Семейная тайна

ЛЕВЫЕ РЕЙСЫ

Игорь вышел из кабинета директора оглушенный. Только что Беловежский сообщил: проведенная по его приказу проверка в гараже показала: ящики с запчастями для автомобилей, которые несколько месяцев назад совершили путешествие из Москвы в Привольск (сначала в подсобке вагона-ресторана, а потом в багажном отделении поезда), вовсе не испарились, как утверждал Коробов, а преспокойненько стоят в кладовке.

— Как же так? — растерянно воскликнул Игорь. — Если запчасти есть, почему же мы все это время мучаемся? На свои деньги покупаем то тумблеры, то сальники, то прокладки. Почему все это не выдается?

— А это уж я не знаю, — ответил директор. — Возможно, потому, что Лысенков рачительный хозяин и приобретает запчасти для действительно важных случаев, серьезных поломок, аварий… Кстати, что там произошло с моей «Волгой»? Я интересовался у Адриана Лукича, но он ответил что-то непонятное, намекал, что вам, Игорь, известно об этом больше, чем ему самому… Так в чем дело?

Игорь отвел глаза в сторону.

— Откуда мне знать, Роман Петрович? Я простой водитель…

— Ну, а если вы простой водитель, то идите и работайте, а не заставляйте меня заниматься ненужными проверками.

Игорь стоял как оплеванный. Выступать в роли добровольного фискала, чуть ли не клеветника — нет, это не по нему. Зачем же он тогда брякнул в свое время о несуществующих ящиках? Сказанул в сердцах, когда директор посетовал на то, что машину долго продержали на техосмотре. Мол, запчастей в гараж чуть не полвагона завезли, а их днем с огнем не найдешь. И вот, выходит, нашли ящики, днем и даже без огня. Как это могло случиться? Игорь собственными глазами видел пустые полки кладовки. Старик Макарычев однажды распахнул перед ним двери своей сокровищницы — на, смотри — хоть шаром покати.

И вот теперь это сообщение директора. Игорь себя чувствовал препаршиво. А тут еще левые рейсы. Игорь ни за что на свете не согласился бы на предложение Лысенкова — отработать несуществующий долг, развозя в свободные дни отпускников по побережью на частной машине, если бы не настойчивый совет следователя.

— Соглашайся, — сказал Толокно после минутного раздумья, во время которого сидел неподвижно, постукивая карандашом о поверхность стола и упершись взглядом в облупленную дверцу сейфа, как будто пытался сквозь нее разглядеть то, что заключено там, внутри. — Мы давно хотим разобраться в том, что происходит на автовокзале. Поступают очень неприятные сигналы…

Игорь хотел было сказать, что «неприятные сигналы» в данную минуту его мало интересуют, его больше волнует якобы совершенная им авария и не выплаченный долг, с которым он не знает, что делать. Но следователь, обладавший способностью предугадывать ход мыслей людей, если и не всех, то, во всяком случае, ход мыслей Игоря, сделал в воздухе движение карандашом, словно перечеркивал невидимую запись, и сказал:

— И авария, и долг пусть тебя пока не волнуют. Я этим займусь…

— А деньги?

— Какие деньги? — не понял на этот раз следователь.

— Ну те, которые я буду зарабатывать левыми рейсами.

— Деньги отдавай тому, кого укажут. Только веди учет, сколько и кому дал. Это пригодится.

Там, в кабинете Толокно, к которому Игорь в последнее время почувствовал необыкновенное доверие, все казалось простым и ясным. А вот сейчас, после разговора с директором, ясность и простота куда-то делись, сердце давила тяжелая забота. А ну, как Роман Петрович прознает про левые рейсы? Может быть, Лысенков все это и затеял именно для того, чтобы скомпрометировать Игоря в глазах директора и тем самым оградить себя от новых обвинений?

Защитит ли Игоря в этом случае следователь Толокно? Или скажет: сам кашу заварил, сам и расхлебывай?

И вот начались левые рейсы… Задача Игоря Коробова заключалась в том, чтобы по вечерам, после работы в субботние и воскресные дни, а также в дни отгулов на ярко-голубом «Москвиче», принадлежавшем старому знакомому, буфетчику вагона-ресторана Автандилу Шалвовичу, развозить тех, кто по каким-то причинам не мог или не хотел добраться до места назначения автобусом, поездом или самолетом. Военнослужащие, прибывшие в отпуск и дорожившие каждым днем, родственники, спешащие на похороны, люди, возвращавшиеся с работы в районах Севера или Дальнего Востока, моряки дальнего плавания, отдыхающие с путевками, которых ждали в домах отдыха и санаториях, и «дикие», которых никто не ждал. Ну и разный прочий люд.

Игорь оставил машину возле киоска «Мороженое», расположенного метрах в пятидесяти от автовокзала. Машина должна находиться под рукой и в то же время не торчать на виду, не мозолить глаза.

Он поднялся по каменным ступеням и вступил под своды здания с огромной вывеской «Автовокзал». Хриплые выкрики диспетчеров, объявлявших время отправления рейсов, голоса пассажиров, плач детей, отражаясь от бетонных сводов, многократно усиливались, образуя плотный, упругий, больно бьющий по ушам шум. Народу, как всегда в летнее время, было много, но Игорь без труда отыскал Толстого Жору, который по-хозяйски расхаживал по вокзалу с черной клеенчатой записной книжкой в руке. Толстый Жора был подпольным диспетчером. Говорили, что когда-то он матросом плавал на сухогрузе к дальним странам, вел шикарную жизнь. Сейчас от той жизни у Толстого Жоры только и осталось что белая фуражка с крабом да тельняшка, туго обтягивающая объемистый живот. По красному носу и слезящимся глазкам было видно, что Жора пьет. Однако в «рабочее» время, на автовокзале, никто пьяным его не видел.

Нетрудно было догадаться, что Толстый Жора — человек несамостоятельный, «шестерка», что он работает на «хозяина». Но кто «хозяин», неизвестно.

— А-а, Цыган? На «Москвиче»? Сейчас… Есть семья. До Лазаревки. Иди в машину. Сейчас подойдут.

Вскоре к машине приблизились двое. Мать, толстая крашеная блондинка, договариваясь с Игорем, томно заводила глаза, видимо полагая, что таким образом добьется от водителя более льготных условий. Сын-подросток с худым и нервным лицом стыдился матери и злился на нее. Он дергал мать за руку, приговаривая: «Ну, мам, ну, мам, перестань… Сколько надо, столько заплатим. Попросим у отчима и заплатим».

— Сколько раз я тебе говорила, не называй его отчимом. Он сердится. Зови его папой. Что тебе, трудно?

Игорь отъехал от автовокзала. На заднем сиденье мать втолковывала сыну:

— Слушай, Коля. Если Аверкий Сидорович спросит, с кем мы проводили время, ты отвечай: «Вдвоем с мамой. Много купались, загорали, рано ложились спать». Про Погорелова ни слова. Слышишь?

— А что, Погорелов тоже там будет? А зачем?

— Молчи! Не твое дело!

Сын уткнулся в стекло, где, освещенные слабым вечерним светом, пробегали мимо одноэтажные дома, сараи, сады, огороды…

— Товарищ водитель, — кокетливым голосом произнесла женщина. — Вы бы не могли нам по ходу движения рассказать о здешних местах?

«За те же деньги хочет получить и гида», — подумал Игорь, ответил:

— Извините, но я нездешний. Самому бы кто рассказал.

Женщина замолчала. Он был рад этому: она ему была неприятна.

В Лазаревке он довольно быстро отыскал пассажиров для обратного рейса.

В «Москвиче» разместились инвалид с протезом, жена и дочка. Дочка все время хныкала. Она плохо переносила дорогу, ее подташнивало. Инвалид, виновато косясь на Игоря, несколько раз обращался к нему с просьбой остановиться. Из машины он выбирался так, как парашютист из самолета во время первого своего прыжка — руками цеплялся что есть силы за окантовку двери, а потом, решившись, выбрасывал вперед обе ноги. Игорь догадался, что у него не один протез, а два. Сообразив, подбежал к открытой дверце, помог пассажиру вылезти наружу.

Он смотрел на болезненно-бледную хилую девочку, на ее мать, физически крепкую, но павшую духом от возни с калекой-мужем и больной дочерью, на главу семьи, стеснявшегося всех — несчастной жены, дочери, которая скоро должна понять, что отец у нее не такой, как все, инвалид, и Игоря, терявшего время, а следовательно, и деньги из-за частых остановок.

Игорь достал из машины стакан, подошел к придорожному роднику, набрал воды и протянул девочке.

— Сырая? — испуганно спросила мать.

— А то какая же… Кипяченая, что ли? — испытывая перед Игорем неловкость за глупый вопрос жены, оборвал ее инвалид.

Девочка схватила обеими руками стакан и стала жадно пить. Вода текла на платьице, белое, с нашитым на подол вислоухим зайчиком.

Когда пришло время расплачиваться, инвалид подошел к жене, и они о чем-то горячо зашептались. Игорь, конечно, сразу смекнул: обсуждали, какую сумму заплатить шоферу. Собственно говоря, сумма была оговорена заранее — и немалая.

— Я говорила, на автобусе надо было ехать! — жена повысила голос.

— Но ведь Аня не может… Ее тошнит.

— Ее и тут тошнило всю дорогу, — зло выкрикнула жена. — Только зря деньги псу под хвост выбросили.

— Тише! Молчи! Неудобно!

— Это перед кем неудобно-то? Перед этими жуликами?

Инвалид вырвал из рук жены тряпицу с завернутыми в нее деньгами и заковылял к Игорю. Подошел, не смея поднять глаз.

Игорь спросил:

— Москвич?

— Точно, — ответил инвалид. Он с благодарностью поглядел на Игоря, сделавшего вид, что не расслышал выкриков жены.

— Ничего. Отдохнули, набрались здоровья. Теперь полегче будет. И дочке тоже.

— Спасибо, — тихо сказал инвалид. Развернул тряпицу, отсчитал несколько десяток. Подумал. Добавил к ним еще одну.

— Это зачем?

— Ну как же… Вы пять раз останавливались, теряли время. Разве я не понимаю? Больше бы дал, да…

Игорь вернул инвалиду три десятки.

— Все. Больше не надо.

Он быстро сел в машину и уехал. В зеркальце увидел: инвалид стоит у дороги, смотрит ему вслед, а в руке его полощется развернутая тряпица, словно белый флаг, выброшенный в знак перемирия в той многолетней битве, которую он вел со сварливой женой.

Как Игорь и ожидал, Толстый Жора, выслушав его рассказ о несчастном инвалиде, не растрогался. Равнодушно цапнул деньги, протянутые водителем, процедил:

— Значит, для себя впустую съездил… Ну и дурак.

Однако Игоря вопрос о деньгах сейчас не занимал. Несколько минут назад, подъезжая в сгустившейся вечерней темноте к автовокзалу, он заметил юркнувшую в переулок бежевую «Волгу», до отказа набитую пассажирами. У окна дергался под порывами ветра фиолетовый эллипс воздушного шарика… Однако не воздушный шар привлек внимание Игоря. Ему показалось, что «Волга» заводская.

За те несколько дней, что он разъезжал на голубом «Москвиче», Игорю не приходилось встречать у автовокзала заводских машин. Может быть, потому, что он работал в выходные, днем? Сегодняшнее вечернее дежурство было в его практике первым. Действительно ли свернувшая в переулок машина была заводская? И кто сидел за рулем?

Игорю вспомнилось его первое появление в городе Привольске. На городском вокзале директорской «Волги» не было. Беловежский был этим недоволен. Прибывший тем же поездом Лысенков выглядел смущенным и злым. Где тогда была директорская «Волга»? Может быть, набитая «левыми» пассажирами, бежала по прибрежному шоссе, направляясь в уютное курортное местечко? Ясно, что кто-то в отсутствие Игоря совершил на его машине аварию. А расплачиваться за это приходится теперь ему. Не исключено, что увиденная им бежевая «Волга» и впрямь окажется заводской, а за рулем кто-то из своих, например, Заплатов. Тогда ключ к загадке в его руках. Если заводские машины используются для подобных рейсов, то кто может поручиться, что и его «Волгу» не постигла та же самая участь? Конечно, это предположение нуждается в тщательной проверке. Но как это сделать?

Игорь небрежно спросил Толстого Жору:

— Ты Заплатова не видал?

— А на что он тебе?

— Он просил обменять мелкие деньги на крупные купюры. У меня как раз есть.

— Покажь.

Игорь мысленно похвалил себя за то, что не придумал про крупную купюру, она у него действительно имелась.

— На, бери…

— Сколько всего?

Когда Игорь назвал сумму, Толстый Жора немедленно занес ее в клеенчатую книжицу. Игорь не сводил с книжицы глаз. Понимал: интересующие его сведения хранятся именно там. Как добраться до этой книжицы? Добровольно Толстый Жора ее перед ним не откроет.

— Жора, — сказал он, — мне нужна твоя помощь.

Тот оторвался от книжицы.

— Это какая еще помощь?

— Ты тут хозяин, все ходы и выходы знаешь. А я будто в темном лесу. Может, поучишь уму-разуму?

Заявляя Толстому Жоре, что он «как в темном лесу», Игорь не очень-то кривил душой. На «Автовокзале» действовала сложная система, разобраться в которой новичку совсем нелегко. Водители частных машин делились на «козырных», или «королей», и «лишних». Первые имели связи, вес и авторитет. Вторые — подбирали тех пассажиров, от которых отказались «козырные», и радовались, что их допустили к доходному промыслу. Конкуренции между первыми и вторыми не было, да и быть не могло. Стоило кому-то из «лишних» покуситься на большее, нежели крошки от «барского» стола, как их тотчас же наказывали. Для начала прокалывали шины. Если упрямец не поддавался, его «спаливали», то есть анонимным звонком сообщали работникам ГАИ, кто, куда и за какую сумму подрядился везти пассажиров. «Лишнуху», естественно, тотчас же останавливали на контрольном пункте и лишали водительских прав. Если и это не помогало, применяли более решительные меры — выводили из строя машину.

— Правила у вас тут строгие, — сказал Игорь, — боюсь нарушить. Кому охота лишаться прав?

— Да уж, с ГАИ лучше не связываться. — Толстый Жора посмотрел на Игоря изучающим взглядом. — Так и быть, поучу тебя. Тем более что меня об этом просили.

— Кто?

— Один человек.

— Встретимся в «Антее», — предложил Игорь.

Толстый Жора вскинулся, как боевой конь при звуке трубы.

— В «Антее»? А когда?

— В конце недели. Я скажу…

— Лады.

В гараже Игорь остановился у стенгазеты. Его привлекло название первой статьи «Враг капитала». Под ней стояла подпись кладовщика Макарычева. Он припомнил: «Враг капитала» — так назывался броневик, в восстановлении которого в дни своей молодости довелось участвовать Макарычеву. Слова эти, вынесенные в заголовок, звучали многозначительно.

Разве перевелись у нас любители наживы, умножатели своего собственного капитала? Вынужденные «левые рейсы» настроили Игоря на агрессивный лад. Что касается автора заметки, то его настоящее как бы вовсе не интересовало. Только прошлое.

Рядом с заметкой Макарычева была помещена заметка самого Игоря. Передавая ее редактору стенгазеты Диме, он честно предупредил приятеля: смотри, не попало бы тебе. Лысенков будет недоволен. Игорь писал о непорядках в гараже, о том, как улучшить работу, ставил в пример московский таксопарк, где раньше работал. Дима прочитал. По его красивому лицу прошла судорога. «А что, все правильно, — сказал он. — Сколько можно терпеть? Обязательно поместим». Игорь был приятно удивлен. Обычно нерешительный, Дима, кажется, обрел способность к действию. А ведь еще год назад он, Игорь, сам был склонен принимать жизнь такой, какая она есть. Как ни подталкивал его к откровенному выступлению на собрании в таксопарке новый симпатичный начальник колонны, он так и не решился взять слово. Сидел тогда и молчал, целиком погрузившись в свои переживания, — его отношения с Юлькой, мучительные и сложные, понятные только им двоим, неожиданно стали тогда темой для разговора на производственном собрании в таксопарке.

Лишь совсем недавно уже здесь, в Привольске, в нем появилась потребность активно выступать на стороне добра и противоборствовать злу. Отчего это произошло, он не понимал. От человека часто бывают скрыты пружины его собственных действий и поступков.

Игорь направился к боксу, в котором стояла машина. На дороге ему попалась диспетчер Клава. Вполне возможно, что это произошло не случайно. Клава симпатизировала Игорю, разговаривала с ним не грубо, как с другими шоферами, а ласково, умильно глядя ему в лицо не потерявшими еще яркой голубизны глазами. Сейчас Клаву мучили угрызения совести. Она, сама того не желая, выдала нравившегося ей парня Лысенкову, сказав, что Коробов проявлял интерес к тому, ездил ли завгар в подшефный колхоз Соленые Ключи? Судя по тому, как Адриан Лукич прореагировал на эту информацию — гневно сверкнув глазами и пристукнув огромным костистым кулачищем по мутному плексигласу, покрывавшему стол, она поняла — не надо было выдавать Коробова. И теперь ей не терпелось загладить свою вину.

— Что-то пригорюнился, Игорек… Случилось что? — в ее голосе звучали участливые нотки.

— Увлекся стенгазетой…

Оглянувшись, Клава близко подступила к Игорю и взяла его за руку.

— Вы такое понаписали, Игорь! Адриан Лукич, часом, не рассердится?

Она никак не могла решить — рассказать Игорю о своем разговоре с завгаром или нет. Поразмыслив, пришла к выводу — о разговоре не упоминать, а то, не ровен час, Игорь на нее же и рассердится за болтливость. Она потянула руку Игоря на себя, приблизилась, жарко зашептала:

— Вот вы Солеными Ключами интересовались… На днях Адриан Лукич гонял туда Макарычева. А зачем — не знаю. Вроде бы никаких делов у нас там нет. Если бы были, я бы знала.

— Спасибо, Клава, за информацию, — сказал Игорь. И изменил свой маршрут, направился не в бокс, а к кладовке.

Макарычев сидел у металлических дверей кладовки, выставив в вырезанный квадрат голову с седым венчиком волос.

Подойдя поближе, Игорь увидел, что Макарычев с увлечением что-то читает. Увидев Игоря, он закрыл книгу. На обложке было написано «Блокадная книга». Душою Макарычев находился не здесь, в Привольске, в тесной кладовке заводского гаража, а в городе на Неве, в звонкой и чистой своей молодости.

— Только что прочитал «Враг капитала».

Лицо Макарычева осветилось радостью.

— Да, надо время от времени напоминать молодежи… Вы заходите. Надпись «Посторонним вход запрещен» к вам не относится.

Игорь последовал приглашению. Внимательно оглядел стеллажи.

— А где же ящики с запчастями? Что-то я их не вижу.

Макарычев смутился.

— Ящики? Да зачем нам ящики… Мы их выбросили. А детали разложили по ячейкам.

— Что-то не видно прибавления.

— А мы их раздали, — Макарычев произносил слова с затруднением, будто читал по бумажке или вспоминал сказанное ему кем-то другим. Игорь перевел разговор на другую тему.

— Вас война в Ленинграде застала?

Макарычев кивнул.

— Многие шоферы и ремонтники во главе с директором автобазы отправились на фронт, защищать город. Мне, в числе других, было приказано остаться. Не знаю, чья судьба тяжелее — тех, кто ушел, или тех, кто остался. Мерзли, падали от голода, погибали под артобстрелами и бомбежкой. Но руль держали крепко, не выпускали из рук…

— Это вы хорошо сказали: «Руль держали крепко, не выпускали из рук». А почему сейчас-то выпустили?

Вырвавшийся у Игоря вопрос застал Макарычева врасплох. Тщедушная его фигура выпрямилась, будто внутри сработала пружина.

Подчиняясь силе, которая в это мгновение находилась словно бы вне его и руководила словами и поступками со стороны, Игорь жестко сказал:

— Не обижайтесь на меня, скажу, что думаю. Все говорят, раньше вы были другим. За обиженного вставали горой, правду-матку резали в глаза. Лысенков и тот вас боялся. И вдруг… Какой же вы теперь враг капитала?

Игорь взглянул на Макарычева и испугался. Тот был белее недавно выбеленной стены коридора. Бледные губы шевелились, но членораздельные звуки не слетали с них, только невнятный клекот слышался.

Навалившись локтями на стол, Макарычев закрыл лицо ладонями. Игорь наклонился к нему. Догадка, только что озарившая его ум, показалась настолько верной, что он высказал ее Макарычеву без каких-либо сомнений, с полной убежденностью в том, что так все и было:

— Я вам скажу, как все произошло. В один прекрасный день вам в кладовку, на сохранение, были помещены ценные вещи. А ночью они пропали. Ответственность за пропажу возложили на вас. Вам грозила выплата большой суммы, какой вы не смогли бы собрать до конца жизни. Вы были в отчаянии. И тогда вам намекнули, что дело можно как-то уладить, все, мол, зависит от вас. От того, как вы будете себя вести. А взбунтуетесь, с позором выгонят. Так?

Пальцы, загораживающие лицо Макарычева, раздвинулись, как прутья решетки, и на Игоря с ужасом глянули полные слез глаза:

— Откуда вы все это знаете?

— Вы же боевой человек. Вам стыдно раскисать. Возьмите себя в руки. Знаете что? Вечером я зайду к вам домой, если не возражаете. И мы спокойно все обсудим. Откуда я все это знаю? Нетрудно было догадаться. Нечто вроде этого произошло и со мной самим.

— С вами?!

— Да, со мной. Но оставим разговор до вечера. Договорились?

…Они сидели под развесистой яблоней во дворе маленького домика. Могучие ветви дерева были обильно усыпаны яблоками.

Хотя вечер был теплый, Макарычев зябко кутался в меховую безрукавку. Его била дрожь. Лицо синюшно-бледное, под глазами темные круги.

Игорь не смел осыпать и без того расстроенного Макарычева упреками, а просто рассказал свою историю. Макарычев слушал, низко склонив голову. С его бескровных губ слетало:

— Подлец… Какой подлец!

— Скажите, зачем Лысенков посылал вас в деревню Соленые Ключи? Мне нужно знать.

Макарычев рассказал. Неделю назад его пригласил завгар и дал поручение. Взять машину, съездить в деревню и постараться собрать сведения о судьбе одного мальчишки, подорвавшегося на мине в тех местах в 1942 году. Макарычев приказание исполнил. Однако привезенные им сведения были скудные. Мальчишку двое наших солдат взяли с собой в разведку проводником. Назад он не вернулся. Трупа его тоже никто не обнаружил. Пропал, как в воду канул. Родственники (дальние, потому что близких у него не имелось, парень был сиротой) считали его погибшим.

— А фамилию мальца Лысенков вам назвал?

— Нет. Только имя. Тимоша.

— Фамилию вы узнали на месте?

— Да. Ерофеев. Тимофей. У них там полдеревни Ерофеевы.

Игорь посидел молча, переваривая услышанное. Какой вывод можно сделать из рассказа Макарычева? Только один. Лысенков интересуется судьбой паренька, которого, видимо, считал погибшим. Какие у него появились основания полагать, что Тимоша жив? Неясно. Зачем он его разыскивает? Почему эти розыски начались именно сейчас, спустя четыре десятилетия после войны? Тоже неизвестно.

— Ну хорошо… А что произошло с запчастями, которых сначала не было, потом появились, а потом снова пропали?

Макарычев покорно ответил:

— Ящики с запчастями появились вскоре после того, как ими заинтересовался директор. Он даже прислал комиссию проверить — на месте ли они. Вот тогда-то их и привезли. На «Москвиче» доставил какой-то кавказец.

— Кавказца зовут Автандил, а «Москвич» голубой?

Макарычев поглядел на Игоря чуть ли не с суеверным ужасом.

— Вам и это известно? Точно.

— Ну а куда они делись потом?

— По заданию Лысенкова я их оприходовал. После чего они исчезли. Прихожу, а их нет. Я к Лысенкову. А он говорит: «Если не хочешь, чтобы их тоже на тебя повесили, постарайся списать. Израсходовали, мол, и все».

— Понятно. Ну, я пойду…

В сгустившихся сумерках тщедушный Макарычев выглядел как бесплотное привидение.

Игорь пошел к калитке. За спиной услышал учащенное дыхание нагонявшего его кладовщика. Он схватил Игоря за руку. Произнес горячечным, спотыкающимся голосом:

— Лысенков — подлец! А я… Сейчас не понимаю, как мог? Поддался на провокацию… Испугался пустой угрозы. Вы открыли мне глаза. Спасибо. Я бы уничтожил Лысенкова, если бы мог… Не могу. Но молчать больше не буду.

Ресторан «Антей», куда Игорь пригласил на ужин Толстого Жору, подпольного диспетчера автовокзала, в те времена был главным злачным местом Привольска.

В дверях ресторана его встретил бородатый старик в мундире с золотыми галунами. «Местов нет!» — возвестил он. Игорь сунул ему трешку и был пропущен в чрево «Антея».

— Вы к Варьке обратитесь, черная такая, субтильная. Скажите, Захарыч просил. Она усодит, — отрабатывая трешку, доброжелательно напутствовал Игоря швейцар.

В зале гремела бодрящая музыка. Танцующие с поразительным единодушием выполняли одновременные «па» — то взмахивали руками, то приседали. Было такое впечатление, что все эти люди день за днем проводят в этом зале, вдыхают ароматы кухни, духов и неустанно тренируются.

Игорь с беспокойством огляделся вокруг: свободных столиков не было. Однако ему не пришлось разыскивать «субтильную» официантку, вчитываться в меню и заказывать ужин. Все уже было сделано без него.

Игорь тотчас нашел Жору глазами. Странно было видеть его без привычной белой морской фуражки с крабом. Зато тельняшка была на месте, выглядывала из распахнутого ворота рубахи.

— Коробов, сюда! — Могучий голос Толстого Жоры перекрыл ресторанный шум, как обычно перекрывал гомон сотен голосов в бетонной коробке автовокзала.

Жора сидел за столом не один. Кроме него было еще двое — старый знакомый Игоря, владелец голубого «Москвича», на котором он совершал левые рейсы, Автандил, и неказистого вида мужичок в очках. Игорь присоединился к компании, с опаской покосился на заставленный батареей бутылок стол, на стеклянные миски черной икры, на эллипсовидные «рыбные» блюда с разворошенными масляно-розовыми ломтиками лососины. Зеленой горкой была набросана травка — петрушка, тархун, соблазнительный аромат распространяла клубника, щедро высыпанная в глубокую тарелку. В вазе лежали фрукты. Апельсины, яблоки, гранаты были необычно крупного размера, как будто зрели не на грешной земле, а в садах Эдема.

Игорь, прихвативший с собой для ужина с Жорой полсотни рублей, поежился: его денег явно не хватит, чтобы оплатить этот стол. Была и другая причина для огорчения: присутствие посторонних явно помешает выведать у Жоры нужные сведения. Однако делать нечего, уселся за стол, пододвинул фужер, который Автандил тут же доверху наполнил марочным коньяком.

— Гостя посылает бог! Прошу: отведай всего, не наступай ногой на наше гостеприимство. Еще раз за здоровье твоего начальника дорогого Адриана Лукича!

«Значит, они уже пили за здоровье Лысенкова. С чего это вдруг?» — подумал Игорь.

— Человек большого ума, — отозвался незнакомец в очках. У него было узкое и темное лицо, как у хорька. Он казался хилым, нездоровым, однако рюмку опорожнил до дна.

— Вы с ним скоро встретитесь, — проговорил Автандил, как будто обещал гостю нечто такое, чего тот жаждал всей душой.

Хорек наклонил голову, выказывая свое удовлетворение предстоящим событием. Жора пил молча.

Снова грянула музыка, и разговор поневоле прекратился.

Автандил орлиным взором окинул ресторан. С неожиданной легкостью вскочил, шагнул к соседнему столу. Там сидел круглолицый молоденький лейтенант с девушкой в платье из зеленой тафты. Нетвердо ступая, Автандил подошел к лейтенанту:

— Разрешите пригласить вашу даму, дорогой.

Лейтенант нахмурился, но кивнул. Однако девушка решительно отказалась танцевать с Автандилом.

— Я не могу танцевать… У меня голова болит.

Автандил опешил. Вступив в соглашение с лейтенантом, он не ждал отказа от женщины.

— Зачем так говоришь? Я видел, как ты танцевал, — от волнения он стал коверкать слова. — Голова не болела, а сейчас болит?

— Я же вам русским языком сказала… Неужели непонятно? У меня голова болит.

— Если болит, лечить надо, — сердито сказал Автандил. — Хочешь, деньги на лекарства дам? Сколько надо?

— Ах, оставьте меня, не надо мне ваших денег!

— То есть как, деньги не надо? Всем надо, тебе не надо? Серьги у тебя из пластмассы. Это красиво, да?

Девушка покраснела. Машинально потрогала красные пластмассовые розочки в ушах и нахмурилась.

— А бриллиантовые розочки не хочешь?

— Ну, Паша… Чего он пристал?

Паша встал и подошел к Автандилу. Он был ниже ростом, но разворот плеч, крепкая шея произвели на кавказца впечатление.

— Не хочет — не надо, — сказал он.

Лейтенант взял девушку за руку и пошел с нею танцевать.

Разъяренный Автандил Шалвович вернулся к столу.

— Как так можно? Говорит: голова болит, не могу танцевать. А потом идет танцевать? Что, голова прошла? Может так быстро пройти?

— Может, может. Успокойся, — сказал Толстый Жора. — Коли впрямь охота танцевать, ты вон ту пригласи. Это Клавка. Она пойдет танцевать.

Автандил тотчас же бросился в указанном направлении.

Жора поглядел ему вслед:

— Вот кому завидую… Легко живет. Пьет, гуляет. Завтракает в Москве, обедает в Ленинграде, ужинает в Тбилиси. Думаете, про бриллиантовые розочки он просто так сказал? Для куража? Если девица понравится, вмиг отвалит. Вот это жизнь!

Мужчина в очках, которого Игорь про себя назвал «хорек», подцепил вилкой ломтик лососины, отправил его в рот, тщательно прожевал, после чего ответил:

— Нет. Что нажил, то и прожил — это не мой стиль. Мне больше по вкусу, как живет Адриан Лукич…

Толстый Жора метнул испуганный взгляд в сторону Игоря. Парень не относится к числу доверенных людей, откровенничать при нем не стоит. Но Жора не нашелся, как остановить гостя, вместо этого налил себе коньяка и залпом выпил.

— Я уважаю Автандила Шалвовича. Человек широкой души. Живет с размахом… Но зачем гулять при всех, дразнить людей? Так недолго накликать беду на свою голову. Вот Адриан Лукич — это человек! Какой мозг! Он делает деньги из воздуха. Но знает им цену. На ветер не бросает. Ему достаточно сознания, что он может все. Понимаете, может! Лично я завидую только ему.

— Вы что, к нему на выучку приехали? — спросил Игорь.

Его поддержал Жора:

— На семинар! — воскликнул он и пьяно захохотал.

«Хорек» обиделся, поджал губы.

— Я, между прочим, у себя дома тоже кое-что представляю. Мы с Адрианом Лукичом полноправные партнеры. Я учусь у него, а он у меня. Сейчас мы с ним затеваем дело, которое… впрочем, это не важно. Давайте лучше выпьем.

— Вот вы сказали, что Лысенков делает деньги из воздуха. Как это? Я вот целыми днями ломаюсь на автовокзале, можно сказать, здоровье на это положил, ежечасно рискую. А палат каменных не нажил.

«Хорек» посмотрел на Жору с усмешкой:

— Олимп — это гора. На ее вершине места мало, только для богов. А простым смертным путь туда заказан.

По высокомерному тону «хорька» нетрудно было догадаться, что себя-то он причисляет к числу богов, обладающих властью «делать деньги из воздуха». Толстый Жора тяжелым мрачным взглядом глядел на гостя.

Напряжение разрядило появление Автандила. Он был возбужден и весел. Его лицо блестело от пота.

— Звонил хозяину. Он ждет. Пора идти. Жаль. Клава очень хорошая женщина. Просила остаться. Умная. Красавица.

— Это Клавка-то красавица? — захохотал Жора.

Оглянувшись на соседний столик, где, сблизившись головами, рядком сидели лейтенант и его девушка, Автандил громко произнес:

— Да. Красавица! Я ей денег дал. Мы пошли. Пейте, гуляйте, дорогие. За все заплачено.

Толстый Жора и Игорь остались одни.

— Выпьем, что ли? Раз подфартило, — хмуро произнес Жора. Невеселые мысли, навеянные разговором с «хорьком», не оставили его. — Вот так и получается… — сказал он. — Одни вкалывают, а другие их руками жар загребают. Они боги, а мы все шестерки. И я, и Заплатка, и прочие.

Игорю хотелось вызвать Толстого Жору на новые откровения. Он решил подбросить в затухающий костер беседы горючего материала.

— Знаешь, Жора, — сказал он. — Мне не дает покоя одна история. Садится тут ко мне в машину главный инженер Хрупов со своей знакомой. Гляжу, а у нее на пальце золотое кольцо с аметистом. Батюшки мои! То самое, что недавно утянули с подоконника у директорской жены. «Откуда?» — спрашиваю. А она отвечает: «Купила на толкучке». Заплатка играет в опасную игру.

— А почем ты знаешь, что кольцо Заплатка продал?

— Кто же еще? У нас весь гараж знает, что год назад он в машине кольцо с камнем нашел. А ведь если он сгорит, то и другим не поздоровится.

— Ты это о ком, о другом-то?

Игорь выдержал пристальный, проникающий в душу взгляд Жоры. Ответил небрежно:

— Будто сам не знаешь.

Жора сжал толстые пальцы в кулак.

— Ух Заплатов, ух падла. Жадюга. Ему баба сказала: не построишь дом, уйду. Он и старается. Стены поставил, а на крышу не хватает. Кинулся к хозяину, попробовал за горло взять. Да не вышло — руки коротки.

— А кольцо-то он зачем продал?

— Он божится, будто не виноват. Сплавил его родственнику в деревню, взял с него слово, что придержит… А тот не послушался, видно, самого прижало. Да только Заплатке все одно отвечать придется…

— Как отвечать?

Жора подозрительно взглянул на Игоря. Он уже корил себя за то, что разоткровенничался с парнем.

— Много будешь знать — скоро состаришься.

Игорь решил перевести разговор на другую тему.

— А зачем этот тип в очках к нам прилетел, не знаешь?

— Много будешь знать — скоро состаришься и умрешь, — мрачно пошутил Жора, но ответил: — Он там у себя овчинные шкурки заготавливает. А у нас шьют. Получается что-то вроде дубленок.

— А к чему здесь, на юге, дубленки?

— Чудак. Шьют на юге, а продают-то на севере.

В который раз за этот вечер Игорь ощутил приступ ярости. Откуда их столько набралось, любителей незаконных махинаций и легких заработков?

— Выпьешь, Игорь?

— Вот ведь как получилось, хотел тебя отблагодарить, а выходит, ты меня угощаешь. Не знаю, как быть.

— А ты мне полсотни дай, и баста, — спокойно произнес трезвым голосом Толстый Жора.

Игорь протянул деньги.

— Держи. Только выполни одну мою просьбу. Дай заглянуть в твою записную книжицу. Хочу посмотреть, сколько наездил.

Толстый Жора взглянул на хрустящую в его руке новенькую ассигнацию и полез в карман за книжкой. Игорь, не выдавая своего нетерпения, небрежно взял ее, перелистал несколько страниц. И сравнительно быстро обнаружил то, что искал. Аккуратно сделанная бисерным Жориным почерком надпись гласила: «10.VII — ГАЗ-24 номерной знак РОФ 12-30, Одесса. З-ов». Сердце учащенно забилось. Итак, в тот день, когда он находился вместе с Беловежским в командировке, директорская машина мчалась по дороге из Привольска, держа курс на Одессу, за рулем сидел Заплатов, в салоне — левые пассажиры. Тогда-то, видимо, и произошла авария. Игорь перевернул еще несколько листков. И не поверил своим глазам. Снова замелькал знакомый номер РОФ 12-30. Машина отсутствовала три дня, а потом снова появилась у автовокзала. А ведь Лысенков утверждал, что она так разбита, будто нуждается в капитальном ремонте!

Ресторанные звуки снова ударили по нервам. Картины всеобщего гульбища придвинулись и обрели реальность. Толстый Жора, задыхаясь от навалившейся духоты, рванул ворот, выставляя напоказ тельняшку, все, что у него осталось от давней, молодой и, быть может, честной тогда жизни моряка. В какой-то точке своего пути он избрал другое плавание — по взбаламученному морю прохиндейства.

Лицо у Жоры лоснилось от пота, маслянистые глазки почти скрылись в веках, но голос прозвучал на удивление трезво:

— Велено было сегодня тебя прямо отсюда доставить к хозяину. Для серьезного разговора. Да вот очкарик дорогу перебежал. Так что жди следующего раза и не унывай, паря…

«Паря» и не думал унывать. Хорошо, что решающий разговор с Лысенковым откладывается. Пожалуй, минуту назад Игорь ошибся, сказав себе: все нити распутаны. Нет, еще не все.

— Я, Жора, пойду?..

Ему не терпелось выйти на улицу и глотнуть свежего ветра, налетавшего по вечерам с моря на Привольск.