Серебряные фонтаны

Глава двадцать восьмая

Теперь я каждый день читала за завтраком «Таймс», чтобы знать последние новости о войне. Наши войска снова начали наступление и достигли речки Анкр, но два судна-госпиталя затонули на минах у мыса Эгюий. Одним из них был огромный лайнер «Британик», за час ушедший под воду. К счастью, на нем не было пациентов, но погиб доктор и несколько членов RAMC. Я содрогнулась — слава Богу, Лео был в безопасности на суше.

Джим Арнольд теперь находился в госпитале рядом с Солсбери. Место, где была отрезана его нога, воспалилось, и он очень исхудал, но наконец пошел на поправку. Клара посещала его каждую неделю, а по воскресеньям приходила на чай к его матери. Миссис Чандлер рассказала мне, что миссис Арнольд очень ценит Клару: «Она хорошая девушка, моя Клара, но как жаль... — она вздыхала. — Мужчины смотрят только на внешность девушек. Женщины, они другие, их не волнует, если мужчина не слишком хорош собой. Они смотрят внутрь, на его сердце».

В конце месяца с роз Лео осыпались последние лепестки. Я распрощалась с «Эйми Виберт» до следующего года и написала Лео, что буду скучать по ее золотистым цветам и глянцево-зеленым листьям. «Она так мне нравится, что хотелось бы, чтобы она и вправду носила мое имя». Затем я спросила его: «Я знаю, что это французская роза, и помню, что ты как-то говорил мне, что она была «Нуазеттой», но она не похожа на кусты «Нуазетты». Почему она отличается?»

Его ответ пришел, когда мы с Кларой были в кладовке. Зашел разговор о продуктах для стола, и Клара попросила меня вместе с ней пересмотреть припасы. Когда мистер Тимс принес мне письмо, я воскликнула:

— Как странно! Оно в зеленом конверте! Клара улыбнулась.

— Наш Джордж использовал такие, когда ему удавалось достать их. Он не любил, когда цензор просматривал его письма. Видите, — она взяла у меня конверт и указала на напечатанные слова: «Корреспонденция не подлежит досмотру», — они указывают, что внутри нет ничего о войне, а только о семейных делах и тому подобном. Смотрите, подпись его светлости!

После объяснения Клары я не удивилась, что Лео использовал этот конверт. Я знала, что ему не нравится, когда его письма читает кто-то еще — с тех пор, как он прибыл во Францию, его письма стали еще более формальными и безликими. Я надеялась, что в этом письме, он побольше расскажет мне о своих делах, хотя бы какое в госпитале питание. Я никогда не спрашивала Лео об этом, потому что знала, что он не будет писать ничего такого, что может показаться его офицеру недовольством, но часто надеялась, что он догадается написать.

Однако когда я поднялась в свою гостиную и распечатала конверт, мне показалось, что там говорится о том же, о чем и обычно. Лео начал с ответа на мой вопрос о розе.

Как ты и предполагала, «Эйми Виберт» — не совсем «Нуазетта», хотя, безусловно, один из ее предков тот же, что и у «Нуазетты» — «Чемпни Пинк Кластер». Я как-то сажал его черенок, но он не прижился. Она унаследовала свою характерную листву от «Розы Семпервиренс» (семпер — вечный, виренс — зеленый), а позднее цветение — от «Розы Муската», то есть мускатной розы, с запахом, похожим на запах мускатного вина. Однако она не полностью унаследовала мускатный аромат, я даже слышал, что ее запах называют мускатным незаслуженно, но не согласен с этим. Она не выставляется со своим запахом, как большинство ее самоуверенных сестер — его еще нужно поискать, — но однажды замеченная ее изысканность не имеет себе равных. Теперь ты видишь, что у твоей малютки «Эйми Виберт» смешанное происхождение, но она не стала от этого хуже. В действительности, я всегда чувствовал, что этот изъян ее происхождения придает ей стойкость и верность, она всегда дарила мне свои цветы, если это было в ее силах. Тем не менее, будучи вьющейся розой, она нуждается в поддержке и готова обвиться даже вокруг самой ненадежной опоры, пока эта ее огромная зависимость не даст опоре силу поддерживать ее. Она— уязвимая роза, моя «Эйми Виберт», у нее мало шипов, но она будет использовать их, если сочтет нужным, и поэтому, несмотря на ее кажущуюся слабость, она очень сильна.

Я вернулась к началу и снова перечитала эти слова. Моя рука чуть задрожала. Возможно, я была дурочкой — неужели он писал только о розе? Я прочитала дальше:

Я с облегчением узнал, что у Флоры прошла простуда. Ты совершенно права, что вызвала доктора Маттеуса — в таком деле не бывает чрезмерной предосторожности. Надеюсь, что Роза меньше капризничает теперь, когда ее зуб прорезался. Спасибо тебе за регулярные новости о наших дочерях. Я не околею о своем решении пойти в армию, но жалею, что не вижу, как подрастают дети. Хотел бы я иметь волшебное зеркало Зверя, чтобы каждый вечер смотреть в него и видеть, как вы втроем сидите у камина в детской.

Почему ты так завистливо пишешь об «Эйми Виберт» — «хотелось бы, чтобы она и вправду носила мое имя»? Конечно, ты знаешь, что она его уже носит, ведь Эми— это любовное от Эйми. Пожалуйста, извини меня за сегодняшнюю болтовню. Сейчас у нас выдалось немного свободного времени, и, получив два зеленых конверта, я не мог сопротивляться желанию потратить один немедленно, — дар уединения так редок в военное время. Однако я знаю, что у тебя мало времени писать письма, поэтому не жду, что ты ответишь на сегодняшнее письмо. Я понимаю, Эми.

Твой преданный муж, Лео Ворминстер.

«Эми — это любовное от Эйми». Перечитывая эти слова, я сознавала, что Лео писал не о своих розах. Это было любовное письмо, но очень деликатное любовное письмо. Я могла либо принять эти строки, либо пренебречь ими — потому что он понимал.

Наутро я одела детей в лучшую одежду и повезла в Тилтон. В фотостудии я посадила себе на колени Розу, а Флора тесно прижалась к моему плечу. По команде мы улыбнулись навстречу вспышке слепящего белого света. Я не могла дать Лео любви, которой он хотел, но могла прислать ему замену волшебного зеркала.

Когда мы вернулись, мистер Селби сказал мне, что ходят слухи о том, что Асквит будет переизбран, а первым министром станет Ллойд Джордж.

— Сомневаюсь, что Кроуфорд останется в сельскохозяйственном ведомстве, если Асквит уйдет, — вздохнул мистер Селби. — Мы можем быть уверены в одном, леди Ворминстер — кто бы ни пришел к власти, для нас это значит, что прибавится работы по заполнению этих надоевших форм, и больше ничего.

Я знала, что он был прав — в последние дни я все больше и больше времени проводила в кабинете имения. К счастью, у Розы был хороший нрав, она бьиа совершенно спокойна, оставаясь в детской, а я забегала к ней каждую пару часов. Она уже выучилась выпрямляться и вставать, а если я садилась на пол, она спешила доползти до меня, хваталась за мою одежду и вставала прямо, шатающаяся, но довольная. Мне было трудно отрываться от детей и уходить вниз, но, ничего не поделаешь, мы должны были победить в войне.

Леди Бартон сказала мне в следующий визит, что сэр Джордж вернулся в свой полк во Франции.

— Он хотел уехать, он чувствовал, что должен уехать, но... — она вздохнула, ее лицо было грустным и огорченным. Затем ее взгляд прояснился: — Правда, Цинтия здесь, с детьми. Она закрыла дом в Ратленде — незачем держать его открытым, пока Джон вдали. Она очень помогает выздоравливающим — ее музыка, ты знаешь — и, кроме того, мужчины любят смотреть, как вокруг бегают дети. Кстати, дорогая моя, Цинтия приглашает твою малышку Флору на чай в детскую. Когда это будет удобнее?

Я обрадовалась — Флоре пора было чаще встречаться с другими детьми. Элен обрадовалась еще больше — она не разговаривала с другими нянями с самого рождения Розы.

Флора вернулась оттуда, полная впечатлений от проведенного дня, и я предложила сделать ответный прием на следующей неделе. Элен согласилась, но было что-то скрытое в ее голосе.

— Ты на что-то намекаешь, Элен? — спросила я.

— Я предпочла бы сама ответить на гостеприимство Нэнни Томлинсон в нашей детской.

Я, наконец поняла ее и поспешно сказала:

— Конечно. У меня дела по имению, поэтому осмелюсь предложить тебе самой присмотреть за этим.

— Да, моя леди, я это сделаю, — согласие Элен было слишком сухим, чтобы быть вежливым, но мне следовало догадаться об этом раньше. В конце концов, я сама прежде была служанкой. Гордость Элен задело бы, если бы я пришла в детскую играть с детьми, а ей осталось бы принимать коллегу. Да и Нэнни Томлинсон это, действительно, могло показаться странным.

Когда наступил день приема, Элен предложила мне зайти в детскую минут на пять.

— Нэнни Томлинсон это покажется знаком расположения, моя леди.

Я так и сделала. Но, к сожалению, я не могла задержаться там, хотя девочки так веселились, играя вместе.

— Элен знает множество детских игр и умеет развлечь детей, — сказала мне Клара. — Даже когда она была молоденькой девушкой, малыши бегали за ней и просили ее поиграть с ними. Мама всегда говорила мне, что Элен будет хорошей матерью, когда придет время, — она взглянула на меня и улыбнулась. — Ваш кузен, кажется, любит писать письма? Элен никогда не ходит без письма в кармане передника, — она наклонилась ко мне, — и, по-моему, она без памяти влюбилась в него, хотя они виделись всего один раз.

Я была уверена, что Клара права, потому что по вечерам, когда я приходила пожелать Флоре доброй ночи, Элен нередко рассеянно выслушивала новости из Лондона и садилась ждать, с надеждой глядя на меня. Тогда я углублялась в воспоминания о Ламбете и вытаскивала оттуда забавные истории об Альби.

Беата сообщила мне в письме, что Джордж ушел в армию — в этом месяце ему исполнилось восемнадцать. Джим тоже ушел, солгав о своем возрасте, но Беата пошла прямо к сержанту со свидетельством о рождении и вернула Джима обратно. Она сказала, что теперь Джим дуется и почти не разговаривает с ней, но Альф написал, что она совершенно права, поступив так — троих сыновей в армии достаточно, чтобы любому мужчине было о чем беспокоиться. «Он хороший отец, Альф, всегда в первую очередь думает о мальчиках. Он хороший человек, хотя порой с ним бывает трудно».

«Хороший человек, хотя порой с ним бывает трудно». Мои мысли полетели к Лео и ко всему, с чем ему приходилось сталкиваться в госпитале — страданиям, запаху и крови. Я не могла даже заходить в такие места, не говоря уже о том, чтобы работать там, а он работал.

Заставив себя отбросить страх, я сосредоточилась на выборе содержимого для рождественской посылки Лео. Я тщательно обдумала главный подарок — так как Лео жил в деревянном бараке, а зимой было холодно, особенно ему, учитывая его немолодой возраст и то, что форма плохо подходила к его горбу, я решила сшить ему жилет под мундир. Жилет застегивался у шеи и был цвета хаки, как обычная форма, но лучше подходил к фигуре Лео, потому что был сшит по выкройке, снятой с его утреннего пиджака, й был гораздо теплее, потому что был сделан из наилучшего мохера-альпака. Закончив шитье жилета, я вышила имя и армейский номер Лео красной ниткой с внутренней стороны воротника, большими красивыми буквами, чтобы никто не мог «позаимствовать» жилет, хотя вряд ли он подошел бы еще кому-нибудь, учитывая его особую форму. Сделав это, я полчаса провела над каталогом «Харродса», выбирая любимые лакомства Лео, от анчоусной пасты до консервированных трюфелей. Миссис Картер напекла рождественских тортов, и я послала также один из них, вместе с обычной коробкой сигар и парой перчаток, которые я связала, выделив время от чтения последних предписаний по управлению сельским хозяйством.

Я не ожидала рождественского подарка от Лео, но подарок пришел, прямо из «Харродса» — пакет, в котором оказалась блестящая серебряная авторучка и золотые наручные часы-браслет. Мне было нужно и то, и другое, потому что теперь я целые дни проводила то в кабинете имения, заполняя с мистером Селби формы, то на домашней ферме, обсуждая дела с мистером Арноттом. Кроме того, как я сказала Лео в благодарственном письме, подарки были красивы.

Кажется, мои подарки понравились Лео — он ответил мне сразу же. Так же сделал и Фрэнк. Конечно, я послала посылку и ему, на случай, если вдруг ему никто ничего не пришлет. Я послала ее от имени Флоры, но ответ был адресован мне.

Спасибо Флоре за рождественскую посылку, очень признателен. У Флоры утонченный вкус на сигареты, учитывая ее нежный возраст! Хорошо провожу время с французами, будет чертовски жаль, когда оно кончится. Когда в следующий раз приеду в отпуск, то навещу тебя в Уилтшире — кажется, я обязан отплатить хотя бы этим за доброту своей тайной жены.

Всегда твой, Фрэнк.

Читая эти слова, я почувствовала прилив радостного волнения — я просто не могла сдержать себя.

После Рождества наступили хмурые, студеные дни. Мистер Тиме сказал, что не помнит такой холодной зимы. Я заказала две нательные рубашки из шерсти ламы, сказав ему, что он должен одевать их под пиджак. Когда рубашки были присланы, то оказались такими мягкими и плотными, что я немедленно заказала еще две и послала Лео во Францию — ведь там тоже было холодно. Угля не хватало. Мы получили приказ правительства не тратить его попусту, и Лео написал, чтобы мистеру Хиксу передали, что теплицы в этом году останутся нетоплеными. Он прислал целые страницы инструкций о том, что и как должно быть сделано, все они были написаны химическим карандашом. Язык Лео, наверное, неделями был лиловым от облизывания кончика грифеля. Мы с Кларой помогли мистеру Хиксу уложить горшечные розы в солому, затем он с Джесси накрыл брезентом стеклянную кровлю теплицы и оставил розы в темноте.

В наружном парке от побегов «Гарланд Розы» остались одни прутья, торчащие под темно-серым небом. Они выглядели так, словно никогда не вернутся к жизни. В село пришли еще две телеграммы — молодые мужчины Истона «вырезались и облетали», словно цветы розы зимой. Я ходила туда и плакала с матерями, а они показывали мне фотографии своих сыновей: «Он был таким хорошим мальчиком...» На следующей неделе они показывали мне письма, пришедшие вслед за телеграммами: «Вы хотите прочитать, что говорят о моем Теде, моя леди?» — И зачитывали. «Дорогая миссис Дэвис, я знаю, что вы уже получили обычное извещение военного ведомства... выстрелом в голову... умер мгновенно... его доблестное поведение... горестная потеря для всех нас... искренне ваш, Филип Брэн-сон, командующий командой С». Я разделяла с ними слезы гордости.

Письма Лео становились короче и короче — возможно, ему не нравился вкус химического карандаша, потому что одно, написанное чернилами, было длиннее других и явно из барака YMCA. Я недоумевала, почему он не пользуется их чернилами все время. Я, как и прежде, писала в определенный день недели, но ответы стали приходить по-разному — Лео объяснил, что пишет в зависимости от того, насколько он занят. Письмо, пришедшее в начале февраля, заканчивалось припиской: «Кстати, теперь я ношу по две нашивки на рукавах, поэтому пиши на конвертах — капралу Ворминстеру».

В следующий визит леди Бартон я рассказала ей об этом, и она одобрительно улыбнулась:

— Итак, кровь Ворминстеров дает себя знать — даже в солдатах.

Спускаясь по лестнице на пути домой, она кивала на портреты генералов и называла битвы, в которых те сражались.

— Войн, Бленхейм, Квебек, Саратога, Ватерлоо, — леди Бартон подошла к последнему грозному портрету: «Артур, шестой граф Ворминстерский». — Он был в Афганистане, один из немногих уцелевших, а затем ходил в Крым. Там он подхватил тиф, поэтому не возвращался сюда до 55-го года, но высадился на берег с намерением всыпать им всем — британскому высшему командованию, а не русским — и всыпал, по общему мнению. Нелегкий был человек, рявкал на всех, а больше всего — на бедняжку Элизабет. Боюсь, что Леонидас пошел в него.

— Лео, не рявкает — если только не рассердится! — возмутилась я.

— Как ты предана ему, дорогая — прямо как Элизабет. — Когда мы спустились в холл, она сказала: — Какая ужасная зима! Бедный Джордж, как бы я желала, чтобы он не возвращался на фронт, — ее лицо внезапно стало старым и увядшим.

Я накрыла ладонью ее руку.

— Я уверена, что у сэра Джорджа все будет хорошо, леди Бартон. Он так давно служит в армии, — я на мгновение задохнулась от запаха фиалок, затем мы услышали стук мотора подъехавшей машины и звук открываемой мистером Тимсом наружной двери.

Леди Бартон обернулась ко мне.

— Кстати, этим утром я получила телеграмму от Фрэнсиса. Он напрашивается к нам на несколько дней, пока будет в отпуске, и, полагаю, заедет и сюда. Естественно, ему захочется посмотреть на девочку, — ее глаза зорко впились в мое лицо, затем она добавила: — Мы не можем иметь все, чего нам хочется, дорогая — в этом мире. Ты ведь не забудешь об этом? Ну, до свидания, а будешь писать Лео — передай мои наилучшие пожелания.

Но даже под испытующими взглядами генералов в красных мундирах я не могла скрыть свое волнение, когда бежала назад по лестнице. Просто увидеть его, просто узнать, что он невредим — этого будет достаточно.