Сеть паладинов

Глава 10

Высокий человек с густой седеющей бородой, по опрятному, зажиточному, но не роскошному виду — купец, пробирался решительным шагом в лабиринте узких улочек, между стамбульским безистаном — базаром и стеной, тянущейся вдоль берега бухты.

На нём был долиман из полосатого сатина, спускающийся ему до щиколоток и подтянутый на поясе нешироким кожаным ремнём, украшенным серебряной пряжкой. На ногах — мягкие туфли из жёлтой кожи. Голову покрывал колпак из красного велюра, обмотанный белым тюрбаном.

Он спешил, при каждом шаге опираясь на крепкий суковатый посох с тяжёлой рукоятью, расталкивая толпу, клубящуюся у бесчисленных лавчонок. Дома и всевозможные домишки из дерева, прутьев, грубой мешковины, камня и глины сплетались в улочки, тесные проходы между домами, где верхние этажи угрожающе нависали над нижними. Картину довершала какофония безистана: громыхали колёса телег, постукивали ослиные копыта, босые ноги торговцев и носильщиков с блюдами лепёшек на головах шлёпали по грязи и лужам, вопили зазывалы...

У этого человека было множество имён. Тайные европейские друзья звали его Протей. Он был раздосадован и зло отталкивал посохом нищих с протянутой рукой и молящим взглядом, кошек, облезлых худых собак и чумазых детей, копошащихся под ногами.

Да. Паладины хорошо заплатили, думая, что наняли его. Они не догадываются, что сама идея принадлежит ему. Они вообще не знают, что он существует! И те огромные средства, которые они согласились дать, теперь тоже принадлежат ему. Они придумали легенду про паладинов, неких Сидов или Роландов[73], и воображают, что кто-то, о ком они даже не ведают, выполняет их высокое решение! Глупцы!

И всё же кое в чём они правы. Нападения, провокации — только половина дела. Это хороший повод, но не причина, чтобы начать войну, если её хотят. А если не хотят? Нужно нечто более существенное, такое, отчего отношения Венеции и Турции испортятся окончательно и непоправимо. И теперь, при новом султане, когда Синан и Мигала потеряли свои посты, надо начинать всё сначала с новыми визирями, с новыми адмиралами.

Протей выбрался на берег бухты, под стену, но и здесь бесконечный базар не кончался, вдоль стены тянулись лавочки торговцев и продавцов рыбы и фруктов. Через рыбные ворота были видны на воде десятки лодок, каиков, галер и кораблей со всего света. Воистину, эта бухта была рогом изобилия. На том берегу торчала «итальянским карандашом» генуэзская башня Галаты[74], а вокруг стройные минареты поднимались ввысь. На каждом из них, как кружевные воротники, — балкончики, с которых муэдзины созывают правоверных на молитву. И над всем этим бурлением на холме возвышалась величественная Сулеймание.

Он спешил на встречу с осведомителем. Они всегда виделись здесь, в уличном лабиринте на окраине базара, в одном из грязноватых караван-сараев, переполненных людьми. Он избегал назначать свидания в Галате, где лавки содержались европейскими, армянскими и еврейскими купцами, где день и ночь рекой лилось вино и пьянствовали в тавернах моряки.

Протей ходил на встречи с осведомителем один, переодевшись в платье купца, одного из десятков и сотен тысяч в Стамбуле, столицы мира и главного его базара. Он вошёл в переполненный людьми караван-сарай. Осведомитель уже ждал его. Заметил. Улыбается и почтительно кланяется.

Они уселись на подушках перед грязным низким столиком. Купец (для осведомителя он — просто «купец») распорядился накрыть скатерть — круглую, коричневого сафьяна, и подать салфетку — длинный кусок ткани голубоватого цвета, скрученный в рулон, — которой утирают руки и губы.

Их встречи проходят по заведённому порядку. Купец угощает осведомителя ужином.

— Бисмилля. Во имя Аллаха, — говорит он, сложив ладони под подбородком.

— Бисмилля. Во имя Аллаха, — повторяет шёпотом осведомитель.

Купец разрывает на части куски мяса и бросает их в блюдо с рисом. Вытирает руки салфеткой и наблюдает, как его собеседник набрасывается на плов.

Это лучший его осведомитель. Человек незначительный, он вертится среди торговцев и моряков, младших офицеров и прислуги. Он свободно владеет всеми языками этого города — всемирного убежища для беглецов и ренегатов: он — свой и в греческой колонии в Фенере, и среди жителей Балата[75]. Зовут его Али Торгай. Зарабатывает на жизнь пересказом сплетен. Он снабжает всякими слухами — об урожаях хлеба в Египте и голоде в Румелии, о закупке парусины для галер в Трансильвании, об убийствах и интригах в гареме султана. Сведения его точны, как расчёты архитектора Синана[76], потому что он получает их прямо от тех, кто оказывается свидетелем или исполнителем всего происходящего, а потому знает всё наверняка. Впрочем, его слова всегда надо проверять. Таков неписаный закон. Иногда его сплетни — лишь правильная наводка, след, по которому можно идти всё смелее и быстрее, пока не выйдешь на что-нибудь значительное. Купец взял бы его в свои помощники, но Али ненадёжен. Работает только на себя.

Али насыщается, ладонями загребая с блюда дымящийся плов. Ест всегда с жадностью. Как голодный пёс, вгрызается в мясо. Руки его, губы и подбородок становятся жирными и рыжими от шафрана. Потом он вытирает их своим халатом. Купец за это прозвал его Нечистоплотный Али. Наевшись, он берёт со столика кувшин с водой и пьёт большими шумными глотками. Купец достаёт из долимана деревянную ложку и неторопливо принимается за плов. Пока он ест, Али угощает его потрясающей историей. У него широкое, слишком широкое лицо, а губы растягиваются при улыбке шире, чем скулы.

— Откуда знаешь? — задаёт вопрос купец.

Обычно спрашивать бесполезно. Али будет закатывать глаза да посмеиваться в жидкую бородку. Но на этот раз сказал, обмолвился. Уж больно чудна история. Потому что купец никак, — ни усмешкой, ни поднятием бровей — не выказал своего удивления. А сплетня такова, что за неё можно кое-кого задушить или с кое-кого содрать кожу. Чего только не случается под благословенным небом Пророка! То принцев лелеют. То душат их гроздьями. То теряют по дороге в Стамбул. Чудеса!

— Так откуда знаешь эту историю?

— От греческого купца, господин. Он брат того, кто помогал, а тот никогда сюда не приплывёт... По собственной воле.

Купцу нравится, что осведомитель всегда величает его господином и, возможно, даже не знает его имени. Во всяком случае никогда не подаёт виду. Да и какое из имён он может знать?..

— Они могут ещё кому-нибудь сказать!

— Нет, господин. Это невозможно. Их каравелла на следующий день во время бури сорвалась с якорей. Они разбились о скалы у Смирны. Все утонули. Я сам видел, как вытаскивали из моря тела.

— Воистину, чудны дела шайтана!

Купец достал из потайного кармана в долимане тугой мешочек с монетами и протянул Али.

— О, господин! Пусть Аллах продлит твою жизнь, сократив мою! — вскрикнул тот и взял деньги. — За что?

— Мне понравился твой рассказ. Только никому не говори больше. Жалко султаншу...

— Жалко... — Торгай гадко осклабился. Он не понимал, что такое жалость. Это всего лишь забавная сплетня и более ничего. Он рассказал её, чтобы позабавить господина. Пусть он первый посмеётся. Однако, кланяясь и удивляясь такой немыслимой награде, поклялся:

— Никому, никогда! Конечно, жалко.

— Хамдила. Хвала Аллаху! — произносит купец.

После этого он моет руки, и собеседники встают.

Обычно после этого они расстаются. Но не теперь. Купец задумчиво поглядел на темнеющее небо. Ему не хотелось расставаться с Али, и он повёл его в туманную от дыма кофейню неподалёку от мечети Рустема и египетского рынка. Они нашли два места на широкой тахте и долгий вечер курили трубки, изредка обмениваясь ленивыми фразами.

Купец, прикрыв глаза, размышлял, что ему делать с Али Торгаем. Хоть осведомитель работает на него несколько лет и мог бы и дальше поставлять сведения, но купец — не единственный, с кем Али делится своей информацией. Протей всегда оказывается только первым. Он был уверен, что Али и сейчас сообщил историю ему первому. Это такая маленькая привилегия дорогому клиенту. Но пройдёт некоторое время, и он всё расскажет, тоже за деньги, другим. Теперь, получив такой куш от купца, — непременно. Не сразу. Возможно, через месяц, два, три. Сразу говорить поостережётся. Но скажет. Когда решит, что дал своему клиенту достаточно времени, чтобы воспользоваться купленными новостями. Ну а если тот не воспользовался, то Али не виноват. Он всегда может отговориться, как делал это не раз, что слух уже сам по себе бродит по Стамбулу и о нём кричит каждый мальчишка на базаре. Это его коммерция, осведомителя Али, — торговля новостями в полном интриг Стамбуле. А этого нельзя допустить.

Купец не знал, сколько ему времени понадобится — три месяца или год.

Надо было проверить и подготовиться: новость такова, что её не должен знать никто, кроме него. Бесполезно надеяться подкупить Али — он видел, с какой жадностью осведомитель схватил кошелёк с деньгами и спрятал под халатом. Бесполезно просить. Он всё равно расскажет.

— О да, господин. Этого никто никогда не узнает. О да, господин. Я уже забыл. Только для вас. Будьте уверены, я словно амфору с ароматической мазью передал вам. Храните, сколько хотите. Это словно розовое масло.

Жаль терять такого осведомителя, и Протей всё мысленно взвешивал, слушая болтовню Али вполуха, сохранить ли новость, ценней которой, конечно, если она правдива, он не найдёт или...

Они покинули кофейню уже поздно, когда село солнце. Надо было спешить разойтись, чтобы не попасться в лапы колу — ночной страже.

— Аллахай исмарладык! — попрощался Али.

— Тюле, гюле, — попрощался купец. — Не забудь попридержать свой язык!

Осведомитель двинулся по берегу бухты вдоль стены. Купец последовал за ним и вскоре нагнал почти у самой воды неподалёку от Рыбных ворот. Выглянула луна, серебря воду Халича и освещая тёмные силуэты башен и минаретов. Он окликнул Али.

— Это вы, мой господин? — осведомитель удивлённо остановился, ибо за многие их встречи такого никогда не случалось, В растерянности Али вглядывался в темноту. Купец приблизился.

Удар был точно выверенный, быстрый и сильный — концом рукояти посоха в висок. Али Торгай, вскрикнув, замертво повалился на землю. Купец, с множеством имён и которого европейские сообщники звали Протей, быстро пошёл прочь.