Сидней Рейли: Жизнь и приключения английского шпиона из Одессы

В книге Владимира Крымова «Портреты необычных людей», вышедшей в 1971 году в Париже, автор так описывает то, что произошло с Рейли на советской территории: «Он был прослежен большевиками, и когда уже не в первый раз переходил границу из Финляндии под именем торговца Штейнберга, его опознали. Он стал бежать, в его стреляли и тяжело ранили. Тогда появилось официальное сообщение в советских газетах, что Рейли убит. В действительности он был отвезен в Москву, его вылечили, и он дал большевикам исключительно ценные показания. Через год или около того в советской газете “Правда” целая страница была занята показаниями Рейли, относительно иностранной разведки — это было тогдашней сенсацией». Но это — очередная легенда, связанная с Рейли. Все было не так.

Вернемся назад, в 1925 год.

С тех пор, как Сидней Рейли перешел советско-финскую границу, перед чекистами встала дилемма — выпускать его обратно или нет? Опперпут вспоминал, что судьба Рейли решалась 27 сентября 1925 года, когда британского агента привезли на дачу в Малаховку. По его словам, окружающая местность буквально кишела сотрудниками ОГПУ, которые изображали дачников и местных жителей.

Опперпут поинтересовался у Стырне, что это значит, и тот ответил, что Рейли будет арестован. Но не на даче, а позже. Опперпут и присоединившийся к нему Якушев стали доказывать, что арест поставит крест на всей операции. Стырне ответил, что он и другие чекисты тоже были против, но окончательное решение приняло Политбюро.

В одной из своих лекций, прочитанных руководителем операции «Трест» Артуром Артузовым перед слушателями Высших курсов ОГПУ, он приводил несколько соображений, по которым все-таки Рейли решили не выпускать за границу. Во-первых, чтобы отдать его в руки советского правосудия, хотя это, конечно, формальная причина. Во-вторых, опасность терактов, поскольку Рейли решил избрать «активно опасную тактику» борьбы с СССР, в основу которой был положен террор народовольцев.

И, наконец, в-третьих (и, наверное, это самое важное), появление Рейли за границей после нелегальной поездки в Советский Союз настолько бы возвысило «Монархическую организацию Центральной России» или «Трест» в глазах иностранных правительств и спецслужб, что ее стали бы расценивать как своего рода подпольное правительство. В таком случае настоящее руководство страны могло бы показаться им ослабленным и не контролирующим ситуацию в СССР. Политические и военные последствия подобного впечатления могли оказаться непредсказуемыми.

Рейли посадили в машину и повезли в Москву, на вокзал. Он ни о чем не подозревал. Артузов рассказывал: «По-еле того как Рейли выговорился, мы повезли его в Москву, и по “ошибке” автомобиль въехал во двор ОГПУ».

По другой версии, чекисты хотели арестовать его в машине, по дороге в столицу. Но неожиданное обстоятельство изменило их планы. Рейли вдруг захотел отправить из Москвы открытки за границу, чтобы его «друзья» действительно убедились в том, что он был в Советском Союзе. Он попросил на некоторое время заехать на какую-нибудь безопасную квартиру, где он мог бы сделать это.

Тогда две машины с Рейли, чекистами, Якушевым, Потаповым поехали на квартиру Опперпута — на улицу Маросейка, дом 13. Там Рейли написал открытку Бойсу. Пока он делал это, Стырне отправился на Лубянку и получил там самые последние инструкции: арестовать Рейли в машине.

Рейли, чекисты и «руководители заговорщиков» вышли из квартиры и сели в машины. В дороге на него надели наручники и объявили ему, что он арестован. Вроде бы сделал это Сергей Пузицкий[107]. Автомобиль вскоре въехал в ворота ОГПУ — от Маросейки до Лубянки буквально рукой подать.

Двухдневная «гастроль» британского разведчика по СССР закончилась.

Арест Рейли прошел успешно, но не надо забывать, что разведчика с нетерпением ждали по ту сторону границы. Перед ОГПУ вновь встал вопрос — как объяснить его внезапное исчезновение? Артузов рассказывал в своей лекции: «А что, если Рейли “убить” в перестрелке во время очередного перехода границы? Роковой случай. Понадобится двойник Рейли, человек в одежде Рейли. Такого подобрать нетрудно. Разыграть “бой” на самой границе, всполошить финских пограничников: пусть смотрят на “мертвого Рейли”».

Однако такой план, по словам Артузова, требовал проведения еще одной операции — вывода из «игры» Тойво Вяха. «Он отменно сыграл свою роль, — говорил Артузов. — Что же дальше? Оставить на заставе? Это слишком. Его могут убить с той стороны. Перевести в другое место? Но это же только полумера. Противник сразу поймет, какую роль играл Вяха. “Убийство” Рейли требовало осуществить и другой шаг — тонко вывести из игры и Вяха. Логика действия и конспирация диктовала нам поступить именно так, иначе противник будет с подозрением относиться к каждому “окну”. Вяха должен быть арестован не путем инспирации, обозначения, а так, как арестовывают заклятого врага. Это конечно же жестоко по отношению к честному и преданному командиру, но другого выхода нет. Да, с него будут на глазах товарищей сорваны зеленые петлицы, снята с буденовки пятиконечная звезда. Ни у кого не будет и тени сомнения: так поступают с предателями».

Спектакль у Алякюля под названием «Смерть Сиднея Рейли на границе» удался на славу.

В тот же вечер, когда британский разведчик был арестован, в Ленинград срочно выехали Роман Пилляр и Сергей Пузицкий. В кабинете начальника Ленинградского ОГПУ Станислава Мессинга состоялось утверждение окончательного сценария «спектакля» на границе. Для этого к Мессингу вызвали Тойво Вяха.

Сначала Мессинг сообщил, что Вяха награжден орденом Красного Знамени. Затем ему изложили общую задачу, сообщив, в частности, что человек, которого он в последний раз «голеньким» переносил через пограничную реку на своих плечах — не кто иной, как разведчик Сидней Рейли, «личное доверенное лицо злейшего врага нашей страны Уинстона Черчилля». Он же рассказал пограничнику о той роли, которую ему предстоит сыграть.

Вяха все понял и предложил устроить «спектакль» на поляне рядом с деревней Алякюль. Его познакомили с группой чекистов, приехавших из Москвы. Один из них — стройный и худощавый — был похож на Рейли, разве что моложе. Его и должны были «убить». Руководил операцией чекист по фамилии Шаров — так, по крайней мере, утверждал Вяха. По другим данным, в операции участвовали Щукин (он же Григорий Сыроежкин), некий чекист по фамилии Баконин и человек, изображающий Рейли.

«“Убийство” Рейли разыграли как по нотам, — отмечал Вяха. — В условленном месте меня с двойником Рейли встретила группа чекистов во главе с Шаровым. Покричали мы тут, поругались на трех языках — на русском, финском и английском. Постреляли поверх голов друг друга. Потом “Рейли” слег на обочине. Землю около его головы обрызгали кровью, запасенной Шаровым, а мне связали руки. Тут же на выстрелы прибежал председатель местного сельсовета, молодой парень, коммунист, толковый человек и добрый товарищ: “Не нужна ли помощь актива?”».

Его поблагодарили, но от помощи отказались. Заодно, как бы между прочим, сказали, что одного «мерзавца» задержали, а второго — прикончили[108].Чекисты были уверены, что о происшествии на границе к утру будет знать вся деревня, а потом слухи дойдут и до финской стороны.

Затем «убитого Рейли» запихали в машину, туда же затолкали и связанного Вяха. Кобуру от его маузера оставили в кустах, рассчитывая, что ее найдут местные жители или пограничники и поймут, кому она принадлежала.

Машина поехала в Белоостров, к зданию пограничной комендатуры. Вяха затащили на второй этаж и представили, как пойманного предателя. В фильме «Операция “Трест”» он говорил, что ему с трудом далась эта роль — он плакал, униженно просил его не расстреливать и наговаривал на себя «всякие пакости». «Рейли» тоже было не легко. Все это время изображавший его чекист, чьи имя и фамилия до сих пор остаются окончательно неизвестными для исследователей, неподвижно, с разбитым носом, лежал в машине в виде покойника. Причем так, что его ноги торчали из нее.

Наконец поехали в Ленинград. Вяха развязали. Ожил и «покойник», который сразу же начал ругать товарищей: «По мне сапогами ходили и нос разбили». «Нос его действительно вырос размерами и куда-то вбок глядел», — замечает в мемуарах Вяха.

В Ленинграде Вяха провел два дня. Жил он в прекрасном номере гостиницы «Европейская», где мог есть и пить вдоволь, но не имел права выходить из номера и открывать дверь посторонним. Затем его тайно отправили в Москву. Там его поселили в отеле «Савой», но тоже без права выхода из комнаты. По ночам Вяха возили на Лубянку, где он познакомился с Артузовым, Пилляром, Стырне и другими чекистами. Там же ему вручили орден Красного Знамени № 1990. Интересно, что приказ о награждении Вяха подписал нарком по военным и морским делам и председатель Реввоенсовета СССР Михаил Фрунзе, сменивший на этих постах Троцкого. Вероятно, это был один из последних подписанных им документов о награждении — 31 октября 1925 года Фрунзе умер.

Затем Вяха вручили новые документы на имя Ивана Михайловича Петрова и сказали, что Тойво Вяха исчез навсегда. Вскоре ОГПУ распространило слухи о его расстреле. А на самом деле Вяха-Петров уже служил в это время в тихой бухте Абрау-Дюрсо на Черном море… О том, куда его перевели, и о его новом имени знали всего лишь несколько человек из ОГПУ. Для всех остальных он как в воду канул — на целых 39 лет[109].

Камера № 73

А Рейли еще вечером 27 сентября привезли на Лубянку. Первым его допрашивал заместитель начальника КРО ОГПУ Роман Пилляр. Он сразу же напомнил, что смертный приговор, вынесенный Рейли в 1918 году, никто не отменял. Следовательно, лишь от самого британского разведчика зависит, сохранят ему жизнь или нет. Другими словами, только сотрудничество с ОГПУ давало ему какой-то шанс.

Неожиданный арест был, конечно, сильнейшим потрясением для Рейли. И как для профессионала, и как для человека. Но в эти первые и самые тяжелые минуты он проявил настоящее мужество и самообладание. Разведчик подтвердил лишь свое имя (в протоколе допроса его назвали «Сиднеем Георгиевичем») и признал, что недооценил советскую контрразведку. На другие вопросы Рейли отвечать отказался.

Его поместили в камеру № 73 Внутренней тюрьмы ОГПУ.

В некоторых биографиях Рейли отмечается, что это была та самая камера, в которой сидел совсем недавно его друг Борис Савинков. Не исключено, хотя первоначально, до вынесения ему приговора, Савинков находился в камере № 60, а его гражданская жена — Любовь Дикгоф-Деренталь — в камере № 55. Так, по крайней мере, пишет она в своем тюремном дневнике. Но, возможно, что в камеру № 73 Савинкова перевели после приговора. Хотя известно, что это было помещение «повышенной комфортности», чуть ли не из двух комнат, Рейли об этом нигде не упоминает. Возникает, конечно, вопрос — где именно мог написать о своей камере Рейли? Да еще так, чтобы это дошло до нас? Было где. Но обо всем по порядку.

Первые допросы почти ничего не дали чекистам. Рейли держался стойко. Он надеялся, что еще сможет выкарабкаться. Ведь британская Секретная служба, узнав, что он арестован большевиками, наверняка потребует от правительства вмешаться. Большевикам совсем не выгодно портить отношения с Великобританией, которые и так не были слишком теплыми. Так что его либо вышлют, как в 1918 году выслали Локкарта, либо обменяют. Кроме того, он сразу же понял, что «Трест» — это, по сути, разведывательная операция ОГПУ в среде белой эмиграции с выходом на спецслужбы и правительственные круги европейских государств. Говорят, что он даже высказывал чекистам профессиональные комплименты в отношении организации этой операции.

«Первые дни Рейли держался твердо, хотя сразу понял, что “Трест” — мистификация ОГПУ, — подтверждал в одной из лекций курсантам школы ОГПУ Артур Артузов. — Он, однако, надеялся, что в его судьбу вмешается СИС, британское правительство. И тогда ему показали газеты, не только советские, но и лондонские, подлинность которых Рейли установить не составляло никакого труда. Он прочитал сообщение о собственной гибели. Следовательно, никто не будет заниматься его спасением. Теперь он понял, почему его содержат в одиночной камере Внутренней тюрьмы (той самой, в которой сидел и Савинков), почему конвоиры обращаются к нему не по имени, а по номеру — 73, почему переодели в форму сотрудника ОГПУ. Он был секретным арестантом. Конвоиры понятия не имели, кто он такой, скорее всего, полагали, что какой-то ответственный работник ОГПУ с периферии, серьезно проштрафившийся».

Но в сложнейших для себя физических и психологических условиях Рейли держался до самой последней возможности и сначала даже пытался вести с ОГПУ взаимовыгодную игру. При этом вовсе не собирался сразу же выкладывать все то, что хотели от него услышать чекисты в первую очередь.

Седьмого октября 1925 года его допрашивал Стырне. Рейли не то чтобы отказывался отвечать, но говорил далеко не всю правду. Именно тогда он ответил на вопросы анкеты, которая уже упоминалась в начале этой книги.

Уже здесь бросается в глаза явная смесь правды и выдумки. Зачем Рейли нужно было хитрить в описании своего происхождения? Вероятно, он строил расчет на том, что «настоящий британец», потомственный военный, в глазах большевиков будет стоить гораздо дороже, чем бывший подданный Российской империи, еврей и эмигрант. И, соответственно, шансов выжить у британца будет больше.

Потом он рассказал о своем прошлом начиная с 1914 года. Отрывки из этой его биографии тоже не раз приводились выше. Но все то, о чем поведал Рейли, чекисты могли знать и без него. А вот важнейший для них сюжет — зачем он нелегально прибыл в СССР — разведчик свел всего лишь к двум строчкам: «В конце сентября я нелегально перешел финскую границу и прибыл в Ленинград, потом в Москву, где и был арестован».

Это, конечно, совсем не устраивало Стырне и других чекистов. Спустя два дня, под их нажимом, Рейли отступил еще немного. Он признал, что приехал в СССР для установления связи с подпольной организацией (отрицать это было бы глупо), но сам по себе. «Я, — показал Рейли, — прибыл в Советскую Россию по собственной инициативе, узнав от Н. Н. Бунакова о существовании, по-видимому, действительно серьезной антисоветской группы. Антибольшевистским вопросом я усиленно занимался всегда и посвящал ему большую часть времени, энергии и личных средств. Касаясь личных средств, могу, например, указать, что савинковщина с 1920 по 1924 год обошлась мне по самому скромному расчету в 15–20 тысяч фунтов стерлингов».

Рейли также подтвердил, что всегда «владел информацией о внутренней ситуации в стране, получая ее из некоторых российских источников, а также от разведывательных служб Англии и Америки». То есть связей со спецслужбами он теперь не отрицал, но связей как бы неформальных — мол, получал от них информацию. А от кого получал? И с какой целью? Может быть, просто от знакомых. 13 октября Стырне заявил Рейли, что если тот не прекратит свою игру и не начнет давать следствию откровенные показания, то для него все может закончиться крайне серьезно.

Но чего же хотели услышать чекисты от него? Во-первых, информацию о высокопоставленных лицах в Англии и Америке, с которыми он лично знаком. Во-вторых, данные о связях британской и американской разведок с центрами белой эмиграции.

Однако Рейли отказался. Он объяснил это тем, что не может предоставить требуемую от него «полную, точную и детальную информацию», не компрометируя себя и других. «Я не могу на это пойти», — прямо заявил он. Он предложил свой вариант: его выпускают из Советского Союза, а он становится кем-то вроде «советского агента влияния» на Западе. Рейли обещал в этом случае повлиять на эмигрантские организации — с целью убедить их отказаться от подрывной работы в СССР. А также использовать свои связи в политических и деловых кругах и всячески пропагандировать в них идею сотрудничества с советским правительством.

«Охотно признаю, что практика моей семилетней борьбы против Советской власти, а в особенности моя последняя попытка доказали мне, что все те методы, которые применялись и мною, и моими единомышленниками, не привели к цели и поэтому в корне были нецелесообразны», — признал он надопросе.

Еще на шаг назад Рейли отступил 17 октября, предложив чекистам новую идею: он становится «неофициальным посредником» между советским правительством и политическими и деловыми кругами Запада. Более того, писал Рейли, он даже рад отойти от деятельности, которая в последние несколько лет не дала ему ничего, кроме разочарований и неприятностей. «Мой последний опыте “Трестом” до конца убедил меня в бесполезности и нецелесообразности искания какой бы то ни было опоры для антисоветской борьбы как в русских, так и в эмиграционных организациях, — отмечал он в письме к Стырне. — Во мне сложилось довольно сильное впечатление о прочности Советской власти. Поэтому мне приходится смотреть на всю интервенционную политику (какого бы то ни было рода) как на нецелесообразную». Вообще-то, замечал Рейли, он уверен, что в исторической перспективе большевизм обречен на поражение. Но в настоящее время он считает, что попытки его силового свержения ни к чему не приведут.

Однако на все свои предложения он получил решительный отказ. Ему ясно дали понять — не в его положении безымянного «заключенного № 73» строить какие-то глобальные политические прожекты и выдвигать собственные условия. Единственной его надеждой может стать сотрудничество с ОГПУ на условиях чекистов. Другими словами, откровенный рассказ о всем том, что их интересует.

В фильме «Операция “Трест”» есть такой эпизод — Стырне показывает арестованному Рейли газету «Известия» от 25 октября 1925 года и читает из нее заметку, в которой говорится о том, что «известный английский шпион и диверсант Сидней Рейли» был убит при попытке финской границы у деревни Алякюль. После чего разведчик «ломается» и соглашается давать откровенные показания следователям ОГПУ.

«В свое время, — отмечал в одной из своих лекций Ар-тузов, — узнав о крахе Савинкова, Рейли с негодованием заявил газете “Морнинг пост”, что “этим поступком Савинков вычеркнул свое имя из списка почетных членов антикоммунистического движения”». Историк советских спецслужб Теодор Гладков, написавший книгу об Артузове, комментирует эти слова так: «Но теперь, оказавшись в положении Савинкова, Рейли повел себя куда менее достойно. Он рассуждал просто — британская разведка ничем ему помочь не может, следовательно, ему остается одно — давать показания. И он их давал».

Однако такая оценка поведения Рейли совершенно несправедлива по отношению к британскому агенту. Во-первых, история с газетой — это очередной миф. В 1925 году «Известия» не писали о том, что на границе убит Сидней Рейли (разве что чекисты изготовили фальшивый номер газеты, который и показали Рейли). А во-вторых, он сломался не после того, как ему якобы показали сообщения о его собственной гибели.

Тюремный дневник

О том, как, когда и почему Рейли решил начать вести свой «тюремный дневник», нам уже, вероятно, не дано узнать. Так же как и то, сколько всего записей он сделал. Известны «странички из дневника» Рейли в период с 30 октября по 4 ноября 1925 года.

Регулярное ведение дневника требовало от него большого терпения, осторожности и сосредоточенности. Каждый день он делал записи карандашом на небольших листочках папиросной бумаги очень мелким почерком. Затем прятал их в щелях стены камеры, в постели и других местах. Удивительно, но эти записи были обнаружены чекистами при обыске камеры Рейли только после его расстрела.

Он писал по-английски, иногда вставляя русские слова и сокращения. В следственном деле Рейли его «тюремный дневник» пролежал шестьдесят с лишним лет и начал публиковаться только в 1990-х годах. Одним из первых отрывки из него напечатал Юрий Милютин (он же — сотрудник КГБ Игорь Прелин) в статье «Конец шпиона Рейли» в 12-м номере газеты «Совершенно секретно» за 1990 год, а также известный в Великобритании писатель и журналист Филлип Найтли 12 апреля 1992 года в газете «Обсервер», в статье «Как русские раскололи аса шпионажа».

С тех пор, как записи Рейли были обнародованы, среди его биографов не утихает дискуссия — писал ли он их на самом деле или это фальшивка? Если согласиться со сторонниками версии о подделке, то придется отвечать на вопрос — почему тогда он несколько десятилетий просто пролежал в архивах советских спецслужб и ни разу ими не использовался?

Среди тех, кто считает дневник подлинным, существуют, однако, разногласия по вопросу о том, зачем Рейли его все-таки писал. Российский историк Теодор Гладков выдвинул такое предположение: «На самом деле Рейли прекрасно понимал, что его прочитают чекисты. Таким образом он пытался убедить их в своем раскаянии и желании сотрудничать с ОГПУ». Но в таком случае логичнее было бы писать эти записки на русском языке, не дожидаясь, пока чекисты расшифруют и переведут их.

Есть другая точка зрения. Якобы Рейли вел его, прежде всего, для СИС. Чтобы попытаться передать его в Англию и информировать своих коллег о том, что он сказал и что не сказал на допросах — так считает, к примеру, Ричард Спенс. Или же Рейли все же надеялся выбраться из ОГПУ и каким-то образом захватить дневник с собой (версия Эндрю Кука), чтобы продемонстрировать всем, «что он побывал в пасти льва и выбрался оттуда живым и невредимым». Есть еще и третья версия — дневник действительно писал Рейли, но под контролем чекистов. И правдивая информация в нем перемешана с дезинформацией, которую он вносил в него по указаниям чекистов.

Что касается автора этих строк, то он, во-первых, считает, что дневник написан самим Рейли, а во-вторых, это было сделано им втайне от сотрудников ОГПУ. Для чего? Ну, скорее всего, действительно с целью как-то передать его в Англию. Однако не исключено, что Рейли ставил перед собой и другую задачу. Он вполне мог просчитать, что его записи, спрятанные в камере, чекисты рано или поздно обнаружат. Как они поступят, даже если это произойдет после его расстрела? Скорее всего, приобщат к делу. И тогда, рано или поздно, они станут доступны исследователям и прольют свет на его последние дни жизни. Да, это может произойти очень и очень нескоро, но когда-нибудь все-таки произойдет.

Другими словами, Рейли мог писать свои записки «для истории». Он не мог не учитывать самого трагического для себя развития событий и понимал, что эти папиросные листки бумаги будут когда-нибудь единственными оставшимися свидетелями того, что происходило с ним в тюрьме ОГПУ. И если все было так, то расчет Рейли оказался точным.

Первая запись в дневнике Рейли датируется 30 октября 1925 года. Этот день и стал решающим — именно тогда чекистам удалось все-таки сломать его. И вовсе не демонстрацией газет с сообщениями о его гибели.

Рейли пишет: «Еще один допрос поздно днем. Переоделся в рабочую одежду. Вся личная одежда унесена. Сумел сохранить второе одеяло. Разбудили, велели взять пальто и фуражку. Комната внизу, около ванной. Все время нехорошее предчувствие от этой железной двери. Присутствующие в комнате: Стырне, его товарищ, тюремщик, молодой парень из Владимирской губернии, палач, возможно, кто-то еще. Стырне сообщил мне, что Коллегия ГПУ пересмотрела приговор и что, если я не соглашусь сотрудничать, приговор будет приведен в исполнение немедленно. Сказал, что это не удивляет меня, что мое решение остается то же самое и что я готов умереть. Стырне спросил, не хочу ли я иметь время на размышление. Ответил, что это их дело. Дали один час».

Далее, отмечает Рейли, его привели обратно в камеру. Он молился про себя за Пепиту, «сделал небольшой узелок из своих вещей, выкурил несколько сигарет и спустя 15–20 минут сообщил, что готов. Палач, который был снаружи камеры, был послан объявить о моем решении». Однако в камере он просидел еще целый час. Затем его привели в ту же комнату.

«Стырне, его товарищ и молодой парень, — записал Рейли. — В соседней комнате палач и другие, все до зубов вооружены. Объявил опять о моем решении и попросил сделать письменное заявление в том духе, что я счастлив показать им, как англичанин и христианин понимает свой долг. Отказ. Попросил отослать вещи Пите. Они сказали, что о моей смерти никто не узнает. Затем начался длинный разговор-убеждение, как обыкновенно. После 3/4 часа препираний разговор на повышенных тонах в течение пяти минут. Молчание, затем Стырне и его товарищ позвали палача и ушли».

Рейли держали в комнате еще около пяти минут. При этом в соседнем помещении раздавались звуки заряжаемого оружия и другие приготовления. Затем Рейли вывели к машине. С ним в автомобиль сели пять человек. Очень быстро доехали до гаража.

«Во время поездки солдат схватил своей грязной рукой наручники и мое запястье, — отмечал Рейли. — Дождь. Очень холодно. Бесконечное ожидание на гаражном дворе, в то время как палач вошел внутрь; охранники матерятся и рассказывают друг другу грязные анекдоты. Шофер что-то сказал о том, что сломался радиатор, бесцельно слоняется. Наконец завелся, короткий переезд и прибытие в ГПУ с севера. Стырне и его товарищ сообщили о том, что приговор отложен на 20 часов. Ужасная ночь. Кошмары».

Несомненно, что имитация подготовки казни Рейли не могла проходить только по инициативе Стырне. Наверняка ее санкционировали и Артузов, и, возможно, сам Дзержинский. Вряд ли они сами могли гордиться этим эпизодом своих биографий. Хотя, как говорится, «на войне — как на войне». Псевдоподготовка к расстрелу дала нужный чекистам результат. Ослабленный невероятным психологическим напряжением, Рейли на этот раз не выдержал и «потек». После этой страшной для него ночи он написал письмо на имя Дзержинского.

«Председателю ОГПУ Ф. Э. Дзержинскому

После происшедших с В. А. Стырне разговоров я выражаю свое согласие дать Вам вполне откровенные показания и сведения по вопросам, интересующим ОГПУ, относительно организации и состава великобританской разведки и, насколько мне известно, также сведения относительно американской разведки, а также тех лиц в русской эмиграции, с которыми мне пришлось иметь дело.

Москва, Внутренняя Тюрьма

30 октября 1925 г. Сидней Рейли».

Рейли действительно был сломлен. Но, как видно из его дальнейших записей, это не помешало ему трезво оценивать происходящие события. Он вовсе не превратился в жалкое подобие самого себя, униженно молящего только о сохранении собственной жизни. Похоже, что Рейли все-таки нашел в себе силы преодолеть последствия своего решения и попытался снова начать собственную игру.

Любопытная деталь — в дневнике он не упомянул о своем письме Дзержинскому. Почему? Некоторые историки делают из этого факта далеко идущий вывод — письмо якобы было подделкой ОГПУ. Но, может быть, сам Рейли не хотел, чтобы кто-нибудь и когда-нибудь узнал о минутах его слабости, в которые он его написал?

Из «тюремного дневника» Рейли.

«Суббота, 31 октября 1925 г. На следующее утро вызвали на допрос в 11[110] <…> Стырне, кажется, очень доволен своим докладом — повышенное внимание. В 8 часов поездка, я одет в форму ГПУ. Прогулка за город ночью. Прибытие в московское помещение. Отличные бутерброды. Чай. Ибрагим[111]. Затем разговор наедине со Стырне — этот протокол, выражающий мое согласие. Ничего не знаю об агентах здесь — цель моей поездки. Оценка Уинстона Черчилля и Спирса. Мое неожиданное решение в Выборге. Стырне отправился с протоколом к Дзержинскому, возвратился спустя полчаса. Сообщил — приговор остановлен. Возвращение в камеру, спал крепко 4 часа после веронала».

Рейли все время переодевали в форму сотрудника ОГПУ, чтобы у чекистов, не имеющих отношения к его делу, не возникало лишних вопросов. Кроме того, Рейли плохо себя чувствовал и не мог спать. Сначала на допросе присутствовал начальник санчасти ОГПУ, который прописал ему веронал — довольно популярное в те годы снотворное.

Однако, как и у любого препарата, у веронала имеются и побочные эффекты. В частности, общая слабость, вялость, тошнота, головные боли (они даже получили название «веронализм») ит. д.[112] Иногда его использовали для того, чтобы свести счеты с жизнью.

Вероятно, какие-то побочные действия веронала мог испытывать и Сидней Рейли. В дневнике он время от времени жалуется на слабость, усталость и на то, что препарат не всегда действует. С другой стороны, он, по некоторым данным, часто страдал от головных болей и раньше. Все это, разумеется, никак не облегчало его жизнь на Лубянке.

Продолжение записи от 31 октября: «Вызвали в 11. Форма предосторожности, чтобы не увидели. Разработали план со Стырне — 1) 1918 г. 2) СИС, 3) Английские политические сферы, 4) Американские секретные службы, 5) Политика и банки США, 6) Русские эмигранты. Источники информации относительно 1918 г. Главный объект — немецкая идентификация, сцена в германском консульстве[113]. Отверг обвинения в саботаже продовольствия[114]. Обвинен в провокации. 2а) Савинков изменил свою позицию, недоверие, моя вина доказана. Мои намерения, если бы Савинков вернулся. Отдых».

После отдыха его вызвали снова и спрашивали его мнение о различных деятелях «Треста» — Якушеве, Опперпуте и др. Затем вернулись к пункту о секретной британской службе. Потом — ужин и отдых. «В 7 вечера, — сообщает Рейли, — наговорил под запись номера 4 и 5. Опять камера. Веронал не подействовал».

В воскресенье, 1 ноября, чекисты пытались добиться от Рейли информации о британских агентах, работающих в Коминтерне и в Ленинграде (у Рейли в дневнике — в Петрограде). Еще одна интересная фраза: «Длительная беседа о моей жене — предлагают любые деньги и положение…» Что это могло означать? Может быть, ОГПУ пыталось торговаться с Рейли или, по крайней мере, делало вид, что торгуется? И предлагало деньги «и положение» его жене в обмен на его информацию? Следовательно, самого Рейли не собирались отпускать и сообщили ему об этом?

Второго ноября допрос начался в 10 часов утра. Его снова спрашивали об организации работы СИС и агентах британской Секретной службы в СССР. «Объяснил, почему агенты здесь невозможны», — записал Рейли. Затем произошло еще одно важное событие.

Рейли был весьма «крупной птицей», попавшейся в «сети ОГПУ». Английских агентов такой величины чекисты все-таки ловили не так уж и часто. Но за те дни, пока он сидел во Внутренней тюрьме ОГПУ, с ним не пожелал увидеться ни один из руководителей этого ведомства. Ни сам Дзержинский, ни его заместители на его допросах не появлялись. Во всяком случае об этом ничего не известно.

Это кажется странным. Неужели им хотя бы по-человечески не было интересно пообщаться с британским агентом, не говоря уже о сугубо профессиональной стороне дела? Лишь начальник КРО Артузов пришел пообщаться с Рейли. В его «тюремном дневнике» он упоминает об этом посещении 2 ноября одной строчкой: «Беседа с Артуром Христиановичем Артузовым».

Теодор Гладков так описывает их встречу (даже встречи) в тюрьме: «Начальник КРО Артузов также принимал участие в допросах Рейли. При этом его интересовали не только факты, но и взгляды, мысли, чувства побежденного врага. Это были откровенные разговоры с обеих сторон. До Рейли наконец из этих допросов-бесед дошло, что он проиграл не потому, что дала сбой испытанная методика британской разведки, а потому, что он пытался с ее помощью бороться против народа, который не хочет, чтобы на его шею снова сели новоявленные “освободители”.

На их последней встрече Рейли признался:

— Да, вы оказались сильнее меня. А точнее — нас. Занавес моей драмы упал. Выходит, конец. И все же в моем сердце теплится крохотная надежда. Помнится, в России всегда справляли Прощеное воскресенье. Из дома в дом ходили друг к другу, просили прощения за нанесенные обиды. В ноги бухались. Может, и мне это сделать? Надежда — единственный в мире свет…

— Не поможет, — прямо ответил Артузов. — Вы уже были осуждены однажды. Теперь только вышестоящий суд может пересмотреть приговор».

Сомнительно, чтобы Рейли произносил именно такие слова. Но над выходом из создавшегося положения — для него очень тяжелого — он, конечно, размышлял. И в разговорах с чекистами, и в своем дневнике. «Доктор обеспокоен моим состоянием, — записал Рейли. — Стырне надеется закончить в среду — сомневаюсь. Спал очень плохо всю ночь. Читал до 3 ночи. Чувствую большую слабость».

Статья Алексея Ксюнина «Джентльмен — Сидней Рейли» в эмигрантской газете «Руль».

Берлин. Сентябрь 1931 г.

Весь следующий день, 3 ноября, он просидел в камере. Чекистам было не до него — в этот день в Москве хоронили наркома по военным и морским делам Михаила Фрунзе. Он скончался 31 октября вскоре после операции язвы желудка от остановки сердца. Похороны носили государственный характер. Все руководители ОГПУ и многие чекисты на церемонии целый день. Так что Рейли вызвали на допрос только в 9 часов вечера. Возможно, что его даже забыли покормить, во всяком случае, он отметил в дневнике: «Голоден весь день». «Шесть вопросов, — писал он, — работа немцев, наше сотрудничество: какие материалы мы имеем относительно СССР и Коминтерна, Китай… Веронал. Спал хорошо».

Насколько те сведения, которые Рейли сообщил на допросах, оказались важными для ОГПУ? Было ли это именно то, чего так чекисты добивались от британского разведчика? Например, в отношении информации о британской агентуре в СССР?

Разумеется, невозможно ответить точно на все 100 процентов, поскольку невозможно сказать, какая часть информации о событиях тех лет еще не рассекречена. Но есть основания судить, что Рейли никого все-таки не сдал.

Рейли оставил службу в СИС еще в 1921 году. Так что вряд ли он мог обладать самой последней информацией об работе агентов британской Секретной службы в СССР. По некоторым вопросам в самом ОГПУ имелись даже более полные сведения, и когда Рейли отвечал на них или говорил, что просто не знает ответа (вполне возможно, что это было правдой), следователи были недовольны и считали, что он водит их за нос.

Иногда он, похоже, действительно водил их за нос. О том, что он никогда не учился ни в Гейдельберге, ни в Лондоне, уже говорилось. Так же как и о том, что он указал Ирландию своим местом рождения. В его показаниях есть и другие несоответствия с реальностью. Например, советские газеты писали, что, по словам Рейли, «с 1923 года во главе СИС стоит контр-адмирал Гейгаут» (на самом деле — Гай Гонт). Но, как уже говорилось, в 1923 году пост главы СИС занял контр-адмирал Хью Синклер, сменивший умершего Мэнсфилда Смита-Камминга.

Что же касается сэра Гая Гонта, то во время Первой мировой войны он служил в морской разведке, но осенью 1918 года вышел в отставку в звании адмирала, король посвятил его в рыцари, а в 1922 году — избран в парламент от Консервативной партии. Другими словами, никакого формального отношения к СИС он не имел.

Рейли обо всем этом прекрасно знал. Но, если верить советским газетам, все равно сообщил эти абсурдные в глазах англичан сведения. Зачем? Его американский биограф Ричард Спенс считает, например, что для Лондона это могло быть сигналом о том, что Рейли дает «чистосердечные показания» под контролем. Ведь своей дальнейшей судьбы он еще не мог знать…

«Повалился, не издав крика»

На что еще надеялся Рейли? Будучи искушенным в делах разведки человеком, он не мог не понимать, что спасти его может только невероятное чудо. Верил ли он в то, что его могут отпустить за границу с некой «секретной миссией», которую он сам предлагал чекистам? Как человек он наверняка надеялся на это. Как трезвомыслящий профессионал вряд ли. Скорее всего, он понимал, что уже не суждено сделать то, о чем всегда мечтают солдаты на войне — вернуться домой. И в очередной раз проделать этот «долгий путь до Типперэри».

Его допросы продолжались до 4 ноября 1925 года. О событиях, которые произошли в этот день, он писал так: «Среда, 4 ноября 1925 года. Очень слаб. Вызвали в 11 утра. Извинения Стырне. [Интересно, за что? Может быть, за тот «ложный расстрел»? — Е. М.] Дружественность. Работа до 5 — затем обед. Затем поездки, прогулка. Работа до 2 часов утра. Спал без веронала. Стырне дал подписать предыдущий протокол. Начали со Скотленд-Ярда».

Из дневника Рейли видно, что чекисты в этот день интересовались очень многими вопросами. Разговор шел о руководителях Скотленд-Ярда, о том, ведется ли полицейское наблюдение за советским полпредом и торгпредом в Англии Леонидом Красиным и в какой форме, о том, что американская и британская разведки думает об «Амторге» и «Аркосе»[115], и есть ли их агенты в этих организациях. Рейли развивал идеи об отношениях с Англией, его спрашивали о британской активности в Персии, на которую СССР претендовал как на свою «зону влияния».

Последняя фраза дневника звучит так: «Успокоился относительно своей смерти — вижу впереди больше развития». Фраза загадочная. Что Рейли имел в виду? Смирился ли он со своей участью и чувствовал, что конец уже близок? Или, наоборот, ему что-то пообещали?

Цель чекистов была понятна: им нужно было успеть как можно сильнее «выпотрошить» захваченного противника. Вполне возможно, что они могли намекать на возможность пересмотра приговора. Особенно теперь, когда Рейли пошел на сотрудничество с ОГПУ.

По официальной версии, 4 ноября чекисты поняли, что Рейли уже сказал все, что знал, поэтому никакой ценности как источник информации больше не представляет. Но в это верится с трудом — если учесть, что откровенно заговорил он только 30 октября, неужели же он полностью выговорился за четыре дня? И неужели ОГПУ, которое потратило столько усилий, чтобы поймать Рейли и разговорить его, так легко могло выбросить его как отработанный материал? Ведь чекисты добивались от него откровенных показаний, и только он их начал давать — и тут вдруг его расстреливают.

В одном из интервью историк советских спецслужб Теодор Гладков, ссылаясь на беседы с их ветеранами, утверждал, что в ОГПУ как раз и не хотели расстреливать Рейли. С ним хотели работать и дальше. Но вот наверху решили иначе. Просило ли ОГПУ у руководства страны отменить или хотя бы отложить исполнение приговора 1918 года? Кто именно и когда принял решение о том, что Рейли должен быть расстрелян? И когда приказ об этом поступил на Лубянку?

Эндрю Кук утверждает, что приказ о расстреле Рейли был отдал лично Сталиным. Доживший до 2006 года чекист и участник «Операции “Трест”» Борис Гудзь рассказывал Куку, что «Сталин настаивал на том, что Политбюро решило ни в коем случае его не выпускать, а поскорее расстрелять. Потому что рано или поздно поползут слухи, что он у нас арестован, узнают за границей, пойдут дипломатические ноты, интриги. Сталин все это предвидел и приказал покончить с этим делом раз и навсегда, уничтожить его, и — все».

Но вряд ли Сталин в 1925 году мог единолично принять такое решение и отдать приказ председателю ОГПУ Дзержинскому. Гораздо более вероятно, что приговор был приведен в исполнение по решению Политбюро ЦК РКП(б). Кто знает, возможно где-то, в еще не открытых фондах, находится протокол заседания, на котором утверждалось и приведение смертного приговора над Рейли.

Считается, что именно 4 ноября, когда Рейли писал о «дружественности» и неких «извинениях» Стырне, и было принято решение о казни британского разведчика. И одобрено на самом «политическом верху». После этого Рейли оставалось жить всего лишь несколько часов.

Вечером 5 ноября, около 20.00, к нему пришли чекисты: начальник Тюремного отдела и Внутренней тюрьмы ОГПУ Карл Дукис[116], сотрудники КРО ОГПУ Григорий Федулеев[117], Ибрагим Абиссалов и Григорий Сыроежкин. Приказ о приведении приговора в исполнение им передал, вероятно, помощник начальника КРО Владимир Стырне. В сохранившихся в архивах рапортах на его имя, написанных Федулеевым, указывается: «Согласно полученного от Вас распоряжения со двора ОГПУ выехали совместно с № 73 т. Дукис, Сыроежкин, я и Ибрагим ровно в 8 часов вечера 5/ХI — 25 г., направились в Богородск (что находится за Сокольниками)».

Догадывался ли Рейли о том, куда его на самом деле везут? Скорее всего, нет. Поездки на прогулки бывали и раньше — и тоже вечером.

Сценарий поездки чекисты обговорили заранее. Ехали примерно 30–40 минут. Оживленно разговаривали. В своем рапорте Григорий Федулеев отмечает, что потом, «как было условлено», шофер «продемонстрировал поломку машины». Машина остановилась (якобы заглох мотор), шофер сказал, что им придется простоять 5—10 минут. Федулеев предложил Рейли прогуляться. Тот согласился. Пошли гулять. Прогулка заняла считаные минуты.

Федулеев хладнокровно описал, как проходила казнь Сиднея Рейли. «Вышедши из машины, — докладывал чекист, — я шёл по правую, а Ибрагим по левую сторону № 73, т. Сыроежкин шёл с правой стороны шагах в 10 от нас. Отойдя от машины шагов на 30–40 Ибрагим, отстав от нас произвёл выстрел в № 73 каковой глубоко вздохнув повалился, не издав крика; ввиду того что пульс ещё бился т. Сыроежкин произвёл выстрел ему в грудь. Подождав ещё немного, минут 10–15 когда окончательно перестал биться пульс внесли его в машину и поехали прямо в санчасть где уже ждали т. Кушнер[118] и фотограф».

Итак, смертный приговор, вынесенный Сиднею Рейли 8 декабря 1918 года, был приведен в исполнение 5 ноября 1925 года в Сокольниках. По крайней мере, по официальной версии. Рейли попросту пристрелили в лесу, причем в спину.

Поездка в Сокольники, история с якобы заглохшей машиной и расстрелом британского агента в лесу позже породила сомнения у некоторых исследователей биографии Рейли. Они даже задались вопросом — уж не является ли она очередной фальсификацией ОГПУ, как в случаях «убийства Рейли» на советско-финской границе или «ареста и расстрела» «предателя» Тойво Вяха? Ведь расстрелять Рейли могли и на Лубянке, причем так, что он бы и не догадался о том, что его ждет. Зачем для этого его нужно было вывозить в лес?

«Рейли не хотели травмировать, уже отношения какие-то с ним сложились. Вести его в подвал — он поймет все. А он ведь надеялся», — объяснял в одном из интервью Теодор Гладков. «Как это ни парадоксально, но к нему в каком-то смысле проявили гуманность, — полагал и чекист Борис Гудзь. — Все было сделано так, что он был расстрелян внезапно». Возможно, что какие-то «нотки гуманности» в процедуре казни Рейли действительно были, но все-таки, наверное, чекисты руководствовались не ими. Вероятно, они опасались, что информация о его расстреле просочится за границу. И чем больше людей было бы вовлечено в подготовку к исполнению приговора (надзиратели, охрана, врачи и др.), тем больше им казалась такая возможность.

Заявление Рейли на имя Дзержинского о готовности дать показания.

30 октября 1925 г.

Поэтому они решили перестраховаться и все сделать фактически без подготовки. Не удивительно, что даже в рапорте Федулеев называет Рейли исключительно как «№ 73».

С расстрелом Рейли эти предосторожности не закончились. Положив тело Рейли в машину, чекисты поехали в санчасть ОГПУ. «Подъехав к санчасти мы вчетвером, — писал Федулеев, — я, Дукис, Ибрагим и санитар — внесли № 73 в указанное т. Кушнером помещение (санитару сказали, что этого человека задавило трамваем, да и лица не было видно т. к. голова была в мешке) и положили на прозекторский стол затем приступили к съемке. Сняли в шинели по пояс затем голого по пояс, так чтобы были видны раны и голого во весь рост. После этого положили его в мешок и снесли в морг при санчасти где положили в гроб и разошлись по домам. Всю операцию закончили в 11 часов вечера 5. XI — 25 г.».

Все-таки они недоработали в плане конспирации. Трудно поверить, что санитар был настолько глуп, что не мог бы отличить человека, попавшего под трамвай, от погибшего в результате полученных огнестрельных ранений. Или к началу фотосъемки его уже выгнали из прозекторской? Тем более что на фотографиях лежащий на столе человек запечатлен уже без мешка на голове.

В морге мертвый британский агент пролежал еще четыре дня. 9 ноября Григорий Федулеев направил новый рапорт на имя Владимира Стырне: «Довожу до Вашего сведения, что согласно полученному от Вас распоряжению № 73 был взят из морга санчасти ОГПУ тов. Дукисом в 8 1/2 вечера 9/ХI-25 г. и перевезен в приготовленную яму-могилу во дворе прогулок внутр, тюрьмы ОГПУ, положен был так, как он был в мешке, так что закапывавшие его 3 красноармейца лица не видели, вся эта операция кончилась в 10–10 1/2 вечера 9/ХI-25 г.».

На этом в биографии Сиднея Рейли можно было бы поставить точку. Но такие люди редко уходят из жизни, не оставляя после себя многочисленных легенд и мифов.

Люди без могил

После его гибели прошло уже около века, но вопрос: «Кто вы, мистер Рейли?» по-прежнему волнует исследователей. Не удивительно, учитывая, сколько лиц было у этого человека.

Появлялись сообщения, что Рейли видели в разных местах после его официальной смерти в 1925 году. То в Вологде, где якобы жила одна из его «дам сердца», которую он навещал, то в Китае, то в Ленинграде, то в Новосибирске. Ходили слухи, что Рейли действительно поймали, но не расстреляли, и он работал в ОГПУ консультантом, а потом, уже в 30-х, был арестован и отправлен в лагерь, где его тоже встречали.

Первая жена Рейли Маргарет в разговоре с британским вице-консулом в Брюсселе Дареллом Уилсоном в мае 1931 года заявляла, что «она до сих пор молчала о настоящем происхождении своего мужа и его имени, так как думала, что он работает против большевиков». Однако теперь она в этом сомневается и не исключает, что «он, возможно, может находиться живым и невредимым в России».

Утверждали, что он изначально был агентом ОГПУ.

Говорили, что на фотографиях с мертвым человеком в шинели, лежащим на столе — вовсе не Рейли, а кто-то другой, хотя и похожий на него. Эндрю Кук обратился за помощью к одному из самых компетентных в Великобритании судебных фотографов для того, чтобы он сравнил известные фотографии Рейли с изображением трупа мужчины и сделал вывод — один и тот же ли это человек или разные люди.

Вывод эксперта однозначен — внешность представленных на фотографиях людей совпадает. Другими словами, мертвый человек в шинели — это Сидней Джордж Рейли.

Да нет, конечно же, он закончил свой путь в Сокольниках, от пули в спину.

Осталось еще сказать несколько слов о судьбах некоторых людей, сыгравших в жизни Рейли важную роль.

Пепита Бобадилья после исчезновения (гибели) мужа прожила сшс долгую жизнь и умерла в 1973 году.

Роберт Брюс Локкарт с 1928 года начал заниматься журналистикой, путешествовал, писал мемуары, помогал Пепите с изданием «Записок» Рейли и ее воспоминаний. В 1934 году по его книге «Мемуары британского агента» был снят художественный фильм (наверное, первый фильм о «заговоре послов») «Британский агент». Прототипа Локкарта в нем сыграл известный английский актер Лесли Говард, а прототипа его русской любовницы Марии Закревской-Бенкендорф — Кэй Фрэнсис. Перед Второй мировой войной Локкарт вернулся на службу в МИД, был директором департамента, занимавшегося в министерстве политической разведкой. Говорят, что во время войны советские представители пригласили его в Москву, пообещав, в частности, показать Кремль. «Мне показывали его в 18-м году, — сострил Локкарт. — Но почему-то ограничились тогда только кремлевскими подвалами». Локкарт выпустил несколько книг. Скончался он в 1970 году.

Джордж Хилл ушел из СИС в 1926 году. Работал в различных компаниях, писал мемуары. Перед Второй мировой войной вновь вернулся на секретную службу, а в июле 1941 года — уже в звании бригадного генерала — был даже направлен в Москву в качестве руководителя миссии британских спецслужб. Хилл работал в СССР до 1945 года. По его утверждению, он даже написал учебное пособие для советских партизан. В Москве Хилл завел роман с советской гражданкой, хотел жениться на ней, но по каким-то причинам из этого ничего не вышло. В 1946 году он вышел в отставку, работал представителем британской авиакомпании в Праге, потом гендиректором компании по производству минеральной воды. Скончался в 1968 году.

«Величайший из воинов» сэр Пол Генри Дьюкс тоже ушел из разведки и тоже на короткое время вернулся обратно во время Второй мировой войны. Он прославился как пропагандист йоги (вместе со своей женой, о которой упоминал Рейли). В остальное же время занимался бизнесом, писал мемуары. Переехал в Южную Африку, где и умер в 1967 году.

Еще один коллега Рейли и бывший английский резидент в Советской России Стивен Эллей вскоре после возвращения в Англию был переведен из службы разведки в контрразведку. В некоторых британских биографических источниках о нем говорится, что в своих неопубликованных мемуарах Эллей утверждал, что его уволили из разведки после того, как он отказался готовить покушение на Сталина. Есть ли элементы правды в этой версии? Ответить на этот вопрос сейчас невозможно. Умер Стивен Эллей в апреле 1968 года.

«Двойной агент» и друг Рейли Владимир Орлов выступал с идеей создания «Белого Интернационала», который бы занимался «регистрацией и надзором за выезжающими из Совдепии агентами», работал экспертом в германской разведке. В 1929 году его привлекли к суду за попытку продать компромат на американских сенаторов, поддерживающих признание СССР. По некоторым данным, здесь тоже не обошлось без ОГПУ. После прихода к власти Гитлера Орлов бежал из Германии в Бельгию, где потом и был арестован нацистами, и умер в концлагере в 1941 году. По другим данным, его то ли расстреляли, то ли убили выстрелом в затылок, а тело Орлова было обнаружено в Берлине.

…Тойво Вяха, видевший участников операции «Трест» по обе стороны «линии фронта», много лет спустя вспоминал, что, несмотря на все различия между всеми этими людьми, их объединяли преданность своим идеям, ум и огромная воля. Действительно — это были достойные друг друга враги.

Но большинство победителей-чекистов, блестяще переигравших своих врагов в «разведывательных играх» 20-х годов, ожидала куда более горькая судьба, чем побежденных ими Рейли, Савинкова, генерала Кутепова, Марии Захарченко, Георгия Радкевича или молодых боевиков — эмигрантов. Им предстояло умереть от рук своих же недавних соратников.

Один из руководителей так называемого «Треста» Александр Якушев был арестован в 1934 году, приговорен к 10 годам лагерей и в феврале 1937 года умер в лагере.

Генерал Николай Потапов служил в РККА, в 1936 году ему было присвоено звание комбрига. Умер в Москве в 1946 году.

Генерал Андрей Зайончковский умер в 1926 году.

Для Тойво Вяха (он же Иван Петров) чекисты, как уже говорилось, придумали не самый лучший псевдоним. В 1938 году на странного командира «Петрова», плохо говорившего по-русски, обратил внимание некий бригадный комиссар белорусских пограничников Аугула (Вяха служил тогда в Белоруссии). А тут еще на заставе Петрова обнаружили кабель, идущий в сторону польской территории. Его арестовали, обвинив в шпионаже. На допросах он рассказал о своем участии в «операции “Трест”», но его слова никто не смог подтвердить. Операция считалась секретной, да многие ее участники уже были расстреляны, а оставшиеся в живых просто боялись вмешиваться в это дело.

Впрочем, быстро рассыпались обвинения в отношении прокладки «шпионского кабеля» — оказалось, что его протянули сами сотрудники НКВД, чтобы прослушивать телефонные переговоры на польской территории. Чекисты пытались выбить признание из самого Петрова (лиш-ний «шпион и враг народа» им бы не помешал), но тот не сломался и себя не оговорил. В итоге — редчайший случай! — дело закрыли, а его самого отпустили. Правда, в пограничные войска он уже не вернулся, а служил в обычных частях РККА. Прошел Великую Отечественную войну. Был тяжело ранен, дослужился до полковника. Получил еще два ордена Красного Знамени, орден Красной Звезды. Жил в Петрозаводске, писал книги, на обложках которых значились два его имени. Умер Тойво Вяха в 1984 году.

Большинство же тех, кто имел касательство в «делу Рейли», были расстреляны в своей собственной стране, которой они так верно служили. Ничего не известно о Ибрагиме Абиссалове. Борис Гудзь рассказывал Эндрю Куку, что Абиссалов подарил ему на память пистолет, из которого он застрелил Рейли, и он хранил его до 1937 года. (Сам Гудзь смог уцелеть — в 1937 году его «всего лишь» уволили из разведки и исключили из партии за связь с врагами народа. Он работал водителем автобуса и директором автобазы. Потом его реабилитировали. В 60-е годы был консультантом фильма «Операция “Трест”».)

Другим же не досталось даже собственных могил.

Кстати, о могилах. Во дворике для прогулок Внутренней тюрьмы ОГПУ на Лубянке Рейли пролежал несколько лет. Не исключено, что где-то по соседству с ним лежал также его бывший друг и соратник Борис Савинков. «Я знаю, что значит, когда Вы говорите, что смотрите на меня как на брата и любите меня. Вы знаете, что Вы для меня навсегда — на жизнь и на смерть», — писал Рейли Савинкову в мае 1922 года. Если автора «Коня бледного» и «Коня вороного» закопали там же, в тюремном дворике Лубянки, значит, они теперь действительно были вместе навсегда.

Впрочем, нет. В 1932 году в здании ОГПУ на Лубянке началась масштабная реконструкция. К нему еще пристроили новый корпус. Позже, уже незадолго до начала войны, началась еще одна реконструкция, которая закончилась только в 1944–1947 годах. Во время всех этих лубянских перестроек тайные могилы Рейли (и, возможно, могила Савинкова) были, скорее всего, уничтожены — они оказались в зоне глубокого котлована, который вырыли для фундамента нового здания. Что произошло с их останками — неизвестно.

Теперь Сидней Джордж Рейли исчез уже окончательно. Появившись однажды как будто бы ниоткуда, он и ушел в никуда.