Сидней Рейли: Жизнь и приключения английского шпиона из Одессы

Вышедший на экраны в 1967 году художественный фильм «Операция “Трест”» был по тем временам действительно весьма смелым и новаторским. В частности, потому, что в нем использовались (хотя, конечно, довольно избирательно) секретные архивные документы и интервью с реальными участниками всей этой истории.

В четвертую серию «Операции» вошло интервью и с самым настоящим Тойво Вяха, который бесследно исчез после событий 1925 года. Ну а в фильме его уже могли увидеть миллионы телезрителей. Они же узнали, что все эти годы он жил под именем Ивана Михайловича Петрова. Нельзя не отметить, что чекисты выбрали довольно странное новое имя для Тойво Вяха. Даже в 60-е годы он мало походил на «Ивана Петрова». Этот пожилой, располневший человек по-прежнему говорил с сильным финским акцентом, так, что временами его речь было довольно сложно понять. Но то, о чем он рассказывал, а потом и написал в своих мемуарах, представлялось крайне интересным.

Именно со слов Вяха нам известно также, как Рейли переходил границу и что происходило с ним в первые часы на советской территории. Кроме него, других свидетелей перехода Рейли от границы к железнодорожной станции в Парголово не было.

Ночь с 25 на 26 сентября 1925 года выдалась холодной и мрачной. Около 11 часов вечера Тойво Вяха уже ждал на советском берегу пограничной реки Сестра. Рядом наготове стояла запряженная лошадью повозка. Вскоре он увидел на финской стороне силуэты четырех или пяти человек. Некоторое время они не подходили к реке, а, вероятно, наблюдали за тем, что происходит на советской территории.

Затем один из них окликнул пограничника на финском языке — скорее всего, это был капитан Розенстрем. Он поинтересовался, «все ли готово», где охрана и есть ли лошадь. Затем все снова затихло. Наконец Вяха услышал, как кто-то сказал на русском языке «Иду» и послышались осторожные шаги к воде.

«Накануне шли обильные дожди, вода поднялась почти до плеч и была уже холодная, — вспоминал Вяха. — Опасаясь, как бы этот господин не струсил и не повернул обратно (может и упасть на скользких камнях, еще утонет!), я бросился ему навстречу. В одежде, только шинель скинул. Взвалил себе на плечи этого гостя и перетащил на наш берег. Голенький, он был, в одних трусиках, одежду завернул в пальто и держал над головой. Рослый и довольно тяжелый дядя. Но ничего, осилил».

Тут, правда, финны закричали, чтобы Вяха подошел к их берегу — мол, ему хотят сказать несколько слов. Пограничника это насторожило. Если вдруг его раскрыли, то могли задержать или даже убить на финской территории, а «гость» тем временем отправился бы на его повозке сам. «Нет, переходить к ним я сейчас не имел права и отказывался. “Мокрый я и холодно”, — писал Вяха. — Финны продолжали настаивать, и угроза серьезных осложнений нависала все больше. Выручил гость. Узнав от меня, в чем дело, он что-то сказал финнам на непонятном мне языке [по-английски. — Е. М.], и они умолкли».

С финского берега за переходом границы наблюдала и Мария Захарченко. Позже она рассказывала жене Рейли Пепите, что видела, как Рейли и Вяха скрылись на советском берегу. «Прошло десять минут. Все было тихо. Переход удался, и я с финнами спокойно вернулась на пограничный пост», — говорила она.

Чекисты заранее обеспечили для Рейли и его спутника «свободный коридор» до Парголова. Пограничников и милицию убрали. Мессинг предупредил Тойво Вяха: с «гостем» не должно случиться ничего. Если он сбежит или вдруг будет кем-нибудь убит, отвечать за это придется самому Вяха. В крайнем случае, если вдруг Рейли разоблачит его и попытается ликвидировать, пограничнику разрешили в качестве самообороны пользоваться ножом и нанести агенту только «не смертельные раны».

Вскоре после того, как Вяха перенес Рейли на своих плечах через пограничную реку, они сели в повозку, запряженную лошадью. «Садясь в повозку, я вынул из кобуры Маузер и положил на колени, — вспоминал Вяха. — Так я всегда делал, чтобы продемонстрировать напряженность обстановки и мою настороженность. Гость тоже стал вытаскивать пистолет из внутреннего кармана. Сердитым шипением я остановил его:

— Не смейте! Вам сидеть — я действую!

Послушался. Я был вооружен отлично. Взведенный Маузер на коленях, Вальтер под гимнастеркой, а в голенище сапога — нож. Оружие не потребовалось. К нам никто не подходил, и гость враждебных намерений ко мне не проявлял. Он остро и зло издевался над нашими дорогами. И я его поддерживал в этом, слегка только. В моей роли меня интересовали только деньги. Переигрывать не следовало».

В дороге Рейли пребывал в приподнятом настроении. Он острил, рассказывал анекдоты и обещал рассказать в Лондоне, какие в России дороги. «А будешь ли ты еще в Лондоне?» — якобы подумал тогда Вяха.

Однако, при всей своей внешней беззаботности, «гость с той стороны» не терял бдительности. Перед мостом через Черную речку Вяха остановил повозку и сказал Рейли, что пойдет проверить — нет ли у моста пограничников. Он прекрасно знал, что там никого не может быть, но тщательно играл свою роль проводника.

Вяха очень устал. Поэтому сначала решил просто постоять в кустах, а затем вернуться к Рейли и сказать, что все в порядке. Но потом испугался, что его «клиент» может что-то заподозрить. Он пошел к мосту, основательно осмотрел его и даже под него слазил. Как считал он сам, это, возможно, и спасло всю операцию.

Когда Вяха вернулся к подводе, то она была пуста. Рейли исчез.

«Я был и потрясен и напуган: “Разиня, из собственных рук выпустил!” — вспоминал он. — Но тут, и тоже со стороны моста, появился этот господин. Оказывается, он шел по моим следам и проверял, что я делаю на мосту. Да шел так, что я не заметил его. Хорош же я пограничник, да еще с претензиями на звание чекиста!» Действительно: если бы Вяха решил просто отсидеться в кустах, все могло бы сложиться совсем по-другому…

В лесу, уже вблизи станции, дожидаясь поезда, они прождали еще четыре-пять часов. Рейли по-прежнему острил, а Вяха выжимал воду из одежды и выливал ее из сапог. Незадолго до прибытия поезда он отправился за билетом. Рейли снова остался один, но Вяха уже был уверен, что он никуда не денется. И точно — агент лишь отошел немного в сторону и прилег отдохнуть в кустах.

Наконец подошел поезд, и Вяха, как было условлено, передал «гостя» тем двум пассажирам, которых он видел в кабинете Мессинга.

Прощаясь, Рейли незаметно всунул ему в руку какую-то бумажку. Вяха удивился — по договоренности с «той стороной» все заработанные им деньги должны переводиться на счет в финляндском банке, а на руки он не получал ничего. Сначала он даже подумал, что это какая-то важная записка, но затем, подбежав к фонарю, обнаружил, что Рейли дал ему три червонца. «Чаевые». Возможно, что с тонким намеком.

«Вспомнилась библейская легенда, знакомая с детских лет, — писал в мемуарах Вяха. — За Христа тоже тридцатку дали! Серебром. Мне — червонцами. Если сумма денег была намеком, то этот господин ошибся. Я никого не продавал, а боролся с врагом тем оружием, которое выбрал он сам, враг. Я еще не знал, кто этот “гость”, но у меня было радостное ощущение удачи».

По телефону он позвонил в Ленинград и доложил: «Груз сдал» (это означало, что «гость» в пути, не убит и не сбежал), «упаковка целая» (агент ни о чем не догадался) и «печать не повреждена» (то есть ножом он «гостя» не колол). Ему дали понять, что возможно «обратное движение такого же груза».

Вяха настолько устал, что заснул по дороге на заставу, прямо в повозке. Разбудил его местный крестьянин, к дому которого самостоятельно дошла лошадь. Своей конюшни на заставе не было, и лошадь держали у этого человека. Вяха объяснил ему, что накануне он выпил, вот и уснул. Причина была понятная и уважительная, крестьянин ему поверил.

«Последняя гастроль»

Тем временем Рейли был уже в Ленинграде. Он пока еще не догадывался, что началась его «последняя гастроль» в качестве секретного агента. Те два человека в поезде, которым Вяха сдал «гостя», были Якушев и чекист Григорий Сыроежкин[96], выступавший в роли члена МОЦР по фамилии Щукин. Они тепло приветствовали Рейли и втроем заперлись в купе. Там разведчику выдали паспорт на имя гражданина Николая Николаевича Штейнберга. До города доехали без приключений.

В Ленинграде их уже ждал автомобиль. На нем «подпольщики» и зарубежный «гость» отправились на конспиративную квартиру, которая, по легенде, принадлежала Щукину.

На «квартире Щукина» Рейли пробыл целый день. В город его не выводили, якобы из соображений конспирации. В Ленинграде англичанина познакомили еще с двумя активистами «Треста»: якобы рабочим и членом Моссовета по фамилии Старов (чекист Владимир Стырне[97]) и эмиссаром барона Врангеля Мукаловым-Михайловым — он был настоящим белогвардейцем.

Превосходная организация, автомобиль, квартира произвели на Рейли самое благоприятное впечатление. Похоже, у него начали отпадать всякие сомнения во влиятельности «Треста» в России. «Если бы у Савинкова была такая организация, как “Трест”, — в частности, заметил он, — он был бы непобедим». О Савинкове разговор между Якушевым и другими членами «Треста» и Рейли в эти дни вообще заходил довольно часто. Но, разумеется, не только о нем.

Сохранился отчет Владимира Стырне, написанный им на основе сообщений Якушева и собственных разговоров с Рейли 24–26 сентября 1925 года и направленный заместителю начальника КРО ОГПУ Роману Пилляру 2 октября. Документ чрезвычайно интересный. То ли «британский супершпион» был слишком уверен в себе, то ли он полностью доверился Якушеву, но в беседах с представителями мифического подпольного «Треста» он был непозволительно для разведчика откровенен.

Рейли изложил свои взгляды на целый ряд международных, российских, национальных и других проблем и в какой-то мере даже ошарашил своих собеседников резкостью и радикальностью своих суждений. Впрочем, о чем-то подобном он уже писал и раньше, в письме Бунакову, а для ОГПУ откровенность Рейли была более чем полезна — она давала чекистам очень много ценной информации.

Отчет Стырне озаглавлен: «ДОКЛАД (о разговорах с Рейли 24–25 и 26 сентября 1925 г.)». Для удобства чтения разобьем его на небольшие главки, каждая из которых будет посвящена отдельному вопросу, по которому высказался английский разведчик:

О сотрудничестве «антисоветского подполья» с британским правительством и другими государствами

«Я должен вас предупредить, что вынужден вас глубоко разочаровать. Мне известно, что вы ожидали получить от меня и через меня деньги. Их сейчас за границей достать нельзя, ибо на отпуск средств не решится сейчас ни одно правительство. Не решится даже не потому, что денег нет, что не верят в возможность борьбы с большевиками, а потому, что у каждого свой дом горит. Черчилль так же, как и я, твердо верит, что Советская власть будет свергнута и свергнута в недалекий срок, что это произойдет внутренними силами, но прийти на помощь со значительными денежными средствами не может. Правда, тут крупную роль играет и то, что он несколько раз очень тяжело разочаровывался. Но сейчас главная причина — горит собственный дом. Необходимо потушить пожар у себя. По разрешении вопросов о безработице, кризиса угольной промышленности, успокоения доминионов можно будет обратить больше внимания на разрешение русского вопроса. Черчилль великолепно понимает, что корень зла брожения в колониях и полевения рабочего движения лежит в Москве в Коминтерне, но начать тушение его в корне сейчас невозможно <…>

Во время уже первого свидания Рейли усиленно предупреждал “Трест” не доверять полякам, которые должны в ближайшее время броситься в объятия большевиков. За это говорит логика. В настоящее время главнейшие европейские державы почти уже договорились относительно пакта, который обязательно будет заключен. Таким образом, объединятся Англия, Франция и Германия, причем Англия, поддерживая Германию, уговорила ее не поднимать сейчас вопроса о Данцигском коридоре, с тем что в ближайшее же время, после заключения пакта, этот вопрос будет поставлен и разрешен в пользу Германии. Пакт заключается по инициативе Англии, которая, в силу обстоятельств, должна сейчас руководить делами Европы, чего она не умеет делать и не хочет, а желает передать это Германии и иметь самой развязанные руки для Востока. После заключения пакта Франция уже не будет поддерживать Польшу, наоборот, она ее отдаст на расправу Германии, и Польше ничего другого не останется, как броситься в объятия большевиков. В дальнейшем Германия, конечно, займется устройством дел в России и покончит с большевиками».

О том, где «Тресту» брать деньги. Например, от экспроприации музеев

«Деньги надо изыскать внутри России и их можно будет здесь найти. Я говорил уже о своем плане. Он груб и вызовет у вас вначале презрение и отрицательное, брезгливое к нему отношение, но мы должны быть государственными людьми и уметь побороть во имя России свои личные чувства и излишнюю сентиментальность. Россия этого стоит. Во имя спасения России можно сделать многое. Генрих IV сказал: Париж стоит одной католической мессы, и мы должны в данном случае брать пример с него. Повторяю, в России получить необходимые деньги даже не так трудно. Я говорю о художественных ценностях в России. В русских музеях имеется такое количество величайших художественных ценностей, что изъять их на сумму даже в сотни тысяч фунтов не должно представить особых затруднений. За границей сбыт их неограниченный. Я не говорю даже про те ценности, которые выставлены. Их взять труднее. Но в кладовых в упакованном виде лежат еще величайшие шедевры. Вы должны организовать за границу их отправку, я организую сбыт, и очень скоро мы сумеем получить крупные суммы авансом.

Наши возражения, что это вовсе не так легко, что это может повлечь за собой компрометирование организации и квалификации ее как шайки музейных воров на Сиднея Рейли не подействовали, он оставался при своем мнении, указывая, что в таком случае надо дело поставить на чисто коммерческих основаниях и посвятить в это дело только очень ограниченное количество лиц».

О сотрудничестве с британскими спецслужбами

«Второй способ получения денег Рейли видит в сотрудничестве “Треста” с английской контрразведкой. Рейли уже с контрразведкой работал, но с 1922 г. порвал с ней связь. Теперь ему нужны будут сведения особенные. В сведениях военных и экономических он не нуждается, он заранее их отвергает. Нужны сведения только о Коминтерне. “Трест” должен проникнуть туда, во что бы то ни стало. Англичанам даже не нужны документы. “Трест” должен иметь возможность предсказать только 2–3 раза предстоящие выступления Коминтерна. Тогда все поймут, что “Трест” имеет какие-то возможности не в пример другим организациям — он знает какое-то особое петушиное слово. После этого “Трест” уже сумеет заговорить по-иному. Тогда он сумеет сказать английскому, германскому и другим правительствам — “Видите наши возможности, давайте будем союзниками против общего врага — Коминтерна”. И будьте уверены, что тогда и деньги дадут и союзниками посчитают и примут.

Возражения, что это почти невозможно, на Рейли не подействовали. Он продолжал доказывать, что тогда можно будет начать играть в высокую политику, соответственно подтасовывая факты. “Как вы видите, действия английского правительства, в особенности министерства иностранных дел, зиждутся исключительно на данных английской контрразведки. Факты подтасовать всегда можно. Я это делал на протяжении 1918—22 г.г. и достигал разительных результатов”».

О советских руководителях

«Рейли высказал также несколько соображений по поводу некоторых сов. деятелей: о Чичерине он сказал, что он считает вполне разумным, что Чичерин остается так долго несменяемым министром иностранных дел;

о Крыленко[98] он высказал соображения, что это один из самых “отвратительных большевиков, садист и дегенерат, человек, не знающий пощады и слепо преданный идее”, но еще хуже его жена Размирович[99], женщина без каких бы то ни было нравственных устоев, тоже извращенная садистка с горящими как уголья глазами и внешностью “ведьмы”;

о Зиновьеве он высказал соображения как о человеке крайне ограниченном, политическая карьера которого на закате и который совершенно не способен стоять во главе такого учреждения, как Коминтерн, наполненного сплошь бездарными, но преданными идее патентованными негодяями;

о Луначарском[100] отозвался как о попугае и позоре, выставленном на всю Европу, крайнем бабнике, попутно за-метя, что как это ни странно, но нужно признать, что вообще видные коммунисты мало увлекаются женщинами, делают это бесшумно и втихомолку, и вообще, так называемая “женщина” (закулисная) играет очень малую роль, и таких случаев почти не имеется;

о Дзержинском отозвался как об очень хитром человеке;

затем интересовался, каково значение Уншлихта[101] в Реввоенсовете, кто он такой по своему образованию и что он слышал о нем как о крупном организаторе, пользующемся каким-то исключительным влиянием в Партии, по-видимому, благодаря своей прежней деятельности в ГПУ;

М. Д. Бонч-Бруевича он считает одним из организаторов Красной армии, который пользовался у Троцкого большим влиянием, во-первых, благодаря тому, что он преподавал Троцкому уроки тактики, а во-вторых, потому, что его брат В. Д. Бонч-Бруевич в то время пользовался большим влиянием».

О форме «будущего правления» и способах перехода к «новой власти»

«Дальше говорили о форме будущего правления и остановились на диктатуре, которая восстановит порядок, а дальше уже сам народ изберет форму правления.

Далее говорилось о положении власти и способах перехода к новой власти. Отмечали четыре элемента населения: крестьян, которые хотя и недовольны, но инертны, городских обывателей, которые только трусливы, рабочих, которые теперь совершенно откололись от большевиков и, наконец, Красную армию, которая при существующей территориальной системе не успевает пропитаться духом коммунизма и не прерывает своей связи с деревней, которая контрреволюционна.

Отбрасывая в сторону первые два элемента как негодные для обработки, мы, по мнению Рейли, должны устремлять все свои надежды на два вторых и среди них вести усиленную работу, для чего, конечно, нужны средства и время».

Об отношении к церкви

«Был затронут религиозный вопрос, причем Рейли предполагал, что религия и церковь необходимы и должны быть поставлены на должную высоту, но духовенство не может быть предоставлено себе самому, а должно руководиться властью. При этом Рейли сказал, что большевики сделали грубую ошибку тем, что не приблизили к себе духовенство, которое явилось бы послушным орудием в их руках. Вспоминал патриарха, которого лично знал и передавал ему первые (и последние) два миллиона из ассигнованных на поддержание церкви епископом Кентерберийским, 24 миллионов в год субсидии. О патриархе отзывался восторженно, находил, что это был настоящий умный русский мужицкий святитель и что вся его линия поведения была совершенно правильна и направлена на сохранение церкви».

Об отношении к еврейскому вопросу

«Далее разрешили еврейский вопрос в том смысле, что без погрома обойтись нельзя, это будет выражение народного чувства, но новая власть не может связать своего имени с погромом, а потому должна будет внешне принимать меры к защите евреев[102], что необходимо для заграницы. [Наверное, чекистам удивительно было слышать все это от Рейли, с его-то еврейскими корнями! — Е. МД Относительно влияния евреев на мировые дела Рейли отметил, что во Франции и в Англии капитал всецело в руках евреев, в Америке же — на одну треть, если не больше, но и эта треть могущественнее, чем весь капитал старого света, ибо европейские Ротшильды не годятся и в подметки самому рядовому американскому миллиардеру».

О Борисе Савинкове

«По дороге из Ленинграда в Москву в вагоне разговор шел исключительно про Савинкова. Рейли восхищался им как талантливейшим конспиратором, необычайно храбрым человеком, но признавал и его отрицательные стороны, а именно — полное неумение выбирать людей, неспособность быстро схватывать обстановку и принимать решения, неразборчивость в источниках денежных средств, колоссальную склонность к комфорту и исключительное женолюбие, причем ему обыкновенно нравились и имели на него магическое влияние самые грубые и малокультурные женщины. Деренталь Рейли называл грубой, грязной, вонючей жидовкой с лоснящимся лицом, толстыми руками и ляжками и поражался, как Савинков мог увлекаться ею и посвящать ей лирические, весьма поэтические стихотворения, ибо он, как оказывается, обладал в большой степени поэтическим даром. Беда Савинкова заключалась в том, что у него не было окружения, он был замкнут и одинок, у него не было “генерального штаба”».

Рейли о себе

«Рейли представился “Тресту” как старинный и ярый враг Советской России и Коминтерна, который на борьбу с ними употребил все свои личные средства и силы, в этой борьбе ему помогает Черчилль и в свою очередь у Черчилля он является ближайшим помощником в этой борьбе. Он боролся с Советским правительством все восемь лет существования последнего. Субсидировал все организации, которые формировались в Европе, оказывал содействие организациям, находящимся на территории Советской России. Сейчас он едет устраивать свои дела в Америку и, возвратившись оттуда, употребит все свои силы, средства и влияние для продолжения и усиления этой борьбы».

На чекистов произвело сильное впечатление, что Рейли прекрасно осведомлен о советских реалиях, об обстановке в ЦК и даже Политбюро, и вообще о политике руководства СССР. Казалось, что он каждый день начинает с чтения советских газет.

При этом, как видим, геополитические прогнозы Рейли оказались никуда не годными: советская власть просуществовала еще шесть с половиной десятилетий, Польша по собственной инициативе не бросилась в объятия большевиков, а Англия, Франция и Германия отнюдь не объединились, а даже наоборот — через 15 лет вступили в войну друг с другом. Пожалуй, он был прав лишь в том, что Германия в итоге занялась «устройством дел в России», но опять же с большевиками не покончила, а сама на этом и погорела. Впрочем, вряд ли, наверное, Рейли имел в виду Германию Гитлера. Скорее всего, он тогда не представлял, что в Германии будет возможен такой режим, какой установился при нацистах. Это вообще мало кто представлял.

Но вот парадокс — некоторые его идеи самым причудливым образом вскоре воплотились в жизнь именно в Советском Союзе.

«Формой будущего правления» вскоре действительно стала настоящая диктатура и, как многие уверены до сих пор, она установила «настоящий порядок». Церковь и религия еще при Сталине были «поставлены на должную высоту» и начали «руководиться властью». Да что там при Сталине! Во многом это продолжается и до сих пор. Ну и, наконец, план Рейли, касавшийся похищения музейных ценностей.

Когда Рейли излагал представителям «Треста» свой план по «экспроприации ценностей» из музеев для финансирования подпольной деятельности, то недаром заметил, что «он груб и вызовет у вас вначале презрение и отрицательное, брезгливое к нему отношение». Он действительно вызвал возмущение — в этом, кстати, были едины и «переодетые» чекисты, и настоящие подпольщики. Тогда никто из них еще не знал, что всего лишь через несколько лет этот план возьмет на вооружение… Советское правительство. И воплотит его в жизнь. Хотя, конечно, в другой форме и в других целях. В конце 1928 года советское руководство начало грандиозную операцию по продаже художественных ценностей из музеев и хранилищ страны за границу. СССР нужна была валюта для проведения индустриализации. За все проданные предметы искусства СССР получил примерно 25 миллионов золотых рублей. Активные продажи ценностей прекратились только в 1934 году.

Вечером 26 сентября 1925 года Рейли, Якушев и Му-калов выехали в Москву. Ехали с комфортом — в купе международного вагона. В Первопрестольной «суперагент» должен был посетить «заседание Политсовета “Треста”». В дороге, как уже говорилось выше, разговор вертелся вокруг фигуры Савинкова.

В Москве «делегацию» встретили трое представителей «заговорщиков» во главе со Старовым-Стырне. Двое других тоже, разумеется, были сотрудниками ОГПУ. Все поехали в подмосковную Малаховку, где намечалось заседание Политсовета. Там Рейли познакомили с Николаем Потаповым, и генерал произвел на него сильное впечатление. Акции русских подпольщиков в его глазах возросли еще больше. Присутствовали и другие видные «подпольщики», в том числе и Александр Опперпут.

«Рейли привезли в Москву, — рассказывал в своей лекции Артур Артузов. — Встреча была инсценирована на подмосковной даче, которая охранялась не только “часовыми”, но и собаками. Это Рейли подметил и еще раз убедился в том, что “Трест” процветает, а процветает потому, что наладил хорошую конспирацию и охрану руководства».

Пообедав с гостем, «руководство “Треста”» перешло к делам. Заседание, в целях конспирации, решили провести в лесу. Был воскресный день, и компания людей, расположившаяся на полянке как бы на пикник, не должна была вызывать подозрений у случайных свидетелей. После обмена мнениями об общей ситуации Рейли повторил то, что он уже говорил Якушеву и Стырне: «Трест» должен рассчитывать на самого себя. Британское правительство вряд ли будет помогать ему. Поэтому, продолжил Рейли, нужно самим изыскивать способы получения денег на борьбу с Советами. Он снова заговорил о плане по «экспроприации» ценностей из музеев, и на этот раз встретив явное непонимание среди «руководителей заговорщиков» — как настоящих, так и мнимых. «Что мы, музейные воры? — возмутился генерал Потапов. — И как быть с нашей репутацией? Она же тогда полетит ко всем чертям!» Рейли возразил: ради денег можно пожертвовать и репутацией. Тем более что акции по хищению ценностей из музеев и запасников никто афишировать не собирается. Он заранее подготовил список того, что, по его мнению, можно и нужно «взять». Тут Рейли вытащил список из кармана и начал зачитывать его «членам Политсовета». В нем фигурировали: «1) полотна немецких и французских мастеров, работы Рембрандта; 2) французские и английские гравюры XVIII века, миниатюры XVIII и XIX веков; 3) античные золотые, серебряные и бронзовые монеты; 4) работы итальянских и фламандских примитивистов; 5) полотна великих мастеров итальянской и испанской школ».

Совещание затянулось почти до сумерек. Робин Брюс Локкарт в своей книге «Сидней Рейли: шпион-легенда XX века» описывает следующий эпизод, который произошел, когда его участники уже шли обратно к даче: «По дороге Рейли отвел Якушева в сторону и заметил:

— У вас прекрасные манеры настоящего джентльмена. Вы смотрите на некоторые вещи более реалистично, чем другие члены “Треста”.

Под строгим секретом Рейли рассказал Якушеву, что может предоставить ему сумму в 50 тысяч долларов при условии, что эти деньги будут использованы на организацию похищений картин и других музейных ценностей, а также на внедрение в Коминтерн.

— Генерал Потапов слишком щепетилен. Должен заметить, что в делах подобного рода — я говорю о контрреволюции — вы никогда не преуспеете, если будете соблюдать нормы общепринятой морали. Например, возьмите терроризм. Савинков как-то рассказывал, что один из его людей отказался метать бомбу в коляску, потому что в ней находились дети. Стоит вам пойти на поводу у принципов в борьбе против Советов, успеха вы никогда не достигнете. Ну, Бог с ним, с терроризмом. Я рассматриваю свою деятельность в более широком смысле, не только с политической точки зрения, но и как бизнесмен. И мне хотелось бы заинтересовать вас сделкой. Все равно вам не удастся скинуть большевиков за три месяца. Нам следует продумать тщательный план “экспорта” ценных произведений искусства. Поверьте, у меня неплохие связи с прессой. Когда я вернусь домой, то предложу “Таймс” серию очерков под общим названием, скажем, “Великий блеф”. Конечно, это подразумевает мой следующий визит в Россию, причем не один раз. Мы должны собирать документы, факты, фотографии…»

Был ли этот разговор в действительности, или он является литературной фантазией Локкарта, сказать сложно. Факт в том, что больше Якушев и Рейли никогда не увидятся. Да и в Англию разведчик больше не попал, и серию очерков для «Таймс» не написал. Но тогда он был уверен, что через день уже окажется в Финляндии.

«Смерть на границе»

Ванха Алякюля, что в переводе с финского означает старая нижняя деревня, располагалась на Карельском перешейке, на левом берегу реки Раяйоки (Сестры), в окрестностях поселка Белоостров. Деревня была старинной — первое упоминание о ней относилось еще к XV веку. Почему была? Да потому что сейчас ее уже нет, и только знающие Ленинградскую область краеведы могут показать то место, где она когда-то находилась. Алакюля была разрушена в 1944 году, во время наступления Красной армии на Карельском перешейке против финских войск — тогда союзников Германии. 9 июня 1944 года советские самолеты разбомбили деревню, в которой находились позиции финской артиллерии.

Но в 1925 году Ванха Алякюля, или просто Алякюля, или Алякюль, находилась на самой советско-финской границе, которая проходила по реке Раяйоки-Сестра. От деревни до Финляндии было не более двухсот метров, а небольшая поляна между ее центром и границей очень хорошо просматривалась с финского берега. И поздно вечером 28 октября 1925 года финны и белогвардейцы увидели то, что повергло их в настоящий шок.

На границу для встречи Рейли прибыл Георгий Радкевич. Вместе с финскими пограничниками они скрытно расположились на берегу реки и начали дожидаться Рейли и Тойво Вяха.

Прошло некоторое время, и вскоре с советской стороны послышались крики, выстрелы, шум, затем они увидели, как несколько человек подняли с земли еще одного и положили его в машину. Машина, разворачиваясь, осветила фарами фигуру пограничника в шинели со связанными руками. Его тоже довольно грубо затолкали в автомобиль. На финском берегу его сразу же узнали — это был Тойво Вяха, который в ту самую ночь должен был перевести через границу Сиднея Рейли. По результатам увиденного нетрудно было сделать вывод: при попытке перехода Вяха со своим «клиентом» напоролись на советских пограничников. В результате Рейли был убит или тяжело ранен — это его тело увезли на автомобиле, — а Вяха схвачен с поличным.

Вывод о том, что на границе убит именно Рейли, представителям белой эмиграции сделать было не так уж и сложно. Перестрелку видели и слышали несколько человек, арестованного Вяха — тоже. По времени она совпадала с тем моментом, когда Рейли должен бьгл совершить обратный переход. К тому же, на следующий день деревня Алякюль гудела как растревоженный улей — ее жители рассказывали друг другу о том, что пограничники наткнулись на каких-то людей, которые хотели уйти в Финляндию, и вступили с ними в перестрелку. И что один из них был важный пограничный начальник — в кустах даже нашли кобуру от его «Маузера».

А в служебной переписке чекистов об этом говорилось более предметно. Начальник Иностранного отдела (внешней разведки) ОГПУ Михаил Трилиссер направил, например, в эти дни следующую шифровку одному из зарубежных сотрудников:

«Письмо лит. “ПЛ”. Сов. секретно. 1 октября 1925 г. Ув[ажаемый] товарищ. 29 сентября с. г. во время перехода границы б[ыл] задержан англичанин Сидней Георгиевич 3854005058 [Рейли], проникший в Ленинград из Финляндии под подложным паспортом Николая Михайловича 34327700744654704745 [Штейнберга]; его два товарища во время перестрелки были убиты. 3854005058 [Рейли] тяжело ранен…»[103] Далее шли указания и вопросы сотруднику.

Мария Захарченко 29 сентября отправила телеграмму в Москву из Хельсинки: «Посылка пропала. Ждем разъяснения». Это означало, что Рейли пропал.

В Москве срочно собрался Политсовет «Треста», на заседании которого его членам сообщили о смерти Рейли. В Ленинград отправили двух членов организации, чтобы они произвели расследование на месте. Затем отправили телеграмму в Хельсинки: «Болезнь кончилась смертью детей». То есть Рейли действительно погиб.

Собственное расследование «Алакюльского инцидента» проводили и представители эмиграции, прежде всего Захарченко и Георгий Радкевич.

Мария очень тяжело переживала случившееся. Она считала, что именно на ней лежит немалая часть вины за «смерть» Рейли. В одном из писем, направленных Якушеву, она писала: «У меня в сознании образовался какой-то провал… у меня неотступное чувство, что Рейли предала и убила лично я… Я была ответственна за “окно”. Ради всего нашего движения я прошу позволить мне работать в России». Якушев обещал вызвать ее в Москву. Но пока решили принять только Радкевича.

На всякий случай Радкевич переходил советскую границу не в районе привычного «окна» у Алякюля, а в другом месте. В Москве он потребовал у членов Политсовета «Треста» объяснений о том, что произошло с Рейли. Но и его самого спросили о том же — ведь он-то находился от него в ту ночь всего в нескольких десятках метров! Пришлось Радкевичу рассказывать о перестрелке и о том, что он с финнами ждал на границе до самого утра — в надежде на то, что Рейли был ранен, смог укрыться в кустах и, возможно, еще найдет в себе силы доползти до реки.

За границу «Трест» командировал своего представителя Мукалова-Михайлова, который встречался с Рейли, а потом участвовал в расследовании обстоятельств его «гибели» и ездил с этой целью в Ленинград. В результате вырисовывалась следующая картина: Рейли и его проводник Вяха случайно наткнулись на пограничный наряд, в перестрелке с которым британский разведчик погиб. Таким образом, речь шла о трагической случайности и, следовательно, о непричастности «Треста» к гибели Рейли. С такой версией согласились представители финской и польской разведок.

Пожалуй, только жена Рейли Пепита Бобадилья еще не верила в то, что ее мужа уже нет в живых. Никто и не предполагал, насколько она была близка к истине.

Пепита 28 сентября 1925 года отправила телеграмму в отель «Андреа» в Выборге: «Приезжал ли Рейли и когда уехал?» На следующее утро пришел ответ: «Сидней Рейли приезжает сегодня вечером». Но прошел еще один день, а Рейли в отеле так и не появился. Пепиту охватила тревога. Она написала Эрнсту Бойсу, но тот тоже ничего не знал. Впрочем, через несколько дней он сообщил ей — ее муж решил все-таки отправиться в Россию. Бойс поехал в Финляндию, чтобы лично узнать о том, что все-таки произошло с ним, но ничего так и не узнал. Правда, в октябре он получил открытку, который Рейли послал ему из Москвы. Она подтверждала, что он действительно был в советской столице.

На открытке была изображена Иверская часовня — любимое место для встреч Рейли с его людьми в 1918 году. На обратной стороне, в верхней части открытки, Рейли написал по-русски: «Германия, через Берлин». А ниже шел текст на немецком языке, который гласил: «Дорогой Эрнст, с наилучшими пожеланиями из прекрасной Москвы». И подпись: «Искренне Ваш, Эсте». То есть СТ1 — оперативный псевдоним Рейли в английской секретной службе. Почерк был хорошо знаком Бойсу — это, без сомнения, писал Рейли.

По просьбе Бойса с Пепитой в Париже встретился приехавший из Хельсинки Борис Бунаков. Он-то и привез ей последнее письмо мужа, написанное 25 сентября, буквально перед самым переходом границы: «Моя любимая, родная. Мне совершенно необходимо съездить на три дня в Петроград и Москву. Уезжаю сегодня и вернусь обратно во вторник утром. Ты понимаешь, конечно, что я не решился бы на такое путешествие, если бы не считал его абсолютно необходимым и если бы не был уверен, что не подвергаюсь почти никакому риску. Если же, паче чаяния, меня арестуют в России по какому-нибудь пустяковому обвинению, то мои новые друзья достаточно могущественны, чтобы быстро вызволить меня из тюрьмы. Опознать меня в моей новой личине большевики не смогут. Одним словом, если во время путешествия произойдут какие-нибудь неприятности, то возвращение мое в Европу задержится на очень короткий срок. Недели две, не больше.

Родная моя, я поступаю так, как велит мне долг, и не сомневаюсь, что ты вполне одобрила бы мое решение, если бы была со мной. В мыслях ты вечно со мной, и твоя любовь охранит меня. Храни тебя Господь…»

Конечно, можно предположить, что Рейли написал так, чтобы не волновать лишний раз жену. Но, скорее всего, он действительно поверил в то, что большевики его не опознают и что его «новые друзья» настолько влиятельны, что смогут в случае быстро вытащить его из тюрьмы. И в этом была его главная ошибка. Интуиция и умение просчитывать ситуацию на несколько ходов вперед на этот раз фатально подвели опытного разведчика.

Теперь у Пепиты сомнений не оставалось — Рейли действительно нелегально отправился в Россию. Но что с ним там все-таки произошло? Пепита поехала в Лондон для встречи с Бойсом, но тот так и не смог рассказать ей ничего конкретного. Между тем Бунаков сообщил, что непосредственным руководителем операции по переброске Рейли в Россию была Мария Шульц (Захарченко), состоящая в некоей подпольной могущественной антисоветской организации, которая сейчас находится в Хельсинки. Из Лондона с первым же пароходом Пепита отправилась в столицу Финляндии, которую она в мемуарах называет «настоящим гнездом советских и антисоветских интриг». В этом «гнезде» она действительно повстречалась с Захарченко.

Захарченко подробно рассказала Пепите, как готовился переход границы и как в Финляндии они ждали возвращения ее мужа. Показала и заметку из советской газеты, в которой говорилось о перестрелке на границе с «контрабандистами». Сообщила кое-что о расследовании, проведенном «Трестом». В мемуарах Пепита Бобадилья подробно описывает весьма любопытный момент их разговора:

«— Вы думаете, они его убили? — спросила я.

— Разве можно сомневаться? — ответила она печально. — Судя по всему, именно он умер по дороге в Петроград. Вы этому не верите? Почему вы думаете, что он еще жив?

— Если бы он попался к ним в руки и умер, они, наверное, осмотрели бы тело. Они увидели бы тогда, что на белье его находятся метки “СР”, а на часах и на моей фотографии — английские надписи. Паспорт же выписан на имя Штейнберга. Вы знаете, что у большевиков есть несколько отличных фотографий моего мужа. Кроме того, очень многие знают его в лицо. Неужели вы думаете, что они не опознали его? А если они опознали его, неужели они ограничились бы этим кратким сообщением в печати? Они на весь мир раструбили бы, что Сидней Рейли попал наконец в мышеловку. Расстрелять его они могли совершенно спокойно и открыто, так как всем известно, что Сидней дважды заочно приговорен ими к смертной казни. Почему же такое молчание? Я все-таки убеждена, что, если бы он был ранен или убит, большевики об этом не молчали бы. Значит, он жив.

Мария Шульц согласилась со мной и призналась, что подобные мысли не приходили ей в голову».

Пепита рассуждала весьма здраво. По разным каналам она пыталась получить сведения о судьбе мужа. Но все было напрасно. Официальные британские представители, в том числе из МИД и СИС, фактически устранились от общения с ней. Чиновники из МИДа говорили, что такого человека они, конечно, знают, но никакого отношения к их ведомству он не имел, и где он сейчас — они понятия не имеют. Что касается сотрудников Секретной службы, то они вообще посоветовали Пепите поменьше говорить о своем муже. В попытках помочь мужу она дошла до самого Уинстона Черчилля, но получила от его секретаря весьма прохладное письмо.

«М-р Черчилль поручил мне подтвердить Вам получение Вашего письма от 13 декабря и просит сообщить Вам, что ему лично кажется, что настоящее письмо было написано Вами исключительно по недоразумению, — говорилось в нем. — Ваш муж не был отправлен в Россию по приказанию кого бы то ни было из британских представителей власти. Он отправился туда по собственным делам.

М-р Черчилль сожалеет, что не может быть Вам ничем полезен в отношении этого дела, потому что согласно последним отчетам, полученным нами, Рейли погиб в Москве после своего ареста».

Никакой новой информации не поступало и по каналам «Треста», хотя Захарченко убеждала Пепиту, что эта могущественная организация имеет связи в самых высоких советских кругах и может получить нужную информацию. Но нет, время шло, а новостей не было. Советские власти тоже хранили о судьбе Рейли поистине гробовое молчание.

Сама Пепита буквально выпросила у Захарченко разрешение вступить в эту организацию, и с одобрения «московского руководства» (вероятно, как псевдоподпольщиков, так и непосредственно ОГПУ) ее туда приняли под псевдонимом «Виардо». Она рвалась поехать в Советский Союз и там, наконец, выяснить, что все-таки случилось с мужем. Захарченко и Радкевич всячески отговаривали ее от этого шага — ведь она даже по-русски не знала ни слова.

Тогда она сделала последнюю попытку. По согласованию с Захарченко Пепита решила поместить некролог Рейли в самой влиятельной британской газете «Таймс». Расчет был простым — вдруг эта публикация вызовет какую-то реакцию советской стороны? И вдруг тогда появятся новые подробности о ее муже?

«Таймс» действительно опубликовала короткое объявление 15 декабря 1925 года: «Капитан Сидней Дж. Рейли, кавалер Военного креста, убит 28 сентября войсками ГПУ у села Аллаклюль в России. Любящая жена Пепита Н. Рейли». Но ее замысел не удался. В мемуарах она отмечала, что советские газеты лишь сухо подтвердили смерть Рейли, но это не так. Впервые об этом в СССР будет официально объявлено гораздо позже. Тогда же траурное объявление в «Таймс» осталось без ответа.

Восемнадцатого декабря на исчезновение Рейли откликнулась и газета «Дейли кроникл», поместившая заметку своего парижского корреспондента под заголовком «Британский офицер в странной шпионской истории. Откровения после гибели в России».

«Некоторые необычные сенсационные сведения о карьере капитана Сиднея Рейли, агента британской разведки, который был убит большевиками в России в сентябре, сообщает сегодня вечером газета “Ла Либерте”.

Единственное официальное свидетельство о смерти капитана Рейли — следующий некролог, который появился несколько дней назад <…>

Это был тот самый офицер, сообщает “Ла Либерте”, который предоставлял британскому правительству планы готовящегося коммунистического восстания во Франции.

Мистер Эррио, который был тогда премьер-министром, проигнорировал эти сведения и дошел до того, что возбудил разбирательство против “Ла Либерте” за публикацию информации об этом.

Позже правительство Болдуина предоставило мистеру Эррио убедительные доказательства готовящегося [восстания], в результате Эррио предпринял действия и изгнал его зачинщиков из Франции.

Согласно этой же газете, капитан Рейли заявлял, что некоторые сотрудники британской секретной службы являлись замаскированными большевиками и впоследствии они были уволены».

Эта заметка, несмотря на содержащиеся в ней любопытные подробности, однако, не добавляла ничего нового к информации о судьбе Рейли. Но у Пепиты к этому времени уже исчезли всякие надежды на то, что Рейли мог быть захвачен живым и все еще сидеть в какой-нибудь из советских тюрем.

В начале 1926 года она получила еще одно письмо, на этот раз от московского руководства «Треста». «Мы глубоко тронуты Вашей искренностью и тем обстоятельством, что Вы готовы помочь нам в той работе, которой мы всецело посвятили себя… — говорилось в этом послании. — Жестокая судьба решила, что Ваш муж, который был нашим искренним и преданным другом, должен погибнуть, погибнуть так же, как погибли многие из наших друзей… Поэтому не полагайте, милостивая государыня, что Вы совсем одиноки. Вы должны знать, что у Вас есть друзья, правда, эти друзья довольно далеко, но все эти друзья Вам искренно преданны и готовы сделать все от них зависящее, чтобы оказать Вам поддержку.

Живите с твердой уверенностью, что за Вашего мужа отомстят, но для достижения этой цели нам необходима Ваша помощь. А посему мы просим Вас продолжать работать на общее благо.

Было бы хорошо, если бы Вы хоть изучили наш язык, и мы думаем, что Вам это удастся с легкостью, судя по тому, что нам сообщила Шульц о Ваших лингвистических способностях. Мы Вас даже просили бы приехать к нам с тем, чтобы Вы могли лично принять деятельное участие в нашей работе и с тем, чтобы Вы лично познакомились с членами нашей организации.

Одновременно мы могли бы доказать Вам нашу полную преданность и смогли бы работать вместе для достижения нашей общей цели.

Да придет Вам на помощь Господь Бог, и даст он Вам успокоение в Вашем несчастье, и да найдете Вы утешение в работе, которую Вы желаете разделить с нами».

Письмо было подписано псевдонимами «Клейн, Левин, Кинг». Кто именно были эти люди — сказать трудно, но очевидно, что они представляли руководство «Треста». Пепита позже утверждала, что за фамилией «Левин» скрывался Опперпут-Стауниц, сыгравший в судьбе этой организации роковую роль. В то время, когда Пепита пыталась навести справки о том, что произошло с ее мужем и жив ли он еще, Опперпут был прекрасно осведомлен о том, что случилось с ним на самом деле. И о том, что на границе Рейли никогда не был.

Британские и другие европейские газеты еще не раз писали о Рейли, сообщая о нем различные необыкновенные факты. То ли подлинные, то ли выдуманные — сегодня уже сложно сказать.

Информация о Рейли время от времени поступала в Лондон и по конфиденциальным и секретным каналам. Спустя 70 с лишним лет стал, например, известен ранее секретный доклад Особого отдела Скотленд-Ярда (того самого, с работы на который, возможно, начинал свою работу агента будущий «супершпион). Он сохранился в британском Национальном архиве.

Доклад датирован 9 марта 1927 года и основан на показаниях некоего анонимного информатора Особого отдела. Трудно сказать, кем он был, по некоторым косвенным деталям можно предположить, что это либо советский перебежчик, либо завербованный британский агент, занимавший какой-то солидный советский пост. Из его слов следовало, что он встречался с Рейли в России.

«Я довольно хорошо знал вашего британского шпиона [так в тексте. — Е. М.], Сиднея Рейли, — рассказывал информатор. — В 1924 году он стоял около Оперного театра в Москве, я подошел к нему поздороваться и сказал, что ему нужно уходить, так как он был в нашем списке. Он понятия не имел о том, что я знал, что он является Сиднеем Рейли, но, очевидно, последовал моему совету, потому что, когда я встретил его еще раз в начале 1925 в Риме (я был там по делам большевиков), он поблагодарил меня за все, что я ему сделал».

Если информатор говорил правду, то он, вероятно, что-то напутал с датами. В 1924 году Рейли в Москве не было (во всяком случае, об этом ничего не известно). Встреча у театра (скорее всего, Большого) могла произойти раньше — в 1918 году, когда Рейли действительно был «в списке» разыскиваемых организаторов «заговора послов».

«Как вы знаете, — продолжал информатор, — нет сомнений, что его застрелили на границе Финляндии и России.

Когда он находился у Деникина, с ним был человек по имени Хилл, они делали одно дело, но Хилл не обладал чертами характера, которые бы привлекали окружающих, он был просто этаким мерзавцем-шпионом, безо всяких моральных принципов. А Сидней Рейли — прекрасный джентльмен-англичанин и очень хороший парень. У него было много друзей среди русских морских офицеров, и большевики очень восхищались им и до сих пор говорят о его храбрости…

Он был сын священника, насколько я помню, он был худым и темноволосым, среднего роста, в возрасте около 35-ти лет.

Рейли обожал женщин, и он со временем женился на актрисе кино, аргентинской женщине, по имени, которое звучало как Бельбетта. Сейчас я не могу вспомнить ее имя. В любом случае, примерно три месяца назад Москва телеграфировала в свое посольство в Париже, что у них есть информация, что Бельбетта хотела убить Раковского, и вскоре после этого миссис Рейли позвонила, чтобы увидеть Раковского. Так как все были предупреждены о том, что она, возможно, придет, чтобы убить Раковского, в посольстве все забегали: все евреи заперлись, и даже сам Раковский укрылся на втором этаже.

В конце концов, один бывший русский офицер, чье имя я не могу вспомнить, был послан встретить ее, никто больше не желал встретиться с ней лицом к лицу. Она хотела получить разрешение посетить Россию, чтобы получить доказательство смерти Рейли…

Ее попросили написать письмо и указать точно, чего она хочет.

Она написала письмо о том, что она была женой Сиднея Рейли, что он работал на британское правительство и имел под дельный советский паспорт на имя Шретгера (вроде бы так) или Ивана, или Николая, я не могу вспомнить точное имя, но я думаю, что это было одно из них».

Информатор высказывал предположение, что вдову Рейли хотели привезти в Россию, а там задержать ее.

Странный документ. Смесь из весьма правдоподобной и совершенно фантастической информации. Кем был человек, который рассказал все это, так и осталось неизвестным.

Писали и говорили о Рейли действительно немало, но подлинная судьба бывшего агента СТ 1 еще долго оставалась тайной. Впрочем, для того, чтобы узнать, что с ним случилось на самом деле, придется на некоторое время оставить его и коротко рассказать о событиях, которые происходили в последующие полтора года — уже без Сиднея Рейли, но как бы при его незримом присутствии.

Именно эти события привели к тому, что «Трест» лопнул, и первые сведения о том, как окончил свои дни британский разведчик, просочились на Запад.