Серебряные фонтаны

Глава тридцать первая

Вытерев глаза, я вышла в холл, к портрету у подножия лестницы — Артура, шестого графа Ворминстерского. Я посмотрела на высокий, крутой лоб, надменную переносицу и сурово сжатые губы, а затем сказала, глядя прямо ему в глаза:

— Ваш сын отважный человек. Вы должны гордиться им.

Вернувшись в свою гостиную, я почувствовала, что тоже горжусь Лео. У него не было необходимости уходить в армию, а тем более — на линию фронта, к смертельной опасности, но он пошел. Однако, при всей гордости, я не переставала огорчаться, и была недовольна собой — мне следовало бы догадаться об этом. Лео был не худосочным художником, он был сильным, крепким мужчиной. Возраст не препятствовал службе во Франции, ведь дядя Альф был старше Лео, но служил на передовой и был там не единственным. Мне следовало бы догадаться по письмам, написанным карандашом — такой скрупулезный человек, как Лео, ни за что не стал бы писать карандашом, если бы был выбор. Затем я слегка подосадовала и на Лео. Почему бы ему не сообщить мне правду вместо того, чтобы вводить в заблуждение?

«Я теперь остановился в одном из крупнейших базовых госпиталей Франции!» Но, возможно, тогда он еще не знал, чем будет заниматься? Нет, уверена, что знал, просто он предпочел написать мне о том, что было правдой на короткое время, а затем вводить в заблуждение.

Едва мистер Селби переступил порог кабинета имения, я потребовала с него ответ:

— Вы знали, что Лео, на фронте?

— Мне известно, что лорд Ворминстер сейчас служит в полевом санитарном пункте, — не глядя мне в глаза, ответил он.

— Лорд Квинхэм рассказал мне об этом вчера. Он сказал, что Лео под Ипром.

— Я не был осведомлен о точном месте его службы, — вздрогнул мистер Селби.

— Ипр — очень опасное место.

— Да, верно. Но, по-моему, персонал RAMC не подвергается такому же риску, как люди пехотных подразделений.

— Почему вы не сказали мне? — взглянула я на него.

— Лорд Ворминстер, выразил пожелание, чтобы я этого не делал. Он не хотел волновать вас, — не успела я открыть рот, как он поспешно продолжил: — Леди Ворминстер, я пришел посоветоваться с вами о письме, которое получил от Бедворта — одного из арендаторов под Пеннингсом, я уверен, вы его помните. Он очень встревожен распоряжением о вспашке. Он пишет, что пытается получить освобождение от службы для сына, потому что тот нужен, как пахарь, но у них не хватает лошадей и погода задерживает, поэтому он боится, что не сможет выполнить распоряжение, а если сына заберут в армию, это будет вообще невозможно.

— Мистер Селби, — сказала я, — напишите мистеру Бедворту, что он наверняка получит для сына освобождение от службы, если тот будет работать на механическом плуге.

— Но нам на домашней ферме не требуются работники на механические плуги, — удивленно взглянул на меня мистер Селби.

— Мы отправимся в Пеннингс к владельцу парка сельскохозяйственных машин и купим у него оба механических плуга — он ведь все равно бросает дело, — вдруг я догадалась: — Там не хватает рабочих, да? Мастер и водитель, кажется, уже в возрасте.

— Да, вы совершенно правы. И мастер, и водитель старше призывного возраста, но там не хватает запасного водителя и повара.

— Мы можем попросить жен фермеров позволить работникам есть с их стола, а Батти Вильямс и Джудит помогут управиться с техникой. Можно нанять мальчика, чтобы помогал с углем и водой, а мы оплатим все расходы, как делали в Истоне, чтобы возместить дополнительную работу.

— Но, леди Ворминстер, мы еще не купили плуги — это требует значительных денег.

— Мистер Селби, мы должны найти возможность купить их. И мы должны выиграть войну.

— Может быть, сначала напишем лорду Ворминстеру? — все еще не решался он.

— Нет времени, — решительно сказала я. — Кроме того, у него и так есть о чем беспокоиться. После обеда вы съездите в Пеннингс и сделаете предложение о покупке, а я беру на себя ответственность за это.

Лицо мистера Селби прояснилось.

— Вы совершенно правы, леди Ворминстер, совершенно правы. Арендаторы не простят, если плуги будут простаивать, да и Бедворт облегченно вздохнет. В прошлом году он потерял старшего сына на Сомме, и его жена все еще не оправилась от этого.

— Дайте ему понять, что его сын останется для работы на механических плугах. Если мы позаботимся об арендаторах, это окупится в будущем. В любом случае, пахотное оборудование слишком ценно, чтобы простаивать в эти дни.

Мистер Селби взглянул на часы.

— Я просмотрю почту вместе с вами, леди Ворминстер, и уеду туда на поезде в десять сорок.

Мы за десять минут закончили с почтой, затем нам принесли по чашке какао. Мистер Селби был очень неравнодушен к молочным напиткам, это должно было подкрепить его перед поездкой.

— Леди Ворминстер, — сказал он внезапно, поставив чашку, — лично я считаю, что лорд Ворминстер не прав, не сообщив вам о своем настоящем положении. Возможно, вы еще молодая женщина, но не только календарные годы свидетельствуют о житейской мудрости. Это верно, что вам следовало бы знать правду. Однако, если бы вы позволили мне дать вам совет, я предложил бы вам в следующем письме мужу не ссылаться на недавно полученные сведения.

— Но...

— Если он чувствует себя счастливее, от того, что оберегает вас, не будет ли добрее позволить ему и дальше считать так?

Я покатала карандаш по столу.

— А вдруг, вдруг... — я взглянула на мистера Селби, замечает ли он мой страх. — А вдруг придет телеграмма!

Наступило молчание. Затем мистер Селби тихо сказал:

— Лорд Ворминстер распорядился, чтобы в таком случае военный комитет адресовал извещение прямо мне. Думаю, это показывает силу его желания защитить вас, — когда я не ответила, он заговорил в полный голос. — Леди Ворминстер, я давно знаю вашего мужа, и с годами научился понимать его, потому что он с его физическими и личными проблемами вызывает у меня глубокое сочувствие. Я совершенно уверен, что если бы он хотел, чтобы вы знали об его местонахождении, то сообщил бы вам об этом.

В конце концов, я согласилась. Но мне было трудно сочинять следующее письмо — это в любом случае было бы трудно после визита Фрэнка, но теперь было еще труднее. Я наконец, начала письмо обычными новостями о детях и вопросами о розах, а затем написала:

Лорд Квинхэм был в отпуске и приезжал погостить к леди Бартон. Он несколько раз навещал меня с детьми после обеда. Сейчас он уехал в Лондон и надеется выделить несколько дней для охоты. Погода здесь очень холодная, — нынче плохая зима. Не забывай менять сырые носки, иначе ты простудишься.

После этого я рассказала ему о механических плугах, чтобы разъяснить, почему я решила купить их — на случай, вдруг он не одобрит покупку, хотя считала, что он так не сделает. Благодаря этим плугам мне удалось заполнить еще два листа — если бы не они, я бы не знала, о чем писать. Затем я подписалась, как всегда: «Твоя преданная жена, Эми». Выводя слово «жена», я чувствовала себя Иудой, потому что как ни пыталась, не могла выбросить из памяти слова Фрэнка: «Я люблю тебя, Эми, и буду любить всегда». Эти слова, к которым я так тянулась, за которые так цеплялась, были сказаны слишком поздно.

Адрес на ответном письме Лео был выведен чернилами — я с облегчением вздохнула, когда увидела это. Хотя бы ненадолго Лео был в безопасности. Я в тревоге вскрыла конверт, но можно было не беспокоиться. После ответа на вопросы о розах и комментария на новости о детях, он написал:

Ты совершенно права, велев Селби купить механические плуги. Он информировал меня, что сделка продвигается удовлетворительно. Я надеюсь, что Фрэнсис хорошо отдохнул и нашел возможность поохотиться, однако, боюсь, что он будет разочарован, из-за недавнего резкого похолодания. Я опасаюсь, что мои бедные розы пострадают от суровой зимы, хотя знаю, что Хикс— надежный человек и делает все, чтобы предотвратить серьезные последствия. Одевайся теплее, когда по вечерам гуляешь с Неллой.

Несмотря на холод, я наслаждалась вечерними прогулками с Неллой — было так хорошо хоть ненадолго оказаться снаружи, где можно было не беспокоиться о делах имения. Но, когда февраль сменился мартом, холодная погода этой весны, которая еще не была весной, потому что держала землю под ледяным покровом, заставила меня еще больше времени проводить за делами, и я была вынуждена отнять от груди Розу. Я не хотела этого, но у меня не было выбора. Мистер Селби раскашлялся, и, хотя он настоял на своем ежедневном присутствии в кабинете, я не позволила ему совершать обычные деловые поездки и стала ездить вместо него. Даже если бы я использовала машину, Розе в ней было бы слишком холодно, но бензина не хватало, и мотор с трудом заводился из-за холода, поэтому я попросила мистера Тайсона выучить меня управлять пролеткой. Бесси была такой смирной, что обучение не заняло у меня много времени, и теперь я выезжала каждый день после обеда, оставляя Розу в теплой детской.

Вскоре мистеру Селби стало хуже, и доктор Маттеус уложил его в постель. Мистер Селби вел дела и в Пеннингсе, и я была вынуждена заняться ими вместо него. Я не хотела туда ехать, всю дорогу в поезде меня била нервная дрожь, но когда меня на станции встретил мистер Бедворт со своей повозкой и своими тревогами, до меня дошло, что я больше не маленькая Эми Робертс, а леди Ворминстер, со своими обязанностями, с людьми, зависящими от меня.

Я даже была вынуждена побывать вместо мистера Селби на собрании Исполнительного сельскохозяйственного комитета графства. Я страшно нервничала, впервые сев за стол со всеми этими пожилыми, мрачнолицыми мужчинами, но они оказались очень вежливыми и готовыми помочь — ведь все мы решали одни и те же проблемы. В январе еще тридцать тысяч человек было призвано в армию. Хотя Военный комитет обещал прислать группы солдат для частичной помощи, посевной компании, они были скомплектованы из людей, не пригодных даже к домашней обороне, а значит, как сказал мистер Арнотт, не пригодных ни к чему. Поэтому мы обсудили, как лучше распределить тракторы, выделенные нам правительством, и положились на обещание, что все квалифицированные пахари, оказавшиеся в солдатах, будут в конце апреля посланы на помощь, если, конечно, они еще не отправлены во Францию. Я была рада, что мы купили эти механические плуги, были довольны и мужчины из комитета.

Домой в отпуск приехал Альби. Беата в письме пригласила Элен в Лондон, потому что он приехал только на пять дней. Альби привез ее обратно накануне отъезда во Францию, и мы весь вечер просидели в детской, слушая его рассказы о войне.

Следующее письмо Лео было подписано карандашом, и мои руки на мгновение дрогнули, страшась распечатать конверт. Однако, после обычных ответов на мои новости, он просто написал о розах, о том, что скучает по вечерним прогулкам в розовом парке, даже зимой, о том, что хотел бы знать, как себя чувствуют его розовые кусты. Поэтому я решила, что этим вечером погуляю с Неллой дольше обычного, для Лео, а затем опишу в письме все, что видела.

Хотя было полнолуние, облака затянули серебряный лик луны, оставив нас в темноте, и вскоре меня забила дрожь, потому что снаружи было холоднее, чем я предполагала. Но я не вернулась за дополнительной кофтой под пальто, потому что помнила, что там, где Лео и Фрэнк, сейчас тоже холодно, и будет только справедливо, если я немного померзну ради них. Ноги принесли меня к тому месту в розовом парке, где черные ветви «Эйми Виберт» карабкались по опоре. Нелла забежала за угол стены, в маленькую круглую нишу, понюхала ее застоявшийся запах и жалобно завыла, вспоминая.

И я вспомнила тоже. Вспомнила, что когда я впервые вошла в этот парк, мне казалось, что я вступаю в волшебную сказку, сказку о Красавице и Звере. Я сочинила сказку о том, что Лео вырастил этот прекрасный розовый парк, чтобы доставить удовольствие французской графине, и добился ее любви. Но я ошиблась, полностью ошиблась — он вырастил эти розы как отказ от мира, в котором она не полюбила его, и никогда бы не полюбила. Я больше не могла оставаться здесь. Вместе с Неллой я ушла оттуда по замерзшей зимней траве, прочь от своих воспоминаний. Я добежала до калитки в стене, и как только виляющий, похожий на перо хвост Неллы миновал калитку, со стуком захлопнула ее, отрезая себя от парка, никогда не бывшего желанным Красавице, выращенного Зверем, которого она возненавидела. Я всхлипывала, возвращаясь, домой, а позже, в своей гостиной, опустилась на коврик перед камином и обняла мохнатую, золотистую шею Неллы, по-настоящему любившей Лео.

Весь март газеты были полны новостей. В России произошла революция, и царь отрекся от власти, Британия продвинулась за Сомму, немцы отступили — однако в конце месяца они предприняли яростную ответную атаку, и ежедневные списки раненых и убитых стали длиннее. Я каждый день читала их, и мое сердце стучало как барабан — Боже, сохрани Фрэнка. А Лео, где был он? Ведь если одни мужчины получали ранения, значит, другие выносили их с поля боя.

С наступлением апреля по ночам продолжались очень холодные заморозки. Мистер Селби сказал, что не помнит сезона, когда посев так бы затянулся. Казалось, зима никогда не кончится — как и война. Однако в апреле американцы объявили войну Германии, и звездно-полосатый американский флаг взвился на здании парламента рядом с флагом Британии. Леди Бартон, привезя своих внуков поиграть с Флорой, сказала, что некоторое время все будет спокойно, пока из-за Атлантического океана не прибудут войска: «И как только они прибудут, мы разобьем немцев, можно не сомневаться». Однако нашим войскам не сиделось на месте — и на следующей неделе появились репортажи о большом сражении у города под названием Аррас.

Письма Лео вновь были написаны карандашом. В ответе я написала ему новости о детях: «Розе, нравится есть с ложки, хотя ей попадает больше на лицо, чем в рот! Она хорошо выучилась пить из чашки, пытается ходить и начинает разговаривать, ее уже нельзя считать грудным младенцем». Подумав, что Лео скучает по всему этому у себя в грязи, я добавила: «Желала бы я, чтобы у тебя было волшебное зеркало Зверя, и ты мог бы видеть, как она становится девочкой. Смею предположить, что ты все еще представляешь ее такой, какой запомнил перед отъездом. Ты помнишь последнюю ночь, когда мы обе были с тобой, а ты обнимал нас обеих? Она была такой хорошей малышкой и так уютно устроилась с нами».

Мистер Тимс заглянул в дверь:

— Прибыл мистер Селби, моя леди.

Я второпях дописала: «Не забывай менять носки, когда они промокнут. Твоя преданная жена, Эми».

Ответ был написан ручкой — в эти дни я больше обращала внимание на такие детали письма, чем на его слова. По словам Лео, мистер Селби сообщил ему, что не знает, как справился бы с делами имения без моей помощи. Я была переполнена гордостью, когда прочитала это.

Следующие два письма Лео были написаны карандашом, и я снова стала беспокоиться, однако пришедшее вслед за ними было написано чернилами. Я успела заметить их только на конверте, одном из тех, зеленых, потому что мистер Тимс принес письмо в детскую, и когда я вытащила листки из конверта, Флора выхватила их у меня, и они рассыпались по ковру. Флора тут же схватила один из них и с визгом забегала по комнате, Роза попыталась догнать ее, отцепилась от стула и с ревом шлепнулась на пол. К тому времени, когда я подняла и приласкала ее, а Элен подобрала разбросанные листы, мы обе раскраснелись и запыхались.

— Сегодня они расшалились, моя леди, — усмехнулась Элен. — Вам лучше спуститься в свою гостиную, и там спокойно прочитать письмо его светлости.

Внизу я уселась на стуле у окна, где было много света, и разгладила смятые листы. Несмотря на то, что письмо было разбросано, первая страница оказалась сверху. Дата была трехнедельной давности, видимо, письмо задержалось в пути.

Дорогая Эми!

Спасибо тебе за письмо. Да, я помню ночь перед отъездом. Я помню ее и сожалею, что наутро уехал рано — так приятно было обнимать вас обеих. У меня такие счастливые воспоминания об этой ночи, — даже сейчас перед моими глазами стоит золотистая кайма твоих ресниц, опущенных на округлые щеки, пока ты спала. Я не спал ни единой секунды, чтобы не потерять ни мгновения из того драгоценного времени, когда лежал, обнимая тебя. Обнимая твое теплое, душистое тело — пахнущее молоком, пахнущее цветами — запах женщины, которая прелестнее, чем красивейшая из моих роз, и дороже, дороже любой розы, я чувствовал, как бесконечно я люблю тебя, Эми.

Но в ту, последнюю ночь, когда ты так доверчиво угнездилась рядом со мной, мое сердце разрывалось и от радости, и от печали, потому что я понимал, что ты не любишь и никогда не полюбишь меня. Долг, верность, преданность, сострадание — все это ты можешь дать мне, но любви ты дать не можешь, потому что твое сердце принадлежит другому, сыну того, кого любила моя первая жена, — и так колесо завершило полный оборот.

Моя роза, моя возлюбленная, моя дражайшая, дражайшая жена, — но внутри этого скрываются шипы. Моя жена, но не добровольная жена — я схватил тебя и взял в плен точно так же, как Зверь поймал Красавицу и запер узницей в своем зачарованном замке. Ты, как Красавица, каждый вечер ласково разговаривала со Зверем и не осуждала его за свое пленение. Но Зверь, что он должен был испытывать, страдая от шипов вины, проклиная свое уродливое тело и испытывая мучения любви, на которую никогда не будет ответа? Пожалей Зверя, Эми, пожалей Зверя.

Но ты была еще великодушнее Красавицы, пытаясь дать мне любовь, которой не было. Поэтому ты пришла ко мне той ночью, ты обнимала меня, и сделав это, разбила мое сердце.

А на следующее утро ты во второй раз разбила мое сердце, но теперь это никогда не повторится снова. Это случилось, когда ты протянула свою гладкую, юную щеку к моим губам и приказала мне поцеловать тебя. Поцеловать! Ты не понимаешь, Эми, что это значило для меня. Ты не узнаешь этого, так как я никогда не расскажу тебе, как никогда не расскажу о своей любви. Я не позволю тебе даже краешком глаза взглянуть на это. Этого не нужно. Ты считаешь, что мое сердце все еще принадлежит Жанетте, и может, было бы вернее, оставить тебе эти домыслы. Все-таки, Эми, я любил ее, мою белокожую, золотоволосую Жанетту. Я любил ее со всей исступленной, эгоистичной страстью юности, но, тем не менее, это была любовь, а любить и получить в ответ презрение — ужасно. Ты это знаешь, моя сладкая Эми, ты это понимаешь, ты никогда не презирала и не отвергала меня.

Как я люблю тебя, Эми, как я люблю тебя! Да, я любил Жанетту, и когда понял, что она никогда не ответит мне взаимностью, то в отчаянии молил судьбу о смерти. Я любил ее, но моя любовь была похожа на бледную серебряную луну по сравнению с золотым солнцем моей любви к Эми, — к Эми, которая никогда не сможет полюбить меня. Пожалей Зверя, Эми, пожалей Зверя, но еще больше пожалей меня, потому что у него была надежда, а у меня, ее нет.

Я хотел написать тебе сдержанное, расчетливое письмо, но я — человек несдержанный и нерасчетливый. Тем не менее, я буду и далее притворяться таким, как притворялся до сих пор. Когда я снова стану рассудительным, то спокойно сожгу эти листы и разбросаю пепел по грязи, в которой покоится столько мертвых костей. Я сделал глупость, написав адрес на зеленом конверте, — моей руке нужен обуздывающий глаз цензора. Потом я напишу другое послание, более подходящее для письма пожилого мужа своей молодой жене. Но это письмо я не могу послать, потому что знаю, что ты не хочешь получать его — оно расстроит тебя сверх меры. Ты не хочешь моей любви, она не нужна тебе, поэтому я не буду навязывать ее тебе. Но все-таки, пока мной еще владеет эта блажь, я буду писать тебе, пока в силах — потому что я люблю тебя, Эми, я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя...

Лео писал снова и снова, заполняя страницу. Я перевернула ее, но там тоже было написано: «Я люблю тебя, я люблю тебя». Чем ближе к концу страницы, тем меньше и меньше становились строчки, словно Лео хотел, чтобы их как можно больше убралось на листке.

Мои слезы капали на бумагу, размывая крохотные «я люблю тебя», и наконец, я заметила четвертую страницу, написанную другим, незнакомым почерком.

Уважаемая леди Ворминстер!

Я знаю, что вы уже получили обычное извещение военного комитета...

Мое сердце остановилось.

Слова прыгали и расплывались перед моими глазами, поэтому прошло много времени прежде, чем я сумела прочитать следующие строки:

Тем не менее, я чувствую, что обязан написать вам и сообщить, — хотя капрал Ворминстер получил тяжелые ранения, мне приходилось видеть, что другие оправлялись и от худших, а ваш муж, несмотря на его возраст, крепкий и здоровый человек.

Он — большая потеря для всего нашего подразделения, особенно для меня, потому что был моей опорой в последние трудные месяцы. Надеюсь, вы простите мне самонадеянность, но я чувствую потребность выразить соболезнование вашей скорби. Я пошлю его записную книжку и личные вещи соответствующим властям, которые, несомненно, переправят их вам, но даже на беглый взгляд ясно, что приложенное письмо носит личный характер, поэтому я направил его сразу вам, в надежде, что оно утешит вас в ваших переживаниях.

Искренне ваш,

Дэвид Мак-Айвер, капитан, RAMC.

Словно в кошмарном сне, я взглянула на почерк Лео, на конверте — и увидела предательские буро-красные пятна. Он умирал, Лео умирал!