Семейная тайна

ДОРОЖНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ

Она стояла на самом краю тротуара. На ней были желтая майка и темно-коричневая бархатная юбка. Майка и юбка довольно плотно обтягивали фигуру девушки, создавая впечатление, что она несколько выросла из своей одежды.

— Подкинь, шефчик. Опаздываю. Вовремя тачка подвернулась, — неожиданным для такого юного существа хриплым голосом произнесла пассажирка. Уселась рядом и, достав из модной сумки сигареты и зажигалку, закурила. Потом закинула ногу на ногу, юбка сильно задралась, обнажив коленки, что девушку ничуть не смущало. Зато сильно смущало Игоря, можно сказать, отвлекало от выполнения служебных обязанностей.

О дальнейшем развитии событий рассказывают выдержки из официальных документов.

…Она слабо ойкнула, и сигарета выпала из ее губ. Игорь стал тушить ее, хлопая ладонью по бархатной юбке. «Только бы юбку не прожгло», — эта глупая мысль была первой, которая мелькнула у него в голове после аварии.

— Ну, спасибо, шеф, удружил, — бодрясь, проговорила своим хриплым голосом юная гражданка Грызлова и начала судорожно шарить по дверце, чтобы нащупать замок и выбраться из машины.

— Ты как? — спросил он ее.

— Живая.

Бледное личико скривилось от боли.

— Ты подожди, я тебя в больницу отвезу. Вот только гаишника дождусь.

— Нет, ты уж сам жди своего гаишника. Мне надо бежать. Волка ноги кормят. Прокормят и меня. Сколько я тебе должна?

— Что там… Какие деньги!.. Только номер телефона оставь…

— Телефон? А зачем?

На ее бледном личике появилась заученно игривая гримаска, видно, гражданка Грызлова привыкла, что мужчины просят у нее номер телефона.

— Мало ли что… Вдруг как свидетель понадобишься.

— А-а… Пиши… — В ее голосе звучало разочарование.

«Что за девчонки пошли, — подумал Игорь. — На волосок от гибели была, а на уме снова свиданки».

— Бывай.

— Бывай.

Вечером из дома он позвонил ей. Сердитый женский голос ответил, что Юлька домой не являлась, а может, и совсем не явится, небось шляется со своей беспутной подружкой Мариной. Он положил трубку на рычажки. Конечно, очень может быть, что гражданка Грызлова действительно загуляла. Но перед глазами всплыло бледное, искаженное болью лицо, и беспокойство охватило его. Он принялся звонить в бюро несчастных случаев и отыскал Грызлову в 33-й городской больнице.

— Тебя, оказывается, Юля зовут? А я и не знал.

— А-а… домой звонил? Надо бы им сообщить, да лень. Ничего. Пусть поволнуются. Может, подобрей станут.

Его покоробила столь откровенная черствость по отношению к близким.

— Кто у тебя?

— Мать. Отец. Полный комплект. Оба на пенсии. Так что толку от них мало.

Он не понял: искренне она говорит или валяет дурака, стараясь произвести на него впечатление.

— Может, мне им позвонить, сообщить, где ты?

— Спокойненько, шеф. Не пыли. Надо будет, скажу.

— Как себя чувствуешь?

Она пропищала тонким детским голоском:

Закончив петь, устало прикрыла глаза. Без своих нарядов, в застиранной больничной рубашке и без косметики гражданка Грызлова выглядела довольно неказисто. Вызывала жалость.

Юля вновь открыла глаза.

— Что, шеф, неприятности? Да ты не темни, шеф, мы же свои. Заявление надо подписать?

— Какое заявление?

Она пожала плечами.

— Не знаю… Ну что я не имею к тебе претензий.

— А ты имеешь?

— Нет. Не нарочно же… Ты сам пострадал. Вон какая ссадина. Будешь уходить, загляни к медсестре. Она йодом смажет.

— Йодом теперь поздно. Сразу надо было.

Говорить им было не о чем.

— Я вот тебе апельсины принес…

— А-а… Спасибо… Лучше бы кирнуть прихватил.

— Что ты! — испугался он. — Тебе ж нельзя!

— Мне все можно. Выпьем здесь и выпьем тут, на том свете не дадут. Если еще раз придешь — прихвати. По глотку. И сигареты, а то у меня отобрали.

— А ты хочешь, чтоб я еще раз пришел?

— Не хочешь — не приходи.

От ее слов дохнуло равнодушием давно живущего и уставшего от жизни человека.

— Ну, выздоравливай.

— К суду выздоровлю. Не бойся.

— А я и не боюсь. В жизни за все надо платить.

— А Марина говорит: жить надо кучеряво. Пить, веселиться, пока молоды. Старость, как война, все спишет.

Он неожиданно почувствовал приступ враждебности к неизвестной ему Марине.

— Дура она, твоя подруга. Веселье — это еще не все в жизни.

Юля скривилась:

— У-у, затянул волынку. Ты как моя мать. Скучно. Ну, не забудь в следующий раз коньячку прихватить. Иди. Я спать хочу.

Гражданка Грызлова, видимо, уже не сомневалась, что он появится. Эта уверенность да еще беспокойство за ее здоровье заставили Игоря снова прийти в больницу. А потом еще и еще раз.

Однажды он нашел Юльку раскрасневшейся, возбужденной и говорливой. Как только соседка по палате вышла, она игриво взглянула на Игоря и шепнула:

— Ну что сидишь как истукан! Пользуйся моментом. Дай-ка руку.

Кончиками пальцев он ощутил прикосновение грубого больничного полотна, а потом ее рука повела его дальше. В ту же секунду Юля с силой вытолкнула его руку из-под одеяла.

— Слушай, — как ни в чем не бывало сказала она, — когда меня выписывать будут, ты обязательно на машине приезжай. Приедешь? Тут как кого выписывают, все халатники прилипают к окну и смотрят… Пусть поглядят, как мы с тобой на тачке отбудем.

Они поженились через неделю после суда.

Суд признал Игоря Коробова виновным в нарушении правил безопасности движения, «повлекших, как было сказано в протоколе, причинение потерпевшей легких телесных повреждений» (трещины в черепе, слава богу, не оказалось). Ему положили наказание — один год исправительных работ по месту службы с удержанием в доход государства 10 процентов заработка.

— Вот так-так! — узнав о приговоре, удивленно воскликнула Юля. — Я пострадала, и меня же наказали — у моего мужа деньги вычитают. Может, обжаловать?

— Не волнуйся, проживем. Да и вычеты всего на год.

— Год — это так много! — вздохнула она. — Я на день вперед загадывать не могу. День прожит — и ладно.

Это было странное создание — Юлия Коробова, в девичестве Грызлова.

— Свадьбу будем играть в торговом центре, — безапелляционно заявила Юлия Игорю. — И позовем человек сто! Пусть Марина знает: фирма Джипсон веников не вяжет!

— Каких веников?

— Никаких! Не вяжет, и все! — она звонко расхохоталась и повисла у Игоря на шее.

Однако мечте Юлии не суждено было сбыться. Свадьба в торговом центре была им явно не по карману. После долгих пререканий сошлись на кафе «Янтарь». Число приглашенных сократили до тридцати. И то Игорю пришлось залезть в долги.

На свадьбе он впервые познакомился с Юлиной подружкой Мариной. Ожидал увидеть девицу с явными следами порока на лице. А перед ним стояла худенькая голубоглазая девчушка с роскошными светлыми волосами. Портили Марину только коротковатые ноги.

— Правда она на Марину Влади похожа? — шепнула Игорю Юля. — Смотри только не влюбись в нее, а то убью.

Он думал, Юля шутит, но глаза ее сверкнули взаправдашней угрозой. Игорь так и не мог понять: любит она его или не любит.

Немного позже она спросила его еще раз:

— Нравится тебе Марина?

— Нет.

Юля нахмурилась:

— Только не надо мне парить мозги. Видишь, какое на ней платье? От Диора.

Платье на Марине действительно было потрясающее: нежно-палевое, из шелковистой ткани. Оно обладало удивительным свойством подчеркивать достоинства фигуры. И прятать недостатки. Коротковатых ног почти не было видно.

— Ей Диор подарил?

Он, конечно, знал, что Диор — это владелец фирмы. Просто ему хотелось подразнить Юлю. Она ответила всерьез:

— Не Диор, а Жан.

— Кто такой Жан?

— Француз. Фирмач. Жадный, ужас! Насыплет в вазу горсть орешков, бутыль выкатит, и все! Но Марина поставила вопрос ребром: или — или. У Юльки свадьба, идти не в чем. Вот он ей платье и выписал. А это мне…

На ее руке лежала светлая коробочка с ярко-красным бархатным донышком, красиво оттенявшим золоченый медальон с синим камнем.

— Это тоже — от Жана?

— Нет, от Мартина.

— А кто такой Мартин?

Игорь почувствовал укол ревности.

— Кто-кто… Друг Жана.

— Значит, вы на пару выступали?

Она ответила, как часто это делала, присказкой:

Не обращая внимания на окружающих, Юля вдруг прижалась к Игорю всем телом и прошептала:

— Не сердись, дурачок. Все, что было, — быльем поросло. Я люблю тебя. Понимаешь? Люблю!

Последние слова она произнесла страстно, с недетской силой.

«Глупо ревновать эту полуженщину-полуребенка к ее прошлому, — пронеслось у него в голове. — Юля мне нравится такой, какая есть. Не будь у нее этого самого «прошлого», может быть, я и не обратил бы на нее внимания… Кажется, она ко мне действительно привязана».

— Ой, я уже пьяна в папаламе, — ломким голосом произнесла Юля и, схватив бокал, через стол потянулась к Марине: — Пей, ласточка, пей!

Слишком громко захохотала и, потеряв равновесие, повалилась. Игорь едва успел подхватить ее.

— Пойдем выйдем на балкон. Здесь душно, — сказал он.

Юля ответила покорно:

— Следую за вами, мой повелитель!

И, пошатываясь, пошла к выходу.

На третий день после свадьбы Игорь вскочил в семь утра, умылся, сделал зарядку, стараясь не греметь посудой, приготовил завтрак. Бабуля собиралась было вскочить, помочь, но он шепотом удержал ее: «Спи, спи».

На цыпочках прошел в комнату, ласково тронул Юлю за плечо.

— Пора.

Она замычала, повернулась лицом к стене. Он снова потормошил ее:

— Иди завтракать. На работу опоздаешь.

Она приоткрыла один глаз. Низким, охрипшим от сна голосом, протянула:

— На какую еще работу…

— В кинотеатр.

Она открыла оба глаза и села на диване.

— Да ты что? Никуда я не пойду. Не для того замуж выходила, чтобы в кинотеатре ишачить. Нет уж!

Игорь растерялся:

— Что же ты будешь теперь делать? Дома сидеть?

— Почему дома… Что-нибудь придумаю. Я учиться пойду!

Ему показалось, что она это сейчас придумала — насчет учебы. Но мысль ему понравилась.

— Учиться? Дело хорошее. А куда?

Юля уже очнулась от сна, мозг ее заработал.

— В юридический.

— Почему именно в юридический?

— У моей матери там знакомый дядька есть… Он поможет.

— Ах, так… Ну, если твердо решила с работы уйти, то спи… Вечером все обсудим.

Но вечером он молодой жены дома не застал. Юля пришла домой после двенадцати, от нее пахло коньяком.

— Где ты была?

— У Марины. Еще раз отметили мое замужество. В узком кругу.

— Но мы уже, кажется, это сделали — в кафе?

— Ты думаешь, на свадьбе были все мои друзья?

— Нет, не думаю. Но мне не хотелось бы, чтобы ты продолжала встречаться с теми, кого нельзя было пригласить на свадьбу.

Она подумала. Согласилась:

— Ты прав. Больше этого не будет.

Слово свое Юля сдержала. По вечерам встречала его в дверях, звала ужинать. С удивлением он обнаружил, что Юля отличная кулинарка. Достав из духовки аппетитно подрумяненный кусок мяса, пододвигала пиалушку:

— Я вот тебе кабачковскую икру приготовила.

— Сама?!

— Сама.

— А кабачки где взяла?

— На рынок ездила. На Центральный. Ну и дерут! Зато ведь вкусно?

Он попробовал. Лицо расплылось в улыбке:

— Здорово! Я и не знал, что кабачковская икра может быть такой вкусной! Молодец, Юлька!

Не стесняясь Бабули, она обвила его шею тонкой рукой, поцеловала.

— Ну-ну… — смущенно пробормотала Бабуля. — Ешьте, лизаться потом будете.

Юля обняла Бабулю и тоже расцеловала.

— Фу-ты, ну-ты, — отмахнулась Бабуля. Но было видно, что ласка ей приятна. — То один внук у меня был, а теперь и внучка появилась. Был бы мой Ванюша жив, порадовался бы вашему счастью.

Бабуля смотрит на тарелку с изображением мужа и вздыхает.

Юля спрашивает:

— А вы своего Ванечку сильно любили?

— Ой, как крепко любила… Да только разве понимала? Молодая была, глупая. Думала, счастья на весь век с избытком отпущено, а его надо как жар-птицу обеими руками держать. А то зазеваешься и упустишь. А ты Игоря моего любишь ли?

Юля смеется-заливается:

— Еще как! Я его портрет не то что на тарелку, на целый сервиз наклею, чтобы все время любоваться — за завтраком, обедом и ужином.

Игорь хмурится, из-за Бабулиной спины делает Юльке знаки: мол, шутки насчет дедовского портрета на тарелке неуместны, могут Бабулю обидеть.

Юля спешит замолить вину.

— Вы, Бабуля, ложитесь отдыхать, а я японские чашки помою.

— Что ты, что ты… Не дай бог разобьешь, работа не наша, тонкая. Я уж сама.

А наутро Бабуля Игорю и говорит:

— Ну и жену ты себе, парень, взял…

— Не нравится?

— Нет, девчонка пригожая. И характер легкий. Да только как вылезет в одних колготках на кухню, смотреть не на что. Малое дитя. Ее еще учить и учить надо.

— Вот и учи, Бабуля.

— Да что я, старая, могу. Разве она меня послушается?

— А меня, думаешь, послушается?

— Ого! Еще как! Как тебе с работы прийти, места себе не находит. Кидается то в комнате прибирать, то окурки выносить. Меня все выспрашивает, что ты любишь и чего не любишь. У плиты торчит. А если Марина тут окажется, то чуть не в шею выталкивает… Чтоб с тобой не встретилась. Ты у нее один свет в окошке.

Эти слова были Игорю приятны. Он сказал:

— Почему только я? У нее мать есть, отец.

— Да, понимаешь, какое дело. Семья у нее, конечно, есть… Да только зябко ей там. Правда, отчего зябко-то? В ум не возьму? Уж ее ли не растили, не баловали? А то как же. Одна доченька у отца с матерью. Все для нее. Помню, у нас в деревне… У маманьки нас семеро было. Мал мала меньше. Старшие младших выхаживали. Все выросли, да какие! Приветливые, почтительные. Родительское слово — закон. А ныне что?

Я тут слыхала: соседка из пятой квартиры цельными днями по городу шастает, ищет внуку финское питание детское. Вишь ты, финское понадобилось, а обыкновенное никак нельзя. А будет ли толк?

И то сказать: детей воспитать — не курочек пересчитать. Трудное дело. Вот и выходит: матка по дочке плачет, а дочка по доске скачет. Твоя, сама сказывала, с малолетства родителей не слухала, сама себе голова. Все наперекор норовила… А что получилось? Ничего хорошего. Мать старается, хочет дорогой своей дочери сделать как лучше, а та ни в какую. Пошли ссоры, скандалы. Ну и сбилась с пути. Неделями дома не ночевала, таскалась неизвестно где и с кем. «Страшная жизнь, говорит. Как ночью приснится, вся в холодном поту просыпаюсь. Потом вспомню, что все позади, что теперь у меня Игорек есть, и плачу от радости. Только тихо-тихо, чтоб его не разбудить». Так что ты, внучок, с ней помягче. Раз уж взял такую, теперь старайся, выправляй ее судьбу.

Однажды ночью Игорь проснулся от тревожного чувства. Прислушался. Было тихо, но именно в этой абсолютной, ничем не нарушаемой тишине и крылась тайна.

Он повернулся к жене.

— Ты что — не спишь?

Юля вздохнула и, улыбаясь в темноте, сказала:

— А ты как узнал?

— Догадался.

Она припала к его плечу:

— Я такая счастливая, Игорек! Даже спать не могу. Мне жаль попусту тратить эти мгновения. Ты меня любишь?

Игорь помедлил. Юля нравилась ему, он к ней привязался. Может быть, даже уже любил… А сказать почему-то не смог, язык не повернулся. Отделался шуткой:

— Раньше надо было спрашивать. До свадьбы. А теперь уже поздно.

Юля молча отодвинулась от него.

— Ты что?

— Ничего. Давай спать.

На день рождения Юля подарила Игорю изящный белый батник с погончиками. Над левым карманом была выпущена черная ленточка с золотой надписью «Safari». У батника был только один недостаток — маловат, не сходился на широкой Игоревой груди.

— Где это ты раздобыла? — спросил он Юлю. — Там нельзя обменять? На размер побольше?

— Там нельзя, — усмехнулась она. — Так носи.

Поняв, что означало это «там», Игорь помрачнел. Кто достал этот батник? Жан? Мартин? Значит, она продолжает поддерживать с ними связь? Он не ревновал Юлю к ее прежним знакомым, но неприятный осадок остался. При первой возможности Игорь избавился от фирменного батника, выменял его в таксомоторном парке на курточку из лакированной кожи.

— Клевая, — одобрила жена обнову. — Сколько заплатил?

Он честно сказал:

— Обменял на батник. С доплатой.

— На мой батник?

Она чуть не расплакалась.

Игорь не стал называть истинную причину, по которой ему хотелось избавиться от батника, чтобы не выглядеть глупым ревнивцем.

— Почему «твой»? Ты же мне его подарила, значит, он стал «мой». А раз мой, значит, я могу с ним делать что хочу. Так? Он мне был мал.

— Как ты мог! Это же был подарок, — она круто повернулась и выбежала из комнаты.

Игорь вздохнул. Что поделаешь — в последнее время они все чаще не понимали друг друга.

Приближался август — пора приемных экзаменов в институт. А Юля и не думала готовиться. Сидела дома, уставившись в окно. Или одна ходила в кино, выбирая двухсерийные фильмы, чтобы убить время. По вечерам, захлебываясь, рассказывала Игорю содержание очередного боевика.

— Он и Она спускаются под воду на батискафе, и вдруг на них набрасывается какое-то чудовище. Осьминог или кто еще — не знаю. И начинает их атаковать. А потом хватает и увлекает в какую-то расщелину. И они попадают в Атлантиду. Она находится под водой. Поэтому люди там могут жить только те, у кого есть жабры. Их запросто делают, небольшая операция — и все. А эти, с батискафа, не хотят, чтобы им делали жабры. И пытаются удрать. С помощью одной хорошенькой девушки. Между прочим, на Марину похожа. Только у Марины короткие ноги, а у этой длинные-длинные. Как у меня. Платье у нее очень красивое, с большим разрезом, так что все ноги видны вот досюда. — Юля поднимает юбку, демонстрируя колготки. — Единственное, что неправдоподобно, — говорит она, — что та девушка носится по подводным скалам вот на таких каблучищах. Этого же не может быть, верно?

— А все остальное — может? — усмехается Игорь. Ом устал после долгой смены, а потом еще отсидел два часа на профсоюзном собрании, и поэтому восторженный рассказ Юли про обитателей Атлантиды не увлекает его.

— Там есть такое место, когда я чуть не заплакала, — говорит Юля. — Главный герой убегает с Атлантиды, а девушку взять с собой не может.

— А почему? Он что — женатый?

— Да нет. Холостой. Но у нее жабры.

— Выходит, он не хочет иметь жену с жабрами?

— Не в этом дело! — возмущается непонятливостью Игоря Юля. — Он бы рад, да только она на суше умрет. Как рыба, выброшенная из воды на берег.

— Значит, он полюбил рыбу? Ну, это понятно. У них, наверное, в магазинах с рыбой плохо… Он увидел, и слюнки потекли.

— Да нет же! Она нормальная девушка. Только вот здесь, за ухом, жабры.

— Ну-ка покажи.

— Что?

— Свое ухо.

Игорь притягивает Юлю к себе, заглядывает за ушную раковину.

— Странно!

— Что?

— Что нет жабр. А то я подумал: вдруг ты с Атлантиды?

Она смеется.

— Нет, я не с Атлантиды. А вот ты откуда — чернявый такой?

— Наш Игорек — цыган, — говорит Бабуля. — Весь в деда.

Юля капризно надувает губки.

— Не хочу, чтоб он был цыганом. Мой Игорек — француз. Гасконец, как д’Артаньян. Я в кино видела. Вылитый гасконец!

Упоминание о французе портит Игорю настроение. «Не знаю, с Атлантиды ты или нет, — думает он, — но, похоже, мы с тобой с разных планет». Вслух он говорит:

— Бог с ней, с Атлантидой. Ты, Юлька, вот что лучше скажи, к экзаменам скоро будешь готовиться?

У Юли мгновенно мрачнеет лицо. Она отворачивается.

— Ты что надулась?

— Ничего, — резко говорит она и выходит из кухни.

— Не поступит она ни в какой институт, — со вздохом говорит Бабуля. — У нее голова другим забита.

— Тогда пусть идет работать, — резко говорит Игорь.

Когда через месяц Юля торжественно сообщила мужу, что у них будет ребенок, у него вырвалось:

— Все понятно. Ты нарочно это сделала! Чтобы не учиться и не работать.

Юлькины глаза наполнились слезами. Она долго и пристально смотрела на него, потом отвернулась.

— Ладно, ладно. Извини… Я неудачно пошутил, — сказал Игорь. — Иди, я тебя поцелую.

Но Юля от его ласки уклонилась.

Эта сцена произошла на глазах у Бабули.

— Больно, Игорь, строг ты с ней, — сказала она внуку, когда они остались наедине. — Чуть что — фыр, фыр — и в разные стороны. Разве муж с женой так жить должны?

Игорь хмуро ответил:

— Тебе, Бабуля, хорошо говорить… Вы со своим Ванечкой душа в душу жили. А мы иногда друг друга не понимаем, словно на разных языках говорим.

Бабуля села на диван, локоть положила на боковину, в задумчивости подперла рукой лицо.

— Вот ты говоришь: вы душа в душу жили… А знаешь откуда?

Игорь удивился:

— Да разве не так? Ты сама сколько раз говорила…

— Говорила. Мы как поженились, дело на лад пошло, крепко друг за дружку держались. А до того чего только не было! Подумать только, а я ведь было не ушла от него… от Ванечки. От счастья своего сама убежать хотела.

— Как же это случилось, Бабуля?

— После пожара, это когда наш будущий дом вспыхнул и в одночасье сгорел, в обугленные головешки превратился, Ванечку вызвал наш милиционер Сухов. Не знаю, о чем они там гутарили, однако Ванечка после этого к нему зачастил. Я как-то сказала ему: «Что, поджигателя хочешь поймать? Так его и ловить нечего — это Рыжка. Не хотел, чтобы мы с тобой поженились и в доме том жили на виду у всех. У него, у Рыжки, злоба от любви произошла. Вишь, злоба какая, знать, и любовь немалая». Не скрою, хотелось мне таким разговором Ванечку раззадорить, мол, вон, погляди, как твою невестушку любят. На преступление идут! Однако Ванечка не поддался. «Не пойманный, — говорит, — не вор. А не поймали потому, что милиция плохо работает, Сухов один что может? А ничего. Недаром говорится, один в поле не воин». — «А двое вас будет, — всех переловите?» — спрашиваю. «Сегодня двое, завтра четверо. У закона много помощников должно быть. Больше, чем у беззакония». А через полгода Ваня приходит ко мне и сообщает, что Сухов посылает его учиться в школу милиционеров, аж в самую Москву. Не хотелось мне с Ваней расставаться, однако я отговаривать его не стала. Думаю, уедет Ваня в Москву, зацепится там и меня заберет. Мне, честно говоря, хотелось мир посмотреть да себя показать, тем более что здесь, в селе, все одно жить нам с Ваней негде.

Уехал, значит, Ваня. А потом приходит от него письмо. «Приезжай, Маня. У нас в милицейской школе выпускной вечер организуется по случаю распределения на работу, сначала торжественная часть, а после концерт. Приезжай, вместе отпразднуем, да и поженимся».

Я быстро собралась, с близкими и дальними распрощалась. Мол, были мы деревенские, а стали городские. Прощайте, люди дорогие, не поминайте лихом.

Приехала я, значит, в Москву. Ваня в общежитии живет, а я у тетки в коридоре на сундуке. Торжественный вечер с концертом прошел, а распределение затянулось. А я и в ум не беру, живу в свое удовольствие, тетке квартиру уберу и бегаю по городу, глазею во все стороны. Москва!

Настает, однако, день, когда Ваня мой получает распределение. «Радуйся, говорит, Маня, удалось уговорить начальство направить меня к нам в село. Не хотели из Москвы отпускать, еле упросил, да Сухов подсобил, прислал письмо-заявку. В наших краях банда объявилась, дома жгут, магазины да почтовые отделения грабят. Надо порядок наводить. Вот меня и отпустили».

А я стою дура дурой, сказать ничего не могу, только слезы из глаз катятся, крупные, как горох. «Ты что, спрашивает, от радости?» А я в рев: «Что ты, нехристь, удумал? Я в Москву жить приехала, а ты опять в село, воробьев да мух считать. А меня ты спросил? Не нужен ты мне такой, самоуправный. Езжай куда хочешь, а я в Москве остаюсь».

И осталась… Ваня уехал, а я на работу устроилась — кондуктором на трамвай. Живу, поджидаю, когда Ваня одумается и вернется ко мне.

Однако он не вернулся. Не до меня ему было. Банда, которую поминал в своем письме милиционер Сухов, много бед наделала. А напасть на ее след никак не удавалось.

Тут мой Ваня и отличился.

Началось с того, что у Верки Щеновой в одночасье дом сгорел. Жила она в том доме с тремя детишками без мужа… Был он пьяницей, над Веркой издевался, вот она его в тюрьму и засадила. Одни ее ругали — между мужем и женой чего не бывает, это еще не причина, чтобы под суд отдавать. Другие Верку жалели: от мужа-выпивохи, конечно, невелика помощь, но каково одной трех детей растить? Совсем впадет в нищету, бедолага.

Однако, на удивление всем, Верка Щенова вовсе не бедствовала, дети обуты, одеты и сама принарядилась. С каких доходов — неизвестно.

А тут пожар. Ваня был среди тех, кто первым по сигналу на пожар примчался. Подивился: несмотря на поздний час, дети одетые в сторонке стоят. А Верка быстро узлы повытаскивала и сидит на них. Ваня сгоряча вбежал в горящий дом — посмотреть, не осталось ли какого добра, видит: все голо. И когда это Верка успела все упаковать и вытащить? Дом-то весь занялся, вон уж кровля трещит, сейчас рухнет.

Ваня слышит: Верка младшей, Зинке, говорит: «Ну-ка отогни картонку, погляди, елочные игрушки там?» Зинка отвечает: «Тута!»

«Ишь ты, — думает Ваня, — даже елочные украшения не забыла. Всем бы такое хладнокровие иметь».

И еще подумал: «А ведь Веркин дом точь-в-точь так горит, как тот, дядин дом, в котором мы жить собирались. Кровля вмиг вспыхнула, как будто ее бензином облили». Однако мысли оставил при себе.

Все думали-гадали: где погорелица с детьми кров найдет?

Оказывается, нашелся добрый человек.

Года за два до этого появился в сельсовете новый счетовод Викентий Захарович. Горбун. Тихий, вежливый, держал себя с таким умом и достоинством, что заставлял забыть о своем уродстве. Сначала снимал угол, а потом выстроил себе домик на берегу пруда. Вот в этот домик и перебралась со своими детьми Верка Щенова. Говорили, что она оформила развод со своим прежним мужем-пьяницей и вышла замуж за горбуна.

Тут по селу, конечно, поползли слухи: мол, не Верка ли дом свой подожгла, чтобы от старой халупы избавиться, страховку получить да истратить деньги на обзаведение в новом доме? Однако же слухи к делу не подошьешь, а у Верки доказательство: в момент загорания она у Викентия Захаровича в сельсовете была. Хорошо хоть неподалеку от дома, успела прибежать, детей вывести и имущество спасти.

Как-то вечером Ваня пришел с работы домой, сел вечерять, вдруг слышит плач под забором. Он жалостливый был, на всякую беду отзывался. Бросил ложку в миску — и на улицу. Видит, соседская девчонка Феклуша ревет-заливается. Ваня к ней.

— Ты чего? Кто обидел?

А она пуще реветь.

— Да ты что? Скажи!

— Зину жалко.

— Какую Зину?

— Щенову.

— А чего с ней приключилось?

— У нее рука сохнуть будет.

— А может, и не будет!

— Не-е… Зина говорит, что кости повредились.

— Вот беда. Как же так Зина неловко упала?

— А она не упала вовсе.

— А отчего же тогда рука повредилась?

— Ей мамка запиркой как даст по руке!

— Запиркой по руке? Не может быть. А за что?

Феклуша приблизила губы к Ваниному лицу и прошептала:

— За то, что она на чердаке конфету своровала.

Хотя дело было и невеселое, Ваня не удержался от смеха.

— За конфету? Запиркой! Что-то ты, Феклуша, напутала. Иди домой и успокойся. Выздоровеет Зина. До свадьбы рука заживет.

— Правда, заживет? — обрадовалась Феклуша.

— Вот увидишь!

Девочка вприпрыжку побежала к дому, а Ваня призадумался. Он вдруг вспомнил, что при недавнем ограблении продмага в соседней деревне Колодези среди другого был похищен мешок с конфетами «Снежинка». Не выходила у него из головы история с увечьем, нанесенным малолетней Зине. Несоответствие тяжести проступка с жестоким наказанием.

На другой день Ваня облазил все кусты вокруг дома, где жили Верка Щенова и интеллигентный счетовод. Наградой ему была скомканная бумажка из-под конфеты «Снежинка». На чердаке дома, где жил счетовод, произвели обыск. И тут все стало ясно: банду подростков, орудовавших в округе, возглавлял тихоня счетовод. Он наводил своих подопечных на объекты, помогал скрывать и сбывать награбленное. Большая часть доходов от преступного промысла шла к нему. Он же организовал и поджог дома своей сожительницы Верки Щеновой, чтобы получить страховку.

Казалось, всю банду выловили. Однако кое-кто, видно, остался на свободе. Вскоре после процесса Ваню кто-то подстерег в кустах возле дома и огрел сзади чем-то железным, повредив ему позвоночник. Ваня пролежал два месяца в больнице, а потом вернулся в родное село. Манечка получила от него письмо.

— На вот, почитай, — разволновавшись от нахлынувших воспоминаний, сказала Бабуля и, достав из серванта, протянула Игорю исписанный листок.

— А что дальше было? — дочитав письмо, спросил Игорь.

Бабуля шмыгнула носом:

— А что было? Подхватилась я — и домой, в село, чтобы никогда уже больше, никогда с Ванею не расставаться.

Игорь понял: приоткрыв перед ним одну из страниц своей жизни с дедом, Бабуля хотела дать ему какой-то урок, но что поделаешь: люди редко извлекают полезные уроки из своих собственных ошибок, где уж тут учиться на опыте предков!

Клубок семейной жизни Игоря разматывался по каким-то своим, внутренним законам, и остановить этот процесс, похоже, было уже нельзя.

Как-то, возвратясь с работы, Игорь не застал Юли дома. В последнее время она все чаще навещала свою любимую подругу Марину. Но возвращалась не поздно и вином от нее не пахло. Так что бранить ее было не за что.

Он поужинал, посмотрел по телевизору хоккейный матч, поймал себя на том, что ему хорошо, никто не мешает, не лезет с телячьими нежностями, не пересказывает содержание дурацких кинофильмов, не устраивает сцен по пустякам…

Но когда телевидение уже окончило передачи, а Юли все не было, Игорь забеспокоился. Подошел к телефону, позвонил Юлиной матери:

— Юля не у вас?

— А что — ее нет дома?

— Нет.

— Ну, значит, опять началось.

— Что началось?

— Ничего, Игорь. Это я так. У меня вырвалось. Но если бы вы знали, Игорь, какой это тяжелый ребенок. В силу некоторых обстоятельств Юля росла в сложных условиях. Муж избаловал ее излишне пылкой любовью, я оттолкнула чрезмерной строгостью. В результате для нее в семье нет авторитетов. Она делает что хочет. И еще эта ужасная Марина. Испорченная девчонка, у нее никаких принципов. Иногда я убить ее готова. Она так дурно влияет на Юлю! Если б вы знали, как я намучилась с дочкой.

— Вы говорите это мне…

Она отвечала:

— Я не совсем стандартная мать. И не слепа по отношению к своему ребенку. Я люблю Юлю, но не идеализирую ее. А вас, Игорь, глубоко уважаю. Как бы ни сложились дальше ваши отношения с Юлией, я буду на вашей стороне. Потому что уверена в вашей честности и порядочности… Когда она объявится, позвоните, пожалуйста. А то я не усну.

Юля не пришла до утра.

Он отправился на работу невыспавшийся, хмурый, с головной болью. Днем из города позвонил Бабуле. Та сообщила:

— Звонила эта… Подруга ее… Марина. Сказала, чтобы не беспокоились. Юля в больнице.

— В больнице? Что с ней?!

В трубке — молчание. Потом — всхлипы. Бабуля сквозь слезы проговорила:

— Будто не знаешь! Вот ироды, невинное дите погубили!

Ошарашенный услышанным, Игорь повесил трубку.

Через пару дней Юля появилась дома — бледная, молчаливая, но внутренне готовая к отпору.

Умом Игорь понимал: нет смысла обмениваться упреками, поздно. Дела не поправишь. И все же не смог удержаться, сказал с укором:

— Зачем ты это сделала? Почему не посоветовалась со мной?

— Я посоветовалась, — хмуро ответила Юля. — Ты сказал, что я завела ребенка, чтобы не работать и не учиться. Выходит, тебе ребенок не нужен.

Игорь виновато склонил голову:

— Да, я сморозил глупость, признаю. Но разве это повод?.. — У него перехватило в горле. — Разве мы не любили друг друга?..

Юля привалилась к стене и, кривя бледные губы, ответила, как всегда присказкой:

— О любви не говори, о ней все сказано.

С этого дня совместная жизнь Игоря и Юли пошла под откос. После всего случившегося он уже не мог обращаться с нею, как прежде. Разговаривал сухо, отрывисто, спать перебрался на кухню, на раскладушку.

Почувствовав его охлаждение, Юля пустилась во все тяжкие. Все чаще стала пропадать по вечерам, возвращаясь, даже не давала себе труда объяснить отлучку. Теперь от нее нередко попахивало коньяком.

Однажды Игорь спросил ее:

— Это что — конец?

Она не ответила. Нетвердо ступая, прошла в ванную. Через минуту оттуда донеслись шум воды и хриплое пение:

Через месяц при молчаливом неодобрении Бабули они развелись.

В последнее время Бабуля сдала. Возвращаясь домой, Игорь все чаще заставал ее на диване.

— Я сейчас встану, разогрею котлеты. — Бабуля пыталась вскочить на ноги, ее шатало, она хваталась рукой за спинку стула, на котором стоял телефон, телефон скользил к краю, внутри что-то звенело, трубка с грохотом летела на пол. — Вот… ноги не держат, — виновато говорила Бабуля. Худая рука прижата к груди, словно старается удержать рвущееся наружу сердце.

— Ты лежи, лежи. Я подогрею. Долго ли?

Отгремели Олимпийские игры. Порадовавшись их успешному завершению, Бабуля начала готовиться.

В целлофановый пакет уложила черный костюм из муара — он остался с довоенных лет, его еще Ванечка подарил. Костюм был почти новый, носить не пришлось. Грянула война — тут не до муара. Можно было бы, конечно, в голодную пору выменять на костюм буханку хлеба — одна знакомая буфетчица предлагала, да Бабуля не захотела, все-таки память о Ванечке. Так же, как и шелковый платок горохом.

Однажды Игорь застал Бабулю за примеркой. Рассердился.

— Да ты, никак, помирать собралась?

Бабуля ответила спокойно:

— Пора. Ванечка заждался. На могилке его не побывала, не довелось. Так теперь уж скоро свидимся.

Выглядит Бабуля неважнецки. Худая, бледная, одежда болтается, как на вешалке, движения робкие, будто, протягивая руку или переставляя ногу, она не уверена — получится ли.

Игорь вздыхает. Дорого обошлось Бабуле его «дорожное происшествие».