Сеть паладинов

Глава 35

В скромной каюте большого барка, стоящего у причала в Фузине и превращённого в небольшую плавучую лабораторию, на лавках сидели трое — сер Маркантонио Лунардо в приподнятом настроении, преподобный фра Паоло и великий Канцлер Республики Агостино Оттовион, только что прибывший на богато украшенной гондоле в несколько угнетённом состоянии духа. Едва ощутимая рябь на воде слегка покачивала барк.

Сер Маркантонио утром получил короткое письмо от Джироламо с сообщением о том, что задание его выполнено: он нашёл «турецких гостей», как он написал, — Комнину и её сына, — и он предполагает в ближайшее время, как только будет подходящее судно, отплыть из Спалато в направлении, условленном заранее. Таким образом, сер Маркантонио не сомневался, что самый трудный этап спасения беглецов уже позади. А значит, удалось окончательно сорвать план «Кизил элма»! Это наполнило Реформатора такой радостью, что, глядя на своих собеседников, он сиял.

Канцлер сидел слегка насупленный, всё ещё напоминая своим видом, что он до сих пор не забыл возмутительных подозрений, которые по поводу него кое-кто себе позволил.

Фра Паоло, казалось, не замечал никого вокруг и был увлечён стоявшим на столе большим стеклянным сосудом, наполненным водой, в котором плавали полдюжины маленьких рыбок. Каноник постукивал по стенкам сосуда, наблюдая за поведением его обитательниц.

В другом стеклянном сосуде, большом, пузатом, но с очень узким горлышком, накрытом деревянной дощечкой и с помощью хитроумной паутины верёвок закреплённом в висячем положении над столом, расселись по стенкам мухи и жуки. Ещё над столом висела большая клеть из нитей в мельчайшую клетку. И в ней летали и ползали бабочки, шмели, стрекозы. Всё это ихтиолого-энтомологическое хозяйство плескалось и жужжало, к любопытству и удовольствию преподобного и к недоумению нетерпеливо ерзавшего на лавке Канцлера.

— Ну же, досточтимый мессер Лунардо, — наконец проговорил Оттовион. — Вы в вашей записке сообщили, что распутали тайну заговора!

— Это было очень сложно, — проговорил Лунардо. — Поверьте мне, дорогой друг, я долго не мог разгадать эту загадку.

— Позвольте! Позвольте прервать вас, светлейшие синьоры! — неожиданно вмешался в беседу фра Паоло, наконец отвлёкшись от рыбок и жуков. — Давайте всё-таки не будем забывать, где мы находимся и для чего собрались. Поэтому я, прежде чем мы приступим к нашей беседе, должен просить вас подняться с лавок.

— Но зачем? — недоумённо проговорил Оттовион, поднимаясь.

— Потому что мы планируем сегодня utile dulci miscere,[137] — пояснил монах. — Не забывайте, что вы приглашены на эксперимент! А он у нас начинается прямо сейчас, пока мы ещё не пустились в плаванье. Поэтому, Ваше превосходительство, синьор Канцлер, и досточтимый мессер Реформатор, я прошу вас, любезные господа, подпрыгнуть!

— Подпрыгнуть?!

— Совершенно верно! Подпрыгнуть, и как можно выше! Встаньте на то место, которое у нас очерчено на полу. И постарайтесь не отклоняться по собственной воле от этого места! Ну, приготовились. Прыгаем одновременно! Раз-два-три — оп-ля!

Задрав подолы своих длинных одеяний и открыв до колен ноги в разноцветных чулках, трое зрелых, овеянных славой и величием мужей при выкрике «оп-ля!» дружно подпрыгнули и шумно стукнули башмаками по деревянному полу.

— Ещё! Мы должны зафиксировать, каково наше положение до начала движения судна, — выкрикнул каноник. — Раз-два-три — оп-ля!

Их встреча состоялась благодаря очередной хитроумной выдумке Реформатора. Он официально пригласил великого Канцлера в качестве почётного свидетеля и участника для постановки опыта, не так давно уже проведённого профессором Галилео на реке Брента в компании своих приятелей. Канцлер как лицо, в высшей степени ответственное и совершенно незаинтересованное, мог с позиции своего высокого общественного и государственного положения подтвердить объективные результаты эксперимента. Для чего и приехал. Другими участниками были: Реформатор университета сер Лунардо, профессор права фра Паоло, несколько магистров и бакалавров, а организатор — профессор математики Галилео из Пизы. В приглашении к Канцлеру, оформленном с полным соблюдением всех правил, Реформатор так и написал: «...Данные опыты на движение имеют большое значение для развития этого знания в нашем университете, а проводящий их профессор Галилео, хотя ещё и молод, но уже пользуется большой известностью как очень сведущий в математической науке человек».

У них было время на секретную беседу, пока организаторы эксперимента заканчивали подготовку. Снаружи вход в каюту охраняли Джанбаттиста Первый и Пьетро. Когда почётные участники опыта снова уселись на лавки, Лунардо с серьёзным видом продолжал:

— Итак, начнём с нашей слежки за сенатором Феро. Когда мы установили наблюдение за его домом, мы с самого начала были поражены тем, что все происходит так, словно мы зрители и перед нами разыгрывается какой-то спектакль. Смысл этой комедии мы никак не могли разгадать.

Почему Феро почти демонстративно с такой регулярностью отправляется на лодке на переговоры с теми, кто никак не были балканскими монахами? Он не мог не знать этого! Эти мнимые монахи были каталонцами! Почему Феро составлял письменные отчёты, которых никто не видел? Кому он их отдавал? Предполагается, что он передавал их руководителю Совета Десяти Томазо Гарцони. Что делал или делает с ними Гарцони? Ответа у нас нет.

Как вы знаете, нам удалось установить, что Феро предположительно вёл переговоры с представителями антиосманской коалиции, и речь там шла о плане совместных военных действий против османской империи.

Наконец встречи с мнимыми монахами неожиданно прекратились. И Феро перестал куда-либо по ночам выезжать. Но спустя некоторое время он направился на свою последнюю прогулку, с которой не вернулся. При этом его исчезновение ровным счётом никого не встревожило — ни Сенат, ни Совет Десяти, ни инквизиторов. Таковы обстоятельства дела.

Как вы знаете, мы продолжали наши наблюдения, пытаясь разобраться. К счастью для нас, а точнее, по необходимости, так как не заметить этого было невозможно, перед нашими глазами разыгрывался ещё один спектакль. На этот раз с сыном сенатора синьором Филиппо Феро. Он, так же как и его отец, выбирался по ночам из дома. При этом он покидал дом после ухода своего отца и возвращался незадолго до его возвращения. То есть для своих вылазок он располагал более ограниченным промежутком времени.

Нас, конечно, заинтересовало, куда же выбирался этот Филиппо, тем более что мы установили — он имел контракты с двумя куртизанками, был не чужд посещать салон для азартных игр и вообще вёл весьма легкомысленный образ жизни, свойственный, к сожалению, многим представителям нынешней патрицианской молодёжи. Поэтому мы повели наблюдения и за этим молодым человеком.

И вот что мы узнали. Молодой человек посещал некоего сансери, ростовщика, у которого одолжил большую сумму денег, что тоже весьма прискорбно и весьма обычно в наши дни. Но это не так важно. Важно то, что этот ростовщик оказался по совместительству ещё и сенсале, брокером, ведущим дела некоторых восточных, в том числе турецких, купцов. Таким образом, у нас возникло справедливое подозрение, уж не связан ли этот маклер-брокер с турецкими шпионами, которые через Филиппо, возможно, выведывали сведения о переговорах сенатора Феро.

Кроме того, настораживал ещё один факт: Филиппо покидал дом сенатора всегда одним и тем же путём — через окно комнаты, которую мы справедливо считали кабинетом его отца. Спрашивается, каким образом он это делал? Вряд ли отец оставлял открытым свой кабинет! А если запирал, то, значит, у Филиппо был ключ от него. Следовательно, он вполне мог иметь ключ и к секретному ларцу своего отца сенатора! А значит, с учётом всего уже перечисленного, повеса вполне мог передать отцовские секреты своему ростовщику, а тот, в свою очередь, переправлять их туркам!

Таким образом, мы сначала пришли к следующим предположениям. Первое. Скорее всего, сенатор Феро вёл секретные переговоры с представителями императора Рудольфа или Папы римского о совместных действиях против османов. Второе. Османы — эти якобы турецкие купцы — сумели найти щёлочку в дверях, за которыми шли переговоры, и через сенаторского сына Филиппо оказались в курсе этих переговоров.

Таковы были наши предположения в результате наблюдений за сенатором и его сыном.

Позвольте также напомнить вам, что наши наблюдения начались из-за опасений ряда самых высокопоставленных магистратов нашей Республики в том, что против Венеции плетётся некий заговор с целью втянуть её в разразившуюся на континенте войну. Эти опасения имели справедливые основания, так как налицо были факты, указывающие, что в Венецианской Далмации затевается какая-то военная авантюра и, скорее всего, против османов.

Мы пришли к выводам, что: а) либо венецианское правительство в лице сенатора Феро и советника Гарцони ведёт тайные переговоры о вступлении Республики в войну против турок на стороне лиги христианских государств вопреки объявленному нами нейтралитету; б) либо переговоры ведутся вопреки настроению нашего правительства группой каких-то высокопоставленных магистратов, то есть заговорщиками.

При этом учтите, что турки через Филиппо знают об этих переговорах. То есть ситуация вырисовывалась очень серьёзная.

Обратите также внимание, что мы ещё тогда не понимали сути дела, а именно — в чём заключались переговоры и какие планы обсуждались.

Согласны с моими выводами и утверждениями?

— Да, — ответили хором фра Паоло и великий Канцлер.

— Но всё это гораздо сложнее!

— ?!

— Всё гораздо сложнее, — повторил Лунардо. — Но позвольте сначала опять вернуться к некоторым обстоятельствам, которые вам известны. Во-первых, если вы помните, некие деятели — один из них монах Чиприано ди Лука, изгнанный из Венеции, а также некий кавалер Франческо Бертуччи, урождённый далматинец, — ведут многолетние переговоры в Риме и Праге от имени врагов Венеции сеньских ускоков о военной операции в Далмации, в частности о захвате турецкой крепости Клисса. Переговоры затянулись, Риму, судя по всему, не нравился Бертуччи, который хотел возглавить далматскую операцию и получить большие права на управление. Праге не нравилось направление удара, так как эта крепость стоит вдали от Венгрии, где находится сейчас основной театр военных действий с турками. При этом, как нам известно, венецианское правительство не только давно в курсе этих переговоров, но и активно пыталось помешать им, так как нападение на турецкую крепость, находящуюся буквально в паре миль от венецианского Спалато, тем более нападение, совершенное ускоками, может угрожать в первую очередь именно Венеции. Мы знаем, что Совет Десяти приговорил Чиприано ди Лука к смерти и распорядился поймать кавалера Бертуччи, и у меня нет сомнений, что он приведёт своё решение к успешному исполнению.

Однако вы помните, обнаружилось, что помимо этих двух весьма известных персонажей, кто-то ещё одновременно с ними вёл подготовку к нападению на ту же крепость. При этом информация об этой подготовке странным образом не принималась во внимание нашим правительством. Помните историю с доктором богословия Матео Альберти, приплывшим из Далмации с доносом на своего родного брата, авантюриста Джованни Альберти? Его донос и его объяснения Совет Десяти, а точнее некие конкретные его члены, объявили вздором и не желали рассматривать! Да ещё кто-то едва не убил богослова, когда он покинул Дворец дожей! А ведь спустя буквально месяц выяснилось, что он был совершенно прав, и его брат Джованни Альберти действительно оказался главным руководителем захвата турецкой крепости!

Кроме того, ещё ранее некоторые свидетели, знавшие о предстоящем захвате крепости, вообще были тайно устранены — я имею в виду, например, смерть албанского капитана Капуциди, которого тайно казнили во Дворце дожей!

Таким образом, все указывало на какую-то зловещую интригу вокруг крепости Клисса, но пока нам не удавалось найти объяснений, ведётся ли эта интрига правительством или заговорщиками, действующими вопреки воле правительства.

И чем более мы силились найти разгадку, тем больше нам хотелось получить хотя бы часть документа, который, как мы предполагали, готовил сенатор Феро. После исчезновения сенатора мы стали ещё внимательнее наблюдать за его сыном, у нас были сильнейшие подозрения, что он может обладать копией отцовского документа. Вы знаете, что кто-то пытался продать этот документ на брольо, — Лунардо сделал паузу и переглянулся с фра Паоло, который был в курсе всех событий, а не только того короткого пересказа, со многими намеренными упущениями, который Лунардо излагал Канцлеру. — За этим последовало немедленное решение Совета Десяти арестовать Филиппо Феро. Филиппо, вы знаете, бежал от сбиров, кем-то предупреждённый, но был убит в одной из гостиниц Венеции.

В этом месте рассказа Лунардо пришлось сделать вынужденную паузу, так как Оттовион вдруг отчаянно затряс большой головой и запыхтел, видимо, совершенно замороченный интригой.

— Но как? — воскликнул он. — Как этот Филиппо мог сделать или раздобыть копию, если даже оригинала сенаторского документа никто не видел? Откуда известно, что вообще есть какой-то документ?

Лунардо, снова переглянувшись с фра Паоло, весело рассмеялся.

— Об этом у нас сейчас и пойдёт речь, дорогой Канцлер. При этом, смею вас уверить, это не просто мои предположения, а факты, проверенные на деле. Во-первых, точно известно, что копий документа существует не меньше трёх. Два экземпляра сделал сам сенатор Феро. Мы имеем... э... доказательства этого. Третья копия снималась с оригинала сенатора.

— Где же они все?

— Первый экземпляр находится у того, кому Феро передавал его во Дворце дожей, то есть у человека, который был в курсе его работы.

— Советник Гарцони?

— Предположительно. Второй сенатор оставлял для себя, который в конечном итоге оказался у Филиппо. А третий экземпляр достался разведчикам султана.

— Османам?

— Совершенно точно. Получилось это так: Филиппо, когда его отец уходил на ночные переговоры, забирал часть составляемого им документа из потайного ларца, относил в некий дом своему маклеру-брокеру, куда в ту же ночь являлись турки и снимали для себя копию с документа. Потом Филиппо спешил домой, чтобы успеть положить его на место до возвращения отца.

— А где сейчас второй экземпляр?

— У меня.

— У вас?! Но каким образом?..

— В тот вечер, когда сенатор Феро внезапно исчез, Филиппо оказался обладателем копии готового документа целиком и сообразил перепрятать его до прихода сбиров, которые, как мы знаем, собрали все бумаги сенатора, опечатали и унесли во дворец. Мне же совершенно случайно удалось заполучить эту копию сенаторского документа. — Лунардо перевёл дух, прося Канцлера взглядом не выспрашивать подробности, которые он не намеревался сообщать.

Канцлер взволнованно ждал продолжения. Наконец спросил:

— Он у вас с собой?

— Да, — Лунардо кивнул.

— Я могу ознакомиться с ним?

Лунардо вынул из кожаной сумки, лежавшей у него на коленях, листы и протянул Канцлеру.

— Но прошу вас никому не говорить об этом, — предупредил Лунардо, и пока Канцлер нервно просматривал документ, продолжал: — Так вот, дорогой мессер Канцлер. Именно когда мы знаем содержание этого документа, который так тщательно и долго готовил сенатор Феро, мы пришли к удивительным выводам, опрокинувшим все наши предыдущие предположения. А именно: все действия Феро — его переговоры, составление документа и так далее — хитроумная стратегема, то есть военная хитрость, а ещё точнее — провокация!

— Чья? — воскликнул Оттовион.

— Не торопитесь! Начнём с документа — это план военной операции против османов, который я после внимательного изучения считаю на девять десятых фальшивкой.

— Почему? — Канцлер всё ещё нерешительно перебирал листы, а после слов Реформатора положил их на лавку.

— Потому что — прочитав, вы убедитесь в этом сами — большая часть изложенного в плане на самом деле не нашла воплощения. Но есть несколько событий, которые произойти могут, или могли бы, или произошли. Поэтому сразу возникает справедливый вопрос, кем и для чего этот план составлен? Если это провокация, то, разумеется, она, скорее всего, нужна, чтобы обмануть кого-то, создать иллюзию заговора. В том направлении, которое мы предполагали сначала, картина вырисовывалась следующая: заговорщики, желающие втянуть Венецию в войну на стороне габсбургско-папской коалиции, стряпают провокационный документ, который подбрасывают туркам, чтобы заставить их поверить, будто Венеция уже тайно вступила в союз против османов и готова начать войну.

— Но разве это не так? Разве захват Клиссы не говорил об этом?

— Именно! Вы совершенно правы, досточтимый Канцлер! Захват Клиссы — как раз и является одним из запланированных настоящих событий, которые должны убедить османов в том, что весь план является правдой! Сейчас уже известно, что турецкие визири и военачальники получили текст этого провокационного плана. Словно в подтверждение истинности этой фальшивки, происходит захват крепости Клисса совместно ускоками и венецианцами — жителями Спалато! И, разумеется, османы должны были нанести опережающий удар по Венеции, пока остальная часть плана не приведена в исполнение! Казалось, только поднеси спичку — и вспыхнет война! Этого и добивались провокаторы!

Но вдруг в Совет Десяти поступает донос Матео Альберти, из которого благодаря вам и нашему другу фра Паоло правительству стало известно о готовящемся захвате турецкой крепости. Советник Гарцони, когда члены Совета попросили его доложить, какие меры он предпринимает для предупреждения этой провокации, объявляет, что предупредил турок о готовящемся нападении на крепость! Помните это очень важное заявление?! А что делают турки?.. Турки, как известно, несмотря на грозящую опасность, отнеслись к содержанию крайне легкомысленно! Более того, санджак-бег Клиссы Мустафа Пияле-паша буквально накануне нападения на крепость покинул её с большой частью войска. Для чего?

И вот тут я задумался, а хотели ли турки помешать захвату крепости? Если бы они усилили её защиту, увеличили гарнизон, ускоки бы отказались от нападения. Почему турки были так беспечны? Почему турецкий шпион, получая по частям секретный план, не переправлял его в Константинополь? Особенно ту часть, где освещалась операция захвата крепости? И снова сомнения: а действительно ли турки были потрясены её захватом и венецианским вероломством?

Потом всплыла в памяти странная, самая первая история с провокациями на море. Помните? С этими паломниками, перебитыми якобы головорезами с венецианской галеры, а мы обвиняли в этом мальтийцев и тосканцев. Помните, сколько было странного в той истории? Нападавшие корабли были турецкими, они, совершенно не таясь, плыли в турецких водах и также без труда исчезли в турецких водах. Говорили, что они скрылись на Кандии. Но не проще ли было им спрятаться на Родосе? А кому принадлежит Родос с тех пор, как его отняли у рыцарей Святого Иоанна?! Он является турецкой базой!

Вот я и подумал: а ведь в Турции, и для нас это не секрет, есть группа сановников, которая хочет развязать войну с Венецией. И не на руку ли ей, этой группе, подобное развитие событий? На руку!

И теперь я, возвращаясь к Феро, вспомнил множество странностей в поведении его самого и сына. Та комедия, которая разыгрывалась почти открыто для чьих-то глаз, его беспечность в обращении с документом и его сохранностью. Неужели он не догадывался, что сын каждую третью ночь пробирается в его кабинет, лазает через окно, крадёт из его ларца секретнейший документ? Единственное здравое объяснение возможно лишь при одном допущении: Феро, без сомнения, знал, что делает. Он знал, что план готовится для османов. И сын его был с ним заодно. И в его задачу входило передать османам план и обеспечить его копирование. Но почему они это делали? Предательство?.. Предположим, из-за денег. Мы выяснили, что семья сенатора в самом деле стеснена в средствах, и Филиппо фактически продал план ростовщику, связавшему его с турками, за большую сумму. Однако позже нам удалось установить, что все деньги, полученные от ростовщика, за исключением некоторой небольшой части, были пожертвованы им монастырю Святых Джованни и Паоло! Как это возможно? Я нахожу пока только одно объяснение: отец и сын действовали совместно по плану, подготовленному, как они считали, венецианским правительством; Филиппо тоже агент правительства — он не предатель, не мот и не заговорщик. Как и сенатор. За что и были убиты.

— Кем? Турками?

— Убиты заговорщиками, — сказал Лунардо.

— Ничего не понимаю! — снова воскликнул Канцлер. — Откуда же взялись заговорщики, если вы говорите, что сенатор и его сын работали на правительство против османских шпионов? И кстати, как же они могли работать на правительство — ведь тогда получается, что они по указанию правительства пытались убедить османов в том, что Венеция готовится против них к войне!

— Именно так! — сказал Лунардо с убеждением. — Когда вы сами ознакомитесь с планом, вы увидите всю его абсурдность. В нём расписаны такие детали и позиции, которые османские агенты, сидящие в Венеции, легко могли бы проверить, что в действительности Венеция не готовится к войне с ними. Вы правильно подметили запутанность этой ситуации! Суть в том, что мы столкнулись здесь с тройной игрой разведок. И цена игры одна — втянуть нашу Светлейшую Республику в войну!

Первая игра. Агенты императора или Папы, безусловно, участвовали в составлении этого плана и переговоров. Мнимые монахи, я думаю, были как раз агентами антитурецкой коалиции и снабжали провокационными документами венецианцев через Феро. Они действовали намеренно, почти не таясь, чтобы привлечь к себе внимание турок и, таким образом, скомпрометировать Венецию. Им это удалось.

Вторая игра. Наше правительство, предположительно, раскусило этот план и пыталось тайно, через сенатора и его сына, снабдить турок сведениями, чтобы предупредить османов о готовящихся против них акциях.

— Погодите! — перебил Оттовион. — Почему же это туркам не помогло?

— Потому что есть третья игра! Турки, которые, как мы думали первоначально, были жертвой готовящейся провокации и перехватили документ, подсунутый им агентами кайзера, коварно задумали сами воспользоваться этой ситуацией в своих интересах. А именно, позволили событиям развиваться в соответствии с планом, то есть дали захватить крепость, допустив ещё кое-что. Затем, сделав вид, что безоговорочно верят секретному плану, и обвинив перепуганное венецианское правительство в сговоре с императором и папой, попытались втянуть Республику в войну на своей стороне!

Оттовион издал горлом шумный, почти неприличный звук.

— Чтобы Республика воевала на стороне неверных?! — проговорил он.

— Да. Именно так, досточтимый и сиятельный мессер Канцлер! Эта цель только на первый взгляд кажется невероятной! Но ничего невероятного, если мы присмотримся более внимательно к ситуации, нет. Ведь о предательстве Венецией христианских интересов говорится давно. Политикой нашего нейтралитета раздражены Габсбурги и Папа. Габсбурги — наш враг, не меньший, чем османы. Испания — наш исторический враг, который только обрадуется нашему предательству. И поверить в окончательное предательство Венеции нетрудно. Вы помните, что подобные попытки втянуть Венецию в войну уже делались. Когда боснийский паша Хасан призывал нашего генерального проведитора в Далмации устроить совместную военную операцию против ускоков на габсбургской территории, тогда венецианское правительство испугалось и уклонилось от приглашения. То же самое и крепость Пальманова, в строительстве которой волей провидения участвовал и ваш покорный слуга. Габсбурги рассматривают её прямо как подготовку к войне против них.

Турки очень рассчитывали на провокацию с Клиссой и поэтому изображали, что интрига вокруг неё их нисколько не заботит. Они рассчитывали, что нападение на крепость венецианских подданных так напугает наше правительство, что заставит его всячески помогать туркам и втянет нас в прямое столкновение не только с ускоками, но и с войсками императора.

И это, вы знаете, туркам почти удалось! Наше правительство так напугалось, что не только помогает туркам припасами, а также преследуя бывших захватчиков крепости, но и устроило полную блокаду крепости, что исключает всякую помощь засевшим в ней ускокам и венецианцам со стороны Папы, неаполитанцев и кайзера! Единственное, чего не удалось туркам, это столкнуть наши и императорские войска друг с другом. Но мы были на грани войны! И она бы разразилась, если бы наше правительство не подчинилось ультиматуму императора Рудольфа. Таким образом, Венецию втянуть на сторону османов не получилось, как не удалось сделать её союзником императора и Папы. Таким образом, в войне разведок — ничья.

Вот тут-то и появляется некая четвёртая сила. Заговорщики. Которые каким-то образом с самого начала были осведомлены о тройной интриге. Возможно, сами и задумали её.

— Кто они? Венецианцы?

— Возможно. Нам известно только вымышленное имя одного из них — Митридат.

— Митридат... На чьей же они стороне?

— Первоначально, возможно, на имперской. Позвольте мне обратить ваше внимание на такой факт: все, кто участвовал в этой провокации, — уничтожены. Убиты, я в этом уверен, сенатор Феро и его сын Филиппо, убит маклер, связной между Филиппо и турками. Мы получили также известие, что в Рагузе был ликвидирован турецкий агент, вывезший из Венеции документ сенатора. Кем?.. Возможно, заговорщиками, испугавшимися разоблачения и заметающими следы. Или это месть? Или наказание за что-то?

Я думаю, они устранили сенатора и его сына, когда поняли, что заговор стал поворачиваться не в ту сторону, куда они предполагали. То есть когда стали подозревать, что турки сумеют воспользоваться интригой в своих интересах. Маклер был убит как опасный свидетель, способный опознать коварного Митридата. Наконец, агент османов предан смерти в Рагузе самым вызывающим образом: среди бела дня в него всадили стеклянный кинжал, как казнят у нас на Мурано. Я думаю, чтобы подстегнуть сомневающихся визирей и военачальников османов и убедить, что Венеция им враг.

Возможно, они предприняли отчаянную попытку вынудить венецианцев встать на сторону антиосманской коалиции. Но это пока не получилось. Бог хранит нашу Республику! Нам посчастливилось сорвать коварные планы, не дав событиям развиваться так, как было предусматривал план. Успев вовремя предупредить Сенат о готовящемся захвате Клиссы, мы смешали им карты. Крепость турки возвратили уже через полтора месяца, и военная кампания вокруг крепости не затянулась. Мы предотвратили и другие провокации.

— То есть вы считаете, что опасность миновала? — с надеждой в голосе спросил Оттовион.

— На некоторое время, конечно, да! С этой стратегемой, безусловно, да. Хотя, нет сомнений, попытки провокаций будут продолжаться и дальше. До тех пор, пока мы не сумеем добраться до заговорщиков. До их ядра. До Митридата. Надеюсь, синьоры, я не слишком утомил вас рассуждениями. Satis verborum![138]

— Sapienti sat![139] Аминь, — проговорил фра Паоло.

Лунардо закончил и перевёл дух, обведя слушателей победным взглядом. Канцлер взволнованно поднялся, порывисто пожал Лунардо руку.

— Благодарю вас, мессер прокуратор, за решение загадки! Мне казалось, вот-вот — и война неизбежна! Но кто же всё-таки заговорщик? Кто этот Митридат?

Лунардо хитро прищурился.

— Пока не знаю, — признался он. — Кое к кому надо бы присмотреться внимательно, но подозрений у нас нет...

Есть вопросы. Мне кажется, что таинственный Митридат — не венецианец. Но венецианцы могут быть связаны с ним.

— И всё же, — проговорил Канцлер многозначительно, вспоминая прошлое недоразумение. — Надеюсь, на этот раз у вас будут доказательства виновности подозреваемых?

— Без доказательств мы не станем считать кого-либо заговорщиком.

— Иными словами, — заключил Канцлер, — у вас нет пока прямых доказательств?

Реформатор отрицательно покачал головой.

— И вам нечего предъявить Совету Десяти?

— О, нет! — запротестовал Лунардо. — В любом случае я этого делать не собираюсь! Во-первых, подозрения должны окончательно сформироваться в моей голове. А доказательства необходимо собрать. Но я вовсе не уверен, что мне стоит этим заниматься, не говоря уже о том, чтобы нам выступать в трибунале. Ради нас же самих! Один из моих помощников серьёзно ранен, остальные несколько раз рисковали жизнью. В конце концов, сорвав вражескую провокацию, мы посрамили заговорщиков!

— Но надо разоблачить их! — воскликнул Канцлер.

— Совершенно верно. Но прежде — сорвать их планы! Это нам удалось! — не без гордости напомнил Лунардо.

У Канцлера от волнения забегали глазки.

— И всё же, — настаивал он, — назовите мне имя вашего подозреваемого! Досточтимый мессер Маркантонио, вы не можете отказать мне после всех наших откровенных бесед!

Лунардо поморщился.

— Поймите, дорогой Канцлер, — сказал он нехотя. — Я в самом деле никого особо не подозреваю, а более всего, как вы верно намекнули, боюсь ошибиться. Я — интриган, да, но я — не сбир. Есть некоторые персоны, действия которых кажутся не совсем понятными, но это ещё не подозрения! Их надо бы проверить... А я вам уже сказал, что не уверен, стоит ли мне проникать глубоко в тайны нашей разведки.

— И всё же! С кого вы начнёте?

— Ну... ну... Что вы думаете, например, о мессере Томазо Гарцони? Что вы можете сказать о нём?

— Вы подозреваете мессера Томазо Гарцони, одного из трёх руководителей Совета Десяти? — уныло протянул Канцлер. — И это на основании...

— Нет, нет! Я же сказал, не подозреваю, а интересуюсь! — воскликнул Лунардо. — И конечно, не на одном лишь основании, что именно он занимается далматскими делами! Во-первых, думается мне, он скорее всего то лицо, которое получало отчёты от сенатора Феро. Если это так, то что он сделал с ними? Почему он не предпринял шагов для срыва провокации? Это надо проверить. Во-вторых, не очень ясны его действия перед захватом крепости. Знал ли он о доносе Матео Альберти до того, как о нём узнали мы? Если да, то почему никак на него не отреагировал? И многое другое. Может быть, это была некая операция наших агентов? Или что-то другое? Почему, например, Гарцони никак не взволновало исчезновение сенатора Феро?

Оттовион помрачнел.

— Если вы всерьёз подозреваете его, — сказал он, понизив голос, — боюсь, вы опять ошиблись. Я вынужден выступить адвокатом мессера Гарцони. Кстати, то, что я вам сообщу, возможно, очень важно. И это убедительно доказывает, что мессер Гарцони не заговорщик, ибо в противном случае он не стал бы делиться со мной. Он рассказал мне на днях по секрету, что есть сведения, будто в Далмацию сбежали одна из жён ныне царствующего султана Мехмеда и их общий сын. Сведения, подтверждённые и нашими дипломатами в Стамбуле, и другими источниками. Разумеется, присутствие этих беглых персон на нашей территории совершенно нежелательно, поэтому дан соответствующий приказ... Что с вами?

Ничто не изменилось в лице старого дипломата, умеющего превращать своё лицо в непроницаемую маску. Но эта маска изменила свой цвет, став мертвенно бледной.

— Ваши слова подтверждают, что Гарцони не заговорщик, — проговорил он. Голос его звучал сипло и тихо. — И он знает содержание отчётов сенатора Феро! Когда он рассказал вам?

— Три дня назад.

Сер Маркантонио схватился за голову. Фра Паоло тоже вскочил, побледнев.

— Может быть, мне надо было сразу сообщить вам? — растерявшись, виновато пробасил Оттовион. — Но, клянусь, я никак не связал известные нам обстоятельства с тем, что сказал советник!

— Тот, кто завладеет беглецами, тот и предъявит Венеции счёт! — сказал Лунардо. — Решение будет только одно — уничтожить?

Канцлер пожал могучими плечами.

— Гарцони сказал: арестовать!

Лунардо впал в мрачную задумчивость. Канцлер с растерянным видом молчал. С него вмиг слетела вся его величавость. Фра Паоло нервно стиснул руки.

— Боюсь, что это погубит не только женщину и её сына, но и моего лучшего помощника! Он действует, опираясь на безграничное доверие ко мне! — пробормотал Лунардо еле слышно, и в его глазах, когда он поднял взгляд на собеседников, мелькнули тоска и уныние.

Реформатор тяжело поднялся, ссутулившись, словно нёс на плечах большой груз, он подошёл к двери каюты и чуть приоткрыл её. Тотчас просунулась голова Пьетро. Лунардо жестом пригласил его внутрь и что-то тихо сказал ему на ухо. Пьетро поклонился и исчез.

Через минуту или две дверь каюты раскрылась, и на пороге появился невысокий, коренастый, приятной наружности человек лет тридцати, скромно, но опрятно одетый по манере учёных.

— Прошу прощения, что доставляю беспокойство вашим высокопревосходительствам, — проговорил он, низко поклонившись. — Хочу сообщить, что мы готовы к отплытию и к началу опытов. Готовы ли вы?

— Всецело в вашем распоряжении, досточтимый синьор Галилео! — ответил Лунардо за всех и широко улыбнулся учёному.