Серебряные фонтаны

Глава седьмая

Я играла с детьми весь день, не сделав ни стежка на Розиной крестильной одежде — я могла приступить к шитью и завтра, а сегодня было что-то вроде маленького праздника. Как чудесно было, что они все время были со мной, что я могла возиться на полу с Флорой, пока Роза спала, а затем нянчить Розу, пока Флора прижималась к моему боку и требовала сказку. В который раз я начинала читать: «Жил-был однажды богатый купец...»

Действие сказки разворачивалось, я увлекалась ей, как Флора. Отец Красавицы попал в ловушку, когда украл для нее розу. Появился страшный Зверь и потребовал у купца плату за розу — либо жизнь купца, либо его дочь. И тогда Красавица, любившая отца, стала пленницей Зверя.

Она пришла в зачарованный замок в страхе и дрожи, но Зверь никогда не обижал ее — и скоро ее страх сменился состраданием. Флора повторила за мной — «со-стра-да-ние». Она любила длинные слова, моя Флора.

— Это значит, что Красавице стало жалко Зверя, потому что он был таким безобразным и таким одиноким, — пояснила я.

Зверь был так одинок, что Красавица с радостью разговаривала с ним ласково, когда он ужинал с ней. Была только одна проблема — Зверь полюбил Красавицу и захотел жениться на ней. Но Красавица всегда говорила «нет», потому что не любила Зверя.

— Почему, мама?

— Она просто не могла, Флора.

— Но ведь он был милым Зверем?

Да, он был милым. И он был так великодушен с Красавицей, что окружил ее всей роскошью зачарованного замка. Каждый день она гуляла по саду и любовалась розами. Поэтому она была довольна жизнью у Зверя — до тех пор, пока не взглянула в его волшебное зеркало и не узнала, что ее отец болен. Красавице захотелось навестить его, и Зверь, всегда великодушный с ней, отпустил ее. Но Зверь предупредил Красавицу, что если она не вернется к нему через семь дней, он может умереть от тоски, потому что очень любит ее. И он дал ей кольцо, волшебное кольцо, которое доставит ее обратно.

Флора заметила золотой ободок на моем пальце.

— Как твое кольцо, мама?

— Нет, Флора, у меня венчальное кольцо, — хотя большая ли была разница?

Красавица так обрадовалась родному дому, что совсем забыла про Зверя. Только через десять дней она вспомнила про кольцо и надела его. Вернувшись в замок, она нигде не могла найти Зверя. Бедная Красавица пришла в отчаяние от тревоги за Зверя, она побежала в сад искать его, и нашла наконец лежащего без чувств на земле. И в этот момент ее жалость сменилась любовью. Встав на колени перед умирающим Зверем, она сказала, что любит его, и этим вернула его к жизни.

Флора удовлетворенно вздохнула.

— И она согласилась выйти за него замуж?

— Да, Флора, — возвысив голос, я прочитала, как с неба ударила молния, и загремел гром, и вновь понизив его, сказала, что перед Красавицей предстал прекрасный юный принц. Совершилось чудо — любовь Красавицы разрушила чары, наложенные на принца много лет назад.

— И они поженились, и жили долго и счастливо! — победно закончила Флора. — А у них была девочка? — я кивнула. — И они назвали ее Флорой?

— Наверное, назвали, — говоря эти слова, я вспомнила розу, которую подарил мне Лео. Я взглянула на Розу в своих руках и твердо сказала себе, что была глупой в тот вечер — просто я начиталась сказок. Золотистая роза была всего лишь подарком для матери его новорожденной дочери. Этот дар был подсказан благодарностью — и больше ничем. Я вновь обернулась к своей старшей дочери.

— Какую еще сказку ты хочешь почитать, Флора?

Я чуть не плакала, расставаясь с детьми, чтобы пойти на ужин. Я вышла туда в последнюю минуту — это не имело значения, потому что теперь я ужинала одна. Миссис Проктер вела себя, как обычно, послав только три блюда, причем овощи в супе из репы были порезаны слишком крупно, а рисовый пудинг перестоял в духовке. Я не захотела портить сегодняшний чудесный день жалобами миссис Джонстон на кухарку — особенно вечером, когда миссис Джонстон обычно бывала подвыпившей, — но решила, что как-нибудь должна сказать ей об этом. Я вновь вспомнила о Розе и, едва проглотив последний кусок, пошла к ней.

Даже с Розой на руках гостиная казалась мне слишком большой и пустынной, пока я пила кофе. Ничего, скоро я смогу сидеть в своей гостиной. Я уже могла начать выбирать для нее обстановку, потому что Лео сказал мне, где лежит каталог «Харродса». Я поставила свою чашку.

— Пойдем, моя Роза, найдем этот каталог.

Не знаю, хватило бы у меня смелости войти в библиотеку, если бы со мной не было Розы — это была комната Лео. Она была совсем не похожа на гостиную, здесь не было вычурных орнаментов и все было очень однотонным. Ковер был отделан цветами, но они поблекли от времени. Приглядевшись получше, я улыбнулась, потому что цветы были розами. Интересно, был ли ковер с розами в библиотеке зачарованного замка Зверя? Я не сомневалась, что был. Я выпрямилась и огляделась — я редко бывала здесь прежде, и никогда — одна. Хотя эта комната называлась библиотекой, а все ее стены были оборудованы полками, на которых стояли книги от пола до потолка, она выглядела не только местом для занятий, наверное, потому, что Лео проводил в ней так много времени. Теперь я заметила, что тяжелые занавески из шелковой парчи тоже были разрисованы розами, а на нескольких нежных акварелях над камином были изображены розы Лео. Здесь была его любимая розовая «Блэйри», изящная «Персефрона», которую он вывел сам, а ниже, в углу — моя любимая, белая «Эйми Виберт».

— Посмотри на папины розы, моя Роза, — но она не заинтересовалась ими, а только зевнула.

Я окинула взглядом книги Лео, большое удобное кресло у камина, с промятым сиденьем, на котором он так часто сидел вечерами, массивный деревянный письменный стол с обтянутой кожей поверхностью, где перед парой чернильниц лежал промокательный валик и ручка, ждущая руки хозяина. Все выглядело так, будто Лео вышел на минуту прогуляться с Неллой. Я почти чувствовала его шаги в холле, его руку на дверной ручке — так сильно было ощущение его присутствия в этой комнате.

Я вспомнила, что впервые оказалась здесь, когда была нищей, уволенной служанкой. Клара рассказала Лео о моем положении, и он послал за мной, чтобы помочь мне. Я стольким была ему обязана. Не только пищей, которую ела, одеждой, которую носила, стенами, которые укрывали меня — я была обязана ему большим, гораздо большим.

И еще один вечер я вспомнила — когда он напился пьяным и захотел поговорить со мной. «Я — грешница!» — плакала я, но он остановил мои слезы вопросом: «Разве ты грешница? Или ты просто любила слишком сильно? Если любить слишком сильно — грех, пусть грех торжествует, и те, кого не любили совсем, пусть греют руки в его тепле». А затем последовал тот простой, решительный приказ: «Не считай себя виновной».

Эти слова потрясли до основания все, чему учила меня бабушка. В тот вечер когти сознания моей вины ослабили свою хватку. Сказав эти слова, Лео дал мне отпущение греха. Да, я должна ему много, куда больше, чем смогу вернуть когда-либо.

Я ушла без каталога «Харродса», подумав, что возьму его позже. С Розой на руках я не смогла бы унести его. Кроме того, она намокла, ее нужно было перепеленать. Чтобы сделать это, я понесла ее в детскую, где могла взглянуть и на Флору. Элен была свободна, она привстала со стула, когда я вошла.

— Не беспокойтесь, Элен, — сказала я. — Розе нужно только сменить пеленки, я с этим справлюсь, — я увидела огорченное лицо Элен, она выглядела такой расстроенной. Конечно, это была ее работа. Элен стала няней, потому что хотела ухаживать за детьми, она очень хорошо умела ухаживать за детьми — она была доброй, но настойчивой, бдительной, вежливой, она знала, как заниматься с Розой. А я не позволяла ей даже сменить Розины пеленки. — Элен, мне ужасно жаль, но... — я не знала, что говорить дальше.

— Вы не доверяете мне своего ребенка? — взглянула мне в глаза Элен.

— Конечно, доверяю, Элен! — воскликнула я. — Вы же знаете, что доверяю. Но... — я взглянула на Розу, — ...ведь только чуть больше месяца прошло с тех пор, как я носила ее все время, носила под сердцем, и... — я взглянула на Элен, пытаясь объяснить. — Доктор перерезал пуповину, но я все еще вынашиваю Розу, она все еще часть меня. Вы понимаете?

Она долго смотрела на меня, и наконец улыбнулась.

— Да, кажется, понимаю.

Мои ноги подкосились от облегчения.

— Я помню свое первое место, — сказала Элен. — Леди ушла в театр, вскоре после того, как закончился ее месяц. Она вернулась позже, чем обещала, веселая и смеющаяся, а ее бедный малыш прокричал четыре часа, требуя грудь. Я подумала, что это ужасно, и спросила Нэнни Фаукс: «Как она могла это сделать?» И Нэнни Фаукс ответила: «Элен, леди не такие, как мы с тобой — чем скорее ты это поймешь, тем лучше».

— Но я не настоящая леди, — сказала я. — Вы это знаете.

Мы молча переглянулись с ней. Затем Элен встала.

— Значит, я должна вести себя по-другому, — сказала она, чуть улыбнувшись. — Тетя Грэйс предупреждала меня, что вы будете все время бегать по лестницам, но все равно будете оставлять Розу здесь большую часть дня, из-за его светлости. Она сказала, тетя Грэйс сказала, что он захочет вас для себя. — Я почувствовала, что краснею, но Элен, кажется, не заметила этого, потому что продолжала: — Но, конечно, пока он в Лондоне, вы скучаете по нему, поэтому совершенно естественно...

Я быстро прервала ее.

— Элен, его светлость сказал, что мне нужно взять книгу из библиотеки, но я не могу достать ее с полки с Розой на руках, поэтому оставлю Розу здесь. Вы присмотрите за ней, пока я...

— С удовольствием, — Элен протянула руки и взяла Розу, ласково приговаривая. — А кто у нас тут славная малышка? — Я оставила их, обожающих друг друга.

Я сразу же нашла каталог, в точности там, где сказал Лео. Усевшись с каталогом напротив кресла Лео, я стала перелистывать страницы, но не могла сосредоточиться на них — вместо этого я думала о словах Элен — «он захочет вас для себя», — но, конечно, миссис Чандлер ошиблась. Днем мы никогда не проводили время вместе, Лео интересовался только детьми, не мной. «Вы скучаете по нему», — я чувствовала себя виноватой, потому что не скучала, разве чуть-чуть, вечерами, после ужина. Я взглянула на большое кресло Лео — оно, казалось, упрекало меня. Я сказала вслух: «Тебе не надо было жениться на мне», — и почувствовала себя пристыженной, потому что он не намеревался жениться на мне против моей воли, бедный Лео. Он тоже считал себя виноватым — хотя, по справедливости, это на мне лежала ответственность за наше бракосочетание, это была моя оплошность.

Лео все объяснил мне в тот вечер, когда был пьян, а я осмелилась спросить его: «Почему ты женился на мне?» Он осушил бокал одним глотком, чтобы взбодрить себя перед ответом: «Почему я женился на тебе? Да потому, что ты попросила меня об этом».

Я и не думала просить его о браке, я просто была в полном расстройстве, в полном отчаянии оттого, что мое дитя ждет моя судьба, поэтому и спросила его дедушку: «Неужели вы не можете дать ребенку имя?» И он дал ему имя. Я вспомнила, что говорил мне Лео в тот вечер: «Я подумал — почему бы и нет? Мое имя ничего не значит для меня, но так много значит для нее — так пусть она получит его». Это была просто доброта, и все. А позже, когда он все понял, то предложил мне освободиться, аннулировав брачное соглашение, потому что его нельзя было считать добровольным.

Но от того вечера осталось и другое воспоминание, прорвавшееся наружу: «Не оставляй меня, Эми, пожалуйста, не оставляй меня». Но Лео был пьян, очень пьян, он даже предупредил меня, что трезвый думает и поступает совсем иначе. Так и было. Он хотел тогда, чтобы я ушла, но я не ушла. Я была не Красавицей, у которой была своя семья — мне некуда было уходить. Кроме того, оставалась Флора. Я не могла забрать ее у него, потому что он любил ее, он всегда хотел иметь собственную дочь. И вдруг я поняла — вот почему Лео хотел, чтобы я осталась. Он хотел, чтобы я была ему дочерью. Сказал же он мне в тот вечер, чуть раньше, когда я спрашивала, почему он женился на мне — «Ты сама была еще ребенком». Я для него была только ребенком, потому что он был гораздо старше меня.

Теплая волна облегчения окатила меня — наконец я все поняла. Сначала Лео пригласил жить в Истон свою сноху, мисс Аннабел, но потом поссорился с Фрэнком и потерял ее. Вместо этого он был вынужден взять меня. Я не была его лучшим выбором — да и как это могло быть? Я была необразована, я не могла разговаривать о литературе и театре, Лео просто снизошел до того, чтобы приютить меня. Это я была виновата в том, что позже заставила его выполнить обязанности мужа — желание иметь второго ребенка сделало меня эгоистичной, — но теперь наши отношения вернулись к норме, и Лео ясно дал мне это понять.

Я взяла каталог «Харродса», чтобы просмотреть его наверху, в кровати, вместе с Розой, уютно устроившейся рядом.

На следующее утро я выбрала цвета для своей гостиной и послала за книгами, содержащими образцы обоев, ковров и занавесок. Кроме того, я выбрала две новые шляпки, пару туфель и материал на платье для крестин Розы. Затем я стала беспокоиться — как я договорюсь о крещении? Лео ходил в церковь только на Рождество и на Пасху, а я никогда не разговаривала с истонским пастором.

Все случилось словно в ответ на мои молитвы. Едва Элен увела Флору спать, как мистер Тимс открыл дверь гостиной:

— Мистер Бистон, моя леди. Вы дома?

Я, запнувшись, согласилась. Толстый мистер Бистон семенящей походкой вошел в гостиную. По его лбу текли струйки пота, а рука была совершенно мокрой, когда, он пожал мою. Я поняла, что он волнуется не меньше, чем я. Видимо, Лео написал ему и сообщил, когда состоятся крестины.

— Этот срок удобен вам, мистер Бистон? — спросила я. Он удивленно взглянул на меня и ответил:

— Ну, если сам лорд Ворминстер назначил эту дату... — его голос нервно сорвался.

— Да, конечно, если его светлость так сказал... — поспешно ответила я. Мы обменялись робкими взглядами — было очевидно, что никто из нас не посмеет противоречить Лео, и дата была принята.

— А как она, малышка? — когда я обернулась к кроватке, мистер Бистон воскликнул: — Ах, она здесь, с вами! Можно взглянуть? — кажется, Роза ему понравилась. — Что за прекрасное дитя — такая, пухленькая и здоровенькая. Ах, эти невинные младенцы приносят в дом столько радости.

— Да, мистер Бистон, да, она меня радует, — мы взглянули друг на друга. — А у вас есть дети?

— Боюсь, ни одна молодая леди не оценила моего сердца, — с сожалением ответил мистер Бистон. — Сестра делит со мной мое скромное жилище, — затем на его лице проступила смесь тревоги и гордости, — но с нами поселился наш кузен Сирил — хотя сейчас из-за этой ужасной войны он во Франции.

— Ох, мистер Бистон, это, наверное, тревожит вас.

— Так, леди Ворминстер, так. Сирил всегда был дорог нам как сын. Но, конечно, сейчас он исполняет свой долг — вот только... — мистер Бистон наклонился ко мне, — у него слабые почки. В детстве он перенес скарлатину. — Он покачал головой. — Страшная болезнь, леди Ворминстер, страшная, из-за нее у мальчика склонность к нефриту. Этой зимой мы с Люсиндой не могли радоваться теплу домашнего очага, зная, что наш дорогой Сирил там, в сырых окопах.

Я пожала ему руку в знак симпатии, и он благодарно пожал мою в ответ.

— Дорогая леди Ворминстер, вы так добры, — мистер Бистон распрямил свою короткую спину. — Но мы гордимся Сирилом, очень гордимся. — Роза что-то залепетала, и он улыбнулся ей. — Ах, ваша малышка проснулась. Я расскажу Люсинде, что видел ее. Если окажетесь в деревне, навещайте нас. Мы, знаете, люди не церемонные.

Мистер Бистон ушел, а я снова взялась за наперсток. Вскоре мистер Тимс появился во второй раз:

— Леди Бартон, моя леди.

В гостиную вплыла леди Бартон, в облаке своего обычного запаха фиалок.

— Сиди-сиди, дорогая! Как я рада тебя видеть! — она опустилась на диван. — Как ты себя чувствуешь? Совсем поправилась после тяжелого испытания? Ты выглядишь цветущей, просто цветущей. Но жалко, что ребенок — девочка. Ничего, в следующий раз... — леди Бартон улыбнулась. — А как малышка? — она встала и подошла к кроватке. — Роза — самое подходящее имя для этой малышки. Они лучше всего выглядят, когда спят, правда? И забот с ними гораздо меньше. Конечно, она еще не ходит, а это так утомительно, когда дети отнимают все время! — она опять улыбнулась. — Больше всего я обожала, когда мой дорогой Джордж был со мной в гостиной во время чая, и дорогая Джоан, и Элен, и Цинтия, конечно. Девочки ведут себя вдвое приличнее... — она запнулась и спросила. — На чем я остановилась, дорогая?

— Сэр Джордж, его приносили вам в гостиную на время чая.

— Ах да, как умно с твоей стороны напомнить... — ты тогда еще и не родилась — но все-таки какое было облегчение, когда Нэнни снова уносила его наверх, — леди Бартон вернулась на диван. — Так зачем я сюда приехала? Ах да, вспомнила — сказать, что мы оба, конечно, будем здесь двадцать первого. Леонидас виделся с Джорджем в городе и спросил, когда ему будет удобнее. Джордж, сказал, чтобы тот обратился к нему после обсуждения точной даты с пастором, но Леонидас не нашел в этом необходимости.

— Лео послал ему письмо.

— Лео? Вот как ты зовешь его? Забавно, до чего обманчивы, бывают имена. Например, бедняжка Бистон[3] совсем не похож на зверя, особенно, если нужно иметь дело с Леонидасом — хотя Леонидас порой бывает ужасающе грубым, — она остро взглянула на меня. — Уж тебе-то это известно, дорогая.

— Лео, не грубит мне, — встряхнула я головой.

— Как же мудро ты умеешь обходиться с ним! — леди Бартон не позволила мне возражать. — Вот в чем была ошибка нашей дорогой бедняжки Жанетты, — она понизила голос, — знаешь, его первой жены. Такая милая девушка, но не умела обходиться с ним, и он вел ее, как в танце — так, как он танцует с его короткой ногой, понимаешь? — кивнула она. — Ему повезло с тем несчастным случаем — сейчас он почти не хромает, а ведь раньше с рождения носил один ботинок на высокой подошве. Да, о чем я? Ах, о Жанетте. Может быть, и он был не прав — возможно, проблема была в том, что он слишком заботился о ней, — она остановилась, я ждала, насторожив уши. — Да, — вспомнила леди Бартон, — он глаз с нее не спускал, он все время был рядом с ней. Жене нужно немножко времени и для себя — заботиться о каждой мелочи хорошо во время помолвки, но после замужества вполне достаточно умеренной любви. Но Леонидас никогда не знал меры, он мог делать такие из ряда вон выходящие вещи, как... — она резко оборвала фразу. — Ну, тебе это известно, дорогая. Как малышка Флора? Когда я видела ее в последний раз, она была точной копией бабушки — ничего удивительного, что Леонидас думает только о ней, такой прелестной малышке. Но ваша Роза — просто поразительно, если учесть, что один из вас... — она светло улыбнулась. — Впрочем, твоей красоты хватит на двоих.

— Лео был бы красивым мужчиной, если бы не был горбатым, — твердо сказала я.

— Но он ведь такой, дорогая? Горбатый, я имею в виду.

Я глубоко вздохнула.

— Леди Квинхэм сказала однажды, что если бы, у Лео не было горба, он был бы похож на актера — мистера Фобеса Робертсона.

Леди Бартон недоверчиво развела пухлыми, одетыми в перчатки руками.

— Но мистер Робертсон — такой красивый мужчина! Я припоминаю, что видела его в роли Юлия Цезаря, его профиль... — она запнулась и удивленно повысила голос. — Знаешь, она права. Эти благородные густые брови и мощная челюсть... Нос Леонидаса, чуть побольше, — сильнее, я бы сказала, но эти пронзительные серые глаза... Да, я представляю его в тоге и лавровом венке — я просто должна рассказать это Джорджу, как только увижусь с ним! Какая умница Аннабел — заметила сходство. Джордж говорил мне, что она развозит раненых по госпиталям — такая смелая молодая женщина, не сидит дома. Конечно, у тебя все по-другому, дорогая. Да, который час? Мне пора лететь! — она обдала нас с Розой запахом фиалок. — Какой прелестный ребенок — не волнуйся, в следующий раз будет мальчик. Понятно, что ты гораздо благоразумнее нашей бедной дорогой Жанетты, но разве молодые мужчины смотрят на это? Они просто влюбляются! До свиданья, дорогая, до двадцать первого.

Вскоре вниз спустилась Флора. Глядя на ее голубые глаза и светлые локоны, я вспомнила французскую графиню, первую жену Лео. Я видела ее только однажды, но никогда не забывала ее. Он тоже ее помнил, я знала это — потому что любил ее.