Седая целительница

Глава 12

— Не поднимай тяжелое! Я сам.

Встав со своего места и оставив лук и стрелы в сторону, волкодак подошел к Любаве и отобрал у нее огромный бочонок с квашеной капусткой.

Женщина увернулась от взгляда волка и тяжело вздохнула. Уже три дня, как он вернулся весь в крови, да ни словечка больше ей не сказал. Буран не оправдывался отныне, но и ее не отпускал.

Однажды лишь заявил, куда бы она ни убегла, он найдет и домой вернет.

Любава первый день повозмущалась, покричала. А потом присела на лавку и заревела.

Что делать и как? Дум путных не было. Помогла Ласкана, забежавшая к ним на огонек. Опытная волчица хорошенько встряхнула Любаву.

— А чего делать⁈ Хозяйство поднимать, мужа кормить, ласкать. Дочке приданное готовить. Буран и дня дольше не позволит своей кровиночке на войне пробыть. Жить, Любава, вот что делать!

Пришибленная услышанным, черноволосая и вправду принялась ужин готовить. Благо погреб утопал от продуктов. Там и улова было предостаточно, и соленого мяса, и свежего. И огородного богатства.

Вот так уже три дня она готовит, убирает, да шьет в свободное время. Благо сноха, когда узнала, что Любава рукодельничает, приташила ей гору полотенец и ниток исшить.

Работы было вдоволь.

А вот к вечеру, аккурат после ужина, Буран сгребал ее в охапку и в постель устраивал у своего теплого бока. Ничего дурного он себе не позволял. Они просто спали, только обнимал он ее так, как самое прекрасное сокровище этого мира.

Иной раз Любава замечала у калитки любопытный взгляд других жителей селенья, только не понимала, почему не спешили они с ней заговорить. Да и подходить тоже, будто боялись ее. Хотя, что может сделать человек волку?

Одна Ласкана ежедневно в гости приходила. Поболтать она любила, но в целом добрая женщина. Мудрая и не злая.

Вот Любава и призадумалась, ее обиды на Бурана — капля в море по сравнению с тем, что он не только Снежку домой вернет, да и сможет девочке ее хорошего мужа подыскать. Волкодаки ценили своих женщин. А Снежинка, почитай, с ними одного рода.

Притащив два ведра с водой, Буран мимолетно мазнул губами по ее макушке.

— Я в дозор, вернусь утром. Если что, кричи что есть силы, Ласкана или Мороз прибегут.

Молча кивнув, Любава вернулась к замесу теста. С тяжелым сердцем отпускала она Бурана, оттого что видела: мрачный он. Терзает что-то его сердце и душу.

— Буран… — неожиданно позвала его, и мужчина замер. Жадно заглядывая в глаза любимой. Любава устыдилась своим думам, как девчонка зеленая! — Береги себя.

Усталая улыбка озарила мужское лицо.

Кивнув на последок, он покинул дом, оставив Любаву в мрачных думах, да в стыдливых желаниях. Понимала она, что не должна думать о таком. Да только… Не дева ведь, хоть и прошли два десятка лет, да только тело помнит и крепкие руки мужчины, и его ласковые поцелуи по мягкой коже, и страстные ночи, в одной из которых в ее утробе зародилась жизнь. А потом на свет появилась Снежинка.

И пусть Буран ее не трогал, но она и сама распылялась от коротких взглядов, его запаха на подушке. Крепких рук, что иной раз обнимут крепко со спины, что аж дыхание спирает.

А потом ночью, когда он засыпал, прижав ее к своему сердцу, Любава вслушивалась в ровный постукивание под щекой и в лучах полной луны рассматривала мужские черты лица. Вспоминая Снежинку. И свою первую и единственную любовь в этом мужчине.

Сердце в груди мучилось, все ее тело била крупная дрожь. Казалось, еще немного, и сердце испуганной пташкой выскочит из груди.

Уставившись на свои руки, Любава поджала пухлые губки. Не дурной она была и не слепой, да бы не увидеть, как зажили ее руки. Как белизна окрасила нежную кожу, как вытерлись мозоли и зажили ранки.

Рядом с мужиком у своего плеча, ее ручки превратились будто в лебединые перышки. Да и она сама будто помолодела весен на десять.

Буран окружил ее заботой, теплом и сытостью. Каждый раз подкладывая в тарелку кусок мяса посочнее да пожирее. Укутал ее заморскими тканями, как куклу из княжеского терема.

Она таяла, как воск под огоньком свечи.

Не хотела, но таяла.

— Любавушка, душенька моя!

Ласкана всочила в дом, словно егоза, придержав на изгибе локтя лукошко со свежесобранными лисичками.

— Смотри, что набрала в лесочке! Красивенькие какие.

— Ой! — посмотрев на полную корзинку грибочков, женщина благодарно улыбнулась. — Спасибо тебе, милая.

Искренне молвила, на что Ласкана лишь махнула рукой.

— Пустое. Вот бери, готовь мужу. Я своим с чесночком да мясцом зажарила. А ты как наловчилась делать?

Тонкой иглой воспоминание укололо в груди, сжав до бела костяшек ручку лукошка, Любава присела на лавку. Указательным пальчиком очертив рыжие шляпки на ножке.

— Снежка в сметанке с лучком любила-любила. Могла целый чугунок съесть. Маленькой была, вся изляпывалась, я ее ругаю. А она глазищами своими хлопает и тихонько пообещает: «Мамочка, я больше не буду!».

Слезы душили. Материнская душа тосковала.

Ласкана присела на лавку рядом, приобняла за плечо и тихонько прошептала.

— Вернется домой наша Снежинка. Вот увидишь. Целой и здоровой. Буран всех наших на фронте поднял. Князю лично письмо написал альфа, и гонцом отправил в столицу. Вернется, Любава. Нам остается лишь ждать и молиться.

Молча кивнув, черноволосая шмыгнула носом и попыталась спрятать слезы на ресницах.

Во дворе хлопнула калитка, потом скрипнула дверь и послышался топот детских ног.

В избу ворвался Воята — единственный сын Ласканы и Мороза. Горяче любимый и вымоленный у богов. Парнишке недавно исполнилось десять весен. Но он уже горделиво ходил по селению, помогая во всем матери и норовя с батьком ускочить на охоту.

— Мамка! Мамка! Теть Любава!

— Чего кричишь, Воятка? Тут мы.

Недовольно зыркнула на сына Ласкана, она обычно в нем души не чаяла. А тут размокла вместе с Любавой.

Выскочив к ним на кухню, мальчуган потер кучерявый затылок и глянул на мать.

— Там странник прибыл. Людского племени. На коне, с воинском плащем на плечах. Тетку Любаву ищет.

Женщины удивленно переглянулись. Черноволосая и вовсе нахмурилась, кто же ее станет здесь искать? Да еще и с княжеским плащем?

Мальчик тут же запищал скороговоркой.

— Я ему сразу сказал. Нет дела человеку на нашей земле. А он заладил, что пока Любаву-рукодельницу не увидит, не уйдет! Вадим за папкой побежал, а я к вам.

Поднявшись с лавки, Любава накинула платок на голову, как-никак осень на дворе. А тут, в северных лесах, она особо холодная, и направилась во двор. Слыша за спиной уверенные шаги Ласканы.

Кто же это мог быть?

Всадник нашел около забора, на вороном жеребце. Статный юноша со светлыми, волнистыми волосами до плеч. Широкий разворот плеч, по которым струился темно-зеленый плащ.

Целитель.

— Теть Любава!

Вскрикнул странник и ловко вскочил с седла, дерганно привязав скакуна к столбу у калитки, бросился к ней.

— Микитка…

Пораженная, словно громом, застыла на месте Любава. В молодом мужчине было трудно разглядеть юного целителя, который вместе со Снежкой забрали на войну.

— Микитка, мальчик ты мой!

Вскрикнула черноволосая, когда крепкие руки обняли ее. Как возмужал ведь! Выше нее на добрую голову, уже не мальчик, а мужчина.

Провела пальцами по щетинистой щеке, вырос. Как же он вырос, боги!

— Доброго тебе дня, тетушка.

Весело улыбнулся парень, отрываясь от матери своей боевой подруги. Столько ведь прошло, обнял, а внутри душа заплакала. Как будто мать родную обнял. И запах тот же, свежего хлеба.

За спиной тетки замелькала высокая статная женщина, беловолосая, как Снежинка. В добротном голубом платье с черным поеском на талии, придержав у своего бока мальца, что его сюда привел.

— Доброго дня и вам.

Кивнул почтительно Микита женщине, и та пришибленно кивнула ему в ответ. Непонимающе глянув то на гостя, то на плачущую Любаву.

— Это Микитка, Ласкана. С моей Снежинкой оба целители. Соседями мы были, только лесок между нами да был. Но вы всегда со Снежой вместе за травами шли. Как брат и сестра.

Ласкана заметно облегченно расслабила плечики и даже улыбнулась путнику.

— Доброго дня тебе, молодец. Ты в дом зайди. Воды попей с дороги.

— Да-да, — всполошилась Любава. — Заходи, сынок. Я сейчас на стол накрою. Поешь, отдохнешь. Поговоришь со своей бедной теткой. Не успел парень и бровью повести, как его уже затащили в дом и усадили за стол.

В четыре руки Ласкана и Любава накрыли стол. А сам Микита краем глаза сразу заметил, что дом добротный. В таких домах у них в селе даже староста не жил.

Может, воевода какой?

Хотя ему говорили в придорожье, что это селение волкодавов. Да только он не шибко обратил внимание. Знал он их, на войне и не таких штопал. Мужики как мужики. Смелые, преданные. И в волков оборачиваются. А в остальном душевные.

Может, матушка Снежинки здесь устроилась прислугой?

А вторая женщина кто?

И волосы у нее белые, как у Снежки, а она вроде не старая.

— С войны ты? Домой, поди, скачешь?

Наполнив стол всем, чего нашлось в доме, женщины присели напротив. Ласкана с некой материнской заботой глядя на юношу, да вспоминая своего первенца, что родился мертвым.

Он должен был быть одного возраста с этим парнем. Был бы жив, тоже на войну забрали, а она бы сидела дома и, как матушка этого светловолосого целителя и Любава, слезы утирала.

Жизнь — странная игра. Вроде чужое дитя перед тобой, а болит, как за своего.

— Да, — Микита улыбнулся краем губ, — домой я уже побывал. А вас не нашел, тетушка. Мне же Снежинка доверила вам весточку принести.

— Снежинка⁈ — пораженно вскрикнула Любава, глядя распахнутыми очами на парня. Юноша кивнул и достал из нагрудного кармана кусок женского платка и протянул черноволосой.

— Вот. Довез и передаю вам.

Робко приняв послание в руки, Любава снова заплакала, узнавая в замотанной ткани свою вышивку. Что она дочке платки вышивала и на фронт отправляла. Ей, родимой.

А она обратно ей отправила. Прижав ценный дар к сердцу, Любава зажмурилась, ощущая, как горячие слезы обжигают щеки.

— Не надо слез лить, теть Любава. Микита отставил в сторону ложку и улыбнулся женщине.

— Оттеснили мы печенегов. Многих домой уже отпустили. Полк Снежинки тоже скоро отправит по домам.

— Спасибо, мальчик мой. Спасибо…

Благодарно склонила голову охваченная тоской мать. А Ласкана рядом кивнула путнику.

— Ты кушай, не стесняйся. Сил набирайся, дорога, поди, долгой была.

Наговорившись вдоволь с мальчуганом, которого нянчила в детстве, Любава оставила Микиту отвечать на расспросы Вояты. А сама шмыгнула в спальню. Бережно расправила ткань и вытянула на свет кусочек грубого письма.

' Милая моя матушка, шлю тебе низкий поклон с холодных таёжных лесов, припорошенных дымом костров и гулом воинов. Прошу богами, не плачь и не серчай на свою непутевую дочь. Я весь день в заботах, раненых полно. Хоть печенегов и оттеснили, только хворь не выбирает время и место.

Мы с девками справляемся ладно. Слух ходит по табору, что скоро домой нас отпустят. Жду с нетерпением день, когда отпущу свою бедовую голову в поклоне перед тобой.

Не надобно мне тебе этого говорить, да только некому с болью поделиться. Печать треснула пополам, звериное начало окутало меня. Едва ли смогла его усмирить. А в остальном у меня всё ладно будет. Молись за меня, матушка, особенно темными ночами. Только твои молитвы меня защищают. Не серчай на меня, матушка, даст боги, скоро увидимся.

Твоя дочь, Снежинка. Целительница с седыми волосами'.

— Моя дочь, Снежинка — целительница с седыми волосами.

Прошептала про себя женщина и прижала весточку к груди.

Дверь за спиной немного пискнула, Ласкана неспешно подошла и ожидающе уставилась на черноволосую.

— Ну? Что пишет, маленькая наша?

— Пишет, что раненых много. — с трудом выговорила Любава. — И что скоро домой вернется.

— Вот видишь! — улыбнулась волчица, обняв Любаву поближе к себе. — А ты ревешь! Приданье готовить надо! Не успеет наша кровиночка перешагнуть врата селения, как от женихов покоя не будет.

Черноволосая улыбнулась в ответ, вытирая слезы. Но одно ей не давало покоя, печать треснула. Неспроста она надломилась, Маричка всю свою магию туда вложила. Видать, что-то произошло, да Снежинка промолчала.

Но что? К вечеру уже вся долина белых волков кипела от сплетни. К жене Бурана Снежного прискакал человеческий юноша.

Сплетни они такие, всегда оставляют место для лжи.

Оттого Ласкана не удивилась, когда узрела у калитки недовольно похромавшего свекра. До поры до времени Нукзар сюда не появлялся, в плохих отношениях они были с Бураном.

Но, видимо, услышав весть, старый волк пришел лично увидеть, что творит невестка в отсутствие мужа. Дабы миновать беду да другие сплетни, Ласкана сама выскочила во двор навстречу тестю.

— Ой, батюшка! Счастье-то какое! От Снежинки ее боевой друг весточку принес! Живая она, здоровенькая!

Приобняв старого мужчину за плечи, Ласкана знала, куда бить. Кроме Вояты, внуков у бывшего альфы не было, и Любаву он принял в поселения, лишь когда узнал, что она Бурану дочку родила. Ну как принял… Благояр нынче альфа, ему и решать. Хотя все и так знали, Бурану слово поперек о его суженой не стоит говорить.

Замерев на месте, мужчина смягчился в лице, аккуратно отвел невестку в сторону и поковылял в избу.

Первую встречу со свекром Любава и не запомнила вовсе. Старец ступил за порог, поздоровался. По ней прошелся острым взглядом. И только схожесть с Бураном натолкнула ее на мысль, кто перед ней.

Подойдя к столу, он обменялся рукопожатием с молодцем.

Да принялся заводить разговор. Микита, слава богам, тоже имел что рассказать. И о бравых подвигах, и о павших в неравных схватках побратимах. Маленький Воята слушал, разинув рот, от удивления. А старый волкодак лишь местами гладил бороду и кивал головой.

Ушел старец за полночь, глянув на Любаву уже не так строго и хлопнув Микитку по-отчески по плечу.

Ласкана тоже упорхнула к себе в избу. Воята, умаявшись слушать героические рассказы, так и уснул на топчане. А золовка не стала его забирать, так и шепнула Любаве напоследок.

— Ты дурного не подумай, да только я у вас его оставлю. Ненужных сплетней избежим.

— Микитка мне как сын, Ласкана.

— Я знаю это, — кивнула женщина, — Только всем не объяснишь. Сплетня уже по селению ходит, не спроста свекр наш заявился. Пускай поспят мальчишки вместе.

Кивнув напоследок доброй родственнице, Любава тяжело вздохнула. Она вроде баню затопила для Микитки, но, войдя в избу, лишь покачала головой. Устроившись на плече доброго молодца, Воята тихо сопел, как и их гость.

Зря, выходит, топила.

Хотя, неизвестно еще, когда Буран вернется.

Застыв на крылечке, она вслушивалась в тихое шипение лесных жителей.

Кажись, и вправду жизнь налаживается. Скоро Снежинка вернется. Вместе они станут жить.

— Любава, ты почему на дворе в такую темень?

Голос Бурана рассек ночную тишину. Тихий такой, не понять, когда подойдет.

— Тебя жду.

Пожала плечами женщина, рассматривая Бурана. Волкодак удивился от ее слов, глянул на избу, потом повернул взор очей обратно на суженную.

Видать, гость в избе уже спит. Ревность сжало сердце, но он не хотел думать плохо о Любаве. И делать ей больно словами или делом.

Тем более что Мороз сказал, будто этот гонец прибыл от Снежинки, письмо привез.

Тяжко вздохнув, Буран присел на крыльцо рядом с черноволосой.

— От Снежинки весточку получила?

— Да.

Кивнула Любава и вся сжалась. Замерзла, поди.

— Где она, написала? Что с ней? Здорова ли?

— Боги милостивы. — выдохнула в ответ Любава, — Сказала, что скоро домой отпустят.

— Значит, они где-то по близости. — вслух рассуждал Буран, — Северо-западный полк домой отпускают, милая моя. А гонец в избе спит?

— Умаил его Воята с расспросами, — хмыкнула Любава, а потом доверчиво глянула Бурану в глаза, предаваясь воспоминаниям, — Знаешь, он так вымахал, дубом в высоту. Прям молодец. А я помню, как его на руках качала и земленикой с парным молоком кормила. Он же на войну мальчуганом ушел, а вернулся мужчиной.

Камень, давящий на грудь Бурана, растворился от слов Любавы. Значит, дитем его на руки качала, как сына приняла.

— Пускай спит тогда.

Неожиданно молвил волкодак.

— Путь неблизкий, а завтра снова на коня и вскачь. Отдохнет хоть немного. Да и нам с тобой уже пора прилечь. Он было встал с лавки и протянул жене ладонь. Она робко за нее схватилась, подымаясь на ноги, и тихо шепнула, огорошив мужа своими словами:

— Я баню растопила, может, помыться хочешь?

— Хочу. — уверенно молвил Буран, глядя прямо в очи любимой. — Принесешь чистую рубаху да полотенце?

— Принесу.

Тихонечко пискнула Любава, отпустив его ладонь и возвращаясь в дом. Взяв все нужное, она на миг замерла на месте.

Пальцами очертила узор на полотенце и задумалась. Правильно ли делает? А если нет?

А…

Плюнув на дурные мысли, женщина аккуратно прикрыла дверь за собой и отправилась в предбанник. В конце концов, она только чистые вещи и полотенце ему передаст. А потом вернется в дом. Ляжет спать. И все.

Оставив вещи на лавке, она нерешительно глянула на дверь в баню. Уже собралась развернуться, как услышала тихий голос Бурана из-за двери:

— Любавушка, милая. Поди сюда, голубушка моя.

Прикусив нижнюю губу, женщина взялась за деревянную ручку и толкнула вперед. Горячий пар обжег лицо, а капельки воды вмиг осели на волосах.

— Звал, Буран?

Громко спросила она, пытаясь разглядеть в густом паре очертания волкодака.

— Звал.

Буран сидел на низкой скамье. В одних подштаниках, с голой грудью и взмокшими белыми волосами. Вытянув ноги перед собой да устало отпустив голову вниз.

— Устал я, милая, сил нет. Помоги помыться.

Попросил с добротой в голосе, тихим, завораживающим голосом, что Любава не смогла отказать. Оставила башмачки на пороге и носочки стянула, а потом направилась к нему.

Зачерпнула из бочки в тазике водички побольше. Да стянула с веревочки над окошком тряпицу. Зачерпнув мыла из баночки на подоконнике (на мыле волкодаки не скупились, покупали бочками у торгашей), она двинулась к нему.

Присела на краешек скамеечки и принялась мокрой тряпицей растирать напряженную спину.

— Сильнее, милая, не щади. Не заслужил я твоей жалости.

Хмыкнул волкодак, и женщина поджала нижнюю губу. Промыла тряпицу в воде и прошлась вспененной тканью по бугристым рукам беловолосого. Нежно очертила каждую выпуклость, незаметно погладила каждый шрамик и ополоснула чистой водой. К груди она подкралась слишком быстро, спускаясь вниз к крепкому животу, а там как нарошно тряпку на пол уронил. Отпустилась на колени, чтобы поднять, и замерла, когда широкая мужская ладонь сташила гребень с волос, позволяя черным жгутам упасть волнами по спине.

— Не смущайся, милая, мы через это уже проходили.

Хмыкнул Буран и внезапно усадил ее к себе на одно бедро. Любава только ойкнуть и успела.

Надо было, наверное, в плечо пихнуть, отскочить от наглеца. Только прав он, через это она уже проходила.

Горячий шар медленно начал распыляться в животе, дыхание сперло. А пальчики зачесались провести по белым волнистым волосам Бурана.

— Т-ш-ш-ш… — шепнул мужчина, нежно целуя ее подбородок, шею, ключицу. — Не пугайся. Ты же знаешь, я больно не сделаю.

Знает.

Тело помнит. Даже спустя столько лет.

Ведь в этом деле Буран был искусным мастером, в мгновение ока Любава лишилась рубахи. Еще один обжигающий поцелуй, и юбка змеей сползла вдоль ног на пол. Она не успела ни одуматься, ни решиться на безумие. Буран уже сделал это за них обоих. Уложив свою желанную добычу на широкую лавку, он принялся нежно ласкать руками округлые бедра любимой, продолжая шептать, как безумный:

— Больше не отпущу. Никогда!

Под сладостными пытками искусного мастера Любава была готова поверить во все. Особенно когда желанное удовольствие взбудоражило ее кровь, вырывая постжные стоны из женской груди.