Сеть паладинов

Глава 17

Покинув границы дворца, гречанка пожелала сначала посетить гробницу знаменосца и родственника пророка Мухаммеда по имени Эйуп, павшего при осаде Константинополя арабами в 669 году, то есть в 47 году хиджры.

Гробница Эйупа и построенная рядом мечеть — четвёртая святыня ислама. В Эйуп-джами каждого вступавшего на престол султана торжественно опоясывали мечом Османа — основателя династии. Это было подобно коронации у христиан. Так султан становился преемником Мухаммеда в деле джихада, священной войны против неверных.

Двор мечети встретил путников тенью платанов. Несмотря на толпы паломников, стояла гробовая тишина. Паломники кланялись в пояс, становились на колени.

Елена склонилась перед богато украшенной чеканной решёткой тюрбе — гробницы, около маленького оконца, священного «окна просьб». Она была в длинной чёрной хламиде, с лицом, закрытым чадрой. Никто не видел, как её уста шептали слова мольбы, со страхом и надеждой. Она молила о счастье и здоровье сына и о том, чтобы её собственное бегство закончилось успешно. Паломники стекались сюда отовсюду и зацеловывали решётку, ибо древнее предание гласит, что всякая просьба и молитва около неё обязательно исполняются. За оконцем, покрытый коврами и знамёнами с полумесяцем, в таинственном зелёном полумраке вырисовывался серебряный саркофаг с телом Эйупа.

Покинув гробницу, Елена и её спутники спустились на пристань по дороге к бухте Золотой Рог, по которой к мечети шествовал султан. Множество паломников, дервишей, нищих попадалось им по пути.

Они сели на лодку. Здесь бухта, окружённая высокими холмами, делала крутой поворот и, так казалось с берега, кончалась. Комнина оглянулась — крутые скалы, белые надгробия, на окружающих холмах кипарисы, словно чёрные свечи.

Несколько дней спустя две арбы, запряжённые двойками с возницами, и всадник впереди двигались на юго-запад Анатолии. Сначала группа следовала по широкой и оживлённой имперской дороге. Навстречу ей шли караваны верблюдов, соединённых верёвками в живую цепь мерно шагающих ног и раскачивающихся горбов, ослы, груженные корзинами, крестьяне, оборванные дервиши, вооружённые всадники. Попадались бродячие циркачи с медведями, бубнами и длинными палками.

В первой большой арбе ехали женщины — госпожа Эрдемли и служанка Хафиза. Евнух Мустафа, управляющий султанской жены, слабый, немолодой уже и суетливый человечек, катился во второй арбе. Он то и дело выглядывал в окно коляски и с опаской посматривал на свирепого всадника впереди, мавра в красном платье и с большим ятаганом за широким поясом. Мустафа знал, что мавр был одним из «чёрных евнухов» — телохранителей самой валиде-султан. Его грозный неприступный вид подсказывал управляющему держаться от него подальше. От волнения Мустафа всё время ел изюм, которым были набиты карманы его халата. Руки и губы у него постоянно оставались грязными и липкими.

Могучий мавр, евнух по имени Гиацинт, ехал, злобно оттопырив губы и раздумывая, как ему лучше выполнить указание хозяйки — великой султанской матери Сафие. Перед поездкой, помимо шёлкового платка, который он спрятал за пазухой, он получил ещё тяжёленький мешок с монетами от Мульки Кадан как вознаграждение за работу, которую ему предстоит выполнить.

С того момента как за ними закрылись Каретные ворота сераля, он только и был озабочен мучительной мыслью о выполнении предстоящего поручения. В его большой мрачной голове никогда не возникали вопросы: «Зачем?», «Почему?». Его не касалась причина, по которой валиде желала избавиться от красивой черноволосой гречанки, ехавшей в первой арбе. Не интересовало его тем более и то, как к смерти отнесётся сама жертва. Что она чувствует, хочет ли она жить, подозревает ли она, что ей уготовано в ближайшие дни? Сверкнёт ли в её глазах огонь ужаса, когда она будет барахтаться в его убийственных объятиях? Или она что-то заподозрит, упадёт ему в ноги, станет обещать всё своё золото, пытаясь вымолить у него жизнь? Впрочем, этого он не допустит. Всё должно быть исполнено быстро и неожиданно.

Они едут в Маниссу. Так сказала валиде и так сказала гречанка. Со своей новой хозяйкой — то есть с жертвой — он перекинулся едва ли одним словом.

Ему было важней сейчас подобрать место и время. Задание валиде, которое ему передала злая и коварная Мульки Кадан, только на первый взгляд казалось простым. Он не раз уже выполнял подобные поручения. Он душил и наложниц, и младенцев. Однажды свернул шею болтливому евнуху. Но никогда он не заботился, где это сделать и как потом избавляться от тела. Он делал это там, где приказывал начальник «чёрных евнухов», и тогда, когда прикажут. А теперь он должен был сам выбрать время и продумать, что делать с телом жертвы.

Убить её по дороге? Прямо в пути? Сделать привал и задушить?

Не очень-то хорошо. Ездить в коляске с мёртвой женой султана — какие объяснения он, раб, евнух, будет давать, если их остановит дорожная стража?

Нет, лучше всё проделать вечером или ночью, когда они остановятся на ночлег в караван-сарае. И пока не торопиться, отъехать подальше от столицы. Приняв решение, он успокоился. Но через некоторое время, продолжая размышлять, заволновался снова. Обязательно ли душить гречанку платком? Это какая-то женская причуда валиде. Гораздо проще поступить так, как он привык. Схватить гречанку и сломать ей шею. Тогда не будет ни сопротивления, ни криков, ни следов, ни крови. Убить хрупкую женщину для него было всё равно, что раздавить пальцами котёнка. Схватить, стиснуть и через мгновение отпустить обмякшее тело, которое само повалится на землю. Платок при этом он сможет оставить себе.

После этого мысли его погрузились ещё глубже в чёрные лабиринты его чёрной души. Мульки Кадан так торопилась, отдавая приказание, что ничего толком не объяснила. Она сказала о гречанке — та должна сгинуть. А что делать с оставшимися двумя? Вторую женщину он уберёт так же, как и гречанку. Скрутит шею и управляющему. Вертлявый человечек раздражал. Хотелось схватить его, сжать, чтобы он прекратил дёргаться и мельтешить.

Или оставить его? Он пригодится как свидетель. Подтвердит, что на какой-нибудь кочке арба перевернулась, свалилась в овраг. Женщины погибли. Затем евнух поможет похоронить их на заброшенном кладбище. Вряд ли управляющий решится выдать его, если узнает, чьё задание выполнял Гиацинт. К тому же под страхом за собственную жизнь.

Мавр успокоился и решительней погнал лошадь. Место он выбирал долго и тщательно. Ему хотелось, чтобы они как можно быстрее покинули широкую торговую дорогу на Измит, запруженную людьми и повозками. По его настоянию их маленький караван резко свернул к морю и двинулся вдоль Мармары, избегая крупных селений. Они выезжали на рассвете и ехали весь день. В знойный полдень делали привал у источников с водой, вокруг которых перемешивались люди и животные. На ночлег останавливались в скромных ханах. Гиацинт молча держался в стороне, предоставляя управляющему хлопотать о пище и крове, сам же забирался в отведённую ему каморку и растягивался на циновке или овечьей шкуре.

Так они оказались довольно далеко от столицы, затерявшись среди холмов с оливковыми рощами, в которых деревья с изогнутыми стволами казались двуногими марширующими чудовищами. Справа от путников всё время матово поблескивала узкая полоска воды.

Дни шли, но мавр все не решался. Он ждал знака. И лишь на девятый день путешествия получил его. Это произошло, когда перед ними на склоне очередного холма появилось селение — соломенные хибары, несколько глиняных лачуг в окружении древних фундаментов и мёртвая полуразрушенная подкова амфитеатра. Конь мавра собирался ступить на мост из двух древних архитравов, перекинувшийся через пересохшую речку, как вдруг дорогу ему пересёк дикий кабан. Он стоял мгновение прямо на дороге, оскалив огромные кривые клыки. Чёрная щетина блестела. Затем кабан исчез в кустарнике.

«Здесь!» — понял Гиацинт.

Они остановились в небольшом хане на окраине селения. Хозяин пал ниц перед гостями и бросился готовить им лучшие помещения в жалкой гостинице. Женщины покинули повозку — обе в чёрных хламидах и чадрах. Мустафа отправился на кухню распорядиться насчёт ужина, мавр быстро осмотрел окрестности, двор, удостоверился, что в хане остановилось мало путников — небольшая группка торговцев сидела во дворе у печи.

Проверив комнаты султанши и служанки и убедившись, что между помещениями были лишь лёгкие запоры, он занял соседнюю с комнатами султанши каморку. Наевшись жирного плова, заправленного перцем и шафраном, мавр навалился с жадностью на шиш-кебаб — кусочки молодой козлятины, поджаренные на вертеле. Управляющему показалось: как-то особенно в этот вечер сверкали белки мавра. Гиацинт запёрся в своей каморке, исполнил вечерний намаз и принялся разминать руки, которым предстояла ночью работа.

Жара спала. Наступила блаженная чёрная ночь. Густой запах смоковниц висел в воздухе. Из деревни полилась вечерняя песня — пел девичий голос с чувством и нежностью. Мавр засыпал, зная по опыту, что проснётся в нужное время, задолго до рассвета, чтобы наконец-то исполнить поручение.

Когда он проснулся, было темно. Где-то за стенкой подвизгивал и сопел Мустафа. Гиацинт выглянул в окно. На чёрном небе сверкали звёзды и блестел тончайший серп луны. Засунув платок за пазуху халата, он покинул каморку. Тонкий лёгкий шорох из покоев султанши заставил его остановиться и прислушаться.

Возможно, она не спит. Ничего страшного, если он заглянет. Он телохранитель.

Мавр приоткрыл дверь и проник в комнату султанши. Слева от закрытого пологом ложа тускло догорал светильник. За тонким пологом угадывались контуры женского тела. Мавр двинулся к нему, на ходу доставая платок и растягивая его в руках.

Прыгнуть он не успел. В тот самый миг, когда он сгруппировался для прыжка, что-то тяжёлое обрушилось на него сзади, на плечи. Навалившийся неожиданно вес поверг его наземь. Такая же болезненная тяжесть упала на ноги Гиацинта, обездвижив его. Гиацинт напряг все жилы, превратившись в клубок мускулов. Но это не помогло. На ноги словно упали чудовищные гири, а тяжесть на плечах превратилась в страшные руки, такие же сильные, как и у него. Горячее дыхание разъярённого хищника сжигало его сзади. А руки стальным зажимом обволокли его шею и горло, душили его, будто бы желая вырвать его голову из плеч.

Обезумев, чудовищным рывком султанский телохранитель попытался подтянуть ноги к туловищу, но единственное, что ему удалось, так как в него вцепились эти ужасные руки, — встать на четвереньки. Но когда он сумел сделать это, шея его невыносимо больно свернулась на сторону. Затем нестерпимая боль, в ушах грохот отдираемой от туловища головы и... всё.

Тело мавра уволокли в угол комнаты и прикрыли циновкой.

Воин стоял перед ложем Елены и говорил:

— Мы должны покинуть хан перед рассветом. Мы свернём по дороге на Айвалык. Нас ждут в полдень в гавани.

Он был немолод, смугл, с чёрной густой бородой и мрачно горящим взглядом тёмных глаз. Одет как состоятельный купец. Однако в речи его присутствовал едва уловимый акцент, который Елена, проведшая много лет в серале и слышавшая множество языков и множество акцентов, не могла не различить. Он был не турок и не грек, не еврей и не армянин. Воин был из латинян[92] и представился посланником доброго Еросолино, его близким другом. Она сразу поняла это, когда он незаметно для её спутников подал ей знак в гостинице. Он явился ночью со слугами, чтобы освободить её. И спасти. И она уже не могла не поверить в это, с ужасом поглядывая на прикрытое тканью тело мавра в углу комнаты.

Перепуганные до смерти Мустафа и Хафиза забились в каморку служанки в ожидании своей участи. Видя, что хозяйке незнакомцы ничего плохого не сделали, они немного успокоились, предоставив свою судьбу воле Аллаха.

Елена решила, что их можно взять с собой. Они были так напуганы, что не помышляли ни о бегстве, ни о сопротивлении. Они служили ей много лет.

Между тем убитого мавра раздели и, завернув в тряпьё, засунули в большой сундук купца. Один слуга переоделся в платье мавра. Слуги купца больше походили на воинов, а не на слуг мирного торговца. Они отлучились в конюшню и покончили с обоими возницами, которых тоже положили в сундуки.

На рассвете постоялый двор покинули сначала две арбы Елены, затем купец со своими людьми. На выходе из деревни, на развилке, обе группы встретились и двинулись по тропинке к морю. В неприметном с дороги овраге были брошены коляски султанши и тела мавра и двух возниц. Слуга купца, спустившись в овраг, вынул пистолет. Засыпав в него порох, он вынул из мешочка пулю в специальном футляре и, тщательно прицелившись, выстрелил в мёртвое тело Гиацинта. Шума выстрела за ветром никто не слышал.

В тот же день после полудня, когда и пристань, и городок полностью вымерли, из гавани отплыл небольшой каик с купцом, его телохранителями-слугами и членами его семьи — женой, слугой и служанкой. Каик благополучно пересёк канал и причалил к европейскому берегу. А вечером из порта Галиболу, по-гречески Галлиполи, отплыл купеческий корабль с теми же пассажирами. Погода стояла тихая. Перед отплытием капитан судна пришёл оформлять документы к are порта. Корабль под именем «Роза ветров», судя по бумагам, принадлежал венецианскому купцу Зуану Спинаретто. Приписан он был, однако, не к Рагузе, как ошибочно указано в документах, а к Спалато — городу в венецианских владениях на побережье Далмации в Венецианском заливе. Присутствовали в документах ещё и другие неточности, да и капитан подозрительно спешил, но хороший бакшиш, тут же предложенный пузатому и сонному are, быстро решил дело. Корабль покинул порт, миновал замок и арсенал, в котором под аркадой стояли несколько старых полусгнивших галер. Как утверждала молва, это были остатки турецкого флота после его разгрома под Лепанто. Когда далеко позади остались башни маяка, все находившиеся на корабле вздохнули с облегчением.

Возможную погоню они опережали на три-четыре дня. Если позволит погода, этого будет достаточно, чтобы уйти подальше от турецкого берега и перебраться на острова. А там они должны будут поменять корабль и добраться до Спалато.