Великий» — олицетворением другой, европеизированной санкт-петербургской России. Однако, в то время как почетное звание было дано Петру I придворными при его жизни (см. главу «Петр Великий»), то прозвище «Грозный» в России присоединили к имени Ивана IV только потомки. В западных странах современники называли Ивана IV «тираном». Однако венский посланник Зигмунд фон Херберштайн использовал это выражение уже применительно к царствованию отца Ивана, Василия III (1505–1533), которое западному наблюдателю представлялось суровым.

То, что рассказывали в России 19 в. об Иване IV любопытному иностранцу, отражено, кроме прочего, в «Путешествии по России» Александра Дюма-старшего: смутные, путаные, странные истории. В 20 в. «грозность» Ивана IV приобрела актуальность с интересной стороны: для объяснения террора при Иосифе Сталине. Но между холодным убийством при Сталине и карающим, сеющим «ужас и повиновение» забивании до смерти при царе мало общего. Правда, можно видеть связующее звено во все возрастающем патологическом недоверии как к самым приближенным людям, так и к порабощенному народу.

Из обширных фондов русских источников, сообщений западных наблюдателей и, прежде всего, из его собственных произведений можно увидеть за скованным традицией и церемониалом сановником противоречивую личность царя Ивана IV, первого русского государя. Свою теологическую начитанность Иван IV доказал своему окружению в религиозной беседе с иезуитом Антонио Поссевино, протестантским священником Яном Рокитой и лютеранами, такими как англиканцы. Кроме того, он сочинял литургические гимны в честь архангела Михаила под ироничным псевдонимом Парфений Юродивый и, возможно, даже перекладывал их на музыку. В его политических высказываниях, прежде всего в красноречивых письмах, за фасадом традиционной письменной культуры постоянно проглядывает пренебрегающая всеми правилами агрессивность, вспыльчивость, которая, пожалуй, была частью его личности. Он груб даже по отношению к английской королеве Елизавете I, называет девственницу «засидевшейся в девках». Язвительные высказывания в письмах к шведскому королю Эрику XIV не с чем сравнить в международной переписке между монархами. Человек, получивший консервативное образование, имевший в высшей степени чувствительный ум и мечущуюся между страхом и яростью душу в измученном, болями теле,_^_ такова хотя и стереотипная, но, пожалуй, наиболее близко выражающая сущность Ивана IV характеристика.

Иван IV Васильевич родился в ночь с 28 на 29 августа 1530 г. Это был долгожданный наследник великого князя Василия III, которому было тогда уже больше пятидесяти лет. Ради наследника трона Василий заточил в монастырь свою первую супругу и взял в жены Елену Глинскую, девушку, происходившую из западно-русского аристократического рода. Однако с момента женитьбы в 1526 г. до рождения наследника престола прошло еще четыре долгих года, полных обетов, поездок на богомолье, благотворительности и, вероятно, менее благочестивых заклинаний. В честь рождения (или во исполнение обета) счастливый отец поручил итальянскому архитектору построить совершенно особенную церковь, церковь Вознесения Христова в летней резиденции Коломенское, которая в виде 65-метрового пилона возвышается на крутом берегу Москва-реки и является, пожалуй, самой современной приметой, сопровождавшей рождение Ивана IV. В остальном новорожденный был окружен средневековой магией: Василий III привез Ивана на крестины в Троице-Сергиев монастырь, старые-престарые иноки вынули его из купели, отец сам положил его на руку святого Сергия Радонежского… Младенец стал еще более дорогим в глазах отца, когда стало очевидно, что его брат Георгий, родившийся в 1532 г., слабоумный.

Вскоре после этого, 4 декабря 1533 г., великий князь Василий III умер, оставив после себя окрепшую и мощную империю, имевшую, однако, слабое место: номинально власть перешла к малолетнему ребенку, и до вступления на престол Ивана IV (1547 г.) центральная власть стала игрушкой в руках борющихся сторон. Хотя вдова не обладала династической властью, однако оказалась на удивление активной: лишила власти опекунский совет, названный у смертного одра Василия III, до того как он начал действовать, и с помощью своего фаворита организовала заключение в тюрьму обоих братьев Василия III, то есть насильственно осуществила право первородства вопреки традиционному, все еще конкурирующему праву сеньората, согласно которому наследовал старший в роду. Однако ей удалось удержаться в центре кровавого соперничества могучих княжеских кланов всего несколько лет. Хотя она и погубила братьев Василия III, но через три месяца после смерти младшего из них умерла и сама регентша — за границей поговаривали об отравлении.

Насколько можно предположить, осиротевший на восьмом году жизни великий князь вырос в Кремле под надеж ной охраной, поскольку от его персоны зависела законность партий, действовавших от его имени. После смерти матери подростку позволили расти традиционным образом, за исключением представительских обязанностей, и, по свидетельству князя Курбского, предоставили диким развлечениям его аристократических ровесников. Сам царь Иван IV, окидывая взглядом прошлое, рисовал свое детство в очень темных красках, хотя он и не мог рассказать об ужасном ключевом событии такого рода, какое запечатлелось в памяти десятилетнего Петра I (см. главу «Иван V и регентша Софья»), Тем не менее противоречие между разыгрываемым всемогуществом и фактическим безвластием, между коленопреклоненной покорностью, с одной стороны, и грубым пренебрежением с другой стороны, могли развить в чувствительном мальчике нс только недоверие к двору, но и двойственное отношение к самому Кремлю. После большого отъезда из Кремля в 1564 г. он избегал этого места.

Первый политический сигнал со стороны Ивана IV считается настолько характерным для его рано проявившейся жестокости, что об этом можно прочесть почти во всех книгах о нем: в 1543 г. Иван IV прекратил правление могучего восточно-русского клана Рюриковичей, князей Шуйских, велев передать его главу псарям, которые его убили. Чаще всего пишут, что Иван IV якобы отдал его на растерзание собакам, но в источниках об этом речь не идет. Тем не менее князь Дндрей Шуйский, проведший долгое время в заточении во время правления матери Ивана IV, стал первым в длинном ряду тех вельмож, которых убили по приказу Ивана IV, отказав им в духовной поддержке, прежде всего в исповеди. Правда, остается открытым вопрос о том, принадлежала ли инициатива в выборе позорной смерти тринадцатилетнему подростку, или же идея была подана ему членом конкурирующего клана Глинских — дядей со стороны матери. Как отмечается в летописи, казнь князя и ссылка других членов рода Рюриковичей вызвали шок: «С того времени, бояре начали иметь страх от государя и покорность». Это выражение характеризует сущность прозвища «Грозный» — оно означает «страх и покорность» вельмож, то есть старый идеал могучей монархии, решающее условие мира и права в империи, причем не только в глазах русских. Хотя о царе Иване IV сообщается много такого, что позволяет считать его прозвище обоснованным, это все же ничего не изменяет в заключение о том, что прозвище первоначально имело в виду не обиходное значение слова «грозный», а политическую жесткость.

Год 1547 принес Ивану IV коронацию и женитьбу на Анастасии Романовой. Жену ему нашли из влиятельного московского боярского рода, а не из княжеской семьи, происходящей от Рюрика. Предположительно она была компромиссной кандидаткой с точки зрения ревниво соблюдаемого баланса между могущественными княжескими родами. После пресечения московской линии Рюриковичей (1598 г.) во время переговоров 1612–1613 гг. перед царским выбором Анастасия служила узаконивающей точкой соприкосновения для династии Романовых (см. главу «Михаил Федорович»). Еще до свадьбы 16 января 1547 г. митрополит Макарий короновал Ивана IV как «царя всея Руси», не получив предварительного согласия православного патриарха. Макарий очень хорошо знал, что митрополит не имел для этого никакого законного права, однако он по праву предполагал, что фактический вес Московской империи в православном христианстве позволял таким образом узурпировать титул. Хотя царский титул уже на протяжении веков использовался в церковной риторике, однако в политической сфере, не считая случайных исключений, имевших место с конца 15 в., для обозначения московских правителей использовали титулы «великий князь» и «государь», а за границей «Magnus Dux», то есть «великий герцог». В первом европейском справочнике по России «Rerum moscoviticarum Commentarii» Зигмунда фон Херберштайна (Вена, 1549 г.) встречаются апологетические размышления о проблематике русского царского титула, за которой бдительно следили из Польши.

Внутриполитический смысл нового титула выразился в регламенте коронации. Она происходила по модифицированному византийскому ритуалу, однако использованные при этом регалии были взяты из фамильной сокровищницы: отороченная мехом шапка Мономаха восточной работы послужила короной; ее дополнили наплечным украшением византийского типа, названным бармами, и нагрудным крестом. Скипетр и держава остались с более поздних времен. Без сомнения, митрополит Макарий, по-отечески наставлявший Ивана IV, внушил подростку желание короноваться и принять царский титул — только духовенство располагало соответствующими знаниями, только имперскую церковь можно назвать институтом, извлекшим выгоду из этого акта. Коронация фактически означала взятие Ивана IV под опеку духовенства, поскольку теперь сдало возможным подчинить преемственное титулование правителей с выражаемым ею политическим прагматизмом религиозному принципу. Теперь власть была поставлена в рамки «вселенской империи», искупительной концепции, лелеемой православной церковью со времен падения Византийской империи 1453 г. и сформулированной в России еще около 1500 г. в доктрине «третьего Рима». «Святой басилей и автократор римлян» спустя почти столетие нашел преемника в Москве «третьем Риме», правда, не в смысле пропагандируемой Западом идеи «византийского наследства». Иван IV так же мало ссылался на этот. генеалогический ранг, как и его отец Василий III, который, будучи сыном царевны Зои-Софьи Палеолог, происходил из византийского императорского дома.

Первые месяцы 1547 г. были в Москве временем политических и религиозных праздников, однако страна страдала от последствий неурожая. В столице двумя пожарами в апреле была уничтожена значительная часть торговых и ремесленных кварталов. Другие признаки божественного гнева, такие, как падение большого колокола и пророчества юродивого, казалось, были только прологом крупных пожаров 21 июня, обративших Москву в пепел. Погибло огромное количество людей, сам митрополит. Макарий получил тяжелые ранения во время бегства из горящего Кремля. Поиск козлов отпущения обратился против родственников по материнской линии, которые все еще считались иностранцами: бабку Ивана обвинили в том, что она колдовством вызвала пожар в городе, одного из его дядей убили в кафедральном соборе Кремля. Толпа народа даже собралась перед летней резиденцией, чтобы потребовать у царя выдачи его родственников, но была разогнана силой оружия. Возможно, эта конфронтация помогла молодому царю осознать, какая опасность заключалась в непредсказуемости действий возмущенных народных масс, угрожающей даже «боговенчанному царю».

Со вступлением на престол для Ивана IV начался период напряженной реформаторской деятельности. Еще в 1547 г. он принял участие в работе первого синода для унификации русского церковного календаря, в конце года он сопровождал зимний поход на казанских татар, уже как император, ведущий «священную войну». Группа молодых людей, которые сплотились вокруг юного царя после шока пожаров и народного бунта, позднее была названа «избранной радой». В этом кружке советников решающие роли играли протопоп Сильвестр, неофициальный духовник Ивана и, несомненно, пособник державшегося на заднем плане митрополита, и сын дипломата Алексей Адашев. Князь Андрей Курбский, почти ровесник Ивана IV, как, пожалуй, и другие представители знати, относились к тому кругу людей, которые готовы были сделать все от них зависящее для выздоровления государства. Заявленной целью реформаторов было устранение недостатков, накопившихся за годы несовершеннолетия Ивана, то есть возврат к «старому доброму обществу». Однако этот лозунг чаще использовался в истории для камуфлирования модернизации, прежде всего тогда, когда изменения внутри страны должны были служить целям внешней экспансии, как это было в России около середины 16 в.

Русская церковь в 1547 г. поставила православного царя в рамки строгих религиозно-моральных норм. Через протопопа Сильвестра, как можно узнать не, только из собственных произведений Ивана, ему предъявлялись такие требования, которые были на грани применения духовного насилия. Под этим влиянием Иван IV проявил реформаторскую активность, которая наложила отпечаток на последующие годы.

Важной реформой с целью централизации церкви было создание единого церковного календаря и канонизация русских национальных святых в 1547 и 1549 гг.; в 1550 г. была завершена новая редакция Судебника 1497 г., который больше не соответствовал требованиям централизованной монархии. Параллельно осуществлялась широкая реформа управления, начавшаяся с деревенского самоуправления и дошедшая до назначения наместников. При этом можно увидеть и структурные новшества, такие, как введение выплаты чиновникам жалованья из казны вместо кормления за счет уездов. Наряду с рационализацией управления проходила и модернизация армии, прежде всего организация постоянного стрелецкого войска. Но деятельность распространялась и на другие сферы: реформа мер и весов, организация системы органов центрального управления приказов, таких, как Посольский, Разбойный, Тюремный и т. д. Этими годами следует датировать и первые анонимные печатные книги.

Царь поддерживал проекты реформ важным внутриполитическим новшеством, а именно: введением государственных собраний (соборов) (которые, правда, по сравнению с немецкими или даже польскими рейхстагами были лишь символическими собраниями). По-видимому, в дополнение к ежегодному собранию архиереев с 1549 г. проходили совместные совещания иерархов и аристократии; впервые достаточно подтверждено документами проведение собрания с представителями из разных частей страны в 1566 г.

Принципиальное совещание царя, иерархов и аристократии по поводу религиозно-морального состояния общества произошло в 1551 г. на Стоглавном соборе. Он был назван так из-за повестки дня, содержавшей сто вопросов и разработанной под личным руководством царя. Иван IV, по почетному праву, которым обладал еще византийский император, открыл собор обращением, предложил перечень вопросов и принял участие в совещаниях. Во вступительном слове Иван IV призвал епископат поставить православное общество под власть священного писания, «для поправления благой законности церкви и правого царского законодательства и всего порядка в стране». Подготовительные совещания выявили большие отличия от наброска картины «третьего Рима», «Священной Руси», так что молодого царя, по-видимому, охватывало отчаяние, когда он рассматривал общественную реальность или ее отражение в сочинениях критиков. Вопросы, сформулированные Иваном IV и его советниками, по сути являются упреками духовенству и упреками государя самому себе. Вместе с ответами архиереев они образуют самокритичную опись, составленную с консервативных позиций. Запущенность приходов и монастырей: от разрушения зданий церквей, необразованности и пьянства до коррумпированности общественных благотворительных учреждений, невыносимое для консервативных сторонников безбрачия состояние нравственности, — все это темы, раскрытие и общественное обсуждение которых обнаруживают усилия царя, направленные на оздоровление православного общества. В те годы был составлен «Домострой» протопопа Сильвестра, авторитарный устав ведения богатого хозяйства в строго христианском духе, содержавший традиционные нормы для основной ячейки общества.

Иван IV и его «избранная рада» обладали достаточной самоуверенностью и решительностью, чтобы параллельно с внутренними реформами начать осуществление наступательной политики в отношении государств-преемников Золотой Орды, в частности Казанского ханства на Средней Волге. Трижды Иван IV лично возглавлял походы против казанских татар, первый раз зимой 1547/48 гг., затем еще раз в 1549/50 гг., но успеху помешала ранняя оттепель. Триумф принес только третий удар, когда непосредственно напротив Казани был построен форпост, в котором можно было расположить артиллерию и запасы, что сделало возможным летний поход через «Дикое поле». 2 октября 1552 г. царь Иван IV с помощью западных минных дел мастеров, наконец, штурмовал крепость и уничтожил «исламскую орду». Город Казань был освящен по христианскому обычаю и заселен русскими. Теперь в руках царя был ключ от Сибири. Войны, которые велись очень жестоко, еще не полностью сломили сопротивление казанских татар, а Сибирское ханство уже выразило покорность русскому царю. В следующем году было окончательно завоевано Астраханское ханство в устье Волги. Таким образом, Иван IV перевернул «татарское ярмо», потому что сейчас русский царь властвовал над татарскими царствами, называл Чингисидов своими вассалами, добавил к своему титулу «царь Казанский, царь Астраханский». На азиатском пространстве русского государя с тех пор называли «белым царем», что значит «император Запада».

От Казани открывались водные пути на Средний Урал с его месторождениями руды, а оттуда — в Сибирь. Еще при жизни Ивана IV в 1581–1582 гг. казачий атаман Ермак по поручению семьи предпринимателей Строгановых вел первые бои с сибирскими татарами. Из Астрахани Иван IV поспешил в северное предгорье Кавказа и открыл путь к христианским государствам грузин и армян. Наконец ничто не стояло на пути прямых связей с Персией.

Завоевание Астрахани русской империей угрожало жизненным интересам Турции, поскольку через дельту Волги до тех пор проходил важнейший путь, связывавший центрально-азиатские тюркские народы с западно-тюркской Османской империей и Меккой. Поэтому султан Селим II и крымский хан в 1569 г. попытались вернуть Астрахань грандиозным походом (с первой попыткой прорыть канал между Волгой и Доном), но напрасно: Иван IV окончательно разъединил тюркские народы.

Завоеванием татарских ханств Иван IV сделал решающий шаг к превращению России в многонациональную империю, поскольку несмотря на многолетнюю истребительную войну, организованную колонизацию и руководимую государством христианскую миссионерскую деятельность регионы на Средней и Нижней Волге оставались мусульманскими, даже маленькие народности не поддавались русификации.

Проснувшееся еще в детстве недоверие Ивана IV к своему окружению искало себе все новую и новую пищу, прежде всего с того времени, как царь предъявил приближенным новые требования. Однако в политической структуре Московского царства было так же мало места для безусловного подчинения аристократии и церковных иерархов воле «боговенчанного царя», как и до этого в Византийской империи. Сколько бы ни хотел Иван IV как «император, ведущий священную войну», торжествовать победу над татарскими царствами, но военные и политические действия за него осуществляли другие, и его чувствительный ум отмечал некоторую деталь, которая бросала тень на саму победу над Казанью. Его недоверие превратилось в глубокую пропасть полгода спустя, когда в. марте 1553 г. царь так тяжело заболел, что были приняты меры на случай его смерти. Аналогично тому, как его отец в 1533 г. позаботился о защите трехлетнего царевича от взрослых братьев, Иван IV потребовал присягнуть младенцу Дмитрию, родившемуся в октябре 1552 г. Политический разум должен был бы говорить в пользу двоюродного брата и ровесника Ивана, Владимира Андреевича. Под давлением решительных сторонников царя вельможи, и сам Владимир Андреевич, повиновались, однако от присяги по принуждению можно было бы отречься. Сопротивление воз ведению на русский престол малолетнего ребенка затронуло ближайшее окружение царя, даже Сильвестр, духовник Ивана, казалось, предал его. Случай, который, пожалуй, стал трагедией для самого царя, вероятно, уладил ситуацию для советника Ивана: царь оказался виновником последовавшей вскоре смерти маленького Дмитрия. Выздоровев, царь, вопреки советам, взял его с собой на богомолье по святым монастырям северной Руси. Во время поездки нянька и ребенок упали в воду со сходней, и первенец Ивана умер.

Жена Ивана, Анастасия Романова, относилась к тем людям, которым царь полностью доверял и у которых он пользовался безграничной любовью. Однако здоровье молодой женщины было подорвано ежегодными беременностями и ранней смертью детей. Она умерла в августе 1560 г., после того, как подарила царю еще двух сыновей. Вскоре под влиянием митрополита было решено, что следующую супругу нужно искать за границей, но ни шведский дом Ваза, ни Ягеллоны не желали соединиться с московскими Рюриковичами. Эрик XIV в 1560 г. только сел на шведский трон и вообще избегал какого-либо ответа. Принцессы из дома Ягеллонов после упорных переговоров были отвергнуты по политическим и религиозным соображениям. Царь должен был воспринять эти отказы как оскорбление. Позже его политические действия в отношении Швеции показали, что он руководствовался чувством личной мести. Унижения 1560 г. привели к тому, что Иван IV вплоть до 1568 г. весьма настойчиво пытался заполучить руку Катарины из дома Ягеллонов, выданной замуж в Швецию. Лишь свержение душевнобольного короля Эрика XIV помешало тому, чтобы эта его невестка досталась царю в качестве ли заклада, заложницы либо супруги — для наследования польского престола.

Осознание того, что западное зарубежье закрыто, никоим образом не означало, что Иван IV снова должен был искать себе жену из русской знати. Ни один из московских кланов не хотел открыть другому доступ к царю. Род Романовых, окружавший царя, больше всего опасался за свое ключевое положение. Оба здоровых царевича были гарантией сохранения династии; их дядья с материнской стороны ловко и в своих собственных интересах заботились о том, чтобы не было никакой конкуренции со стороны равного по происхождению рода. Таким образом, Кремль распорядился искать невесту в предгорьях Кавказа, среди находившихся в относительной зависимости, еще преимущественно языческих княжеских родов. Спустя короткое время царю посватали дочь черкесского князя, уже породненного с Романовыми. Она была крещена, получила при крещении имя Мария и в июле 1561 г. стала второй супругой Ивана IV. После ее смерти в 1569 г. Иван IV — теперь уже следуя своим личным импульсам — еще несколько раз вступал в брак, причем браки с четвертого по седьмой, согласно каноническому праву, были недействительными.

Завоевания на востоке и северо-востоке предоставили царю интересные возможности для извлечения выгоды из постоянной борьбы между персидским и турецко-османским государствами. Мусульманские князья в предгорьях Кавказа подчинились Руси, христианские народы на центральном Кавказе надеялись на великую христианскую державу на севере. Крымское ханство, хотя и входило в состав Османской империи, переживало период ослабления и, как показали операции казаков в 50-е годы, могло быть ограничено Крымским полуостровом. Казалось, что возникла благоприятная возможность для присоединения тех плодородных населенных областей, которые только два века спустя были завоеваны Екатериной II (см. главу «Екатерина II»).

С 1553 г. английские торговые суда открыли морской путь вокруг мыса Нордкап в Белое море и попадали оттуда в Москву. Им тоже стало понятно, что сильные политические позиции России создают заманчивые возможности для торговли с Востоком. Агент вновь образованной «Muscovy Company» Энтони Дженкинсон по поручению царя составил первую современную карту Каспийского моря и прилегающего региона. Иван IV видел в новом морском пути в Англию возможность обойти политику эмбарго западных соседей, веками душившую все западные связи России, и, кроме того, приобрести мощного союзника в их тылу. Широкие привилегии и монополии возмещали англичанам большие потери на опасном пути вокруг мыса Нордкап. При посредничестве английского двора в Москве во время войны на Балтийском море осуществлялись важнейшие контакты царя с Западной Европой. Ориентация на Англию позднее имела для Ивана IV и личный аспект: до самой своей смерти он неоднократно вел переговоры с королевой Елизаветой I о гарантии предоставления убежища и возможном браке с англичанкой. В голове царя, очевидно, засела навязчивая идея о бегстве от своих обязанностей.

Совершенно неожиданно — и очевидно против воли своих прежних советчиков — Иван IV в 1557–1558 гг. повернул наступательные средства империи с юго-востока на северо-запад. Желанным поводом стал спор о «Дерптском оброке». Город Дерпт (по-эстонски Тарту) в историческом сознании царя был «отцовским наследием», так как на этом самом месте в 1030 г. великим князем Ярославом Мудрым была основана русская крепость Юрьев. Удары для запугивания балтийцев из-за недостаточного сопротивления вскоре перешли в Ливонскую войну, неспровоцированную наступательную войну против дезорганизованного соседа. Нападением на Ливонию, то есть прежде всего на ливонскую ветвь Немецкого ордена, Иван IV начал серию северных войн за господство над Прибалтикой, которые продолжались и после царствования Петра I до аннексии Финляндии в 1808 1809 гг. Однако стратегия царя не оправдалась, так как после разрушения буферного древнеливонского государства он оказался в состоянии конфронтации с остальными балтийскими соседями. С Данией, традиционным партнером России, удалось найти модус вивенди, однако с 1561 до 1583 г. Россия непрерывно противостояла в изнурительных войнах Польско-Литовскому государству и крепнущей шведской монархии.

Армии Ивана IV состояли большей частью из кавалерии его новых подданных, татар, специализировавшихся на разграблении и опустошении равнинных земель. Русские веками испытывали на собственной шкуре скорость наносимых ими ударов, необыкновенную разрушительную силу этой легкой кавалерии, теперь эта тактика ведения боя была обращена против Ливонии. С начала 1558 г. русско-татарские войска опустошали Ливонию до ворот Риги и Ревеля, многие крепости, которые недостаточно защищали плохо оплачиваемые солдаты, были завоеваны. В июле 1558 г. почти без сопротивления капитулировал Дерпт. Депортация части населения Дерпта (в 1565 г. за ней последовали остальные) в восточную Россию, раздел земли между русскими служилыми дворянами давали по пять, что царь начал аннексию Ливонии.

Ужас разорения вызвал в Ливонии и Германской империи волну прокламаций, в которых «зверства московитов» рисовались в таких же красках, как до сих пор «зверства турок». Словами и рисунками на примерах злодеяний в Ливонии наглядно показывалась грозность русского царя, к чему вскоре добавились и новости о внутриполитическом деспотизме Ивана IV начиная с 1565 г. Эти прокламации создали образ «московского тирана» в общественном мнении Германии, однако они не достигли своей подлинной цели — политического эффекта, выразившегося бы в военной помощи. Хотя рейхстаг и принял решение о субсидиях, но они не могли быть выплачены; кайзер предупреждал московского царя, но балтийцы остались один на один с русско-татарской военной мощью. Ливонские власти вынуждены были в 1561 г. подчиниться польской или шведской короне, тем самым Ливония прекратила свое существование.

Война с Польско-Литовским государством пока приносила Ивану IV военные успехи, но параллельно с этим появлялись и угрожающие признаки будущих поражений. Завоевание Полоцка на Западной Двине было вторым военным триумфом после завоевания Казани, который Иван IV мог приписать себе самому. В феврале 1563 г. он лично принял капитуляцию города Полоцка. Для него это было возвратом старейшего русского княжества, «наследника Киева», еще одним шагом к «собиранию Руси».

С тех пор как война против Ливонии перешла в борьбу с могущественным Польско-Литовским государством, царь снова и снова видел перед собой обман и предательство, действительные и мнимые. Он испытал горькое разочарование, когда главнокомандующий русских войск в Ливонии, товарищ юности Ивана IV князь Андрей Курбский переметнулся на польскую сторону. Князь Курбский был щедро вознагражден и высоко почитаем как вассал короля Сигизмунда II Августа. Послав царю с другой стороны фронта оправдательную и укоризненную эпистолию, он начал знаменитую переписку между самодержцем и верным своему сословию боярином, подлинность которой, вероятно, несправедливо оспаривалась.

Примеру князя Курбского последовали менее важные персоны, иные были арестованы по подозрению или доносу, иногда насильно пострижены в монахи. Кровавая расправа с опытными полководцами и политиками, начатая еще в 1560 г. ссылкой Алексея Адашева и протопопа Сильвестра, распространилась на всех членов «избранной рады» и значительно сократила элиту, прежде близкую к царю, который начал окружать себя второстепенными личностями, иногда сомнительными иностранцами.

Очевидное противоречие между годами насыщенными внутриполитическими реформами и внешнеполитически ми успехами, и последовавшими за 1564 г. десятилетиями разрухи и внешнеполитических поражений привело к тому, что с начала исторических размышлений об Иване Грозном стали различать период реформ и период террора. Князь Курбский был тем человеком, который первым охарактеризовал эту двойственность. Прежний соратник царя в литовской ссылке нашел время для того, чтобы наряду со своей обширной полемикой с Иваном IV опубликовать и важную «Историю князя великого московского». Из этого произведения, написанного участником событий, в историографию вошла концепция о добром и злом периодах правления Ивана IV.

Историографическая оценка двух периодов правления Ивана IV до сих пор не была однозначной, исследователи видели в тирании «опричнины» частью запланированное преобразование общества, частью жестокое буйство душевнобольного тирана. Однако можно допустить возможность того, что царь хотел освободиться от упорного давления породненных между собой княжеских и боярских родов, объединившихся с могущественным епископатом, бежать из «царской клетки» и жить своей собственной жизнью Не выдержал историографической критики постулат о рационалистическом государственном мышлении царя Ивана IV, нацеленном на модернизацию в духе абсолютизма. Иррационализм и противоречивость оказались слишком очевидными, разрушительные действия — слишком катастрофическими. Принято обращаться к мнению русского историка Василия Ключевского о том, что террор опричнины был направлен не против бояр-княжат, как политической силы, а против отдельных личностей. Следовательно, опричнина «была в значительной мере плодом чересчур пугливого воображения царя», то есть формой мании преследования, причем подозрения, нашептанные больному и изолированному государю фаворитами, вызвали преследования и, в конце концов, стали причиной разрушения империи.

На вопрос о причинах поворота — была ли это (душевная) болезнь царя, или замена реформаторов «избранной рады» на капризных фаворитов, или конфликт государя с корыстными аристократическими кликами, которые сводили на нет его стремление к автократии структурным саботажем традиционной олигархии, — можно предположительно ответить «и так, и так». С 1560 г. он отдалился от советчиков своей юности, уничтожил авторитеты и привязанности прежнего времени. После смерти митрополита Макария в конце 1563 г. царь потребовал послушания и со стороны церковных иерархов. С тех пор митрополиты и епископы сменялись, если они оказывали сопротивление планам Ивана IV. После промежуточного периода, связанного с великой личностью Макария, он вернул русскому епископату служебную роль, которую тот играл со времен Ивана III.

Скандальным началом новой политики было отречение царя — причем не последнее — после смерти Макария. Было ли оно, как кажется на первый взгляд, только тщательно спланированным шантажом строптивой элиты с помощью воззвания к народу, или Иваном IV действительно овладела мысль уехать из Кремля? Непосредственно перед праздником святого Николая, наиболее почитаемого в России, 3 декабря 1564 г. Иван IV без оглашения или заявления покинул столицу, увезя с собой кроме прочего царскую казну и святые иконы. Через Троице-Сергиев монастырь он со всем своим домом добрался до Александровой слободы, которая раньше уже служила ему пристанищем. Несколько недель москвичи не получали никаких сведений о том, почему царская семья покинула Кремль. Слухи и страхи множились, но все попытки пробиться к царю были напрасными. Незадолго до Рождества до столицы дошли две царские прокламации: в одной он обвинял иерархов и бояр в том, что они систематически противодействовали автократической власти. Царь отрекся и уехал, так как ему постоянно мешали наказывать врагов и предателей. Второе послание заверяло купечество и простой народ в том, что царский гнев касается не их, а только духовенства и бояр.

Акция Ивана IV немедленно возымела действие: депутация от всех слоев поспешила в его резиденцию, пообещала принять все условия, самостоятельно уничтожить всех врагов царя, лишь бы он снова вернулся на трон. Плебисцитарная акция, наконец-то, развязала Ивану IV руки, чтобы рассчитаться с теми, кого он считал предателями и врагами, и создать собственную территорию, с которой он хотел осуществлять самодержавное правление. Свидетельство немецкого наемника Генриха фон Штадена, отчет которого о службе у Ивана IV является ценнейшим источником, формулирует, по-видимому, и изначально крывшуюся за этим политическую идею Ивана IV. Согласно отчету, царь хотел «уничтожить, так чтобы и их родов в стране больше не осталось, всех несправедливых управителей и властителей в стране, которые не служили его предкам верно и добросовестно. И так хотел сделать, чтобы вершили суд новые управители, которых бы он посадил, по судебникам, без подношений, даров и пожертвований».

Царь выделил для себя из территории империи «опричнину» («особной двор») с собственным управлением и собственным войском, которую формально можно сравнить с удельным княжеством традиционного типа. В соответствии с характерным для Древней Руси разбросанным земельным владением Иван реквизировал не цельную территорию, а отдельные области по всей империи, как урожайные, сельскохозяйственные районы, так и торговые центры, и центры добычи соли. Иван IV также отрезал сектор от столицы, в котором велел в 1566–1567 гг. устроить для себя особый двор; Кремль же он, предоставил земщине. В последующие годы велось монументальное строительство города Вологда, который, вероятно, планировался как окончательная столица собственного государства царя. Здесь, далеко на северо-востоке, вблизи конечного пункта английского пути вокруг мыса Нордкап Иван IV с помощью англичан начал строить еще и флот, который предположительно должен был послужить для его бегства.

Особая территория, включая кварталы Москвы, была организована путем выселения жителей и заселения людьми, слепо повиновавшимися царю! Собственно говоря, выделение «частного владения» для государя из территории империи не должно было стать основанием для конфликтов, однако в последующем оказалось, что стоявшая за этим стратегия царя была разрушительной. Термин «опричнина» сразу же был перенесен с этой области на войско, личные вооруженные силы царя с особым основным отрядом, члены которого носили черные рясы и, как отличительный знак, привязывали к седлу метлу и собачью голову (вероятно, вариант domini canes). Эти люди, избранные на основе честного обещания слепой преданности, образовали своего рода дружину с признаками религиозного ордена. На опричных подворьях они должны были выполнять лично установленные Иваном IV и руководимые им псевдо-монастырские правила и ритуалы, которые чередовались с карательными экспедициями, пытками и пиршествами. Уже по поводу учреждения опричнины немецкий наблюдатель заметил, что царь в течение нескольких дней потерял почти все волосы на голове и бороду: это, вероятно, было временное кожное заболевание, но могло означать и сильное душевное потрясение. Маскарад одетых в черное опричников и их «игумена» позволяет предположить, что душу царя раздирали разного рода мрачные силы, и верх взяли самые разрушительные. Митрополит Макарий воспитывал его в духе идеологии Древней Руси, указал ему путь к теологической спекуляции, заинтересовал его особой ролью монашеского образа жизни и призвания «боговенчанного царя» теперь у тридцатичетырехлетнего царя все это приняло извращенную форму одержимости карателя, который посылал свои. черные стаи на разбой, осквернение и уничтожение церквей, монастырей и дворцов, монахов и мирян. Главной задачей специального отряда было уничтожение воображаемых «предателей» и врагов, всех тех, которых можно было заподозрить в сотрудничестве с Польско-Литовским государством. Сразу после плебисцитарной легитимации установился порядок незаконного насилия. Он начался с нескольких казней и принудительных постригов в монахи, однако тем больше расширялся, чем чаще происходили неудачи в войне. Характерным для политики опричнины является разгром, синоним известного слова «погром», под которым понимается опустошение или уничтожение имения «предателей», включая их челядь.

Детальные исследования показали, каким образом тирания Ивана IV разрослась от убийства отдельных лиц до уничтожения целых семей вместе со всей родней, как доносы и подозрения под пытками вырастали до «тайных заговоров». Не знающее закона, руководствуемое насилием пространство расширялось (у Генриха фон Штадена это откровенно показано через расширение круга сообщников), становясь опустошающей империю деспотией, которая могла затронуть любого. — от верхушки-дворянства до крестьянина и батрака. Наконец£в 1569 г. жертвой буйства опричников, подстрекаемых жаждой мести Ивана IV, пал даже глава церкви. Митрополит Филипп II в 1568 г. совершенно открыто воспротивился царю и отказал ему в благословении. Поэтому он был сначала лишен сана (благодаря уступчивым епископам канонически законным образом), заточен в монастырь, а в следующем году задушен любимцем царя Малютой Скуратовым, пользовавшимся дурной славой.

В июле 1570 г. царь казнил целый ряд своих лучших и без сомнения преданных ему сподвижников. Полные «садистских ухищрений» пытки и жестокие казни на Красной площади Москвы считаются апофеозом террора. Сам Иван IV и его сын Иван присутствовали при пытках и мучительных казнях, но сведения о том, что он (как позднее Петр I) сам. орудовал топором палача, подтверждаются только сомнительным источником. Казни путем пыток до смерти были необычными для России, так как древнерусские законы о казнях этого не знали. Все таки, говоря об оценке переходящей всякие границы садистской «грозности» Ивана IV, следует указать на то, что именно в 16 в. в остальной Европе смертные казни путем сожжения, опускания в кипяток, четвертования и колесования входили в обычную правовую практику.

Казни в Москве, вероятно, можно объяснить подозрениями в заговоре, возникшими на основании сведений, полученных под пытками в Великом Новгороде. Предполагали даже, что целенаправленная дезинформация с польской стороны могла привести к тому, что болезненно недоверчивый Иван IV лишил империю незаурядных людей. Обвинение в измене Новгорода также могло быть следствием этого заговора. Подозрение в предательских сношениях с королем Польши пало на город и всю новгородскую землю, и никто не выяснял, откуда пришли сведения. Во всяком случае, царь мобилизовал свое личное войско и приступил к опустошению империи, по пути разорял города, а на Рождество 1569 г. начал беспрецедентную карательную акцию в Новгороде. В источниках она обозначается термином «государев разгром»: неделями продолжались допросы, пытки, казни и грабежи. Генрих фон Штаден был очевидцем этого; без сожаления он сообщает о своих гнусных делах и хвалится тем, что выступил на одной лошади, а вернулся с 49 санями, полными добычи. Не только город Великий Новгород, но и богатые монастыри северо-западной Руси, а также равнинные земли, включая маленькие городки, стали жертвами разгрома.

Личное войско царя могло безнаказанно тиранить гражданское население, но опасному противнику оно не могло противостоять. После неудачной попытки в 1569 г. завоевать обратно Астраханское ханство крымский хан объявил «священную войну» и весной 1571 г. выступил па Москву. Татары обошли оборонительные позиции опричного войска, опустошили центральные русские земли и 24 мая 1571 г. сожгли Москву. Город, переполненный войсками и беженцами, за несколько часов выгорел дотла, людские потери были огромными, в городе нельзя было найти ни одного столба, чтобы привязать коня, — так немецкий очевидец выразил степень опустошения. Когда год спустя татары снова пошли на Москву, то Ивану IV пришлось еще раз бежать на север. На этот раз он укрылся со своей семьей и государственной казной в Новгороде. То, что он во время ожидания составил свое завещание, позволяет заключить, насколько пессимистически он оценивал военное положение. Однако объединенные войска опричнины и земщины отразили нападение татар. Тем не менее, царю стало ясно, что в военном отношении опричнина не годится ни на что, кроме террористических акций, и в то же время то, что самих ее вождей можно заподозрить в измене. Ведь третья жена Ивана IV умерла в резиденции опричнины, возможно, от яда. С казней виновных в катастрофе 1571 г. началась ликвидация опричнины. В 1572 г. она была отменена.

Какие бы причины ни приводились для объяснения феномена «опричнины», но то, что она расшатала устои Российской империи, можно лишь констатировать. В самом центре изнурительной войны на два фронта против Польско-Литовского государства и Швеции царь Иван IV расколол Российскую империю, объединению которой отдавали все силы его предки со времени монгольского нашествия. Он отменил преемственное право, попрал политическое согласие в своей империи, веру в единство государя и народа, равно как и ведущую роль православной церкви в общественной жизни общества. Однако, либо Иван IV не осознавал, что разрушает империю, либо вынужденно продолжал это делать.

Начав опричнину с «отречения», он, по-видимому, продолжил эту игру в 1575 г.: Иван IV снова отрекся и посадил на трон, правда, не в качестве царя, крещеного татарина, касимовского хана Сен Булата (с 1573 г. носил имя Симеон, данное при крещении). Иван IV разыгрывал из себя покорного подданного, в думе скромно садился среди бояр, подавал «государю, великому князю Симеону Бекбулатовичу всея Руси» челобитные, изобиловавшие формулами, выражающими смирение, но годом позже удалил его в номинальное великое княжество Тверское и снова занял свой трон. Эта игра Ивана IV с царским троном должна была еще больше задеть чувство собственного достоинства русских. Недовольство Иван IV потопил в крови, наиболее видной жертвой на этот раз стал архиепископ Новгородский.

В июле 1572 г. умер король Польши Сигизмунд II Август, смерти которого давно ждали. С ним пресеклась мужская линия Ягеллонов. Иван IV также ждал этого события и связывал с ним политические надежды, не только имея в виду военные интересы на Балтике, но и преследуя цель заполучить несколько западно-русских княжеств путем совместных действий с домом Габсбургов. Кроме того, царь попытался, воспользовавшись последовавшей сумятицей, протолкнуть свою кандидатуру на польский трон с помощью группы западно-русских бояр; весьма вероятно, что ему при этом искусно и успешно помешали. Однако ослабление Польши до окончательного утверждения трансильванского князя Стефана Батория (коронован в июле 1576 г.) позволило осуществить в 1573–1578 гг. значительные завоевания в Ливонии, лишь Рига и Ревель остались под соответственно польской и шведской властью. Правда, новый польский король оказался затем превосходящим противником, наемным войскам которого, имевшим современное оружие, не могла больше противостоять традиционная русская дворянская конница. Постоянные войны подорвали экономическую основу, кроме того, опричники выжгли деревни на больших территориях. Таким образом, у русского служилого дворянства не было больше ресурсов для ведения войны, о модернизации в современном духе вообще больше не могло быть и речи. Так, Иван IV потерял в 1579 г. Полоцк на Западной Двине, в 1580 г. — Великие Луки, в 1581 г. отдал шведам Нарву, единственный русский порт на Балтийском море. Находившийся в бедственном положении царь своевременно обратился за содействием к папе римскому, из тактических соображений приблизив осуществление надежды последнего на церковную унию. Хотя иезуит Антонио Поссевино и не мог склонить царя к церковной унии, однако в 1581–1582 гг. он стал посредником при заключении десятилетнего перемирия между Польшей и Россией (Ям-Запольский мир). Перемирия со Швецией Иван IV добился только в 1583 г. (Плюсское перемирие) с разгромным результатом: все завоевания Ливонской войны более не существовали.

При воспитании двоих своих сыновей от брака с Анастасией Романовой, родившегося в 1554 г. Ивана и Федора, который был на три года младше брата, у царя была только одна возможность: доверить отстающего в физическом и умственном развитии Федора, безусловно, преданному клану. Иван IV женил Федора, как и своего слабоумного брата Георгия, вероятно, по случаю совершеннолетия в 1574 г. (это более правдоподобно, чем названный Джеромом Горсеем 1580 год). При этом он выбрал сестру своего энергичного и честолюбивого последователя Бориса Годунова и тем самым предоставил своего сына заботам этого не первоочередного, но тем более привязанного к династии рода. Цесаревичу Ивану Ивановичу царь навязал свой образ жизни — участие в пытках и убийствах, разнузданных пирах, с одной стороны, и экзальтированную религиозность — с другой. Поскольку царь после смерти своей второй жены постоянно заключал новые браки, то параллельно с этим женил и цесаревича, заточил двух его жен в монастырь и искал Ивану младшему третью невесту.

С каких пор наследник престола начал высказывать по политическим вопросам свое собственное, отличное от отца мнение, установить не удается, но известно, что с середины 70-х годов шел спор между государем и наследником престола, официально назначенным в 1578 г. Больной и недоверчивый царь заметил, что вокруг сына объединялись влиятельные люди. Англичанин Джером Горсей называл Ивана младшего надеждой империи и характеризовал его как «мудрого, мягкого и достойнейшего принца, с героическими качествами и приятной внешностью». Катастрофа в отношениях между отцом и сыном произошла (здесь, вероятно, можно верить Поссевино) в ноябре 1581 г., когда царь случайно застал свою беременную сноху недостаточно одетой. Внезапный приступ гнева вывел царя из равновесия, и он избил сноху, из-за чего у нее случился выкидыш. Поспешившего на помощь своей жене наследника престола Иван IV так ударил по голове, что Иван младший через несколько дней умер. Хотя зависть стареющего больного государя к молодому и динамичному наследнику престола и порождала некоторые недобрые мысли, но такого исхода многолетнего спора Иван IV не желал. Его раскаяние, вероятно, было близко к психическому срыву. В память умершего он жертвовал большие суммы знаменитым монастырям, вплоть до Афона и горы Синай. Теперь Иван IV велел составить и список своих жертв — «Синодик в опале убиенных», чтобы поминать их, как положено по православному ритуалу, и, вероятно, прежде всего, чтобы облегчить собственную душу. Суммарные записи по памяти экзекуторов красноречиво свидетельствуют о свирепости опричников. О многолетнем любимце царя Малюте Скуратове в связи с Новгородским разгромом 1570 г. писали: «По отчету Малюты, он убил 1490 новгородцев, из ружей убиты 15 человек».

После убийства царем своего сына нарушился с трудом сохранявшийся политический баланс при дворе, поскольку все правившие кланы, группировавшиеся вокруг совершеннолетнего наследника престола, почувствовали себя оторванными от будущего обладателя законной власти. Из-за семейной трагедии у кормила власти неожиданно оказалась семья второстепенного генеалогического достоинства, погрязшая в пороках, даже возвысившаяся во время опричнины. Это были братья и дядья жены Федора Ирины Годуновой, которые впоследствии вершили политические судьбы империи. Годом позже, в октябре 1582 г., у царя от его (седьмого) брака с Марией Нагой родился сын Дмитрий, чье существование как здорового сына Ивана IV, несмотря на незаконнорожденность, делало развитие событий полностью непредсказуемым ввиду очевидной неспособности Федора к управлению.

К этому добавлялась неопределенность, связанная с английскими планами Ивана IV. Иван IV постоянно вел переговоры о браке с племянницей английской королевы Марией Гастингс и о гарантии предоставления убежища для себя. Кроме того, он велел построить порт на Белом море, впоследствии названный Архангельском, здесь почти столетие спустя Петр I принял решение о развитии мореплавания. Настойчивость, с которой Иван IV занимался английскими планами, должна была пробудить опасения в тех аристократах, в чьих руках он практически находился. Осознание ими того, что слабоумный Федор Иванович представляет наименьшую угрозу для их жизни и будущего империи, привело к мысли об устранении непредсказуемого тирана. Из сообщения Джерома Горсея становится ясен сценарий насильственной смерти: Ивана IV отравили с помощью медика Иоганна Айлоффа, и, после того, как царь потерял сознание во время игры в шахматы, его удавили. Обследование могилы показало, что вместе с покойным положили и монашеское платье; так было выполнено давнее желание Ивана IV незадолго до смерти стать другой личностью. Официальная версия его смерти гласит, что Иван IV перед кончиной постригся в монахи и получил имя Иона.

Образ Ивана Грозного при более близком знакомстве выглядит особенно захватывающим. После нескольких лет охотного вживания в роль боговенчанного царя, покорно служащего христианскому народу и православной церкви, под влиянием неизвестного нам импульса, он нарушил все границы условностей: царь предается насилию, разрывающему его душу. Он бежит из Кремля, неожиданно покидает Москву, отдается ненависти, пугающим и одновременно сладостным убийствам, экзальтированному покаянию. Он почти вынужденно нарушает общественные табу. Так он попирает таинство брака — как известно, уже четвертый брак в православии считается проклятым, как «скотский». Из замечания Джерома Горсея, перед которым царь хвалился тем, что «он лишил невинности тысячу девственниц и лишил тысячу детей возможности произвести потомство», можно сделать заключение о возможной бисексуальной активности Ивана IV. Трудно определить, страдал ли Иван IV паранойей, как считают некоторые американские ученые, или бредовыми состояниями с присущей им агрессией, был ли он действительно душевнобольным в патологическом смысле. Правда, такая гипотеза облегчает объяснение некоторых фактов. Одно достоверно установлено: царь постоянно страдал от мучительных болей, прежде всего в спине и суставах. По скелету Ивана Грозного, ставшему практически неподвижным из-за раннего окостенения хрящей и многих сухожилий, медики определили наличие полиартрита, спондилоза и артроза. Царь пытался заглушить боли алкоголем, кроме того, его беспомощные медики прописывали ему некоторые травы и сомнительные лекарства, среди них ртутные мази от болей в суставах, дающие разного рода негативные последствия. Резкие смены образа жизни, а также психические нагрузки с годами все больше разрушали первоначально крепкое физическое здоровье Ивана IV и сделали его страдающим от болей, преждевременно состарившимся алкоголиком. От очевидца событий Джерома Горсея мы знаем, что в последний год жизни Ивана IV носили сидящим на стуле, поскольку он практически не мог передвигаться.

Интересно сравнить Ивана IV с Петром Великим. Оба государя были физически сильными людьми, правда, Иван IV был почти на голову ниже исполина Петра. Оба сами сократили срок своей жизни неумеренным потреблением алкоголя, хотя и не только этим: оба не дожили до 55 лет. Оба боролись против того же самого инертного, бездумно существующего, игнорирующего идею «высшего блага» или «общей пользы» русского общества. Оба боялись хаотичной, мятежной Москвы. Как Иван Грозный, так и Петр I избегали Кремля, и оба построили себе резиденции в другом месте. Во внутренней политике оба начали проводить реформы армии и управления, чтобы выиграть большую войну. Во внешней политике они начали борьбу с исламом, оба неожиданно сделали резкий поворот, чтобы вести борьбу за domini maris baltici (господство на Балтийском море), для обоих Западная Европа была чем-то большим, чем политический вариант, хотя Иван IV, пожалуй, имел совершенно нереалистические представления о своем английском браке и убежище в Англии.

Иван IV, как «боговенчанный царь», добивался повиновения, права и правды, Петр I, как «император» и pater patriae (отец отечества), хотел сделать высшим принципом любого служения естественное право и всеобщее благо. Будучи готовыми к насилию, оба ломали условности, разрушали скорлупу традиционной культуры, совершали насилие над земельной собственностью церкви, оба пали жертвой самоуверенной идеи о необходимости преобразования общества против его воли. При этом Петр I, несомненно, принес в жертву жизни большого количества людей. Только о Санкт-Петербурге можно по праву сказать, что он построен на костях. Тем не менее после смерти Петра I общественный механизм продолжал работать, крутился, хоть и плохо, но в том же направлении. Иван IV, напротив, оставил после себя только руины именно после его смерти началось Смутное время (см. главы «Лжедмитрий» и «Василий Шуйский»).

И Иван IV, и Петр I потерпели поражение в собственной семье: один в состоянии аффекта убил своего сына и должен был передать трон слабоумному, второй велел за-пытать своего сына до смерти и, в конце концов, уступил власть придворной клике… Чья трагедия была глубже — подозрительного, терзаемого болью, постоянно мечущегося между страхом и садистской ненавистью Ивана IV или геркулеса Петра I, обезглавившего гидру, все-таки очистившего авгиевы конюшни, но оказавшегося в конце концов всего лишь Сизифом? Вопрос до сих пор открыт.