Сидней Рейли: Жизнь и приключения английского шпиона из Одессы

В мае 1927 года Захарченко и Опперпут лихорадочно работали над программой, которую должны были реализовать наиболее решительно настроенные офицеры из организации Кутепова. Тогда при Русском общевоинском союзе было решено создать новую группу — Союз национальных террористов. Захарченко и Опперпут предлагали называть ее участников «сентоками» или «сентистами». Захарченко не раз повторяла: «Мы начнем террор! За Рейли! За весь позор! Мы должны его смыть!»

Она глубоко переживала то, что случилось с Рейли, и считала, что его гибель — на ее совести. Во многом ее желание лично принять участие в боевых операциях на территории СССР было связано с желанием отомстить за него. «То, что я этого не знала, не снимает с меня ответственности, — отмечала в письме Пепите Бобадилья. — Его кровь на мне и останется на мне всю жизнь. Смыть ее можно только отмщением или смертью. Больше ничего сказать Вам не смею. На мне лежит вина за Ваше несчастье. Но я не успокоюсь, пока не отомщу».

Вскоре Захарченко и Опперпут послали свой план действий Кутепову. Он поражал воображение своей дерзостью и жестокостью.

«…Необходимо направить две-три группы по 4 человека для взрыва мостов, — говорилось в нем. — Взорвать мост одновременно на Волхове и Луге, чтобы отрезать Петроград и создать панику. После этого можно перейти к поджогам и к взрывам в учреждениях посредством заложенных ранее снарядов. Достать технические средства возможно. Старайтесь теперь же наладить заготовку бомб большой силы, небольших сосудов с газами и главное — культуры бацилл. Этим мы их, скорее всего, доконаем с наименьшими для нас потерями. А для народа появление в среде коммунистов чумы или холеры будет, конечно, истолковано как гнев Божий. О человечности говорить уже не приходится. Кроме того, надо организовать пиратство в море, отравление экспорта русских товаров…

После первых ударов по живым целям центр тяжести должен быть перенесен на промышленность, транспорт, склады, порты и элеваторы, чтобы сорвать экспорт хлеба и тем подорвать базу советской валюты. Для уничтожения южных портов на каждый из них нужно не более 5—10 человек, причем это необходимо сделать одновременно, ибо после первых же выступлений в этом направлении охрана их будет значительно усилена. Сейчас же вообще никакой вооруженной охраны их нет. После первых же выступлений необходимо широко опубликовать и разослать всем хлебным биржам и крупным хлебно-фуражным фирмам сообщение “Союза национальных террористов”, в котором они извещают, что все члены СНТ, находящиеся в России, не только будут сдавать советским ссыпным пунктам и элеваторам свой хлеб отравленным, но будут отравлять и хлеб, сдаваемый другими. Даже частичное отравление 3–4 пароходов, груженных советским хлебом, независимо от того, где это будет сделано, удержит все солидные фирмы от покупки советского хлеба… То же самое можно будет попытаться сделать с другими советскими экспортными съестными продуктами, например, с сибирским маслом… Этим был бы нанесен Советам удар, почти равносильный блокаде. Помимо того, уничтожение элеваторов не только сильно удорожит хлеб, но и ухудшит его качество».

Предлагали Захарченко и Опперпут потопить и советский учебный парусник «Товарищ», который вскоре должен был возвращаться из плавания в Америку. «На нем ведь исключительно комсомольцы и коммунисты. Эффект получился бы потрясающий», — писали они. Они рассматривали возможность нападения в море на советские танкеры и грузовые суда.

После каждого теракта нужно обязательно объявлять, что он совершен «сентистами». Среди потенциальных целей террористов они называли все областные комитеты ВКП(б), все губернские комитеты ВКП(б), все партийные школы, войска ГПУ и органы ГПУ. «Для уничтожения личного состава компартии придется главным образом применить культуры микробов эпидемических болезней (холера, оспа, тиф, чума, сибирская язва, сап и т. д.), — продолжали они, — … один террорист сумеет вывести в расход сотни коммунистов».

Кутепов всемерно одобрил эту поистине людоедскую программу Союза национальных террористов. Генерал предложил Захарченко возглавить его, но она отказалась и заявила, что пойдет «в дело» первой. Кутепов был вынужден согласиться. Вернуться в СССР собирался и Опперпут. У него просто не было другого выхода. За границей к нему относились по-прежнему с недоверием, и единственным шансом преодолеть его было участие в боевой операции. Она должна была стать для него своего рода «искупительным актом».

Сохранились новые конспиративные псевдонимы, которые придумали себе Захарченко и Опперпут. Для нее — Ольга Беккер и Андрей Диков, для него — Петр Грачев и Карл Валин. Георгий Радкевич мог именоваться Иваном Жуковым и Иваном Беккером.

За несколько дней до выступления Опперпут написал письмо своим родственникам в Риге: «Через несколько дней я ухожу обратно в Россию. Возможно, я уже буду убит при переходе границы. Этого я бы не хотел. Дойти до места, сбалансировать свои счеты с ГПУ, бросить первый камень в усохшее болото, сделать первый удар в набатный колокол, а потом, что Бог даст».

Первый «поход» в СССР должны были совершить две «тройки» террористов. Одна — в Москву, другая — в Ленинград. В первую вошли Захарченко, Опперпут и 22-летний Юрий Петерс (Вознесенский). Вторую «тройку» возглавил опытный офицер Виктор Ларионов, а в ее состав вошли 20-летние Сергей Соловьев и Дмитрий Мономахов — выпускники русской гимназии в Хельсинки. 31 мая финско-советскую границу перешла «тройка» Захарченко, в ночь на 1 июня — «тройка» Ларионова. Проводили их финские связники. До места своих акций все добрались благополучно.

«Хорошо мечтать о народном терроре…»

В ночь на 3 июня 1927 года Захарченко, Опперпут и Петерс заминировали дом 3/6 по Малой Лубянке, в котором находилось общежитие сотрудников ОГПУ. Опперпут хорошо знал это здание.

Непонятно, как они попали внутрь — возможно, Опперпут предъявил свое старое удостоверение. Непонятно также, как им удалось незаметно установить «адскую машину» — мощный четырехкилограммовый заряд, вокруг него — дополнительные толовые шашки, а пол еще полили керосином. Затем они подожгли шнуры и поспешно удалились. Взрыв должен был разрушить здание почти до основания, но террористам не повезло. По одной версии, один из чекистов пошел ночью «по нужде» и заметил «адскую машину». К тому же раньше времени погас бикфордов шнур. По другой — взорвалась только одна шашка. Большого вреда взрыв не принес, но от него проснулись спавшие в соседних комнатах сотрудники. Они выбежали в коридор и оборвали тлеющие бикфордовы шнуры.

На «тройку» была объявлена охота. Террористы разделились — Захарченко и Петерс пытались уйти вдвоем, а Опперпут один. Почти через месяц, 5 июля, в советских газетах было опубликовано сообщение ТАСС, а 6 июля в «Правде» появилось интервью с заместителем председателя ОГПУ Генрихом Ягодой. В этих публикациях рассказывалось о том, как ловили и как обезвредили террористов. По словам Ягоды, Опперпут «едва не был задержан 18 июня на Яновском спиртоводочном заводе, где он показался подозрительным». Он пытался бежать, отстреливался, ранил трех человек, но его все равно обнаружили. Опперпут был убит в перестрелке.

Захарченко и Петерс пытались пробраться к границе через витебское направление. Они захватили автомобиль, убили шофера, а его помощника заставили вести машину. Но раненый помощник водителя все же умудрился ее испортить. Тогда террористы бросили машину и скрылись в лесу. Однако их тоже обнаружили. «В перестрелке с нашим кавалерийским разъездом оба белогвардейца покончили счеты с жизнью. Вознесенский был убит на месте, Шульц умерла от ран через несколько часов», — заявил Ягода.

Есть и другая версия. Якобы Захарченко и Петерс вышли на полигон войск Красной армии в районе села Ситно. Там как раз проходили летние сборы. Уже после Второй мировой войны в русской эмигрантской печати появилось свидетельство некоего бывшего красноармейца Ивана Репина, находившегося тогда на полигоне и якобы видевшего последние минуты жизни Захарченко и Петерса своими глазами. «На противоположной опушке леса, — вспоминал он, — в интервале между мишенями, стоят рядом мужчина и женщина, в руках у них по револьверу. Они поднимают револьверы кверху. Женщина обращается к нам, кричит: — За Россию! — и стреляет себе в висок. Мужчина тоже стреляет, но в рот. Оба падают.

…Еще раз увидел я эту героиню часа через два. В скромном сером платье она лежала прямо на земле у штаба нашего полка. Ниже среднего роста. Средних лет. Шатенка. Мертвенно бледное лицо, заострившийся нос, закрытые глаза. Едва заметное дыхание. В бессознательном состоянии…

Позднее я слыхал, что “шпионка” в тот же день и в том же бессознательном состоянии была “погружена” в вагон-ледник и отправлена в Ленинград».

По различным данным, Захарченко и Петерс погибли то ли 18-го, то ли 23 июня 1927 года.

Вторая, «ленинградская», «тройка» — Ларионов, Соловьев и Мономахов — вечером 6 июня бросила гранаты в помещение партийного клуба на набережной Мойки, где проходило заседание философской секции. Одна из гранат не взорвалась, от взрыва второй было ранено 26 человек. «Тройка» сумела уйти с места теракта и благополучно добраться до Финляндии.

Седьмого июня на вокзале в Варшаве был смертельно ранен полпред СССР в Польше Петр Войков. В него стрелял 20-летний эмигрант Борис Коверда. В Союз национальных террористов он не входил, но тоже выражал желание отправиться в СССР, чтобы вести там борьбу с большевиками.

В тот же день в Минске была устроена железнодорожная катастрофа, в которой погиб заместитель полномочного представителя ОГПУ по Белорусскому военному округу Иосиф Опанский.

Десятого июня «Правда» напечатала сообщение «От коллегии Объединенного Государственного Политического Управления». В нем говорилось о смертных приговорах двадцати находившимся в заключении контрреволюционерам. Они были расстреляны в тот же день.

Успех «тройки» Ларионова воодушевил Кутепова. По его поручению Георгий Радкевич, новый глава Союза национальных террористов, начал готовить очередные группы боевиков к забросу в СССР. Первую возглавил капитан-артиллерист Александр Балмасов (Болмасов)[106] — один из самых опытных членов кутеповской организации. Советскую границу к тому времени он переходил уже 9 раз. Его напарником был 23-летний Александр Сольский. Во вторую группу входили Александр Шорин (в апреле 1927 года вместе с Радкевичем и Каринским он ушел из СССР после предупреждения Опперпута) и участник недавней ленинградской акции Сергей Соловьев.

В Латвии готовилась к операции «тройка», в которую входили мичман Николай Строевой (в его активе имелось уже четыре перехода советской границы), фельдфебель Василий Самойлов (он дважды переправлялся в СССР) и Александр фон Адеркас. Никакой связи с «финскими» группами у них не было.

Операция для всех трех групп закончилась полной катастрофой. Шорин и Соловьев погибли в бою с пограничниками. Балмасов и Сольский были взяты в плен. Та же участь ожидала и «латвийскую тройку».

Двадцатого сентября в Ленинграде началось выездное заседание Верховного суда СССР под председательством Василия Ульриха. К изумлению эмиграции, такие «железные» люди, как Балмасов, Строевой, Самойлов и их молодые товарищи, на процессе каялись и говорили о разочаровании в своих прежних идеалах и своей борьбе. Это их все равно не спасло — только один фон Адеркас получил 10 лет заключения, а остальные были расстреляны.

В сентябре 1927 года, сразу после «процесса пяти», правительство СССР официально потребовало от Финляндии высылки кутеповских боевиков — Радкевича, Ларионова и Мономахова. Финнам пришлось пойти навстречу Москве, а боевикам — уехать в Польшу.

Летом 1928 года Георгий Радкевич тоже оказался в Москве.

Незадолго до этой «боевой вылазки» Радкевич приезжал в Париж, где встречался с вдовой Рейли Пепитой. «Он явился ко мне однажды утром, бледный, растрепанный, с опустевшим, полным отчаяния взглядом, — вспоминала она. — Можно было подумать, что он пьян или не спал несколько ночей. Горе его было безмерно велико, я не находила утешающих слов и молчала. Мне казалось, что я отчасти сама виновата в гибели Марии. Она ушла мстить за моего мужа, которого невольно выдала чекистам, и отдала свою кровь за его кровь». Радкевич сказал: «Надо ехать в Россию. Без нее я все равно ни на что не годен. Сегодня уезжаю… Я еду в Россию и вытащу ее. Это теперь главная задача».

В тот же день к вечеру Пепита видела его в русском кафе, где Радкевич пил. Она попросила Кутепова оставить его в Париже, но тот ответил: «Вы сами видите, во что он обратился. Совсем потерянный человек. Если он останется здесь, он погибнет. Отличный офицер может превратиться бог знает во что. Для него лучше умереть в бою с врагом».

Перед отъездом Радкевич пообещал ей узнать, жив ли Сидней Рейли. В ней еще тоже тлела слабая надежда на это.

Радкевич и Дмитрий Мономахов перешли в СССР из Румынии. 6 июля они бросили бомбу в бюро пропусков ОГПУ. При этом один человек был убит и несколько ранены. Пепита вспоминала: «Однажды утром в газетах появилось сообщение:

“Вечером 6 июля два белых офицера, прибывшие из Парижа через Болгарию и Румынию и проникшие в СССР с помощью румынских тайных агентов, бросили две бомбы в паспортное отделение ГПУ. При взрыве бомбы один из сотрудников ГПУ был убит, другой — тяжело ранен. Бросивший бомбу офицер Г. Н. Радкевич убит, а его товарищ, тоже белый офицер, арестован близ Полоцка. По сведениям из Варшавы, санитарные кареты увезли с Лубянки много убитых и раненых”.

Так погиб бедный Георгий Николаевич Радкевич, стараясь своей смертью отомстить ЧК, отнявшей у него все, что он имел.

Обедня за упокой души Георгия Николаевича была отслужена в русской церкви, находящейся на рю Криме. Когда священник, стоя у алтаря, стал произносить торжественные слова, передо мной ожили все картины пережитого мною за последние годы. Я вспомнила встречу с Сиднеем в отеле “Адлон”, нашу свадьбу, Савинкова, все то, что происходило с нами в Нью-Йорке, в Париже, Лондоне. Этот кусок моей жизни казался мне странной интермедией, в которую даже нельзя было поверить. Теперь я была совершенно одинока.

Солнце начало садиться, улицы медленно погружались в вечерние таинственные сумерки, лишь с редким проблеском отбликов света здесь и там в окнах постепенно зажигались огни, а я, безутешная, брела домой».

Гибель, аресты и расстрелы наиболее решительных и боеспособных «национальных террористов» нанесли тяжелый удар по их организации и эмигрантскому «активизму» вообще.

Один из «сентистов» — Бубнов, вернувшись из Советской России, в докладе Кутепову крайне негативно оценил перспективы своей деятельности: «Бросить бомбы в какое-либо собрание второсортных коммунистов, убить десяток-другой партийных марионеток, поджечь склад, взорвать мост — все это хотя и трудно, но выполнимо и при теперешних наших возможностях, — писал он. — Но на основании своего собственного опыта, а не из головы фантазии я категорически утверждаю, что такого террора нам не провести — не по силам — и вот почему.

Прежде всего рассчитывать на массовое пробуждение активности в СССР нам не приходится. Хорошо мечтать о народном терроре, сидя за границей, а войдите в шкуру полуголодного, вечно борющегося за кусок хлеба забитого обывателя СССР, постоянно дрожащего перед гипнозом всемогущества ГПУ, с психологией, что сильнее кошки зверя нет. Общий вывод: помощи оттуда, пробуждения активности и самостоятельности самого населения нам ждать не приходится, надо рассчитывать на свои собственные средства. А это значит, что для каждого такого маленького акта, путем напряжения всех наших ресурсов, мы должны перевозить, перекидывать через границу, инструктировать, снабжать деньгами, оружием, техническими средствами, документами и т. д. минимум двух лиц, т. е. при расчете на многочисленность актов (а иначе овчинка не стоит выделки) — десятки лиц. Вряд ли нам это будет под силу…

Разве стоит губить нужных людей для дела, которое, как видно заранее, не даст желаемых результатов… Мое мнение, что такая игра не стоит свеч. Мы эту игру не в силах провести в таком масштабе, когда она станет опасной для сов. власти, и результаты не оправдают потерь».

Тем более что вскоре ушли из жизни руководители Белого движения. 25 апреля 1928 года в Брюсселе умер Врангель, а 5 января 1929 года скончался великий князь Николай Николаевич. Председателем РОВСа стал генерал Кутепов.

На банкете, устроенном в его честь политическими и общественными эмигрантскими организациями в Париже, Кутепов призвал не ждать, когда «все совершится как-то само собою». «Нельзя ждать смерти большевизма, его надо уничтожить», — заявил он. Генерал многозначительно замечал, что сигнала «поход» еще нет, но сигнал «становись» уже должен быть принят по всему РОВСу.

В реальности дело обстояло не так замечательно. Боевики Кутепова и его агенты еще время от времени проникали в Советский Союз, но крупных терактов, совершенных эмигрантами, в СССР больше не было. К тому же к «активным действиям» перешла и советская разведка. 26 января 1930 года ее агенты похитили Кутепова в Париже, доставили на советский пароход, и он умер от сердечного приступа по пути в Одессу. (По другим версиям, он умер еще в Париже и был тайно захоронен в саду частного дома, принадлежавшего одному из советских разведчиков в пригороде Парижа.) Боевое крыло русской эмиграции было обезглавлено, и его прежняя активность уже так и не восстановилась.

«Фурии шпионажа»

Тень Сиднея Рейли как бы незримо принимала участие во всех этих событиях. «Ушедшего в холод» британского разведчика не забывали — в Париже, Хельсинки, Варшаве и других центрах эмиграции. А вот в Москве о Рейли, казалось бы, на некоторое время забыли. Но летом 1927 года, когда Советский Союз столкнулся с терактами кутеповцев, а это совпало с резким ухудшением и даже полным разрывом отношений с Англией, о нем сразу же вспомнили.

Двенадцатого мая английская полиция неожиданно ворвалась в главную контору советско-британского торгового общества «Аркос», которая находилась в Лондоне на улице Мургейт. В офисе произвели обыск, захватили почту и шифры и, как потом сообщали английские газеты, были обнаружены документы, свидетельствующие о причастности Советской России к подрывной деятельности на территории Великобритании и ее колоний.

Несмотря на протесты Москвы, 27 мая статс-секретарь по иностранным делам Остин Чемберлен вручил поверенному в делах СССР в Лондоне ноту британского правительства. В ней заявлялось, что обыск в помещениях общества «Аркос» доказал, что «из дома № 49 по улице Мургейт направлялись и осуществлялись как военный шпионаж, так и разрушительная деятельность на всей территории Британской империи». На основании этого правительство Великобритании заявило о разрыве дипломатических отношений с СССР и предложило всему персоналу полпредства СССР покинуть пределы страны в 10-дневный срок.

В СССР началась ответная пропагандистская компания. Теракты белогвардейцев связали с «происками британских империалистов». «Видна единая воля, видна одна направляющая рука, — писала «Правда» 9 июня 1927 года. — И мы ничуть не удивимся, если она окажется в тайных кабинетах лондонского “Форейн Оффиса”, если в карманах бело-шпионов позвякивает золото английских банкиров».

Именно в эти дни в советской печати впервые появились официальные сообщения о том, что Сидней Рейли не был убит на границе в районе деревни Алякюль, а арестован на территории СССР. Более того, указывалось, что он дал признательные показания, о которых, правда, говорилось лишь в очень общих чертах.

В «Правительственном сообщении», опубликованном в газетах тоже 9 июня, подчеркивалось: «Еще летом 1925 года при нелегальном переходе финляндской границы из СССР был пограничной охраной ранен и арестован некий “купец” с советским паспортом на имя Штейнберга. Будучи допрошен, он показал, что на самом деле он вовсе не Штейнберг, а известный английский разведчик, капитан королевской авиации Сидней Георг Рэйли, один из главных организаторов заговора Локкарта, трибуналом от 3 декабря 1918 года объявленный вне закона.

Рэйли показал далее, что он приехал в СССР со специальной целью организации террористических покушений, поджогов, восстаний и т. д. Более того, Рэйли добавил, что он, проездом из Америки, был у канцлера казначейства и одного из ответственнейших министров британского короля Черчилля, который лично давал ему инструкции по организации террористических покушений и других диверсионных актов. Его письменные показания имеются в распоряжении правительства. Материалом, взятым при дальнейших арестах, показания Рэйли были целиком подтверждены».

На следующий день в передовице «Фурии шпионажа» «Правда» снова упомянула о Рейли. «Вот кто послухи английской охранки и вот что они замышляли, — писала газета. — Это — “купец Штейнберг”, он же “сэр” Сидней Рэйли, шпион-разведчик, соучастник негодяя Локкарта, подосланный пиратами Форейн-Оффиса».

Фамилия британского разведчика «склонялась» и на «процессе монархистов-террористов», проходившем в то время в Ленинграде. На нем оглашались отрывки из показаний Рейли, данных им после ареста.

Наконец, председатель Военной коллегии Верховного суда СССР Василий Ульрих, выступивший 18 декабря 1927 года в «Известиях» со статьей «На защите завоеваний Октября», посвященной 10-летию органов безопасности, тоже вспомнил о нем.

«Приходится отметить, — писал Ульрих, — что благодаря бдительности ГПУ в последнее время удалось предотвратить ряд террористических актов против наших советских и партийных работников, были обнаружены нелегально прибывшие на нашу территорию такие крупные антисоветские деятели как Борис Савинков, петлюровский атаман Тютюнник, кн[язь] Павел Долгоруков, известный английский разведчик Рейли и др.».

Таким образом, чекисты, партийное руководство и пропагандисты попытались нарисовать картину мощного и разветвленного антисоветского заговора, во главе которого стояли английские правительство и спецслужбы. Именно они, согласно этой версии, руководили своими подчиненными — всякими там поляками, финнами, эстонцами, румынами, а в качестве ударной силы использовали русских эмигрантов. 23 июня Сталин направил телеграмму Менжинскому: «Мое личное мнение: 1) Агенты Лондона сидят у нас глубже, чем кажется, и явки у них все же останутся; 2) повальные аресты следует использовать для разрушения английских шпионских связей для завербования новых сотрудников из арестованных по ведомству Артузова и для развития системы добровольчества среди молодежи в пользу ОГПУ; 3) хорошо бы дать один-два показательных процесса по линии английского шпионажа… Как думаете публиковать показания Рейли? Это дело [надо] обставить умело».

За границу первые сведения о том, что произошло с Рейли в СССР, принес с собой перебежчик Опперпут. Незадолго до своей последней «вылазки» в Советский Союз Мария Захарченко писала Пепите Бобадилья: «Ваш муж предательски и подло убит. На границе он не был. Всю эту комедию придумали чекисты. Его арестовали в Москве и в течение месяца держали на Лубянке в качестве привилегированного пленника. Каждый день его вывозили в автомобиле на прогулку, и во время одной из таких прогулок его закололи в спину по приказу начальника ГПУ Артузова. Его убили без суда, без следствия, как бандита. Все остальное — поездка Сиднея Георгиевича в Петроград, путешествие на границе, засада в Аллекюле и прочее — сплошная ложь. На границе была поднята фальшивая стрельба. Все это было сделано для того, чтобы на следующий день напечатать в газетах о перестрелке с контрабандистами на финской границе и создать впечатление, будто Сидней Георгиевич был убит случайно».

Но тогда Пепита не поверила рассказу Захарченко. В своих мемуарах она отмечала, что «имела для этого достаточные основания», поскольку ей удалось связаться в Москве с информированными людьми, не имевшими отношения к «Тресту», и они сообщили ей, что в декабре 1926 года Рейли находился в тюремной больнице ОГПУ, что с ним прилично обращались, но что он был не вполне в своем уме. «Сведения эти были получены непосредственно от одной из сиделок, ухаживавших за больным, — писала Пепита. — Недавно она сообщала, что Сидней поправился и переведен в другой госпиталь». Но все эти рассказы оказались вымыслом.

Часть — и весьма солидная! — записок и показаний Опперпута не была сразу опубликована. Она оказалась в руках у генерала Кутепова. Кутепов ознакомил с ними некоторых своих соратников и представителей эмиграции — в том числе и Шульгина. На Василия Витальевича очень сильно подействовала вся эта история с разоблачением «Треста», бегством и откровениями Опперпута и, наконец, сообщением о поимке Рейли. Когда Шульгин нелегально находился в СССР, ему рассказывали некоторые подробности гибели британского разведчика на советско-финской границе. Вполне возможно, что рассказывал и сам Опперпут — с ним Шульгин тоже встречался. И вот теперь вдруг выяснилось, что эти рассказы были полной «липой»! Кроме того, Шульгин почувствовал, что его поездка в Советский Союз была каким-то мистическим образом связана с поездкой Рейли. Ведь она проходила почти по такому же рецепту, и ОГПУ в любой момент могло либо арестовать, либо ликвидировать его.

Под влиянием чтения записок Опперпута Шульгин написал две статьи — «Опперпут» и «Сидней Рейли». Он послал их в газету «Возрождение», выходившую в Париже. В статье о Рейли Шульгин рассказал о том, что слышал о его гибели в СССР, а потом о том, что он прочитал в записках Опперпута. И, конечно, для журналистов это была бы настоящая сенсация. Бывший агент ОГПУ рассказал, что Рейли не был убит и не был ранен. Его, оказывается, просто заманили в Москву, там арестовали, подержали какое-то время в тюрьме, а потом расстреляли без суда.

«Опперпут утверждает, что антисоветская организация, услугами которой пользовался несчастный Ройли [так в тексте. — Е. М.], та самая организация. Которая и меня перевела через границу, словом, те, кого я в своей книжке называю “контрабандистами”, на самом деле были “легендой”, то есть симулированной [курсив В. В. Шульгина. — Е. М.] организацией <…> Но этому “контрабандисту”, по словам Опперпута, было со стороны Гепеу обещано, что самого Ройли не тронут и что он будет целым и невредимым переправлен обратно через русскую границу. Судя по тому, что со мною поступили именно так, то есть по каким-то расчетам меня не схватили и дали мне уйти, такое обещание не представляется невероятным: очевидно, у Гепеу могли быть те же приблизительно расчеты, то есть, что благополучно вернувшийся Ройли внушит англичанам полное доверие к импровизировавшей его организации».

Так, по словам Опперпута, сначала и произошло. Рейли перешел границу, но затем был арестован под Москвой, а на границе была специально устроена перестрелка, чтобы инсценировать его гибель. На самом же деле Рейли погиб позже. Ссылаясь на того же Опперпута, Шульгин писал, что его «застрелил на Воробьевых горах “лучший стрелок Гепеу” товарищ Ибрагим». Другими словами, описание судьбы Рейли у Шульгина почти совпадает с рассказом о ней в письме Марии Захарченко к Пепите Бобадилья. И это не удивительно — они пользовались одним и тем уже источником информации (Опперпутом и его записками).

Свои статьи Шульгин написал и отослал в «Возрождение» в июне 1927 года. Однако потом отозвал их. Причины он объяснял в письме, направленном в редакцию газету в 9 октября. «Так как эти сведения были сообщены мне доверительно [курсив В. В. Шульгина. — Е. М.], то я не мог напечатать эти статьи без разрешения лица, мне их сообщившего. Такого разрешения мне получить не удалось. Я думаю, что это была ошибка, но понимаю, что могла быть и другая точка зрения… Во всяком случае, мои уста были запечатаны, и это было причиной, почему тогдашний редактор “Возрождения” не мог напечатать мои статьи, даже если бы он этого хотел».

Да, тогда газетной сенсации не получилось. А ведь она вполне могла быть. Хотя слухи о том, что Рейли жив, ходили по-прежнему.

В октябре 1927 года некий бывший белогвардеец, нелегально перешедший из СССР в Польшу, заявил, что Рейли сидит в Орловском тюремном централе.

В 1928 году — опять же в Польше — говорили, что он сбежал из тюрьмы, организовал партизанский отряд и борется с большевиками.

В 1931 году некий британский чиновник утверждал, что встретил в одном из портов Ближнего Востока советского моряка, свободно говорившего по-английски. Он рассказал, что его фамилия Рейли, что он сидел в тюрьме, затем бежал, устроился матросом на судно и добрался до Ближнего Востока. Теперь ему нужны одежда и деньги. Доверчивый чиновник помог ему, и «Рейли» бесследно исчез.

В это же время появились слухи, что Рейли согласился работать на советскую разведку и был направлен в Китай. Бывшего британского разведчика «видели» то в Персии, то в Сингапуре, то в США.

Робин Брюс Локкарт пишет, что Палата общин британского парламента несколько раз требовала от правительства «надавить» на советские власти, чтобы прояснить судьбу агента, но из этого тоже ничего не вышло. Правительство отделывалось отговоркой, что никаких дополнительных сведений о нем нет.

Алексей Ксюнин в 1931 году патетически восклицал: «Англичанина, который хотел спасти Россию, оплетали липкой паутиной продажные провокаторы — свои же русские!»

Джордж Хилл, работавший во время Второй мировой войны в Москве, тоже пытался найти какие-нибудь следы своего друга и коллеги, но и ему это не удалось. Впрочем, он слышал, как какой-то сотрудник НКВД рассказывал, что Рейли все это время сидит в тюрьме, где он уже давно сошел с ума. Хилл рассказу не поверил и правильно сделал.

По данным того же Робина Брюса Локкарта, последний раз по официальным каналам запрос о том, что произошло с Рейли, британские представители направляли советским властям весной 1956 года, во время визита в Великобританию председателя Совета министров СССР Николая Булганина и 1-го секретаря ЦК КПСС Никиты Хрущева. Но ответа не получили.

Впрочем, в СССР вскоре начали постепенно приподнимать завесу тайны над судьбой Рейли. Хотя делали это очень медленно.

В 1965 году появился роман Льва Никулина «Мертвая зыбь». Его автора допустили к секретным материалам КГБ об «Операции “Трест”» — собственно, ей и посвящался роман. Спустя еще два года появился и четырехсерийный телевизионный художественный фильм режиссера Сергея Колосова с таким же названием — «Операция “Трест”».

Именно в романе Никулина, а потом и фильме Колосова было впервые открыто признано — вскоре после перехода границы Рейли арестовали, а потом и расстреляли, приведя, таким образом, в исполнение смертный приговор, который был вынесен ему еще в 1918 году.

Но только еще тридцать с лишним лет спустя стало известно, как все это происходило. Не в кино, а в жизни.