Сеть паладинов

Глава 33

Фуста, которая перевезла Джироламо, быстро пересекла Венецианский залив с северо-запада на юго-восток, и уже через пять дней тот ступал на пристань далматского городка Сибенико. Оживлённый городок, насчитывавший около шести тысяч человек, растянулся у подножия горы, на вершине которой стоял внушительный замок, от которого город в два ряда до самого моря обнимали высокие стены с фортами. Город был защищён хорошо и с моря — попасть в гавань на корабле можно только по широкому каналу среди множества островков. Канал также защищали большие, хорошо вооружённые форты.

Ступив на берег, Джироламо нырнул под арку небольших ворот и сразу же направился на главную площадь к собору. Собор был прекрасен, особенно его фриз, украшенный великолепно вылепленными фигурками в виде человеческих голов. Их было 74. Джироламо, искренне любуясь работой скульптора, несколько раз обошёл фриз, время от времени касаясь руками этих восхитительных голов, представляющих людей разных стран, разного возраста и пола…

Утренняя служба уже кончилась, разнообразный люд толпился на площади, рыночная сутолока была в самом разгаре. Когда Джироламо в очередной раз остановился перед скульптурами, за его спиной возникла высокая тень.

— Я вижу, синьор млетак восхищается работой художника, — пробасил по-итальянски голос. — Это работа мастера. Юрай Далматинец сделал её.

Джироламо обернулся. Перед ним стоял крупный черноволосый бородач средних лет, одетый на местный манер, смесь из одежды венецианской и славянской. Джироламо ответил ему по-гречески:

— Отец Гавриил Север рекомендовал мне осмотреть этот собор.

Бородач кивнул и, больше не говоря ни слова, двинулся прочь, увлекая за собой Джироламо. Покинув площадь, он повёл венецианца по пыльным улочкам в юго-западную оконечность городка. Привёл к небольшому домишке с маленьким двориком.

— Меня зовут Йован, — представился далматинец, когда они ушли с улицы. Он пригласил Джироламо в комнату. — Вам следует переодеться по местной традиции, — сказал он, протягивая Джироламо платье. — Сейчас не стоит бросаться в глаза. Город наполнен солдатами, патрулями. После Клиссы здесь очень неспокойно.

— Мне нужно плыть на остров Лесину, — сказал Джироламо. — Я хотел бы сделать это как можно быстрее.

— Хорошо, — просто сказал далматинец. — На остров Хвар[135] мы отправимся завтра.

Джироламо попытался выяснить у Йована, известно ли тому что-либо о цели его приезда в Далмацию и сможет ли он хоть в какой-то степени рассчитывать на помощь далматинца. Оказывается, Йован не только был в курсе задания Джироламо, но и заранее подготовился к нему. Как выяснилось, парох отец Рафаил, приходский священник их православной общины, просил Йована помочь млетаку в его деле и не оставлять его. О своём парохе и о своей общине Йован упоминал с гордостью и уважением, говоря, что они сильны духом и крепки, в отличие, например, от задарцев, которых всё время притесняют местные католики и униаты.

Кроме того, оказалось, что Йован лично знал мальчика, которого разыскивал Джироламо. Он лично отвозил его в монастырь в Хваре. Вечером Джироламо спросил:

— Опиши мне мальчугана.

— Я его видел почти год назад, — предупредил Йован. — А дети, как ты знаешь, быстро меняются.

— Я это учту. И всё же какой он? Как выглядит? Как себя ведёт? Сообразительный или капризный? Болезненный или здоровый? Что ты в нём заприметил?

Йован задумался.

— На вид ему лет десять-одиннадцать. Он не толстый... даже, мне показалось, худоват. Лицо было в оспинах... свежих. Это бросалось в глаза. Знаешь, он очень смугл. Такая, знаешь, нездешняя смуглость. Он весь даже, я бы сказал, черноват. Чёрные как уголь волосы, большие чёрные, может быть, тёмно-тёмно-карие глаза... И на тёмном лице свежие красно-розовые рубцы и отметины.

— Ну а как он себя вёл? Общительный ли он? Вообще, как вы с ним общались? На каком языке?

Йован внимательно посмотрел на Джироламо.

— Мы общались на греческом, — сказал он наконец. Потом продолжал: — Он не был очень разговорчив.

— Ну а как он оказался у вас? Что о нём известно?

Йован рассказал, не скрывая и очень обстоятельно, то, что знал. Мальчика привёз к ним иудей-купец из Спалато, которому был знаком православный священник из Сибенико. Здесь, на венецианской территории, немного православных общин. Иудей даже заключил какое-то соглашение, передал деньги на содержание мальчика. По уговору община взяла на себя воспитание и обучение мальчика.

— Ну а купец как-то объяснил, что это за мальчик? Вряд ли он сказал, что мальчик — его сын?

Йован принялся вспоминать.

— Нет. Он сказал, что мальчик — сирота. Что воспитывался он в исламской вере. Но мать перед смертью заповедовала крестить его.

— Прости, Йован, — решился Джироламо. — Позволь задать тебе вопрос прямо. Почему его нужно было крестить не в римской вере? Почему иудей привёл его именно к вам, православным?

Йован распрямил плечи. В его словах, когда он отвечал, послышался холод и отчуждённость.

— Я скажу тебе. Купец привёл его к нам, так как мать мальчика заповедовала крестить его в нашей истинной православной вере. Он сказал, что она — гречанка.

— А как зовут мальчика?

— Кажется... Илья. Но мне показалось, что у него было другое, мусульманское имя. Позволь и мне задать тебе вопрос.

Джироламо кивнул.

— Зачем вам, венецианцам, понадобился мальчик? Зачем ты хочешь встретиться с ним?

— Значит, епископ Гавриил в письме вашему священнику не писал подробно, в чём ты должен мне помогать?

— Нет.

Джироламо ответил со всей возможной прямотой:

— Если это тот мальчик, которого... мы разыскиваем, то ему угрожает опасность. Смертельная опасность.

— Кто он?

— Я мог бы тебе не говорить, так как это не моя тайна, но скажу, чтобы ты доверял мне в той же степени, как я — тебе. Этот мальчик — сын знатной православной гречанки и одного очень высокопоставленного турецкого вельможи. Как он перебрался сюда, привёз ли его кто или выкрал — я, клянусь Евангелием, не знаю! Жива ли его мать и где она, мне тоже неизвестно. Но известно, что его могут разыскивать убийцы, подосланные либо отцом, либо ещё кем-то, кто заинтересован в его гибели. Мне поручено спасти мальчика.

— Значит, ты предполагаешь забрать его из монастыря?

— Да. Если увижу, что там ему небезопасно.

Йован помолчал.

— Ты знаешь, что наша община в Сибенико тоже взяла этого мальчика под свою опеку. Останется ли он теперь под её защитой?

— Возможно, — отвечал Джироламо. — По крайней мере до тех пор, пока он будет находиться в Далмации.

На рассвете они сели в барк и, выйдя в море, отправились на юг, где в архипелаге островов находился остров Хвар. На острове размещалась база морского флота венецианцев. Среди моряков было много далматинцев, католиков и православных. Поэтому и появилась там давно православная церковь Святой Параскевы. А потом основали и монастырь.

Маленький отряд Джироламо состоял из четырёх человек. Кроме Джироламо в него входили ещё Йован с двумя слугами.

Он радовался, что в качестве сопровождающего проводника и товарища к нему приставили Йована. Это был сдержанный человек с чувством большого достоинства. Некоторая холодность в обращении, которая присутствовала поначалу, так как он не совсем понимал суть своего задания и вообще недоверчиво относился к венецианцам, вскоре прошла, когда они сумели сблизиться. Джироламо понял, что православные не жили замкнутой общиной, но держали себя настороженно, готовые к подвохам и нападениям на религиозной почве. Поэтому он всячески выказывал, как советовал ему фра Паоло, своё крайнее уважение к ортодоксам, а также подчёркивал полное равенство между собой и Йованом, как подданными Венеции.

Йован, выполнявший поручение отца Рафаила — оказывать всяческое содействие молодому немногословному млетаку с благородной осанкой, — со своей стороны всё больше проникался к нему симпатией и интересом, особенно когда Джироламо высоко отозвался о епископе Гаврииле. Он сообщил, что Гавриил очень ценится в Венеции, в том числе и среди самых авторитетных венецианских католиков, а его ум, знания, мудрость не только в вопросах веры, но и в вопросах жизни и политики снискали ему восхищение всех венецианцев. Йован растаял.

Дородный рослый настоятель монастыря Святой Параскевы вышел к ним навстречу. Лицо его озарилось радостью при виде Йована. Далматинец, преклонив колени, поцеловал монаху руку, затем встал, и они дружески обнялись. Бросив изучающий взгляд на Джироламо, монах степенным поклоном ответил на его приветствие. Извинившись, Йован отвёл настоятеля в сторону. Он что-то принялся горячо говорить на своём звонком славянском наречии, напоминающем звон оружия. Из непонятного разговора Джироламо сумел уловить лишь немногие знакомые слова, несколько раз повторявшиеся — млетак и млецин, венецианец и Венеция. Наконец оба повернулись к Джироламо. Настоятель, внимательно и в высшей степени подозрительно всматриваясь в венецианца, заговорил по-итальянски.

— Я знаю, вы пришли за мальчиком.

— Да.

Настоятель помолчал выжидательно. Джироламо не мог понять, какие чувства боролись в монахе. Что-то тревожило и беспокоило его. Он вынул из дорожной сумки небольшой свиток с письмом и протянул его монаху. Калуджер развернул его и внимательно несколько раз прочёл. Это было рекомендательное письмо епископа Гавриила к иеромонаху монастыря Святой Параскевы Евстафию. Читая, монах несколько раз, словно соглашаясь, кивал головой. Потом поднял свои умные глаза на Джироламо, сверкая ими из-под кустистых бровей.

— Конечно, конечно, — пробормотал он растерянно. — Это очень толковый мальчик. Вы знакомы с содержанием письма?

Джироламо кивнул.

— Замысел отправить мальчика в школу для детей православных венецианцев хорош. Мы слышали об этой школе, как и о многом другом, что делает наш духовный отец в Венеции. Да... — на лице калуджера появилась ещё большая растерянность. — Но... — проговорил он и остановился.

Джироламо вскинул брови.

— Я не знаю, откуда и что вы знаете о мальчике. Но знаете ли вы, что наш монастырь, принимая мальчика, получил серьёзное денежное вспомоществование от одного купца и фактически взял его под свою опеку? — Джироламо кивнул. Калуджер продолжал: — Но дело не только в этом! Знаете ли вы, что мать мальчика хочет забрать его отсюда?

— Мать? Мать мальчика?! — воскликнули Джироламо и Йован одновременно. На этот раз настала их очередь растеряться.

— Да. — Настоятель пронзительно посмотрел на них. — Его мать! Она приезжала сюда некоторое время назад. За сыном. И хотела его забрать...

Однако Джироламо нетерпеливо перебил монаха. Было видно, что последняя новость взволновала его.

— Но откуда известно, что это мать? Она предъявила какие-то доказательства, какие-то документы...

— И самые веские, — сказал монах. — Мальчик её узнал!

— То есть вы хотите сказать, что она... эта женщина виделась с мальчиком?

— Именно. Она умоляла о встрече, клялась, что она его мать, но при этом ничем не могла или не хотела доказать это... Тогда я решил показать её мальчику. И он узнал её!

— И куда она уехала после этого? Почему она не забрала с собой сына?

— Это я не отдал его. Поймите, я был растерян. Я побоялся отдать им мальчика. Ведь я ничего не знаю о его матери. У неё не было ничего, никаких рекомендательных писем, ни от отца Рафаила, ни от господина Йована, ни от купца Мендереса, который оказал нам большую помощь...

Джироламо задумался.

— Вы сказали «им». Значит, женщина была не одна?

— С ней был какой-то венецианец, — настоятель поморщился.

— Венецианец?

— Так он представился, не уточняя.

— И его зовут...

— Я не помню, но он не был похож ни на патриция, ни на купца... Я бы сказал, что он более напоминал воина... я бы сказал, капитана военного корабля... Наёмника. Он очень горячился и торопился забрать мальчика.

— А что он делал подле этой женщины? Как вам показалось?

Настоятель принялся вспоминать.

— Не думаю, что они родственники или друзья. Не походил он и на слугу или помощника.

— Телохранитель?

— Возможно.

— Хм. И что же, почему они уехали без мальчика? Не объясняя причин?

Монах покачал головой.

— Мать Ильи ссылалась на купца Мендереса. И я попросил привезти либо рекомендательные письма от него, либо вернуться с ним и урегулировать все дела.

— И давно это было?

— Полтора месяца назад. Перед самым военным положением и захватом крепости.

— И как выглядела эта женщина?

Настоятель потупился, причмокнул языком и стал говорить нараспев, смотря в стену перед собой:

— Статная. У неё чёрные, очень чёрные волосы. Но она не смуглая, у неё белая кожа, и она кажется очень бледной. У неё большие, очень чёрные глаза. И в них можно все читать. Все чувства. Сначала они казались очень встревоженными, но когда она увидела сына, они засияли... от счастья. Это сияние было видно... — Монах потупился. Джироламо силился понять, что он не договаривает. Монах закончил, смутившись: — Она, эта женщина, красива... очень... земной красотой.

Позже настоятель распорядился доставить мальчика.

Когда его привели, Джироламо поднялся. Он таким и предполагал увидеть Османа, но с огромным любопытством разглядывал его. В мальчике не было ничего необычного. Он был обыкновенного роста для своих одиннадцати лет. Не толст. Скорее худ. Смугл, но скорее от солнца, чем по природе. Джироламо понравилось, что он увидел не изнеженного шахзаде, в мальчике уже оставалось очень мало ребяческого. Это был подросток, и почему-то не патрицианского, благородного вида, а из тех, что шныряют вокруг рынков и лавок на Риальто. Кроме того, несмотря на смирение, с каким он выслушал слова настоятеля и объяснения, зачем его привели, было видно, что Осман вполне самостоятелен в своей жизни.

Он о чём-то тихо и встревоженно спросил настоятеля, тот растерянно кивнул в сторону Джироламо, но мальчика это не успокоило.

Джироламо обратился к нему с дружеской улыбкой:

— Илья, ты пойдёшь со мной.

— Где моя мама? — тихо спросил мальчик. — Вы от мамы?

— Нет. Но мы поплывём за ней. В Спалато. Ты поможешь её найти.

Позже, когда они плыли на барке в сторону далматского берега, Джироламо спросил Илью:

— Скажи, что это был за мужчина, который сопровождал твою мать?

Илья покачал головой.

— Ты раньше никогда не видел его?

— Нет.

— А что мама говорила тебе? Рассказывала она, как здесь очутилась?

— Она сказала, что приехала из Стамбула за мной. А тот человек, что был с ней, спас её и привёз на корабле сюда.

— Спас? От чего?

Илья пожал плечами.

— Ну, она так сказала.