Сидней Рейли: Жизнь и приключения английского шпиона из Одессы

О так называемом Петербургском периоде жизни Сиднея Рейли известно больше, чем о том, что происходило с ним в предыдущие годы. Он, как корабль из тумана, постепенно выплывал из «зоны сумрака».

Однако и здесь нас подстерегает немало вопросов. И главный из них — что делал Рейли в Петербурге? В чем состояла цель его приезда в столицу России? Был ли он лишь пронырливым коммивояжером, который, для того, чтобы заработать, был готов продавать все и вся? Или все это — лишь прикрытие, «крыша», для того, чтобы заниматься своим основным делом — разведкой? А если он занимался ею, то против кого? И дня кого? И давал ли ему какое-то задание «М» — Уильям Мелвилл-Морган?

Нельзя не заметить — в Петербурге Рейли вел именно такой образ жизни, который, скорее всего, и выбрал бы и профессиональный разведчик-нелегал. Он активно вращался в светских кругах, заводил друзей из чиновников, военных и представителей высшего света. Он все время оказывался рядом с новейшими технологическими разработками в области авиации, военно-морского флота, связи, которые в то время играли огромную роль для будущего армий, да и не только армий, мира. Он даже завел роман с женой адъютанта морского министра.

И даже вспыхнувшая у него и, безусловно, искренняя страсть к авиации тоже вполне укладывалась в эту схему.

…Когда Рейли появился в Петербурге — известно точно. Потому что сразу же он оказался под негласным наблюдением филеров питерской «охранки». «Под колпаком», как бы сказали позже. Примерно через месяц после его приезда на Рейли составили справку: «Сидней Джордж Рейлли, 30 лет, римско-католического исповедания, великобританский подданный, прибыл 28 января сего года [1905. — Е. М.] из Брюсселя, остановился в Европейской гостинице в № 93 (платит за номер 4 рубля в сутки), прописан по национальному паспорту, выданному в Лондоне от 27 июля 1899 г. за № 38371. За время своего проживания в гостинице ни в чем подозрительном замечен не был; занимается ком-миссионерством по разным отраслям торговли; предлагает крупным торговым фирмам заграничные товары по имеющимся у него образцам и заключает сделки на поставки таковых».

Почему же за ним установили наблюдение?

Вряд ли Рейли приехал бы в Петербург под своей фамилией, если бы действительно был замешан в каких-то явных шпионских операциях против России в Порт-Артуре. Но за ним на всякий случай все-таки решили последить — ведь Рейли появился в русской столице в очень бурное время.

Совсем недавно в Петербурге случилось Кровавое воскресенье — 9 января солдаты расстреляли демонстрацию рабочих, которая шла к царю в Зимний дворец с петицией удовлетворить «народные нужды». В России назревала революция, и прибывающие иностранцы вызывали повышенное внимание полиции и «охранки» — мало ли, для чего они приезжают и что с собой привозят, и с кем общаются. Да и волна шпиономании, порожденная войной с Японией, не шла на спад.

Газета «Русское слово» как-то поместила ехидную заметку под заголовком «Японский шпион». «Внимая ужасам войны, — писала она, — обыватель стал ловить японцев-шпионов. Охотнее этому занятию отдаются на наших окраинах и в дачных местностях. С открытием дачного сезона добровольцы из публики уже наловили такое количество шпионов, что заглазно хватило бы и на две Японии».

Стоит добавить, что в шпионстве подозревали не только людей с характерными внешними признаками уроженцев Азии, но часто и иностранцев вообще.

В справке на Рейли верно указывалось, что «великобританский подданный» занимался комиссионерством. Действительно, он, в частности, представлял в России интересы одной из крупнейших в мире судостроительных компаний, германской «Блом унд Фосс», основанной в 1877 году. На ее верфях строили корабли, аэропланы-амфибии, подводные лодки. И в этой области Рейли без дела долго сидеть не приходилось.

В начале XX века на военных флотах мира происходили большие изменения. Ведущие морские державы захватила так называемая «дредноутная лихорадка», которая началась после того, как в 1906 году англичане ввели в строй новый линкор «Дредноут» (в переводе «Неустрашимый»). Это был первый в мире корабль с паротурбинной силовой установкой, работавшей на мазуте, и орудиями только большого калибра (десять 12-дюймовых, то есть 305 мм). По тем временам он отличался высокой скоростью (21 узел) и большой огневой мощью.

Новый линкор стал родоначальником целого класса похожих кораблей, которых так и назвали — дредноутами. В гонку по их строительству вступили, прежде всего, Англия и Германия, которые рассматривали друг друга как наиболее вероятных противников в будущей войне. Англичане вскоре объявили, что на закладку каждого нового германского дредноута они ответят двумя.

Включились в гонку и другие страны — Австро-Венгрия, США, Италия, Франция, Япония. Она привела к тому, что всего за три-четыре года дредноуты серьезно устарели, а к началу Первой мировой войны на смену им пришли «сверхдредноуты» — линкоры с орудиями калибром в 13,5 (343 мм), 14 (355 мм), 15 (381 мм) и даже 16 дюймов (406 мм).

Россия тоже не осталась в стороне. В июне 1909 года она заложила сразу четыре дредноута на Балтике, строительство каждого из которых длилось очень долго — в среднем пять с половиной лет. Эти корабли — «Гангут», «Севастополь», «Полтава» и «Петропавловск» — вошли в строй уже после начала войны. В 1911 году были заложены еще три дредноута на Черном море — «Императрица Мария», «Императрица Екатерина Великая» (введены в строй в 1915 году), «Император Александр III» (введен в строй в 1917 году).

Русский флот, восстанавливающийся после разгрома в войне с Японией, нуждался в современном оборудовании, которое зачастую не имели возможности производить заводы в самой России. Многое заказывалось за границей — в частности, как в Англии, так и в Германии, у того же концерна «Блом унд Фосс». Разумеется, немцы передавали в Россию не только готовые изделия, но и чертежи, различную техническую документацию, инструкции по эксплуатации. И многое из этого проходило через руки Рейли. Он получал неплохие комиссионные за размещение заказов на русских заводах. Заодно завязывал нужные знакомства.

Тут, конечно, было где разгуляться — как бизнесмену, так и разведчику.

Пробыв некоторое время в русской столице, Рейли уехал по делам в Европу, а затем вернулся в Петербург. И снова попал под наблюдение. На этот раз следили за ним довольно долго — 18 дней подряд. Ежедневно филеры Петербургского охранного отделения составляли подробные отчеты, куда и когда ходил их подопечный и с кем он встречался.

В ГАРФ сохранились две папки с этими отчетами — «Справки по делу Рейллэ, кл[ичка] “Комиссионер”» и «Сведения по делу Рейллэ, кл[ичка] “Комиссионер”». Наблюдали за Рейли с 11(24) сентября 1905 года и делали это очень тщательно, буквально по минутам отслеживая, куда он пошел, в какой подъезд заходил и на какой этаж поднимался, сколько времени находился дома или в гостях, с кем встречался и сколько времени продолжалась эта встреча и т. д. Например, из донесения филеров от 12(25) сентября, мы узнаем, что «Комиссионер», проживающий на Казанской улице, 2, вышел из дома в 5 часов 30 минут вечера, пошел по Невскому проспекту, зашел в парикмахерскую в доме 24, где пробыл 20 минут. Потом сел на извозчика и поехал к дому 55 по тому же Невскому. Зашел в подъезд, вышел из него через 10 минут, поехал на извозчике в гостиницу «Европейская», где пробыл 1 час 20 минут. Потом возвратился домой и больше, доносили филеры, «выхода его не видели».

День 13(26) сентября оказался для Рейли куда более насыщенным. В 11.15 он вышел из дома, на извозчике поехал на Итальянскую улицу, 2, там пробыл пять минут, потом возвратился домой. Вторично вышел из дома в 13.05. На извозчике поехал в гостиницу «Европейская», откуда вышел через 40 минут и снова вернулся домой. В третий раз вышел из дома в 14.45. На извозчике поехал по Невскому, зашел в дом 55, но скоро оттуда вышел. «Дойдя до Владимирского проспекта, сел на лихача и проехал по Невскому проспекту, дом № 94 в меняльную контору Цветкова. Через 10 вышел и на том же извозчике поехал домой». В четвертый раз вышел из дома в 15.40. На извозчике поехал по Морской улице и был упущен филерами из вида. Домой приехал в пять часов.

В пятый раз вышел из дома в семь часов вечера, на извозчике поехал по Невскому проспекту, к дому 55. Пробыл там 20 минут. По выходе поехал на лихаче по Преображенской улице в дом 25, где пробыл три часа. Затем на извозчике возвратился домой, и «больше выхода его не видели».

Так же плотно за Рейли наблюдали и в последующие дни. Места, где он бывал наиболее часто, проверили. Оказалось, что в доме 55 по Невскому находились «Северные меблированные комнаты», а Рейли встречался там с неким уссурийским купцом 2-й гильдии Александром Барашко. В доме 25 по Преображенской, где «Комиссионер» вечером 13 сентября задержался аж на три часа, в квартире 14 проживал Михаил Милонов, тридцати трех лет, служащий Главного управления государственного коннозаводства и городской управы. Жил он вместе с женой Марией Владимировной, сорока четырех лет, платил за квартиру 80 рублей в месяц и имел прислугу.

Выяснили наблюдатели, что делал Рейли и в гостинице «Европейская», где он часто бывал. Обычно он заходил в буфет и читальню и интересовался у швейцара, не приходило ли на его имя писем. В гостинице, отмечали агенты сыска, его хорошо знают — ведь Рейли жил там, когда приехал в Петербург. Чуть позже они докладывали, что Рейли продолжает ежедневно посещать в «Европейской» «великобританского подданного», инженера Георга Генриха Бродегана и встречается с ним «по делу», то есть по коммерческим вопросам.

Филеры сообщали 16(30) сентября, что Рейли накануне дважды заходил в дом 15 по Морской улице, где находятся магазин кроватей, магазин фотографических принадлежностей «Томпсон» и Торговый дом «Гинсбург и К^o». «В какой магазин или торговый дом заходил “Комиссионер”, сведений не добыто», — констатировали они. Ну а мы-то вполне можем предположить, что Рейли заходил к своему знакомому по Порт-Артуру Моисею Гинсбургу. Может быть, и в фотомагазин заглянул — его очень интересовала фотография.

За Рейли следили до 29 сентября (12 октября). Потом наблюдение, судя по всему, сняли. Почему? Логично предположить, что ничего подозрительного в его поведении и передвижениях по городу не обнаружили. Скорее всего, как и в начале 1905 года, за ним следили по более общим соображениям — как за иностранцем вообще. А, возможно, еще пытались понять, не имеет ли он какого-то отношения к революционному подполью. Впрочем, Рейли еще не раз будет попадать под «негласное наблюдение», и у многих в Петербурге еще будут появляться сомнения — а не шпион ли он?

«Сидней знает то, чего никто не знает»

Бизнес Рейли не ограничивался только сотрудничеством с «Блом унд Фосс». Писательница Нина Берберова, которая вращалась в кругах, в которых хорошо помнили «питерскую тусовку» того времени и знали Рейли, отмечала, что «он был активен в банковских сферах, знал крупнейших петербургских дельцов, знаменитого международного миллионера, ворочавшего всеевропейским вооружением, грека по рождению, сэра Базиля Захарова, строившего военные корабли и продававшего их в Англии и Германии одновременно. Рейли также имел близкое касательство к петербургской фирме Мендроховича и Лубенского, которая занималась главным образом экспортом и импортом оружия».

Иногда Рейли представлялся продавцом телефонных аппаратов. Филеры наружного наблюдения доносили, что 13(26) сентября 1905 года он заходил в дом 2 по Итальянской улице, где размещалось правление «Общества Китайско-Восточной железной дороги». Рейли, говорилось в донесении, «приходил сюда как представитель какой-то фирмы для поставки в названное правление телефонных аппаратов».

А иногда Рейли представлялся антикваром, собирателем ценностей древности и редких книг. В библиотеке Отдела нумизматики Эрмитажа находится, например, редкое издание каталога Ю. Иверсена «Медали, выбитые в царствование Александра II», изданного в 1880 году. Роскошный тяжелый фолиант в переплете со вставками из синей кожи и с золотым тиснением. На форзаце — два экслибриса владельцев, которым принадлежала книга. Один из них — капитан (впоследствии полковник) Алексей фон Ольдерогге, участник обороны Порт-Артура; другой — Сидней Джордж Рейли.

Донесение агента наружного наблюдения о передвижениях «Комиссионера» по Петербургу.

11 сентября 1905 г.

На экслибрисе Рейли — картина Рафаэля Санти «Святой Георгий и дракон», которая находится в Эрмитаже. Как считают авторы очерка «Экслибрис как улика. Книжный знак Сиднея Рейли из библиотеки нумизматики. Шпионский роман» С. Павлов и Е. Яровая (очерк помещен во 2-й книге «250 историй про Эрмитаж: «Собранье пестрых глав…»), именно эту картину для экслибриса он выбрал не случайно — Святой Георгий был его небесным покровителем. Кроме того, это самый почитаемый святой в Англии.

Судя по всему, Рейли приобрел каталог в Петербурге, а потом, уже со своим экслибрисом, подарил или продал его Алексею фон Ольдерогге, которого он, вероятно, знал еще по Порт-Артуру.

Об «антикваре Рейли» можно найти информацию и в справочно-адресной книге «Весь Петербург» за 1909 год. В ней указано: «Райллэ Сидней Георгиевич, антиквар, ул. Почтамтская, 2».

Обосновавшись в Петербурге, Рейли, вместе с тем, часто ездил в Европу — Лондон, Париж, Берлин, Вену. В Лондоне он «реанимировал» свою компанию по продаже разнообразных патентованных лекарств, которые якобы помогали от практически любых болезней — от облысения до ревматизма. Называлась компания «Озон». Но, судя по всему, этот бизнес у Рейли не пошел. Робин Брюс Локкарт утверждает, что он оказался «человеком наивным и простодушным» (трудно в это поверить!), и в итоге его партнер, американец по фамилии Лонг, сбежал, прихватив последние деньги компании — 600 фунтов. Так это или нет, но факт остается фактом — компания Рейли прекратила свое существование в 1911 году.

Несмотря на частые поездки Рейли по Европе, именно Петербург оставался его «центром жизни» в эти годы. Постепенно он обрастал полезными знакомствами. Многих из тех, с кем он встречался в столице, Рейли знал еще по Порт-Артуру. Они себя так и называли — портартурцы. Одним из его друзей был, например, Борис Суворин — журналист, издатель и сын известного издателя, драматурга и критика Алексея Суворина, издававшего с 1875 года газету «Новое время». С Борисом Рейли тоже познакомился на Дальнем Востоке.

К тому моменту, когда Рейли появился в Петербурге, издательский бизнес семьи Сувориных процветал. Борис Суворин редактировал самые многотиражные вечерние газеты Питера и Москвы — «Вечернее время» и «Время», издавал журнал «Конный спорт», возглавлял правление общества издателей периодической печати, которое выпускало справочники «Весь Петербург» и «Вся Москва».

Журналист «Нового времени» Алексей Ксюнин писал о Рейли: «Петербург до войны. Редакция “Вечернего Времени”. С раннего утра и до выхода номера кипела жизнь, приходило и уходило множество людей. Рейли был другом редакции и те, кто его считали другом, забывали часто, что он иностранец: до того он казался своим, вросшим в русскую жизнь, в наш быт и привычки, до того он горел и волновался нашими русскими интересами и злобами».

Писатель Владимир Крымов, занявший в 1910 году пост коммерческого директора газеты «Новое время», в своих мемуарах о жизни в Петербурге тоже уделил немало места Сиднею Рейли. «Рейли был близким приятелем Бориса Суворина, младшего сына издателя “Нового времени”, — отмечал он, — и почти каждый день бывал в редакции “Вечернего времени”. Он ничего не писал, никаких статей в газету не давал, но в редакции был свой человек. Уже тогда мне эта дружба казалась странной… Суворин постоянно говорил о Рейли не то шутя, не то серьезно: “Сидней знает то, чего никто не знает”». Он, по словам Крымова, действительно проявлял большие познания в самых удивительных вопросах. И, в общем, не было темы, на которую он не мог бы говорить.

Интересный словесный портрет Рейли оставил и сам Суворин. Судя по нему, в Рейли странным образом уживались самые крайние противоречия. «Очень замкнутый и неожиданно откровенный, — отмечал Суворин. — Очень умный и образованный. На вид холодный и необыкновенно увлекающийся. Его многие не любили, я не ошибусь, если скажу, что не любило большинство. “Это авантюрист”, — говорили о нем… Он был очень верующим (по-своему) человеком и очень верным друзьям и полюбившейся ему идее… Рейли был сильным и спокойным. Я видел его на дуэли. Он был добрым, иногда очень заносчивым, но для друзей своих, весьма редких, он был своим человеком, закрываясь, как ставнями, перед посторонними». О какой именно дуэли с участием Рейли упоминает Борис Суворин — не ясно.

Были среди «портартурцев», окружавших Рейли в Петербурге, и «деловые» люди — тоже его знакомые по Дальнему Востоку. Например тот же Моисей Гинсбург. Или банкир Абрам Животовский. «Рейли нигде не служил, ничего не делал, — вспоминал Владимир Крымов. — Помогал ему когда-то небезызвестный Абрам Животовский, знавший его по Дальнему Востоку».

Абрам Львович Животовский — личность весьма интересная. Он приходится родным братом Анне Львовне Бронштейн, в девичестве Животовской, матери Льва Троцкого, а следовательно, дядей будущему «демону революции». Как утверждает историк Игорь Лукоянов, свою бурную карьеру Абрам Животовский начинал шулером в Московском купеческом клубе. Потом уехал на Дальний Восток и там сколотил свой капитал. К 1910–1911 годах Животовский был уже купцом 1-й гильдии, крупной фигурой в финансовом мире Петербурга и одним из ведущих акционеров появившегося в 1910 году Русско-Азиатского банка. Председатель правления банка — известный промышленник и финансист Алексей Путилов — за несколько лет превратил его в крупнейший банк России. Вряд ли Рейли мог себе представить, что племянник Животовского вскоре станет одним из руководителей революционной России, а он, находясь в подполье, будет строить планы по его свержению и аресту. История — штука забавная.

В «питерский круг», в котором теперь вращался Рейли, входил и Александр Грамматиков — довольно известный в Петербурге адвокат, общественный деятель, гурман, любивший много и со вкусом поесть в ресторанах, упитанный и жизнерадостный человек. И опять-таки — никто не мог представить, что вскоре именно этот любитель ресторанов будет помогать Рейли скрываться от чекистов, а Рейли — рассматривать его в качестве кандидата на пост министра в новом русском правительстве, которое должно быть сформировано после свержения большевиков.

Пока же Рейли со своими друзьями часто проводил время в таких ресторанах, как «Вена», на углу Малой Морской и Гороховой улиц, или «Кюба» — на углу Большой Морской и Кирпичного переулка. Тогда это были по-настоящему «культовые» места для светского и богемного Петербурга. Их посещали великие князья, промышленники, «миллионщики», известные представители «культурной богемы». Здесь давали ужины и обеды в честь Айседоры Дункан и Матильды Кшесинской, здесь бывали Федор Шаляпин, Иван Бунин и многие другие.

Владимир Крымов описывал один из банкетов в «Кюба», на котором присутствовал и Рейли. «Рейли свободно говорил на нескольких языках, — вспоминал он, — и как-то на юбилейном банкете в ресторане “Кюба”, где было много сотрудников “Нового времени” и разные иностранные корреспонденты и дипломаты, речи говорились на разных языках, и все переводил гладко и правильно с одного языка на другой именно Рейли. Его сухое лицо никогда не выражало внутренних переживаний, он был всегда точно в маске».

Комиссионных, которые зарабатывал Рейли, вполне хватало, чтобы посещать «Кюба» и «Вену». Тем более что нередко банкеты их компании оплачивались за счет средств «Нового времени». «У меня была доверенность старика Суворина [Алексея Суворина, владельца газеты. — Е. М. ] и деньги были под моим контролем, я подписывал чеки…» — признавался Владимир Крымов. Впрочем, судя по его же воспоминаниям, благосостояние Рейли менялось «скачкообразно». Были и такие плохие для него времена, когда он не имел возможности оплачивать дорогую квартиру один, и ему приходилось снимать ее с кем-нибудь еще. Известно, что осенью 1911 года Рейли делил квартиру с сотрудником «Восточно-Азиатской пароходной компании» Эдуардом Гофманом, которого в октябре того же года нашли в квартире мертвым, с револьвером в руке. Полиция объявила, что он покончил жизнь самоубийством, потому что была обнаружена предсмертная записка Гофмана, в которой тот писал, что присвоил большую сумму казенных денег, а потом проиграл ее в карты. Но никто не слышал, чтобы Гофман страдал игроманией, да и сам Рейли рассказывал своим знакомым, что его сожитель никогда игроком не был и удивлялся, что не видел у него якобы присвоенных денег. Такая вот таинственная история.

Крымов писал, что «до войны денежные дела Рейли были плохи». Но тогда возникает вопрос — на какие средства ему удавалось вести светскую жизнь и ходить к «Кюба»? По мнению Крымова, все дело в том, что он слишком быстро тратил деньги, которые зарабатывал, а тратил он их как раз на прожигание жизни. Но не только, конечно, на нее.

Немало средств уходило у него на покупки различных артефактов, связанных с его кумиром Наполеоном. Рейли хорошо знали в антикварных магазинах и в аукционных домах русской столицы. Да и из поездок по Европе он редко приезжал с пустыми руками. «Наполеоновская коллекция» Рейли пополнялась. «Особенно хорошо он знал эпоху Наполеона Первого, — писал Крымов. — Он рассказывал о Наполеоне что-то совсем новое, чего другие не знали, находил это в тех же книгах, которые читали и другие, но другие этого не замечали, а он как раз на этом останавливал свое внимание».

Маргарет и Надежда

Как известно, Остап Бендер одно время подумывал о том, чтобы сделаться многоженцем и «спокойно переезжать из города в город, таская за собой новый чемодан с захваченными у дежурной жены ценными вещами». Рейли вряд ли в деталях продумывал такой вариант, да и вообще его «комбинации» были куда масштабнее, чем проделки «великого комбинатора» Ильфа и Петрова, но многоженцем он действительно стал. И оставался им многие годы подряд.

…В Петербурге Рейли вел жизнь не обремененного семьей холостяка. Хотя, как мы помним, он состоял в законном браке. Свою супругу Маргарет Рейли не видел уже больше пяти лет и, конечно, всё это время не отказывал себе в том, чтобы завести какой-нибудь очередной роман. По одной из версий, он даже успел жениться: его жену звали Анна, и она вместе с ним так же жила в Петербурге.

Что же касается Маргарет, то она в последние годы проживала в Брюсселе. У нее были деньги, но она, как писал Робин Брюс Локкарт, слишком сильно «прикладывалась к бутылке», так что средства быстро таяли. Так это было или нет, но не стоит сомневаться, что отношения между Рейли и Маргарет ухудшались еще быстрее — они уже долго не жили вместе, и, хотя время от времени обменивались письмами, было, скорее всего, ясно, что их брак подходит к концу.

Однако в 1909 году Маргарет неожиданно приехала в Петербург. Зачем — сказать сложно. Возможно, она предпринимала шаги по восстановлению их отношений, а возможно, как отмечал Локкарт, у нее просто кончились деньги, а Рейли, по ее убеждению, вел в Петербурге достаточно сытую жизнь.

Вряд ли Рейли обрадовало появление Маргарет. Тем не менее она вроде бы жила некоторое время с ним в одной квартире на Почтамтской улице. Но, очевидно, супружеские отношения все же не налаживались, а семейные ссоры и скандалы не прекращались. Эндрю Кук, относящийся к Рейли, мягко говоря, не очень хорошо, почему-то уверен, что он был вполне способен убить Маргарет, и что «мы можем только предполагать, почему он все-таки не пошел на убийство своей жены». Возможно, она обладала некой информацией, которая позволяла ей держать Рейли на «коротком поводке», например, будучи соучастницей убийства Хью Томаса, Маргарет могла оставить написанные ею показания, которые должны были быть обнародованы в случае ее внезапной смерти.

Разумеется, не существует никаких доказательств того, что он на самом деле собирался убивать свою жену. Зато 20 лет спустя Маргарет (тогда она служила в Брюсселе гувернанткой сына некоего Роберта Мессенджера) рассказывала, что сама хотела свести счеты с жизнью. Эту историю приводит тот же Эндрю Кук. По словам Маргарет, Рейли «она любила до самозабвения, но его многочисленные измены и любовные романы с другими женщинами превратили ее любовь в ненависть». Катастрофа в семейной жизни привела ее к тому, что однажды она взяла лежавший в ящике стола Рейли револьвер и выстрелила себе в голову. Однако произошло настоящее чудо — она осталась жива. Ранение привело к тому, что Маргарет полтора месяца пролежала в коме и потеряла правый глаз, вместо которого ей вставили стеклянный протез.

К этому рассказу можно было бы отнестись с недоверием, но ее подтверждение неожиданно обнаружилось в британском Национальном архиве, где сохранилось донесение вице-консула Великобритании в Брюсселе Даррела Уилсона. 29 мая 1931 года он докладывал, что имел беседу с миссис Рейли и сообщал информацию о ней: «Миссис Рейли — жена капитана Сиднея Джорджа Рейли[9], агента Секретной службы, о чьих приключениях в настоящее время выходит сенсационная серия в “Лондон Ивнинг Стандарт”…[10]

Она утверждает, что 28 августа 1898 года она вышла замуж за Зигмунда Георгиевича Розенбаума (или Розенблаума)… Как она поняла, ее муж был польским или русским евреем…

Позже Рейли оставил жену и несколько раз женился на других, не расторгнув брак, и последний раз видел ее в 1923 году…

В настоящее время миссис Рейли находится в тяжелом финансовом положении и работает гувернанткой в семье мистера и миссис Мессенджер (британцы) в Брюсселе, Авеню Наций, 18.

Миссис Рейли находится в состоянии нервного стресса, ее внешность имеет следы попытки самоубийства, которую она совершила, прострелив себе правый висок, узнав о двоеженстве своего мужа».

В 1910 году Маргарет уехала из Петербурга, но формально они с Рейли продолжали оставаться мужем и женой. Мы не знаем, почему они тогда решили не разводиться официально. Возможно, кто-то из них требовал развода, а кто-то не согласился его дать (скорее, на разводе мог настаивать Рейли), но их статус не изменился.

Он всячески скрывал его от других женщин, которые попадали под его чары.

В 1912 году у Рейли начался роман с 27-летней Надеждой Петровной Залесской, урожденной Массино. Родителями Надежды (или Надин, как ее часто называли) были отставной полковник Петр Массино и Вера Бродская. С отцом Надежды произошла неприятная история. В 1905 году он стал, как бы сейчас сказали, «фигурантом» громкого скандала о коррупции в армии и был изгнан из ее рядов. Полковника Массино обвиняли в том, что он беспошлинно перевозил на военно-санитарном поезде различные товары, в том числе вино, а в Иркутске сдавал их «на реализацию» местным коммерсантам, получая высокую прибыль. В августе 1906 года дело полковника Массино рассматривал военный суд в Иркутске, который признал его виновным в злоупотреблении служебным положением и приговорил к исключению из военной службы и тюремному заключению сроком на год и четыре месяца. Массино подал апелляцию, но ее отклонили. А затем произошло то, чего никто не ожидал — в дело вмешался сам император, который распорядился исключить из приговора тюремное заключение. В августе же 1907 года приговор был вообще отменен. Бывшему полковнику вернули чин, мундир, ордена и т. д. Кто именно таким благоприятным для Массино образом вмешался в его судьбу и почему — до сих пор точно не известно. Возможно, что в этом деле свою роль сыграли высокие связи первого мужа его дочери — Надежды Массино.

В 1907 году Надежда вышла замуж за лейтенанта флота Петра Залесского, участника Русско-японской войны и обороны Порт-Артура. Вероятно, там он познакомился с будущим морским министром Иваном Григоровичем. В 1903 году капитан 1-го ранга Григорович был командиром эскадренного броненосца «Цесаревич», который строился для России во Франции. Он привел корабль в Порт-Артур, а во время нападения японцев 27 января 1904 года отражал на нем атаки неприятельских кораблей. Сильно поврежденный броненосец остался на плаву. Григорович был награжден мечами к ордену Святого Владимира 3-й степени, а 28 марта 1904 года произведен в контр-адмиралы, назначен командиром порта Порт-Артур и в этой должности находился все время осады города. В 1905–1908 годах Григорович занимал должности начальника штаба Черноморского флота и командира Либавского порта. В 1909 году он стал товарищем (заместителем) морского министра, а его адъютантом был назначен Петр Залесский. Через два года Григорович — уже адмирал — переходит на министерский пост, а Залесский остается при нем. В 1912 году он становится старшим адъютантом морского министра.

Как и когда Рейли впервые появился в доме Петра и Надежды Залесских, история умалчивает. Но, очевидно, при его связях и многочисленных друзьях это было не так уж и сложно. Для Рейли имело значение и то, что, благодаря знакомству с семьей Залесских, он укреплял свое положение в свете, и у него могли появиться новые полезные знакомства. Но, думается, это как раз был тот вариант, когда в его отношении к Надежде победили чувства, а не разум. И если Рейли в это время выполнял шпионскую миссию — то точно не профессионализм. В этом случае было бы гораздо выгоднее поддерживать светское знакомство с Залесскими и «тянуть» из них (точнее, из ее мужа) нужную информацию. Но Рейли повел себя как мужчина, а не как разведчик.

Надежда, стройная смуглая брюнетка с большими черными глазами, произвела на него большое впечатление. Он на нее тоже. Еще бы! Загадочная личность, вместе с тем обходительный и светский джентльмен, окруженный каким-то романтическим ореолом. Наверное, это была обоюдная и внезапно вспыхнувшая страсть.

Впрочем, страсть к Надежде была не единственным чувством, которое в это время по-настоящему захватило его.

На «Крыльях»

Владимир Крымов вспоминал, как Рейли, отвечая на какой-то его вопрос, однажды заявил: «Да плевать мне с высокого аэроплана!» Уже не важно, по какому поводу он это сказал. Интересно другое — как он «отредактировал» старинную русскую поговорку «плевать с высокой колокольни».

«Высокий аэроплан» вместо «высокой колокольни» появился вовсе не случайно. Эта оговорка (или же сознательная подмена понятий, сделанная Рейли) имеет самое прямое отношение к тому, чем он тогда занимался. И, как ни странно это может звучать — к его заслугам в развитии русской авиации.

Да, в общем-то, можно сказать и так.

В начале XX века авиация и воздухоплавание захватывали мир, а смелые авиаторы вызывали всеобщее восхищение — спустя полвека так же будут относиться к первым покорителям космоса. Одним из наиболее популярных разделов в русских газетах были новости воздухоплавания — иногда радостные, иногда трагические, а иногда смешные и курьезные. Публика читала их запоем.

О создании Всероссийского аэроклуба в Петербурге было объявлено 16(29) января 1908 года. Среди его 18 учредителей был и Борис Суворин. В мае 1909 года клуб получил название Императорского (ИВАК), его председателем стал великий князь Александр Михайлович.

Сидней Рейли не был исключением. Как человека, любящего риск, авантюризм и приключения, его не могли не притягивать к себе первые попытки человека прорваться в небо. Рейли несколько раз с восхищением наблюдал полеты авиаторов в Европе, а потом и в России. Возможно, тогда ему и пришла в голову мысль, что на одних только смелости и романтизме далеко не улетишь и что воздухоплавание вскоре может и должно превратиться в отлаженный и высокодоходный бизнес.

Действительно, для аэропланов, воздушных шаров и дирижаблей были нужны двигатели, специальные ткани, горючее. Наконец, нужны были и сами аэропланы, которых в России не хватало. Кто-то же все это должен производить, а кто-то и продавать.

В русских газетах и журналах (особенно технических) того времени все чаще и чаще появлялась реклама различных технологий, технических средств и товаров, имеющих отношение к воздухоплаванию. Судя по количеству рекламных объявлений, дела у новых авиабизнесменов шли очень даже неплохо.

Русское товарищество воздухоплавания «Крылья» было создано 4(17) марта. Его директором-распорядителем стал Борис Суворин (другое название компании «Б. А. Суворин и К°»). 21 апреля (4 мая) «Крылья» начали работу. Контора товарищества находилась по адресу: Большая Морская, 12, кв. 42. В квартире-конторе был и собственный телефон — признак солидности!

Одним из активных участников товарищества был и Сидней Джордж Рейли. Владимир Крымов вспоминал, что в авиационные дела Бориса Суворина втянул именно он. Вряд ли это так — Суворин интересовался ими не меньше англичанина. Другое дело, что в этом вопросе их интересы могли совпасть.

По одной из версий, именно Рейли подал Суворину идею «Крыльев». Хотя в документах о создании товарищества его роль никак не отражена, не исключено, что так оно и было. Локкарт писал, например, что авиационные дела они обсуждали за обедами и ужинами в ресторане «Кюба». Возможно, Рейли преподнес проект создания товарищества под видом весьма прибыльного предприятия для русского рынка, и Суворин, не без оснований, поверил в это. Во всяком случае, он серьезно «вложился» в «Крылья» (по другой версии, деньги на проект «выцыганили» у Алексея Суворина — отца Бориса).

О себе Рейли писал, что он «был одним из учредителей 1-го в России авиационного общества “Крылья”». Как следует из документов, это не совсем так. По крайней мере, формально среди них он не значился. В число учредителей, подписавших основной договор о создании общества, входили капитан Васмунд, князь Вяземский, адвокат Александр Грамматиков, поручик граф Келлер, капитан Фридэ. Но несомненно, Рейли действительно был одним из «духовных вдохновителей» этого проекта, хотя испытывал к нему не только бескорыстный интерес энтузиаста-авиатора. По словам Владимира Крымова, он получал от общества директорское жалованье. Возможно, у него была и еще одна цель, о которой он не говорил даже своим друзьям. Но о ней немного позже.

Торжественное заявление о начале работы «Крыльев» сделал один из первых и известнейших русских авиаторов Николай Попов. Преимущественное право освещения деятельности товарищества получила, понятное дело, газета «Новая время». Не поскупилось общество и на рекламу — с майского номера журнала Императорского Всероссийского аэроклуба «Воздухоплаватель» каждый месяц на его страницах появлялось занимавшее всю полосу объявление о том, что «Крылья» — это «единственные представители для всей России» производителей аэропланов «Фарман» и «Телье», «лучшая фирма отдельных частей», а вскоре у общества откроется и своя школа воздухоплавания.

Главной целью товарищества объявлялась поддержка развития авиации и воздухоплавания в России. «Крылья» сразу же стали играть по-крупному — они заявили о себе как о первой компании, которая получила право на продажу иностранных аэропланов в России. Какое-то время даже являлись монополистом в этой области.

В том же 1910 году в Петербурге была напечатана небольшая рекламная брошюра «Русское Товарищество Воздухоплавания “Крылья”», в которой рассказывалось о задачах общества. «Учредители немедленно по основании Товарищества отправили в Париж своих представителей для заключения договоров с лучшими фирмами. В очень скором времени Товариществу удалось заключить договор на исключительное представительство бипланов бр. Фарман[11]… — говорилось в ней. — Итак, при покупке аппаратов Фармана никто не может обойтись в России без Товарищества “Крылья”, единственных его представителей».

По некоторым сведениям, в делегацию «Крыльев», которая ездила в Париж, входил и Рейли.

После заключения договора «Крылья», как бы сейчас сказали, получили статус официального дилера аэропланов Фармана в России. Несколько машин были сразу же проданы русской армии, еще несколько начали строить на добровольные пожертвования.

Русское Товарищество воздухоплавания «Крылья». рекламное издание. 1910 г.

«“Но что, если в России будут подделывать этот прекрасный аппарат?” — скажут нам», — задавались вопросом создатели «Крыльев». И сами же отвечали на него: «Наше Товарищество не опасается этого. Оно защищено от подделывателей патентами Фармана… Кроме того, не забудем о трагической гибели немецкого чемпиона Тадеуша Роблль, известного гонщика, доверившего свою судьбу подделке Фармана — его немецкому суррогату. Лица, ищущие дешевки, призадумаются раньше, чем рискнут покупать поддельный аппарат Фармана у этих “грабителей идей”».

«Отец» аэродрома в Петербурге

Весной 1910 года в Петербурге под покровительством Императорского Всероссийского аэроклуба было решено провести «Авиационную неделю». Подобные авиашоу уже не раз проходили за границей, и теперь с ними хотели познакомить и русскую публику. В программе недели предусматривались как полеты авиаторов, так и выставка-продажа аэропланов, воздушных шаров и т. д.

Праздник произвел огромное впечатление на столичную, да и не только на столичную публику. Произошло несколько комических, а иногда даже трагических случаев.

Общество «Крылья» в ходе недели участвовало в выставке-продаже аэропланов, и не без успеха. Петербуржцы были в восторге от невиданного ранее зрелища. Правда, уже тогда начались разговоры, что Коломяжский ипподром — не слишком удачное место для полетов «летунов». Пространство ограничено, скаковое поле неровное и не слишком безопасное для взлета и посадки аэропланов. В общем, Петербургу нужен был настоящий аэродром. В том, что он появился, город во многом обязан именно Сиднею Рейли.

В поисках места для первого настоящего аэродрома Питера принимали участие различные организации и частные лица. Предлагали устроить его в Царском Селе, на острове Голодай, на Крестовском острове и т. д. Но самым подходящим вариантом как «чрезвычайно удобное по своей величине и близости к Петербургу» считалось так называемое Комендантское поле, расположенное рядом с Коломяжским ипподромом. Тогда на нем были разбиты огороды. Название поля сохранилось еще со времен Петра I, по указу которого право пользоваться им получили коменданты Петропавловской крепости. В начале XX века поле, в основном, сдавалось в субаренду огородникам.

Если полистать журнал Императорского Всероссийского аэроклуба «Воздухоплаватель» за 1910 год, то можно увидеть, как практически на каждом заседании (журнал печатал их стенограммы) члены клуба поднимали вопрос о собственном аэродроме и его устройстве именно на Комендантском поле. Они вели переговоры с комендантом Петропавловской крепости. Например, на экстренном заседании 26 мая (7 июня) сообщалось, что готов проект договора с комендантом о передаче аэроклубу в аренду на 30 лет 302 десятины 964 сажени земли на Комендантском поле за 10 тысяч рублей в год. Но эта сделка почему-то не состоялась.

В восьмом номере «Воздухоплавателя» за 1910 год в разделе «Хроника воздухоплавания» можно прочитать заметку о подготовке к Всероссийскому авиапразднику. «17 августа, — говорится в ней, — комитет по устройству Всероссийского праздника воздухоплавания в Петербурге заключил окончательный договор с товариществом “Крылья”, владельцем чернореченской комендантской дачи, где будут проходить состязания. По договору, вся спортивная и техническая сторона состязаний останется в ведении аэроклуба. Зато коммерческая часть целиком переходит в руки товарищества “Крылья”».

В общем, оборотистые учредители «Крыльев» смогли «подсуетиться» гораздо быстрее деятелей Императорского аэроклуба и добились права на аренду Комендантского поля, где было решено устроить аэродром. Но как же это произошло?

По легенде, решающую роль в этом сыграл как раз Сидней Рейли. Он действительно показал себя человеком, «который знает все», который может пролезть куда угодно и решить любую задачу.

Рейли узнал, что Комендантское поле арендовала некая пожилая английская (удачное совпадение!) дама по фамилии Клосс. Она вносила небольшую плату и, в свою очередь, пересдавала участки земли на поле огородникам. Тем, в общем-то, и жила.

Рейли отправился к ней. Дама увидела перед собой соотечественника с прекрасными манерами, который, рассыпавшись в комплиментах и проведя светскую беседу в типично английском духе (о погоде и др.), предложил ей выгодную сделку. И мадам Клосс быстро согласилась уступить свое право на аренду Комендантского поля товариществу «Крылья». Императорскому аэроклубу пришлось признать поражение.

Другими словами, Рейли в определенной степени можно назвать «отцом» первого аэродрома в Петербурге.

«Капризный путь аэроплана»

Открытие нового аэродрома приурочили к первому в истории страны Всероссийскому празднику воздухоплавания. Он начался 8(21) сентября и продолжался до 1(14) октября 1910 года. Газеты сообщали, что буквально весь Петербург, даже дамы в великосветских салонах говорили о пропеллерах и моторах, обсуждали дальность и высоту полетов. Реклама папирос «Ева» табачной фабрики Шапошникова гласила: «Изгибы девственного стана — капризный путь аэроплана!»

Популярный в то время еженедельник «Искры» в № 20 за 1911 год опубликовал большую фотографию тех, кто рисковал своими жизнями ради покорения воздуха. Подпись под ней гласила: «Группа авиаторов, участвующих в выставке». Среди пионеров русской авиации Михаила Ефимова, Владимира Лебедева, Александра Раевского, Александра Васильева можно увидеть и Сиднея Рейли — он стоит в самом центре группы. На подписи под фотографией он значится как «Райль».

Существует еще несколько снимков Рейли с русскими авиаторами. На всех — он в самом центре фотографии. В каком качестве он запечатлен на них? Как один из организаторов открывшейся 10(23) апреля 1911 года в Михайловском манеже Петербурга первой в России Международной воздухоплавательной выставки? Или же он тоже принимал в ней участие в качестве «летуна»? Правда, о полетах авиатора Райля (или Рейли) нет никаких документальных упоминаний, но совсем не исключено, что он тоже поднимался в воздух. Почему бы и нет?

Робин Брюс Локкарт утверждал, что именно Рейли пришла в голову идея организовать и провести грандиозные по тем временам воздушные гонки — от Петербурга до Москвы. Якобы ей он поделился со своими коллегами по обществу «Крылья» за ужином в ресторане «Кюба».

«Гонки» действительно состоялись. «Правительством отпущен кредит в 100 тысяч рублей, из которых на призы ассигнуется 75 тыс. руб., — писали «Московские ведомости». — Перелет назначен безотлагательно на 10 июля. Весь путь авиаторы должны совершить не более чем в 5 дней. В действительности же, по мнению организаторов, на перелет будет затрачено максимум 2 дня».

Приз авиатору, который первым сядет в Москве, составлял 15 тысяч рублей. В соревнованиях участвовали десять авиаторов, все — гражданские (военным не разрешили участвовать). Первым взлетел знаменитый «летун» Сергей Уточкин.

Но из всех участников соревнований до Москвы добрался лишь один — Александр Васильев. Аэропланы всех остальных потерпели аварии. 15 июля Васильев приземлился на Ходынском поле. Его торжественно встречали московский губернатор и представители общественности, которые поздравили авиатора с «открытием первого воздушного пути между столицами». По словам Локкарта-младшего, Рейли тоже был на Ходынском поле и поздравлял Васильева.

Правда, как только утихли поздравления, газеты обрушились на организаторов перелета с критикой. «Организация наспех дала ужасные плоды», «из-за полной дезорганизации получился грандиозный скандал» — такие оценки явно не улучшали настроения энтузиастов авиации, да и сам победитель заявил, что второй раз такой перелет он не станет делать ни за какие деньги. «Это каторга. Это обречение на смерть», — заявил он.

Но, несмотря на неудачи и просчеты, авиаполеты в Петербурге и Москве становились все более частым явлением. На Комендантском аэродроме ежегодно проводились авиационные недели и праздники (аэродром закрыли только в 1963 году). В 1912 году на нем открылась школа военных пилотов. А в июне 1913 года на нем торжественно встречали французского авиатора Бриндежона де Мулине, совершившего перелет Париж — Петербург. «Люди-птицы перелетают огромные пространства легко, свободно, почти шутя», — с восторгом писали газеты, отмечая, что «красивая сказка превратилась в действительность».

А ведь как ни крути, но английский шпион, международный авантюрист и впоследствии один из главных персонажей в обширной галерее «злостных врагов советского народа» Сидней Джордж Рейли сыграл в этом «превращении» заметную роль. Сам он с гордостью — и вполне исторически достоверно — написал в 1925 году: «С 1910 г. занимался авиацией и могу считать себя одним из пионеров авиации в России».

Такой вот исторический парадокс.

…Деятельность «Крыльев» не приносила учредителям большой коммерческой выгоды. «На аэродроме зарождалась будущая авиация нашей армии, — писал журналист Алексей Ксюнин, — но публика предпочитала смотреть полеты не с аэродрома, где взымались полтинники и двугривенные, а с поля, с травки, с крыш и из-за забора».

Коллеги-конкуренты из более мощного Императорского Всероссийского аэроклуба могли быть довольны. Уже в конце 1911 года они начали обсуждать с товариществом вопросы о переуступке клубу аренды на Комендантский аэродром, о продаже ему ангаров и других построек, которые строились на аэродроме за деньги «Крыльев».

К тому же компании пришлось судиться. В частности, иск на нее подала «вдова великобританского поданного А. В. Клосс», то есть та самая мадам Клосс, которую, по легенде, Рейли уговорил передать аренду на Комендантское поле «Крыльям». Она требовала взыскать с товарищества 43 312 рублей, которые ей задолжали «Борис Суворин и К°». Правда, потом дело удалось решить «мирным путем».

Постепенно Русское товарищество воздухоплавания «Крылья» перестало быть одним из главных «игроков» в области русской авиации, которым оно стало в 1910–1911 годах, а потом, к 1914 году, и вообще сошло с исторической сцены.

Как резюмировал Алексей Ксюнин, «Рейли с Борисом Сувориным сильно “пролетели” на этих “Крыльях”».

«Чьим шпионом может быть Рейли?»

Интересно, что в Петербурге Рейли почти не общался со своими земляками-англичанами. Нет, например, данных о том, чтобы британские послы Артур Николсон (работал в России в 1906–1910 годах) и сменивший его Джордж Бьюкенен встречались с ним и вообще знали о его существовании в то время.

А многим его русским друзьям и знакомым он, как и в Порт-Артуре, казался фигурой странной и непонятной. «Мне, тогда еще молодому человеку, Рейли сразу показался загадочным, я смотрел на него с интересом и подозрением. Рейли это, видимо, понимал и проникся скрытой неприязнью ко мне — так по крайней мере мне казалось», — вспоминал Владимир Крымов.

По Крымову, бывали периоды, когда Рейли «не имел своей квартиры и ночевал у некоего Г., тоже приятеля Б. Суворина». Причем иногда возникали недоразумения — диван, на котором спал Рейли, время от времени оказывался занятым другим ночлежником.

Так вот, этот самый ночлежник служил осведомителем Охранного отделения и постоянно намекал, что Рейли — английский шпион. «Суворин, якобы обеспокоенный этим, — продолжал Крымов, — навел справки… у Белецкого[12], директора полиции, но Белецкий уверял, что все это вздорные слухи: какие там шпионы и чьим шпионом может быть Рейли? Борис Суворин справлялся о Рейли и в контрразведке Генерального штаба, и там тоже удостоверили, что никаких подозрений против Рейли не имеется».

Алексей Ксюнин еще более категоричен. «Рейли тогда не состоял в английской разведке, — писал он двадцать лет спустя. — Не состоял он в ней и во время войны, когда сделался солдатом и офицером союзной армии».

Несмотря на это, Рейли и в Петербурге окружал некий «шпионский флер». И, как и в Порт-Артуре, его считали то английским, то немецким, то японским шпионом, а были и такие, кто предполагал, что Рейли шпионил на несколько разведок сразу. На эти слухи, конечно, можно было бы махнуть рукой, но факт остается фактом: контрразведка и полиция время от времени устанавливали за ним наблюдение. И не просто так — эти ведомства посещали сомнения, что Рейли простой, хотя и экстравагантный коммерсант.

Осенью 1911 года таинственная фигура Рейли заинтересовала, например, контрразведку Генерального штаба. 28 ноября (10 декабря) 1911 года под грифом «весьма секретно» о нем была составлена справка, основанная на данных агентурного наблюдения.

«По сведениям, полученным из агентурного источника, — говорилось в ней, — великобританский подданный Сидней Георгиевич Райлэ, 36 лет, проживающий по Ново-Исакиевской улице, 22, кв. 5, поддерживает сношения с лицами, причастными к делу военного шпионства.

В виду изложенного, за названным Райлэ было установлено негласное наблюдение, коим выяснено, что он ранее проживал в Порт-Артуре, а в настоящее время, переехав на жительство в г. С. Петербург, служит в каком-то пароходном обществе и отправляет товары на Дальний Восток. Кроме того, он служит директором общества “Крылья” и ежедневно ездит на аэродром. Райлэ женат, но живет один и занимает квартиру, за которую платит 2000 рублей. Дома он бывает мало, обедает и завтракает в ресторане “Вена”. Из-за границы он получает письма от двух одних и тех же лиц, одно из коих является якобы его невестой, дочерью русского генерала, проживающей за границей.

Посещают его обыкновенно одни и те же лица, а именно: ежедневно по утрам приходит его секретарь Колин, некто Байков и студент Адам Андреевич. Кроме того, его посещают также некие Гофман и Шмит».

«26 сентября утром, — сообщалось, например, в донесении, — Байков пришел к Райлэ вместе с неизвестным молодым человеком (небольшого роста, лет 25–27, с маленькими усиками, одетым в серое пальто)». Неизвестный оказался дворянином Марком Быковым.

Восьмого сентября (так в тексте донесения, но очевидно, это описка, дело происходило 8 октября) из квартиры Рейли вышел другой неизвестный господин — «лет 27–29, светлый шатен, среднего роста, худощавое лицо, нос прямой, с небольшими усами, одетый в черный костюм и черную мягкую шляпу». Филеры отследили, что он заходил в Русско-Азиатский банк, потом в Русский торгово-промышленный банк, оттуда вышел с другим неизвестным, они взяли извозчика и были «наблюдением упущены».

Ну и так далее. Самым же интересным представляется последний абзац этого донесения: «Дальнейшее наблюдение за Сиднеем Райлэ, вследствие малочисленности агентов наблюдательного состава прекращено».

Следует, конечно, поблагодарить неизвестных «бойцов невидимого фронта» того времени за то, что они оставили историкам такие интересные подробности из петербургского периода жизни Рейли. Правда, оставили они и немало загадок. Кем были эти самые Байков и студент Адам Андреевич, которые регулярно посещали Рейли? И зачем они ходили к нему? И с какой именно «невестой» — «дочерью русского генерала» переписывался Рейли? О ком идет речь? Может быть, о Надежде Залесской? Но она была дочерью не генерала, а полковника. Впрочем, не исключено, что в данные агентов контрразведки закралась неточность.

И, наконец, если Рейли действительно подозревали «в шпионстве», то почему сняли с него наблюдение по такой странной причине?

Надо сказать, что глава контрразведки Генштаба генерал Николай Монкевиц был не слишком доволен работой своих подчиненных. А как же иначе? Ничего существенного во время слежки за Рейли они не обнаружили, да еще потом его и сняли. Напротив текста о том, что наблюдение снять «по малочисленности агентов», Монкевиц недоуменно поставил знак вопроса. А на докладе оставил раздраженную резолюцию: «Незачем было начинать наблюдение, если нельзя продолжать». И подписался одной буквой — литерой «М». Так же как Уильям Мелвилл или шеф разведки из фильмов об агенте 007.

Кстати, осенью 1911 года британской разведкой тоже руководил человек, который подписывался всего лишь одной буквой английского алфавита — «С» или «Си». За это сотрудники службы часто его так и называли — «Си».

Человек с золотым моноклем

Историк Николай Греков в книге «Русская контрразведка в 1905–1917 годах — шпиономания и реальные проблемы» приводит донесение русского военного агента в Лондоне генерал-майора Николая Ермолова, направленное в Петербург 26 декабря 1907 года. Оно называется «Об организации и личном составе разведывательных отделений в Англии и Индии». Как следует из донесения, разведотделение английского Военного министерства находилось в составе Отдела военных операций и включало в себя две части: Европейскую и Азиатскую. Европейская часть (МО2) занималась всеми европейскими странами, кроме России. Азиатская часть (МО3) вела сбор разведывательной информации в России, Китае, Японии, Корее, Америке (Северной и Южной), а также ведала «сведениями об Индии и сопредельных ей территориях». В МО3 входили четыре отдела — МОЗа (Америка), МОЗЬ (Россия), МОЗс (Индия, Пакистан, Афганистан, Персия, Бутан), MO3d (Дальний Восток).

В Англии в это время наблюдался ярко выраженный рост шпиономании. Как и в России. Но если в России повсюду искали японских шпионов, то англичане были уверены, что их остров наводнили агенты кайзера Вильгельма. Много шума наделал шпионский роман ирландского писателя Эрскина Чайлдерса «Загадка песков»[13], о котором потом очень хорошо отзывались Уинстон Черчилль, Грэм Грин и Джон Ле Карре. По сюжету романа, двое молодых англичан, совершающих на яхте круиз по Северному морю, неожиданно оказываются в центре шпионских интриг и узнают, что немцы замышляют вторжение в Британию с Фризских островов. Смельчаки срывают этот зловещий план. Вроде бы роман как роман, но он произвел такое сильное впечатление на англичан, что британская разведка всерьез стала выяснять, возможно ли германское вторжение на британскую территорию с Фризских островов, и даже командировала туда двоих своих секретных сотрудников. Оказалось, что это маловероятно.

В начале 1909 года, на пике шпиономании в Англии, в организации и работе спецслужб Великобритании произошли серьезные изменения. При Комитете имперской обороны (Committee of Imperial Defence) — органа, отвечавшего за координацию и разработку военной стратегии Британии — было создано так называемое Бюро секретной службы (Secret Service Bureau). Необходимость его появления объяснялась сведениями об усиливавшейся угрозе немецкого шпионажа против Великобритании. Соответственно, и главная задача, которая была поставлена перед бюро, состояла в борьбе с немецкими агентами и шпионами.

Вскоре бюро разделили на два департамента — внутренний и внешний. Внутренний предназначался для того, чтобы отлавливать вражеских агентов на британской территории. Его возглавил генерал-майор Вернон Келл. В будущем этот департамент превратится в службу контрразведки МИ-5. В эту службу вошел и отдел Уильяма Мелвилла, в круг обязанностей которого теперь входило наблюдение за поведением, передвижением и корреспонденцией лиц, подозреваемых в связях с немцами.

Ну а внешний департамент бюро должен был заниматься сбором разведывательных данных за рубежами Британской империи. Он стал предтечей британской разведывательной службы МИ-6 или, как часто принято говорить, Секретной разведывательной службы (Secret Intelligence Service — СИС). Это не совсем точно, но будем придерживаться устоявшейся традиции.

Донесение агента контрразведки Генерального штаба с резолюцией генерала Монкевица. Ноябрь 1911 г.

Руководителем внешнего департамента бюро был назначен капитан Мэнсфилд Смит-Камминг. Он родился в 1859 году, служил на военном флоте, но страдал неприятным для моряка недостатком — время от времени его «накрывали» приступы морской болезни. Вероятно, это сыграло свою роль в том, что в 1885 году он перешел на сухопутную работу, хотя по-прежнему носил мундир морского офицера.

Камминг был человеком чрезвычайно эксцентричным. О его странностях и привычках ходили настоящие легенды. Он носил монокль в золотой оправе и, как вспоминали очевидцы, буквально пронзал их взглядом через него. Он почему-то писал только зелеными чернилами. Камминг подписывал бумаги только одной буквой — «С». Она могла означать как и первую букву его фамилии — по-английски Cumming — так и первую букву в слове «шеф» (Chief). Во всяком случае, за ним, а потом и за его преемниками на посту руководителя МИ-6 закрепилось прозвище «Си». Камминга тоже часто называют прототипом начальника разведки «М» в киноэпопее об агенте 007.

Официально существование Секретной службы в Великобритании не признавалось аж до 1994 года. Как писал историк шпионажа Филлип Найтли, с самого начала установилась традиция, по которой пойманный шпион отвечает за себя сам. В этом утверждении, конечно, есть немалая доля преувеличения, и англичане в будущем не раз выручали своих разведчиков, но то, что каждый из них должен был готов к любому развитию событий — это факт.

Итак, Камминг стал главой разведывательного отдела, который со временем превратился в знаменитую МИ-6. Его назначение состоялось в августе 1909 года. Тогда же Камминг начал вести дневник. В первой записи говорилось: «10 августа 1909 года я получил письмо от АБ [Александр Эдвард Бэтелл — адмирал, в 1909 году начальник Управления морской разведки британского Адмиралтейства. — Е. М.], в котором он просит меня увидеться с ним, так как у него есть для меня некие хорошие новости. Я позвонил ему в 12 часов и поговорил о том, что он имел в виду — о моем новом назначении начальником Бюро секретной службы — нового отдела, который должен быть создан при Комитете имперской обороны»[14].

Сначала в распоряжении Камминга было всего несколько разведчиков, работавших за границей, в основном в Германии и против Германии. Часто на службу брали авантюристов и людей с весьма невысокими моральными качествами. Один из разведчиков, к примеру, устроил якобы собственное самоубийство, а на самом деле сбежал в Америку со всеми деньгами, которые ему выдали на оперативные расходы. Филлип Найтли даже приводит слова одного из сотрудников МИ-5 о своих коллегах из разведки: «Для такой работы нужно быть немножко негодяем».

Что же, по всем этим признакам Рейли мог бы подойти Каммингу. Он часто ездил в Германию, да и вообще разъезжал по Европе, жил в России, где встречался с немцами и германофилами, ну а уж авантюризма в его характере было хоть отбавляй.

Робин Брюс Локкарт считает, что примерно в это же самое время Рейли и был «приглашен» стать агентом Секретной службы. И тогда же он якобы получил предложение работать в Петербурге на британскую разведку, но не против России, а против Германии. Более того, по словам Локкарта, в его задании большую роль играла авиация.

Локкарт рассказывает, что в 1910 году[15] Рейли приезжал на международную авиавыставку, которая проходила во Франкфурте. Там он познакомился с одним из английских авиаторов по имени Джонс Вельсман — этаким веселым парнем, который в первый же день выставки умудрился разбить свой аэроплан и, оставшись без машины, слонялся по ангарам, болтал с коллегами из других стран и отпускал всякие шутки.

На пятый день выставки произошла трагедия — разбился немецкий самолет, а его пилот погиб. Оказавшись у обломков аэроплана, Рейли с удивлением заметил, что больше всех суетится его приятель Джонс. Когда разбитый самолет увезли в ангар, он неожиданно обратился к Рейли с просьбой помочь ему в одном важном деле, и Рейли удивился еще раз — Джонс говорил с ним очень серьезно, что было на него совсем не похоже. Дело же заключалось в следующем — они пробрались в ангар, где стоял разбитый аэроплан, сняли с его двигателя магнето и поставили на его место другое. Оказалось, что погибший немецкий пилот перед полетом похвастался, что на его машине установлено магнето новейшей конструкции. После этого Джонс сделал чертеж снятого магнето, и они установили его обратно на самолет.

Рейли, по словам Локкарта, удивило еще одно — Джонс прекрасно знал его биографию. Потом они долго беседовали, и Джонс сообщил ему, что является сотрудником британской разведывательной службы. Он якобы и «сделал ему предложение» отправиться в Петербург со специальным заданием. Джонс вроде бы заявил Рейли, что нужно готовиться к войне с Германией, ведь и сами немцы уже полным ходом ведут подготовку к войне с Англией. Следовательно, разведка против Германии — важнейшая стратегическая задача. И работать над ней Рейли может в России.

Миссия Рейли в Петербурге, считал Локкарт, не вписывалась в рамки классического шпионажа. Полученное им от английской разведки задание состояло в том, чтобы искать в русских источниках сведения о военных приготовлениях германской армии и флота. Авиационный бизнес был бы весьма подходящим занятием для выполнения этой задачи — «летуны» и конструкторы аэропланов из разных стран тогда еще вполне свободно обменивались информацией.

В эту же схему, по мнению Локкарта-младшего, укладывается и сотрудничество Рейли с германской компанией «Блом унд Фосс». Он якобы использовал его для того, чтобы добывать чертежи германских военных кораблей и различного оборудования, а потом переправлял копии в Лондон. Как пишет Локкарт, эти копии Рейли изготавливал у себя в квартире на Почтамтской улице, причем «часами ему пришлось прокатывать чертежи горячим утюгом и снимать на промокательную бумагу копии, ничем не отличающиеся от оригинальных фотоснимков». Вплоть до начала Первой мировой войны, по словам Локкарта, британское правительство регулярно получало отчеты о каждой новой разработке или ее модификации. При этом Рейли получил полную свободу действий, а о его миссии в России не знал даже посол Великобритании.

Но и к этому «шпионскому рассказу» Локкарта-младшего возникает ряд вопросов. Во-первых, нет никаких сведений об аварии на авиавыставке во Франкфурте, в которой погиб некий немецкий пилот. Газеты того времени, в том числе и русские, писали и о гораздо менее серьезных происшествиях в воздухоплавании, а уж новость о гибели авиатора никак не могла бы пройти мимо их страниц. Биограф же Рейли Эндрю Кук утверждает, что в то время в Секретной службе тогда не было агента, который бы подходил под описание Джонса Вельсмана, да и на выставке во Франкфурте вроде бы не было английского пилота, который сразу же разбил свой аэроплан.

«Фантазией» называет Кук и рассказ о том, как Рейли добывал чертежи немецких кораблей. По его словам, копии чертежей Лондон получал от совсем другого человека — завербованного британской разведкой в 1910 году журналиста Гектора Байуотера. «Если бы Рейли в это время действительно работал на английскую разведку и добывал немецкие чертежи, как это утверждает Локкарт, — пишет он, — то англичане вряд ли бы пользовались услугами Байуотера и его товарищей, к тому же подвергавших свою жизнь смертельному риску». Правда, с этим аргументом согласиться как раз нельзя — разведслужбы всегда стараются получать информацию из нескольких источников. А насчет риска — что ж, работа у разведчиков такая.

Можно лишь высказать очередное предположение: Скорее всего, Рейли тогда на самом деле не являлся штатным сотрудником Секретной службы. Но не исключено, что по собственной инициативе все же передавал в Лондон информацию, которая могла заинтересовать англичан. Может быть, он состоял на связи с тем же Уильямом Мелвиллом, которой несколько лет курировал агентов военной разведки, в том числе и за границей. (Интересно, что в 1906 году газета «Дейли экспресс» сообщила, что Мелвилл уехал из Англии в Россию и устроился там консультантом в русскую контрразведку. Потом сам Мелвилл прислал в редакцию письмо с опровержением этой информации.)

Наверное, можно было бы осторожно согласиться с Локкартом-младшим — в России Рейли мог действительно работать против Германии. Неудивительно, что и русская контрразведка, периодически начинавшая за ним следить, быстро прекращала наблюдение — ведь ничего противозаконного по отношению к России он не предпринимал.

Работал ли Рейли за гонорар, из-за своих патриотических убеждений или просто потому, что ему скучно жилось без чувства опасности и риска? Можно предположить, что имели место все три мотивации. Недаром английский писатель Грэм Грин, некоторое время служивший в МИ-6, считал, что разведка — это отличное место для авантюриста. А Рейли любил и деньги, и авантюры, однако при этом вовсе не был циничным и беспринципным негодяем, как его часто изображают. Нет, у него были и собственные принципы, и дальше мы это еще увидим.

Кстати, любопытная деталь. Из окон одной из квартир Рейли на Почтамтской улице хорошо просматривался особняк посольства Германии, который располагался буквально по соседству — на углу Большой Морской улицы и Исаакиевской площади. В 1911 году здесь началось строительство нового здания посольства по проекту немецкого архитектора Петра Беренса, которое продолжалось два года. То есть довольно долго жизнь посольства могла протекать на глазах Рейли.

Случайность ли это или нет — кто знает.

«Я занимался военными поставками»

Роман Рейли и Надежды Залесской быстро перестал быть тайной. Не сохранилось сведений о том, когда о нем узнал Петр Залесский и как это произошло. Точно можно сказать, что к 1914 году они уже не скрывали своих отношений, оставаясь при этом формально семейными людьми.

В первой половине 1914 года Надежда все-таки смогла получить развод. Робин Брюс Локкарт писал, что дело о нем вел Александр Грамматиков, а Рейли вроде бы предложил мужу Надежды такую сумму отступного, что тот, немного поразмыслив, согласился дать согласие на расторжение брака. Так это было или нет, но летом того же года Рейли и Надежда уже вместе отправились на море.

Они решили провести лето на французском Лазурном Берегу и поселились в городке Сан-Рафаэль. Том самом, где Рейли отдыхал в 1904 году вместе с какой-то неизвестной дамой. Именно там их застали новости о событиях в городе Сараево. 15(28) июня двадцатилетний боснийский серб Таврило Принцип застрелил прибывшего в Боснию наследника престола Австро-Венгерской империи (Босния и Герцеговина входила тогда в ее состав) эрцгерцога Франца Фердинанда и его жену Софию.

Вскоре после сараевских выстрелов Рейли засобирался в Петербург. Надежда пока оставалась во Франции. Они надеялись вскоре снова встретиться.

Похоже, мало кто в первое время после сараевского убийства представлял себе, чем закончится вся эта история. Тем более что всю Европу накрыла небывалая жара. 25 июня (8 июля) московская газета «Русское слово» писала, что «вчера термометр днем показывал +30°, в тени и до +34° на солнце… На центральных улицах — ни души. Публика прячется на бульварах, в Петровском парке. Там хоть иллюзия прохлады. Купанье не помогает». Сообщалось и о небывалой жаре в других странах, например в Англии, где температура поднималась до 35° по Цельсию в тени и где наблюдалось «множество смертных случаев от солнечного удара как в городе, так и за городом», а в «Сити был случай помешательства от жары — помешанный выстрелил в продавца газет, который скончался на месте».

Измученные жарой обыватели, чиновники и государственные деятели старались уезжать из городов на природу. Казалась, что политическая жизнь Европы, несмотря на сараевское убийство, совсем замерла.

Сообщение о том, что 10(23) июля Австро-Венгрия предъявила Сербии очень жесткий ультиматум, фактически обвинив ее в организации убийства в Сараеве, прозвучало как взрыв бомбы на тихой улице. Кризис развивался с бешеной скоростью, и уже 18(31) июля Австро-Венгрия объявила войну Сербии. Россия вступилась за Белград и начала мобилизацию. Германия в ответ на это заявила, что считает себя в состоянии войны с Россией. В начале августа в войну вступили Франция и Англия. В общей сложности в Первой мировой войне участвовали 38 государств, которые направили на поля сражений 74 миллиона человек и за четыре с половиной года потеряли погибшими 10 миллионов солдат и офицеров и 12 миллионов мирных жителей. объеме этого производства хорошо говорят такие цифры: к 1916 году сумма военных заказов России в США составляла 1 миллион 215 тысяч рублей, а удельный вес США в импорте составлял более 60 процентов (до войны — чуть больше 13 процентов).

Заказы в Америке размещали как государственные структуры, так и частные компании, и как в любом виде бизнеса, вокруг них вертелись многочисленные посредники и комиссионеры. За определенный процент комиссионных они предоставляли свои услуги — свести заказчиков и производителей, «протолкнуть» заказ в ту или иную компанию, повлиять на то, чтобы выполнение заказа шло быстрее, разрекламировать преимущества своего клиента перед его конкурентом. Да мало ли чего еще! Работы таким людям хватало, и, случалось, они сколачивали себе приличные состояния. Историк Павел Виноградов в статье «Деятельность Русского заготовительного комитета и организация заказов военного имущества в США во время Первой мировой войны» отмечает, что использование услуг посредников было мерой вынужденной, так как в условиях войны нейтральные государства не могли продавать крупные партии оружия, поэтому его и приходилось приобретать с помощью услуг комиссионеров.

Одним из таких комиссионеров стал и Сидней Рейли. В Америку его «командировали», судя по всему, сразу две структуры — государственное Главное артиллерийское управление и Русско-Азиатский банк в лице его давнишнего знакомого Абрама Животовского. В частности, он должен был закупать сырье для изготовления взрывчатых веществ.

Интересная деталь — Рейли отправился в Америку в качестве посредника как бы с русской стороны. Ему предстояло конкурировать с американскими комиссионерами — настоящими акулами в своей области. Впрочем, на американском рынке посреднических услуг вскоре толкались локтями подданные самых различных государств и разных национальностей. Иногда даже их национальность и гражданство было трудно определить.

Закупка вооружений для русской армии имела огромное значение для страны. В какой степени Рейли руководствовался патриотическими мотивами — сказать сложно, но вряд ли стоит игнорировать их совсем. Однако не менее важной для него была и коммерческая сторона дела — за совершенные сделки Рейли светили очень солидные комиссионные, и он долго раздумывать не стал. Вскоре он отправился в Америку — сначала поездом на Дальний Восток, потом пароходом в Японию, затем, опять-таки пароходом, в США.

В январе 1915 года Рейли прибыл в Сан-Франциско, оттуда поездом доехал до Нью-Йорка, где открыл свою контору на Бродвее. «С начала 1915 года я был в Нью-Йорке, где занимался военными поставками; между прочим, и для русского правительства», — не без самодовольства писал он впоследствии.

Опять возникает все тот же сакраментальный вопрос — занимался ли Рейли «шпионством» в США? По Локкарту выходит, что скорее нет, чем да. Вроде бы на время он решил «завязать» с разведкой ради заработка — уж больно выгодное коммерческое предложение ему сделали. Правда, британские агенты попытались убедить его изменить свое решение, но якобы Рейли стоял на своем, хотя и согласился передавать Англии сведения о немецких закупках в Америке и даже организовать сеть собственных информаторов, следивших за немецкими «агентами влияния» и настоящими агентами.

Оставим эту гипотезу без комментариев — ни подтвердить, ни опровергнуть ее сегодня практически невозможно.

В феврале 1915 года из Франции в США приехала Надежда Залесская. Рейли встречал ее в порту Нью-Йорка. Но их свидание после нескольких месяцев разлуки омрачило неожиданное происшествие. Писатель Владимир Крымов вспоминал: «Он встречал ее на пристани, и, когда она сошла с парохода, к Рейли подошел американский полицейский чиновник и арестовал его по обвинению в торговле живым товаром[16]. Как ни уверял Рейли, что это его невеста, его все-таки задержали и предложили освободить только при условии, если он немедленно женится на этой женщине. Рейли выразил полное согласие, но встретилось непреодолимое затруднение. Как раз был первый день Великого поста, когда по православному обряду венчать нельзя. Пришлось обратиться к русскому митрополиту в Америке — Платону, чтобы тот разрешил венчание. Платон разрешил, и произошел небывалый случай в истории православной церкви, венчание на первой неделе Великого поста… Митрополит Платон сам мне об этом рассказывал».

Эндрю Кук считает, что всю эту историю с полицией в порту устроила сама Надежда, провернув «поистине макиавеллиевский» план. Именно она, уже с парохода, дала телеграмму в полицию Нью-Йорка с предупреждением о том, что Сидней Рейли пытается ввезти в США женщину с «безнравственными целями». Зачем она это сделала? Потому что понимала — у Рейли не останется другого выхода, кроме как повести ее под венец. Он-то уже не раз обещал жениться на ней, но все тянул, а теперь вроде как и деваться ему было некуда. Никаких подтверждений этой версии, дополняющей портрет «аморального и циничного Рейли», каким его представляет Кук, нет, но с женитьбой они действительно решили не тянуть.

Венчание Рейли и Надежды Залесской прошло 16 февраля 1915 года в соборе Святого Николая на Манхэттене. В анкете для новобрачных Рейли, как обычно, привирал и наводил тень на плетень — будто бы родился он в ирландском городе Клонмель, его родители — Джордж и Полина Рейли, и что он не женат. Впрочем, Надежда тоже зачем-то убавила себе два года — в графе «возраст» вместо 29 лет указала 27.

«Великий комбинатор»

В конце апреля новобрачные отправились в Россию. На пароходе они прибыли в Архангельск, откуда переехали в Петербург. По данным Эндрю Кука, в столице Рейли вел переговоры с русским Красным Крестом — он предложил стать посредником для приобретения, в частности, автомобилей «скорой помощи». Встречался он и с великим князем Александром Михайловичем (с ним Рейли был знаком еще по авиационным неделям, которые проводились на аэродроме общества «Крылья» на Комендантском поле). Как пишет Кук, великий князь, большой любитель фотографии, восхищался американской автоматической фотокамерой, которую Рейли принес с собой на аудиенцию. Сложно сказать, каковы были деловые результаты этой поездки Рейли в Россию. В Петербурге они задержались до конца июня, когда снова выехали в Архангельск, чтобы сесть там на пароход Русского Восточно-Азиатского пароходства «Царь».

В Архангельске, прямо перед отъездом, с Рейли произошла странная история — вроде бы его задержали и обыскали контрразведчики. Эндрю Кук считает, что причиной этого стали подозрения, что партия никелевой руды, закупленная при посредничестве Рейли в США и отправленная в Россию через Швецию, была частично переправлена в Германию и что Рейли имел отношение к этой афере. Но вероятен и другой, более простой вариант — контрразведка и пограничная стража проявила слишком уж «повышенную бдительность» по отношению к странному иностранцу, свободно говорившему по-русски.

Запрос в Архангельск из Петербурга о том, был ли действительно задержан Сидней Рейли при выезде из России и по каким причинам. Июнь 1915 г.

Возможно, после этого инцидента Рейли пожаловался в Петроград. Во всяком случае, 26 июня (8 июля) 1915 года начальник Архангельского отделения контрразведки подполковник Павел Кашинцев получил запрос из Генерального штаба, подписанный подполковником Михаилом Федоровым: «Был ли задержан [в] Архангельске великобританский подданный Сидней Райллэ, желавший выехать 13 июня в Америку, чем было вызвано неразрешением ему выехать». В ответ архангельские контрразведчики поспешили заверить, что Рейли никто не задерживал и тем более не арестовывал. Тем не менее вместо 13 июня они с Надеждой отплыли в США только 26-го.

В Америке Рейли с головой окунулся в работу комиссионера. В октябре 1915 года в США был создан Комитет по заготовлению предметов материального и боевого снабжения для русской армии. Его возглавил генерал-майор Александр Сапожников. Комитет должен был навести порядок в закупках продукции и размещении заказов на американских предприятиях. Одна из его задач заключалась в том, чтобы «отсекать» различных аферистов-посредников.

Действительно, среди посредников нередко попадались аферисты. Они пытались, подкупив русских чиновников, «впарить» товар намного дороже его стоимости, или, расписав преимущества своего предложения, просили огромную предоплату. Некий посредник по фамилии Эдвардс летом 1915 года предлагал устроить заказ на продажу русской стороне 1 миллиона винтовок Маузера (плюс тысячу патронов на каждую) общей стоимостью в 16,5 миллиона рублей, но при этом требовал предоплату в миллион долларов. По-видимому, Рейли к таким «чистым» аферистам все-таки не относился, хотя, конечно, он тоже прокручивал различные комбинации. Но неприятных сигналов на него в Петербург не поступало. С генералом Сапожниковым у Рейли сложились хорошие отношения.

Однако работа Комитета шла не лучшим образом. Многие из его сотрудников попросту не обладали нужными профессиональными качествами и соответствующим опытом. Как ни странно, но проблемы возникли и из-за строгого отношения русских приемщиков к американской продукции. Еще в 1914 году вдруг выяснилось, что некоторые американские виды снарядов, поставленные в Россию, не подходят к русским орудиям и стрелять ими просто нельзя. В Америку ушла директива — относиться к американской военной продукции более внимательно. «Русские приемщики, — писал Владимир Крымов, — получили строгие инструкции принимать снаряды с большей тщательностью, так как доставленные в Архангельск не подходят к русским орудиям и стрелять ими нельзя! Приемщики стали предъявлять самые строгие требования к новым партиям снарядов, слишком перегнули в другую сторону и совершенно остановились, ничего не принимали, все оказывалось забракованным».

В результате сложилась парадоксальная ситуация — из-за добросовестности приемщиков русская армия испытывала дефицит артиллерийских боеприпасов.

Разбираться со всеми этими «недоразумениями» в Америку послали генерал-майора Эдуарда Гермониуса. С началом Первой мировой войны он занимался закупками артиллерийского и другого имущества для русской армии в Японии и Англии. В декабре 1915 года из Петрограда в Лондон, где тогда генерал возглавлял Русский закупочный комитет, ему пришло распоряжение срочно отправляться в США. При этом Гермониуса наделяли широкими полномочиями.

«Для окончательного разрешения всех недоразумений по изготовлению и приему тех предметов, которые даны в Америке… — говорилось в шифровке, подписанной помощником военного министра генерал-лейтенантом Александром Лукомским. — Военный Министр командирует Вас теперь же в Америку, передав председательствование в Лондонском Комитете заместителю Генералу Рубану. Ваше присутствие должно быть по возможности кратковременным. Одновременно уведомляется Сапожников.

Кроме того, договоритесь с Сапожниковым относительно снарядов Канадской Компании, имея в виду, что расторгать контракт нежелательно, а необходимо принять все меры, дабы налаживающееся исполнение заказа шло гладко.

Кроме того, Военный Министр предоставляет Вам право в будущем окончательно решать все недоразумения по приему изделий, заказанных в Америке…, между заводчиками и приемщиками, равно Вам предоставляется решение всех недоразумений и по будущим контрактам…»

Сразу после приезда генерала в США Рейли представил ему записку о состоянии закупок вооружения в Америке. Главная, по его мнению, проблема в организации этих закупок состояла в том, что русские представители вели переговоры с десятками различных заводов, поставщиков, банков, представителей. «Предложение, — писал Рейли, — во много раз превышает спрос, и если бы подсчитать, то России за эти восемь месяцев предложено винтовок и патронов в таких количествах, что выразить их можно только астрономическими цифрами»[17]. Все эти предложения обрабатываются, анализируются, на них тратят время, но после этого часто бывает, что заказы так и не размещаются. Потому что многие из предложений оказываются просто «мыльным пузырем» или «фейком», как принято говорить сегодня. «Причину такого положения надо искать в недостаточной осведомленности со стороны Главного артиллерийского управления в действительном состоянии ружейного и патронного дела в Америке», — отмечал Рейли.

С одной стороны, он был полностью прав. С другой — между строк этой записки явно читается призыв: господа, обращайтесь только к знающим и проверенным людям. Тоже, в общем, правильно. Но кто же эти люди? Прежде всего, конечно, он сам. Уж он-то точно не подведет. А заодно и заработает.

А работать Рейли умел. Вероятно, оттого же Гермониуса он узнал, что из Петрограда пришло новое распоряжение — не слишком придираться к поставляемым американцами артиллерийским снарядам, так как русской артиллерии уже катастрофически не хватает боеприпасов. Обладая информацией об этой директиве, Рейли разыграл настоящий спектакль, чтобы облапошить деловых, но слишком прямолинейных американцев. Владимир Крымов так описывал придуманную им комбинацию: «Залесская [жена Рейли. — Е. М.] оказалась племянницей генерала Гермониуса, который был в это время председателем русской закупочной комиссии в Нью-Йорке. В руках Гермониуса были десятки или сотни миллионов долларов. Контракт с той или другой фирмой по поставке военного снаряжения для России зависел от него. Генерал Гермониус считался кристально честным человеком, но не отличался большим умом. Рейли это знал…

Он поехал на заводы, которые ставили снаряды (Вестингауз, Канадская Компания и другие), и предложил им наладить сдачу, устранить все трения и устроить еще новые заказы. Те сначала отнеслись недоверчиво, к ним уже являлись ранее десятки лиц с такими предложениями — но Рейли дал неоспоримое доказательство своих возможностей. Он заявил, что генерал Гермониус, человек ни для кого недоступный, его близкий родственник и что он с ним может делать что угодно. Рейли условился с директорами двух заводов, что они приедут завтракать в нью-йоркский загородный ресторан “Кок д’Ор’ и убедятся в том, что рядом за столиком будет завтракать он, его жена и генерал Гермониус…

Директорам было известно, что генерал Гермониус никогда нигде не бывает, а тем более не завтракает ни с какими посредниками или поставщиками. Залесская уговорила своего дядю поехать завтракать за город, и Рейли таким образом демонстрировал перед директорами ничего не подозревавшего генерала».

Американцы поверили в возможности Рейли, и еще через несколько дней был заключен договор, по которому он получал 25 процентов комиссионных с каждого снаряда, который будет принят русской комиссией. И тут начались настоящие чудеса: русские представители пропускали снаряды без особых придирок. Не то что раньше. Директора заводов были в восторге. Они окончательно поверили в то, что именно Рейли помог протолкнуть их продукцию русским заказчикам. На самом же деле, он просто использовал «инсайд» — информацию для служебного пользования, а остальное было делом техники и сообразительности. Но американцы искренне благодарили его за то, чего он никогда не делал, да еще с удовольствием платили Рейли деньги.

Если все это было именно так, то ему, наверное, позавидовал бы другой «великий комбинатор» — Остап Бендер.

По различным данным, на комиссионных Рейли заработал от одного до трех миллионов долларов. Скорее всего, это цифры несколько завышены, но они дают представление о порядках доходов, которые тогда могли получать посредники при размещении военных заказов в Америке. Для полноты картины: дом на типичную американскую семью из готовых разборных компонентов с четырьмя спальнями, который, как утверждала реклама, идеально подходит «для пригорода или фермы» — можно было купить всего за 1152 доллара, а не слишком «навороченный» автомобиль — за 1084 доллара.

То, что Рейли стал состоятельным и даже богатым человеком — это факт. Известно, например, что за размещение русского заказа в компании «Болдуин Локомотив уоркс» (она выпускала паровозы, железнодорожное оборудование, но с началом войны быстро перестроилась и наладила производство винтовок и военного снаряжения) Рейли причиталось 542 825 долларов комиссионных. Другое дело, что эти деньги полностью Рейли так и не получил, а сам контракт позже доставит ему множество волнений и неприятностей. Но к этой истории мы еще вернемся.

А в 1917 году, когда приехавший в Нью-Йорк Владимир Крымов встретил там Рейли, он поразился, насколько тот разбогател. Рейли жил в одном из самых роскошных отелей города «Сент-Реджис» на 55-й Восточной улице между Мэдисон и 5-й авеню, поблизости от Центрального парка. Как вспоминал Крымов, «он занимал уже целый апартамент… и швырял деньгами».

«Один из самых опасных международных шпионов»

В феврале 1917-го пала монархия в России. Как именно встретил Рейли новости о Февральской революции — неизвестно, но, вероятно, она не вызвала у него резкого неприятия. Во всяком случае, таких данных нет.

В России тогда еще царила настоящая эйфория. Революцию поддерживало подавляющее большинство населения. Впрочем, «весна свободы», как пафосно писали русские газеты, очень скоро превратится в «осень», а потом и в «зиму».

Для союзников же главным было то, что несмотря на смену политического режима, Россия заверяла их, что будет воевать до победного конца. К союзникам присоединились и США: 6 апреля 1917 года Конгресс большинством голосов проголосовал за объявление войны Германии. Теперь уже в Америке развернулась кампания по соблюдению «бдительности» и выслеживанию «немецких шпионов». Например, все радиостанции — особенно те, что находились вблизи Атлантического побережья, — взяли под охрану военные. Считалось, что германские агенты могут по радио наводить на цели немецкие подводные лодки или координировать высадку с них вражеских разведчиков и диверсантов. Вводилась цензура на все сообщения, передаваемые за пределы США, а телеграфные и телефонные линии на суше и на море переходили под контроль, соответственно, военного министерства и ВМС. 15 июня Конгресс принял «Закон о шпионаже», по которому предусматривались тюремное заключение и штраф за сбор и передачу информации, так или иначе затрагивавшей национальную оборону США. (В мае 1918 года были приняты поправки к этому закону, а он сам получил название «Закон о мятеже». Согласно поправкам, запрещались критика военной деятельности внутри страны или за ее пределами, слова одобрения в адрес противника, оскорбления правительства, флага и конституции. Предусматривалось уголовное преследование за ложные заявления, которые препятствовали военным усилиям или нарушали производство продукции, необходимой для войны. Почтовое ведомство получало право перехватить практически любое письмо, а подозрительные печатные издания могли быть запрещены. Закон действовал до 1921 года.)

Как и граждане других воюющих стран, рядовые американцы тоже принялись активно выслеживать и ловить «вражеских шпионов». Они регулярно «сигнализировали» в полицию, ФБР и военным о разного рода «подозрительных личностях», которые якобы подавали сигналы немецким подводным лодкам, рассылали зашифрованные письма, встречались со странными людьми и т. д.

Впрочем, нельзя сказать, что поиски шпионов в Америке были обусловлены только шпиономанией. Реальные основания для беспокойства тоже имелись. 30 июля 1916 года Нью-Йорк потрясли два чудовищных по силе взрыва. Сначала взорвался склад боеприпасов на острове Блэк-Том-Айленд, а затем сдетонировали снаряды, которые погрузили уже на баржу и в железнодорожные вагоны. Среди жителей города ходили слухи, что немцы сбросили на Нью-Йорк какую-то невиданную прежде бомбу огромной силы. 11 января 1917 года взорвался завод боеприпасов в Кингсленде, штат Нью-Джерси. Через месяц, 10 апреля, произошел взрыв на заводе в штате Пенсильвания, погибли 132 человека. Многие были убеждены, что все это дело рук немецких диверсантов. 22 марта бизнесмен Альберт Бриггс объявил о создании «Американской лиги защиты» — организации добровольцев для борьбы со шпионами и агентами врага. Как пишет автор книги «Шпионы XX века» Филлип Найтли, он ставила перед собой цель сделать из каждого патриотически настроенного рядового американца контрразведчика. В Лигу, по различным оценкам, входили от 80 до 200 тысяч человек. Они изображали из себя секретных агентов и в поисках немецких шпионов часто незаконно обыскивали квартиры, прослушивали телефоны и подвергали граждан допросам.

Вскоре в поле деятельности американских спецслужб и агентов-добровольцев попал и иностранец-коммерсант непонятного происхождения по имени Сидней Рейли.

Первым о подозрительном поведении Рейли сообщил некий инженер — консультант компании «Флинт и К°» Уинфилд Проски. Офис этой компании находился в одном здании с конторой Рейли по адресу: Бродвей, 120. Проски сообщил, что Рейли: а) по слухам, шпионил во время Русско-японской войны в пользу японцев, б) в настоящее время занимается враждебной деятельностью, в частности, он приобрел для России партию бракованных винтовок, в) несмотря на свое имя, он имеет ярко выраженную восточную внешность и очевидное семитское происхождение. Позже Проски добавил, что считает Рейли «одним из самых коварных и самых опасных международных шпионов нашего времени», а также врагом союзников и крупным аферистом.

Заявление бдительного инженера попало в военную разведку. Оттуда сделали запрос резиденту английской разведки в США Уильяму Уайсману (Рейли все-таки был обладателем британского паспорта). Однако Уайсман не смог сообщить американцам ничего конкретного, кроме уже достаточно известной информации о том, что Рейли — на самом деле еврей из России, что ходили слухи о его работе на японцев в Порт-Артуре, что в Америке он занимается закупками оружия для России и, хотя он «относительно честно основал свое дело», комиссионные при заключении контрактов он получает «мошенническим способом». Уайсман еще добавил, что Рейли постоянно путается с различными темными личностями и его не удивит, если выяснится, что он завербован вражескими агентами в целях пропаганды или какой-либо другой деятельности.

После этого отзыва военная разведка начала расследование деятельности Рейли. На него были брошены два агента-добровольца из той самой «Американской лиги защиты». Расследование длилось полтора года. Уже закончилась война, Рейли давно уже уехал из Америки, пытался свергать правительство большевиков в России, а агенты все еще изучали различные стороны его жизни и бизнеса в США. Эндрю Кук, ознакомившийся с собранным на Рейли досье, заметил, что агенты накопали действительно много информации, но не смогли ее профессионально проанализировать. Что интересно, желающих дать показания против Рейли оказалось немало. Но это объяснить легко: Рейли очень жестко вел свой бизнес и попортил много крови своим конкурентам. Теперь же они с готовностью делились с агентами своими наблюдениями и слухами о том, как он жил, с кем и как работал, и с кем спал.

Понятное дело — в их показаниях Рейли выглядел далеко не самым симпатичным человеком, жестоким и циничным дельцом, готовым ради денег практически на все и проворачивавшим какие-то темные сделки и махинации, с мутным прошлым, из которого тянулся хвост слухов о том, что он шпионил на японцев, аморальным типом, оставившим, по слухам, в Петербурге «жену и двоих детей», многоженцем, имеющим нескольких любовниц.

Одну из таких любовниц агенты разыскали. 28-летняя Беатрис Мадлен Тремен работала моделью в ателье по пошиву дамской одежды. Потом Рейли поселил ее в пансион благородных девиц в городке Орандж, штат Нью-Джерси, и платил за ее содержание 280 долларов в месяц. Вскоре ей начали предлагать небольшие роли в кинокартинах. Тремен рассказывала, что они с Рейли собирались в будущем пожениться. Он якобы говорил ей, что вскоре разведется с Надеждой. Знала ли сама Надежда о его связи с Беатрис — неизвестно.

Следователи-добровольцы допрашивали Беатрис Тремен несколько раз и явно добивались от нее каких-то фактов, которые бы подтвердили их версию о возможной причастности Рейли к шпионажу в пользу Германии. Но, к их явному разочарованию, она категорически отвергла эту возможность, заявив, что никогда не поверит, что Рейли мог бы предать свою страну. К тому же она добавила, что, несмотря на то, что он уехал неизвестно куда, он по-прежнему присылает ей деньги.

Затем агенты решили вскрыть сейф в конторе Рейли (большой вопрос, насколько законной была эта операция). В конторе они нашли чемодан, а в нем связки каких-то писем. С помощью переводчиков письма прочитали, но оказалось, что это любовная переписка между Рейли и Надеждой — она подписывала свои письма «котик» или «кисонька». В сейфе же обнаружили большое количество заключенных военных контрактов и чеков на крупные суммы. Следователи-энтузиасты сделали глубокомысленный вывод, что Рейли пользовался «колоссальной политической поддержкой в России».

Даже Эндрю Кук, мягко говоря, не симпатизирующий Рейли, признает, что результаты расследования оказались скудными и неубедительными. Рейли, конечно же, не занимался шпионажем против США. Учитывая дальнейшие события, логично было бы предположить обратное: он каким-то образом поддерживал негласную и неафишируемую связь с кем-то из британских спецслужб. Возможно, со своим прежним «куратором» Уильямом Мелвиллом.

Что касается показаний против него, то опять-таки можно согласиться с Куком; возникает вопрос: насколько они были объективны и насколько им можно верить? Ведь многие из этих свидетелей сами занимались подобным же бизнесом, сами зарабатывали свои комиссионные, вели жесткую конкурентную борьбу с тем же самым Рейли и были бы не прочь потопить своего конкурента.

А их конкурент к тому времени занимался уже другими, куда более глобальными и куда более опасными делами. Он был уже не предполагаемым, а настоящим, «штатным» шпионом. Или разведчиком — кому как нравится.