Сомниум

Глава 10

За окном сверкала бесконечная гладь снежной пустыни. Бульдозер сгребал снег в кучи, расчищая пространство у станции, но его сил не хватало для борьбы со стихией. Гыча наблюдал за ним, пока Максим что-то просматривал на своём компьютере.

— Инвесторы недовольны, — сказал, наконец, Максим.

— Ещё бы.

— Ты провалил вылазку.

— Я провалил? — Гыча развернулся к собеседнику с перекошенным от злости лицом. — Кто-то просрал систему безопасности! На улицы вылезли военные дроны!

— Звучит как оправдание.

Гыча подошёл к столу и склонился над Максимом.

— Посмотрел бы я на тебя, — процедил он, — там, на улице. Как бы ты там ползал под огнём этих сраных машин.

— Моя работа здесь — безмятежно улыбнулся ему Максим. — Я делаю то, что хорошо умею. Именно благодаря мне, я напомню, мы сейчас занимаемся этим проектом. Именно благодаря мне сможем заработать себе на безбедную старость вдали от драгоценной Родины. А твоя работа, дорогой друг — там, на улицах этого человеческого заповедника. И делаешь ты эту работу с переменным успехом.

— Что ж ты меня не уволишь? — усмехнулся Гыча.

Ухмылка у него была откровенно жуткой. Максим даже растерялся на секунду, но потом взял себя в руки, улыбнулся и ответил:

— Увы, лучше тебя у меня никого нет.

— Вот ты сам это и сказал.

— Это не значит, что ты хорошо работаешь. Это значит, что остальные ещё хуже.

— Не так-то просто вытаскивать их оттуда. — Гыча отошёл от стола и снова принялся смотреть в окно. — Каждый раз может стать последним.

— Было бы это просто, я делал бы это сам. — Максим снял очки и помассировал пальцами глаза через веки. — Ты прекрасно знал, на что шёл. Так что не оправдывайся. Иногда всё проходит хорошо, но иногда ты лажаешь. Как вот в этот раз. Ты привёз мало людей. И не привёз тех, кто мне интересен больше всех.

Гыча промолчал.

— Я найду тех, кто недоглядел, — смягчился Максим. — Второй раз такой промашки с дронами не будет.

— Второй раз будет трудно туда в принципе попасть.

— Да, сейчас охрану усилят, но это временно. Как и всегда. Думаю, нам придётся отложить вылазку на несколько месяцев. Меня это жутко бесит, конечно. Инвесторы будут недовольны. Но ты привёз хоть кого-то — сосредоточимся на них. А пока можешь возвращаться к себе. Я подготовлю вылазку в другой город и дам тебе знать.

— Сколько из них умерло? — неожиданно спросил Гыча.

— Что? — не понял Максим.

— В прошлый раз я вывез двенадцать человек. А в столовой увидел только четверых. Остальные умерли?

— Да, — ответил Максим после паузы. — У меня тут не санаторий.

— Но и не пыточная ведь.

— Я никого и не пытаю.

— От чего они умирают?

— От психического истощения. Как правило. — Максим с хрустом потянулся. — Работы с психикой имеют свои побочные эффекты. Ну и некоторые переходят из разряда живых в разряд существующих.

— Это ты про свои лепестки?

— Да. Один скончался, осталось два, так что сейчас это Двулистник. Но в твоей последней группе есть один любопытный субъект. Пока что я рассматриваю его как кандидата на третий лепесток.

— Мерзость.

— Да, мне тоже не нравится. — Максим рассмеялся своей шутке. — Да брось. Работа есть работа. То, что я делаю с людьми, может и кажется тебе бесчеловечным, но ведь и у тебя они умирают.

— Не по моей вине. И если умирают, то быстро. А не превращаются... в это.

— «Это» — наш пропуск в лучший мир. Туда не пускают кого попало, я напомню. Но свою зелёную карточку нужно заслужить. Мы с тобой заслужим. Когда американцы поймут, насколько перспективен «Гипнос», они наконец-то дадут нам работу по ту сторону Занавеса. И мы навсегда забудем и про заповедник, в который превратилась Россия, и про этих недолюдей, и про эту чёртову станцию, которая мне уже в печёнке сидит. Я не вылезаю отсюда уже много лет, между прочим. Ты хотя бы видишь разные места.

— Как ты сам сказал, — ухмыльнулся Гыча, поворачиваясь, — ты делаешь то, что хорошо умеешь. А я делаю то, что умею я.

— Верно, — улыбнулся Максим.

— Я буду у себя. Сообщи, когда следующая вылазка.

Из кабинета Максима Гыча по коридору вышел в холл и тут же отпрыгнул в сторону, хватаясь за кобуру. Упал на колено, приготовившись стрелять, но рука не нашла рукоять пистолета. Через мгновение он вспомнил, что сдал оружие охране, а ещё через секунду сообразил, что перед ним — не враг.

Он столкнулся лицом к лицу с одним из охранных дронов. Этот был похож на виденный недавно в Череповце: такая же платформа, обвешанная оружием, только меньше размером, чтобы проникать в помещения, и на колёсах, а не на гусеницах. И всё же дрон был боевым, и в сторону Гычи смотрели стволы крупнокалиберных пулемётов.

— Только оттуда? — спросил мужчина, стоявший рядом.

— Откуда? — Гыча встал с колотящимся от возбуждения сердцем.

— Ну, с задания? Из Заповедника?

Мужчина держал в руках консоль, с которой, по-видимому, управлял дроном.

— Да. Из Заповедника. — Гыча внимательно осмотрел дрон. — Много таких на станции?

— Четыре. Кажутся неопасными, но это только кажется. Нас всех выкосили бы за полчаса. — Мужчина хохотнул. — Я его выгуливаю. Надо время от времени обновлять прошивку и проверять, нет ли багов. Не хватало ещё, чтобы они действительно начали стрелять в кого не надо. А что, вы сталкивались с таким?

Гыча вспомнил, как боевая машина изрешетила фургон посреди улицы.

— С похожим. Да.

— Страшная вещь, скажите?

— Да. Но вполне уничтожимая.

Дрон-танк на улице взорвал один из солдат группы Гычи. Вообще-то, оружие против таких вот стальных зверей у них было с собой всегда, но раньше к нему относились как к формальности.

— Зачем тут вообще дроны? — спросил Гыча. — Разве охраны не хватает?

— Приказ главного, — пожал плечами мужчина. — Недавно привезли. Говорят, из Америки. Инвесторы послали, якобы для усиления охраны. Слишком серьёзные исследования у нас, типа. Но я так думаю, что их тут просто испытывают. Перед тем, как толкнуть покупателям.

— Сраные покупатели.

Гыча зашагал прочь, но продолжал чувствовать машину за спиной.

— Говорят, ты вчера психанул? — как бы невзначай спросил Максим.

— Блядь... — Гыча резко поставил стакан на подлокотник кресла, отчего часть виски выплеснулась. — Это тебе тот айтишник сказал?

— Он не мне сказал, конечно. Просто упомянул об этом товарищу, а тот донёс эту новость до кого надо.

Максим стал расхаживать по комнате Гычи. Кроме кровати у стены, стула и стола, заваленного всяким хламом, а также кресла, в котором развалился хозяин комнаты, здесь ничего не было. Разве что пустые бутылки на полу и подоконнике. У стола Максим остановился и с любопытством уставился на гору вещей непонятного происхождения.

— В этом месте и пёрнуть нельзя, чтобы на тебя сразу же не настучали, — подметил Гыча.

— Как и везде. Что это?

Он указал на предмет на столе.

— Камень.

— Это я вижу. Но, может, это какой-то особенный камень?

— Нет, просто камень.

— Тогда зачем ты его сюда притащил?

— Это камень из Самары. — Гыча залпом допил виски в своём стакане и потянулся к стоявшей на полу бутылке. — Просто камень из Самары.

— А это — просто книга? Не знал, что ты читаешь.

— Я и не читаю. В книге цветок.

Максим открыл книгу и нашёл среди страниц засохшую, но хорошо сохранившуюся ветку сирени.

— Да ты романтик. И откуда она?

— Из Вологды.

— Ты из каждого города что-то привозишь?

— Точно! — Гыча отсалютовал полным стаканом.

— Зачем?

— Просто так. Как напоминание о городе.

— Обычно люди если и привозят что-то из других городов, то это имеет какой-нибудь смысл. Что-то памятное. Когда-то, когда люди свободно могли перемещаться по стране — а за пределами Заповедника это и сейчас так — люди покупают сувениры и привозят их домой.

— Знаю. Я бывал в других странах. Привозил домой всякую хрень. Магнитики на холодильник, там, брелки на ключи.

— Вот-вот. Хорошо, в Заповеднике такого не купишь, поэтому люди брали бы на память что-то из предметов, которые им в целом нравятся. Кто-то привёз бы домой книгу. Кто-то — бутылку местного пива. А ещё вещи часто напоминают о конкретном человеке. Эти вещи напоминают тебе о людях?

— Немного, — ответил Гыча, помолчав. — Но в целом — нет. Просто город, в котором я побывал.

— А что ты привёз из Череповца?

Гыча усмехнулся, подошёл и взял со стола крупную гильзу.

— Вот что я оттуда привёз, — сказал он, поднеся гильзу к лицу Максима, отчего тот поморщился и отшагнул. — Знаешь, откуда это?

— Догадываюсь. Тебе, наверное, будет приятно узнать, что люди, по вине которых вас атаковал тот дрон, наказаны?

— Уже нет. — Гыча швырнул гильзу на стол и плюхнулся обратно в кресло, снова расплескав виски. — Хотя по началу, признаться, мне бы очень хотелось взять этих уродов и...

Он не договорил. Вместо этого изобразил, как хватает что-то в воздухе и сильно сжимает в кулаке. Так сильно, что костяшки пальцев побелели. Лицо его при этом перекосило от злобы.

— Так, понятно, — вздохнул Максим. — Там погиб кто-то из твоих друзей?

— Женька там погиб.

Рука, которой он только что душил невидимого врага, безвольно упала на колени.

— Ему прострелили башку, — продолжил Гыча. — Этот сраный дрон стоял посреди дороги, мы выскочили на него почти в упор! Повернули, а он там! Женька за рулём был. Он не успел... То есть, у него хорошая реакция... Была, то есть, хорошая реакция. Но он и понять ничего не успел. Только и смог, что по тормозам дать. А эта тварь... Она пробила ему голову. Я видел тело. Головы просто не было. Он так и остался лежать там, среди этих животных, которых мы оттуда хотели вывозить! Он остался там!

Он вытер внезапно побежавшие по щекам слёзы и продолжил:

— Мы ведь с Женькой много всего прошли вместе. Столько вылазок сделали. Этот сраный Заповедник мы, казалось бы, весь изъездили. А теперь — из-за такой вот херни...

Гыча замолчал, уставившись в одну точку. Слёзы снова потекли из его глаз, но он уже не пытался их вытереть, словно и не замечал вовсе.

— Знаешь, — подал голос Максим после нескольких минут молчания, — думаю, тебе надо пройти у меня курс лечения.

— Чего? — не понял Гыча.

— Я распоряжусь, чтобы завтра тебя перевели в комнату с капсулой.

— Я тебе не животное! — взревел Гыча. — В капсуле не сплю!

— Ты, конечно, прав, — согласился Максим. — Но в капсулах есть свои плюсы. Ты сможешь нормально отдохнуть, выспаться. Мне не нравится то, что с тобой происходит. Я боюсь за тебя.

— Ха! Вот уж да... Боится он... Я — нормально. Пока не кончился этот виски, всё путём...

— Думаю, виски мы тоже исключим.

— Что?! — В Гыче словно задели чувствительную струну. — В смысле?

— Алкоголь тебя разрушает. Не говоря уже о том, что тот виски, который ты пьёшь, привозят из Штатов, и это недёшево нам обходится.

— Опять ты про деньги!

— Да, про деньги. А зачем мы, по-твоему, здесь?

Гыча с минуту смотрел на Максима молча. Потом почесал сломанным пальцем сломанный нос и усмехнулся:

— Для меня главное — не быть там. Не вернуться в Заповедник.

— Это тоже стоит денег, — отрезал Максим, которому разговор уже начал надоедать. — Я не могу рисковать всем из-за твоего разрушительного поведения. Ты ставишь под угрозу наши операции. Проваливаешь некоторые. У тебя проблемы со здоровьем, в том числе из-за алкоголя. Тебе нужно лечение.

— Иди ты со своим лечением...

— Это не предложение и не просьба. Завтра ты переезжаешь в комнату с капсулой. Или так, или берёшь вещи и проваливаешь на все четыре стороны. Может, ты и лучший оперативник, но уж точно не незаменимый. Твои навыки этого не стоят. Всё, разговор окончен.

Максим быстро вышел из комнаты, и в распахнувшейся двери Гыча увидел двух солдат. Их приставили следить за ним.

— Чёртовы ублюдки, — прохрипел Гыча перед тем, как залить в себя остатки виски.

На следующий день Гыча проснулся от тошноты. Комната кружилась вокруг, желудок подпрыгивал, во рту сушило и жгло, язык распух, а виски ломило. Гыча едва успел свеситься с кровати, когда его начало рвать. Поскольку он почти ничего вечером не ел, рвало одной желчью. Но хоть желудок и был пуст, он долго содрогался в спазмах, стараясь отторгнуть яд, уже давно попавший в кровь.

Гыче потребовалось немало усилий, чтобы встать, дойти до туалета с душем и привести себя в порядок. Прошло больше часа от момента пробуждения, прежде чем в его дверь постучали.

На пороге стояли двое солдат. Этих Гыча видел много раз, но только на станции — на вылазки они с ним не отправлялись.

— Чего вам? — спросил он.

— Мы должны проводить вас в новую комнату, — ответил один из солдат. — Приказ Максима Олеговича.

— Приказ, блин, — пробурчал Гыча. — Погодите, мне надо сперва с ним поговорить.

— Он запретил. Сказал, если будете настаивать на встрече или отказываться выполнять его требование, мы должны будем принудить вас силой.

Гыча смерил взглядом охранников, но спорить не стал. Последнее, что ему нужно — это ввязываться в потасовку с вооружёнными людьми. Даже если он и сможет их скрутить — а он считал, что сможет — это будет последним, что он сделает на станции. И хорошо, если после изгнания ему дадут возможность вернуться на материк. В противном случае его просто отправят в снежную пустыню.

— Сейчас, — нехотя ответил Гыча, подавив в себе раздражение.

Комната с капсулой выглядела так же, как и любая другая — но без кровати и с люком стене, как в жилых квартирах Заповедника. Когда-то капсулами оборудовали и станцию, сугубо в научных целях. Эти капсулы стояли законсервированными, персонал ими не пользовался.

— Приплыли, блядь, — выругался Гыча. — Ох, Максимка, Максимка...

Не обращая внимания на солдат, он бросил сумку с вещами в угол, а сам развалился в кресле у стола. Сильно хотелось выпить, но утащить хотя бы недопитое со вчерашнего дня из прошлой комнаты не удалось — охрана внимательно следила за сборами. Предстояли недели, а то и месяцы воздержания. Неизвестно, когда Максим сменит гнев на милость, да и сменит ли вообще.

Убедившись, что Гыча не имеет доступа к прошлой комнате, охрана удалилась. Гыча с полчаса пялился в окно на такие же однообразные снежные равнины, как и за любым другим окном этой станции, потом не выдержал и отправился в столовую. Тошнота отступала, и организм стал просить еды.

В девять вечера капсула сама открылась. Из люка выдвинулась кровать, приглашая жильца отправиться на боковую. И тут же раздался стук в дверь.

Не успел Гыча встать с кресла, как дверь открылась. В комнату вошёл Максим. Он постоял в центре комнаты, раскачиваясь с носков на пятки, посмотрел на капсулу, на Гычу и сказал:

— Что ж, мы начнём лечение с этого дня.

— Даже не поздоровался, — заметил Гыча. — От чего лечение?

— От пагубных привычек и неврозов. Вот увидишь, через несколько ночей тебе станет лучше.

— А ты на мне эксперименты ставить не вздумал?

— Нет, что ты, — удивился Максим. — Для моих экспериментов кто угодно не подходит. Нужны особенные люди. Именно поэтому вы отправляетесь в Заповедник за кем-то конкретным.

— А мои мозги тебя, стало быть, не интересуют? — хмыкнул Гыча.

— Нет. Меня интересует твоё физическое и ментальное здоровье. Твоя профпригодность, иными словами. Потому что скоро тебе нужно будет отправляться на новую вылазку.

— Когда?

— Скоро. Точные сроки зависят от результатов лечения. Если я увижу прогресс, то — через неделю.

— Увидишь.

— Хорошо. Мне нравится твой настрой! Вот это — тот Гриша, которого я знаю.

Максим хлопнул Гычу по плечу.

— Залезай.

— А ты тут стоять будешь, что ли?

— Да. Надо посмотреть, как всё пойдёт.

Скинув обувь, Гыча подошёл к постели, но Максим его остановил:

— Подожди, подожди! А одежда?

— Что, полностью раздеваться?

— Трусы можешь не снимать.

Спорить Гыча не стал. Быстро раздевшись, он лёг на кровать и осмотрелся.

— Погоди-ка, — осенило вдруг его, — здесь же нет панели управления. И голосового помощника.

— Верно. Эти капсулы были созданы для работы, а не для отдыха. И управляются они только извне.

— Тобой?

— Мной.

— Ты там только это... Поаккуратнее, ладно?

— Не волнуйся, — тепло улыбнулся Максим. — С тобой всё будет хорошо.

Он пробежался пальцами по экрану планшета, и кровать стала задвигаться в капсулу. Сперва Гыча испытал что-то вроде секундной панической атаки. Он не спал в капсуле уже много лет, а все ассоциации были сугубо негативными. Вспомнилась жена, погибшая в первый год после появления капсул сна. Она умерла во сне, а капсула даже не заметила, что с человеком что-то не так. Не подняла тревоги, как должна была, не вызвала медиков, не провела, как было обещано, реанимационных мероприятий. Просто выдвинула утром труп на кровати наружу и пожелала хорошего дня.

— О жене думаешь? — спросил голос Максима из динамиков, когда Гыча оказался в темноте капсулы, а люк закрылся.

— Немного, — нехотя признал тот.

— Знаю я тебя. Постарайся расслабиться. Капсула будет сканировать твоё тело, а также настроит твой мозг на полезный сон. Ничего плохого не случится.

— Нам тогда то же самое говорили.

Под «нами» он имел ввиду молодую семью, состоящую из него и прекрасной хрупкой девушки с волнистыми каштановыми волосами, карими глазами и ослепительной улыбкой. Такой она и осталась для Гычи навсегда. Прошло много лет, и сам Гыча давно уже не узнавал в зеркале того парня, что сделал предложение своей школьной любви, едва они достигли совершеннолетия. Но Лида, его Лида, навсегда осталась тем прекрасным ангелом, осветившим его жизнь. К сожалению, ненадолго.

В сознание навязчиво стал стучаться другой образ — мёртвой Лиды, бледной, с широко раскрытыми глазами, умершей словно от увиденного кошмара. Но Гыча не позволял этому образу возникнуть перед глазами. Он годами учился отгонять его, и у него это в очередной раз получилось. Такой он свою любимую помнить не хотел.

Но справившись с этой навязчивой мыслью, он упустил другую. Перед глазами всплыло из бездны памяти лицо служащего банка, который утверждал, что капсулы не могут быть причиной чьей-то смерти. Что у Лиды, скорее всего, было какое-то заболевание, из-за которого она и скончалась. Что до той досадной поломки, говорил он, то специалисты проверят, почему капсула не вызвала медиков раньше.

Гыча, тогда ещё просто Гриша Чагин, прошёл, казалось все круги ада, пока хоронил свою жену. Он не мог осознать случившегося, этот удар выбил его из колеи не на один месяц. В банк он пришёл через полтора месяца после случившегося.

Больше всего Гришу задели не слова клерка, который оправдывал устройство капсулы, оправдывал банк, а неоказание помощи умирающему расценивал как «досадную поломку». Больше прочего Гришу возмутил скучающий вид жирдяя, казённо рассказывавшего убитому горем вдовцу о том, что ответственности «Сомниум» за случившееся не понесёт.

Что-то взорвалось в голове Гриши тогда. Всё то горе, которое он пережил, отчаяние, злоба, любовь, тоска, одиночество — весь каскад чувств, в которых он сам не мог разобраться, потому что его било то одно чувство, то другое, обрушился на него разом, лишая способности понимать, что происходит, и контролировать свои действия.

Когда пелена спала, он понял, что сидит на груди клерка и сдавливает руками его шею. Тот уже умер, его лицо посинело, глаза вылезали из орбит. Умирал он в ужасе, понял Гриша. Медленно, с пониманием того, что происходит. Возможно, надеялся на спасение. Не верил в близость конца. И всё же он умер — умер в руках у Гриши.

Когда он разжал пальцы, на толстой шее работника остался такой след, словно её сжимали стальные клещи, а не руки. А Грише вдруг стало спокойно. Не навсегда, конечно, но на какое-то время он получил контроль над своими эмоциями. Унял бурю, уничтожавшую его изнутри. Это было именно то, что нужно.

Когда Гычу уводили, его лицо оставалось спокойным. Даже безучастным.

В лаборатории Максим следил за энцефалограммой Гычи на экране монитора. Показания снимала капсула сна, наряду с миограммой и кардиограммой.

— Спи, спи спокойно, — сказал Максим, задавая настройки на компьютере. — А уж я позабочусь о том, чтобы ты вернулся в строй здоровым. Ты мне нужен здоровым, Гриша. У нас впереди ещё много дел.