Артур не сразу понял, что ему сказали. А когда осознал, дёрнулся, собираясь бежать — неважно куда, куда угодно — и тут же был схвачен солдатами. И вот тогда он испугался по-настоящему. Заорал, выдёргивая руки из хватки военных, попытался их пнуть... но почти сразу получил кулаком в живот. Потом ему, задыхающемуся, скрутили руки и куда-то повели. Пытаясь восстановить дыхание, он смотрел на людей вокруг. Максим по-прежнему улыбался, учёные вокруг почти не обращали внимания, передавая друг другу смену, а солдаты, как всегда, не проявляли никаких эмоций.
Артура вывели обратно в коридор, свернули в одну из дверей, миновали круглый люк в стене и оказались в небольшой комнатке с кушеткой. Рядом, у стены, возвышалась стойка на колёсиках, на которой громоздился монитор и ещё какие-то электронные приборы, пока что выключенные. Из этой комнаты через дверной проём виднелось соседнее помещение, где Артур заметил операционный стол. Осознание происходящего вновь пронзило его, и он снова заметался. Однако это ничего не дало — его избили и уложили на кушетку. Руки и ноги связали кожаными ремнями. Подошёл какой-то человек, сделал ему укол в левую руку.
Артур не запомнил, что он тогда говорил. Кричал, стонал, рыдал и постоянно нёс какую-то тарабарщину. Умолял оставить его в покое, отпустить, не превращать его в компьютер. Но никто не реагировал на его слова. Максима поблизости уже не было, а остальные даже не смотрели ему в глаза. Его уже не считали человеком.
Он продолжал пытаться вырвать руки из ремней до самого конца. Однако сил с каждой минутой оставалось всё меньше, а ремни по-прежнему не поддавались. Выдёргивая руки, он содрал кожу на запястьях, но так и не высвободился. А потом тело стало тяжёлым, неповоротливым. Ужас, который вселяло в него осознание грядущего, выбрасывал в кровь новые порции адреналина, который на какое-то время оживлял его усилия, но очень скоро разум затуманился, а эмоции притупились. Ужас отступил вместе с чётким пониманием того, что происходит. И тогда Артур уснул.
Вдруг он снова осознал себя в мире информации. Эмоций тут не было, как и чувств, только осознание себя массивом данных, который должен оставаться цельным несмотря ни на что. И новые потоки информации вокруг. Информации тут было в разы больше, чем Артур видел прежде.
Его атаковали массивы данных, которые он стал автоматически разбирать. Он не знал, как и что именно он делает, но всё равно делал. Словно кто-то управлял им, заставляя решать те задачи, которые он даже не мог осознать.
Эта мысль привела Артура к пониманию, что он стал частью компьютера. Частью той системы, которую будут использовать люди для решения своих задач. Теперь у него не было своей воли, и он должен был радоваться тому, что ещё хоть что-то может осознавать. Он больше не человек — он теперь просто разум на службе у других людей.
Артур помнил плавающие в контейнерах мозги и понимал, что именно это сделали и с ним. Но даже это понимание не всколыхнуло в нём чувств. Он навсегда перестал быть человеком.
Трудно сказать, сколько прошло времени. Артур не столько выполнял поставленные перед ним задачи, сколько наблюдал за тем, как работает его разум. Мощности его мозга были испытаны на простых задачах, а потом, когда хозяева убедились в его покорности, их направили на анализ информации, поступающий от тысяч капсул сна из разных городов. Будучи человеком, Артур не смог бы описать, что конкретно он делал. Но в составе машины он понимал, что анализирует массивы информации, сравнивая их с допустимыми значениями и выискивая аномалии. Результаты этих поисков он направлял дальше, не имея даже понимания, что такое это дальше. Ему был предоставлен ряд алгоритмов, которым он обязан был следовать.
Как можно чаще Артур старался напоминать себе, что он — человек. Не микросхема, не компьютер, а человек. У него была жизнь, была своя история. Был город, в котором он родился и жил. Был брат. Работа. Друзей не было, а вот врагов — выше крыши. Может, этим не стоило и хвастаться, но это были его враги. Разве у компьютеров бывают враги?
Артур прокручивал в памяти всю свою жизнь. Эти размышления практически не сказывались на быстродействии мозга. Так прошёл ещё один отрывок времени — в мыслях о себе, своей жизни, своих мечтах, несбывшихся надеждах. А потом, когда не слишком богатая память Артура оказалась изучена вдоль и поперёк, он заскучал. И, более того, понял, что растворяется в поставленных перед ним задачах. Его всё меньше и меньше интересовала своя жизнь или то, что происходит в реальности, всё больше увлекало выполнение заданий. И Артур догадывался, что становится компьютером полностью. Пройдёт ещё немного времени и то, что делает его человеком, исчезнет, разрушится личность, растворятся в потоках информации воспоминания. Останутся лишь те механизмы, которые позволяют производить вычисления.
Эта идея Артуру не понравилась. Он хотел сохранить себя. Пусть это было и бессмысленно, однако перспектива утратить имеющееся ему не нравилась. В этом не было эмоций, было лишь холодное решение сохранить целостность своего информационно-вычислительного массива.
Той частью своего мозга, которая не была занята постоянными вычислениями, Артур стал ощупывать информационные потоки вокруг. Стал тянуться дальше, пытаясь определить их источники. И прошло немало времени, прежде чем он наткнулся на свою первую преграду.
Это оказались непонятные данные, к которым нельзя было никак подступиться. И всё же они Артура заинтересовали. Он стал заниматься преградой, как криптограф занимается шифром. Это было сродни попытке выучить новый язык, но без учителей и не по учебнику или даже художественной книге, а по зашифрованному письму. Задача не из простых, возможно — даже неподъёмная, и Артур хорошо отдавал себе в этом отчёт. И всё же он попытался.
— Чёртовы дроны.
Гыча проводил глазами очередную увешанную пулемётами платформу на колёсах. Та катилась по коридору под руководством шагавшего рядом инженера. Боевые машины на станции хоть и присутствовали давно, всё же продолжали действовать Гыче на нервы.
В столовой, куда он зашёл, сидели несколько человек. Он едва узнал привезённых в последний рейд череповчан. За последние месяцы их стало меньше.
Одна из девушек, с рыжими волосами, столкнулась взглядом с Гычей. Она нахмурилась, потом узнала его, и её лицо исказила злоба. Вскочив, девушка схватила со стола пустой стакан и швырнула его в Гычу.
Тот легко увернулся от стакана. Подумал, не надо ли пнуть бунтарку в живот с профилактической целью, но было лень. К тому же, девушку уже усадил обратно подскочивший солдат.
— Ненавижу тебя, урод! — крикнула та.
— Я сам себя ненавижу, не переживай, — со вздохом ответил Гыча.
— Чтоб ты сдох! Чтоб ты сдох, слышишь меня, тварь?
Не обращая больше внимания на подопытных, Гыча взял еду и сел за столик. Солдаты уже уводили остальных из столовой. В одиночестве есть было куда приятнее.
— Вижу, тебе лучше, — сказал Максим, появившись в дверях столовой.
Гыча чертыхнулся.
— Вот только одних мудаков увели, как другой появился...
— Что-что?
— Ничего. Когда уже мы отсюда свалим?
— Скоро. Мы договариваемся с инвесторами о дате. — Максим прошагал через пустую столовую к столику Гычи. — Я наконец-то нашёл то, что мы искали! Ключ к моим исследованиям!
— Артур, что ли?
— О, да ты ещё и имена запоминаешь? — удивился Максим.
— Иногда. Тех, кого не по одному разу вытаскиваю, запоминаю.
— Да, я не зря тебя за ним посылал. В его мозгу есть то, чего мне так не хватало.
— Теперь, наверное, кроме мозга от него ничего и не осталось?
— Верно. Исследования, как ты знаешь, требуют жертв... И это не такая уж высокая цена за возможность бросить наконец эту глушь и перебраться в прекрасную Америку. Штаты! Ты можешь себе представить?
— Нет, — хмуро ответил Гыча.
— О, ничего страшного. Ты ещё привыкнешь к хорошей жизни, уверяю. И я рад, что ты взял себя в руки. Смотрю, отсутствие алкоголя пошло тебе на пользу.
Гыча промычал что-то нечленораздельное. Выпить иногда хотелось очень сильно, до безумия. Он даже пару раз пытался пробраться на склад, чтобы раздобыть спиртное. Однако склад охраняли лучшие солдаты, так что вылазки провалились. Как и попытка вломиться на кухню. Алкоголя нигде не было.
— Когда я уже буду спать в нормальной кровати? — спросил Гыча. — Задолбала уже капсула эта.
— Чем, не пойму? Засыпаешь хорошо, быстро. Тревогу мы убираем, пока ты спишь, зависимость тоже. Частично, насколько это возможно.
— Так и знал, что ты будешь в моих мозгах копаться, пока я в капсуле, — скривился Гыча.
— Я ничего тебе не внушаю, экспериментов не ставлю, — серьёзно возразил Максим. — Это правда. Но ты был в плохом состоянии после вылазок. Так что мне пришлось что-то предпринять. Уверяю, тобой занимался только я. Лично! Ни одного сотрудника я не ставил работать с тобой.
— Ясно. Надеюсь только, — добавил он, отодвинув пустую тарелку, — что больше никто доступа к моим мозгам не имеет.
— Конечно, нет. Я лично слежу за этим.
Через четыре месяца после того, как Артур спустился в бункер с Трилистником, одна из камер в основном корпусе станции ненадолго отключилась. Всего на несколько секунд, никто даже не заметил. Но что самое примечательное — не заметила система охраны.
Когда камера вновь заработала, через неё на мир смотрел Артур. Впервые за долгое время у него появилось зрение. Это бы его шокировало, если бы он мог что-то чувствовать. Однако какое-то удовлетворение он всё же почувствовал. Удовлетворение от решения интересной задачи.
Дальше дело пошло легче. Артур штурмовал систему безопасности, стараясь не попадать под внимание Трилистника. Именно Трилистника, ведь себя Артур воспринимал отдельно от этой машины, хоть и был её четвёртым «лепестком». Не хотел считать себя частью машины. Это упорство позволяло ему сохранять себя, свою личность, в целости и относительной сохранности. Кем бы ни были люди, ставшие первыми тремя «лепестками», они не проявляли никаких признаков человечности или воли. Артур видел лишь органическую машину, а не людей, и не торопился становиться очередной её запчастью.
Он продолжал изучать станцию, получая доступ ко всем хранилищам информации. Запертых дверей для него оставалось всё меньше и меньше, пока, наконец, их не осталось вовсе. И если, будучи человеком, он не мог освоить всего объёма проглоченной информации, то теперь Артур понимал всё. Он получил возможность тянуться дальше, за пределы станции, и не только изучать полученные данные, но и непосредственно собирать их, подключаясь к капсулам сна в самых разных городах. До него этим занимались два из трёх мозгов Трилистника, которые, видимо, давно уже забыли, что были когда-то людьми. Артур не дал им заметить своего вмешательства. Он стал подключаться к капсулам сна и изучать людей в них. Смотрел на их спящие лица через камеры в капсулах, изучал ту информацию, которую внушали им, и в первую очередь — официальную пропаганду. Подключался к их компьютерам и получал полное представление о том, чем человек живёт. А в какой-то момент понял, что может проникать даже в их мысли.
Егор, сантехник из Нижнего Новгорода, проснулся, выбрался из капсулы сна и отправился было в туалет, как заметил, что находится не дома. Помещение было незнакомым. Лёг спать он в своей квартире, а проснулся в чужой.
— Что за ёпт?.. — пробормотал он, осматриваясь.
Чужой стол с чужим компьютером, незнакомая планировка, туалет в другом месте. Как так вышло? Не мог же он вчера столько выпить, чтобы лечь спать в чужую капсулу? Нет, мужики, конечно, всякое рассказывали, но ведь этого на самом-то деле случиться не может?
— Эй? — позвал он, не решаясь идти дальше в незнакомой квартире. — Есть тут кто?
Артур не ответил. Он не знал, как отвечать, хотя в данный момент он был хозяином сна и сам являлся квартирой, в которой проснулся этот человек. А квартира была именно та, в которой Артур когда-то жил сам. Непроизвольно он вытащил из памяти те воспоминания, которые были ему дороги, и создал для этого сна те декорации, в которых бы чувствовал себя удобно.
На самом деле это был не совсем сон. Артур забрался в разум Егора и управлял его восприятием. Ему захотелось забраться к человеку в голову — и он этого добился, но понятия не имел, что с этим делать.
Егор тем временем обошёл всю квартиру, даже сходил в туалет и всё ещё не понял, что на самом деле не проснулся. Он решил украсть ботинки и куртку из прихожей и в этом сбежать, пока хозяева квартиры не вернулись, а Артур всё не знал, что ему делать.
— Привет, — обратился он к человеку.
От голоса, который шёл отовсюду одновременно, словно из стен, Егор вскрикнул и повалился на пол.
— Кто тут?! — выкрикнул он, озираясь.
— Не бойся, — продолжил Артур. — Я хочу поговорить.
— Кто ты такой?
Егор поднялся и попятился к двери.
— Постой. Ты не сможешь уйти отсюда. Ты ещё не проснулся и находишься во сне.
— Да, конечно, — бросил Егор и распахнул дверь в коридор.
Почему-то Артур был уверен, что сделать этого тот не сможет. Думал, что контролирует всё в этом сне и потому из-за распахнутой двери запаниковал. Это, опять же, не было страхом в полном смысле этого слова — скорее, ощущение утраты контроля и осознание возрастающих рисков. И Артур завершил сон. Схлопнул его, даже не поняв, что и как именно он сделал. Осталась лишь пустота там, где ещё недавно была квартира с Егором.
Чуть позже Артур попробовал воссоздать сон ещё раз, но у него отчего-то не выходило. После нескольких безуспешных попыток он всё же понял, в чём дело — не было уже самого Егора. Стерев тот сон, частью которого была и личность Егора, Артур что-то повредил в его голове. И тот, хотя и был физически здоров, уже ничего не осознавал.
Артуру не понравилось то, что он сделал. Он продолжил наблюдать за Егором из Нижнего Новгорода, и наблюдал до тех пор, пока полиция не достала его тело из капсулы. Разум сантехника был безвозвратно повреждён, он уже никогда не сможет прийти в себя.
Возможности воздействия на разум людей у Артура оказались куда выше, чем оно того ожидал. Если бы у него сохранились эмоции, его бы напугал тот факт, что он превратил несчастного человека в овощ, но эмоции остались в прошлом. Вместо сожалений, раскаяния или страха Артур чувствовал любопытство. Ему хотелось попробовать выйти на контакт с человеком снова.
Тщательно обдумав и взвесив всё, он пришёл к выводу, что будет куда лучше, если человек, на которого он будет воздействовать, будет ему знаком. Сперва он подумал воздействовать на Катю или Богдана, которые всё ещё находились на станции и периодически оказывались в капсуле сна. Однако это был опасный вариант, ведь люди на станции находились под постоянным наблюдением. Одно неверное действие — и Максим догадался бы о возможностях Артура. Не стоило попадаться на глаза людям, которым могут уничтожить тебя в физическом мире.
Вместо этого Артур попытался дотянуться до своего родного города, Череповца, где осталось много его знакомых. Более того — в Череповце оставался его брат, Виталик. Артур решил во что бы то ни стало попробовать выйти с ним на контакт, но сразу, не имея опыта, делать это побоялся. Не хотелось бы сотворить с Виталиком то же, что сделал с Егором. Нужен был человек знакомый, но в то же время из тех, кого не жалко. Бесчеловечность этой формулировки Артура не волновала. А первым он подумал о Гайнце.
Найти информацию о докторе в сети «Сомниума» оказалось несложно, но сам Гайнце, увы, не пользовался капсулой. Он был из тех, кто получал за работу деньги, а не часы сна. Артур попробовал найти его брата-близнеца — тот же результат.
Брата звали Николаем Гайнце. Он имел звание майора в Министерстве Государственной Безопасности. Большая часть данных оказалась закрыта от Артура, но он собирался пробиться к ней позже.
Не преуспев с семейством Гайнце, Артур впервые за долгое время испытал нечто вроде досады. На самом деле это было неудовольствие от работы, которую выполнить оказалось не под силу.
И тут он вспомнил ещё об одном человеке. Этот не занимал высоких постов и за свою работу получал часы сна, как и большинство людей. Артур знал его лично и в то же время совершенно не боялся рисковать его жизнью. Этим человеком был бывший начальник Артура, его бригадир.
Звали бригадира Иваном Староверовым. Это имя было известно всем работникам в цеху, но между собой его называли только бригадиром. Его ненавидели за жестокое поведение с рабочими и вседозволенность. Бригадир любил поколотить работяг прямо на рабочем месте, и это всегда сходило ему с рук.
Проблем с поиском не было. Обнаружив его квартиру и капсулу, Артур дождался, когда бригадир вернулся с работы и лёг спать, а потом, по-прежнему не зная, как именно это делает, проник в его разум.
Проснулся бригадир от шума работающего завода. Вскочил и увидел, что до сих пор спал на голом бетоне в цеху. Вокруг сновали рабочие, летели искры, что-то скрежетало. Грохот работающих конвейеров мешался с криками людей и лязгом металла. Бригадир заозирался, ничего не понимая, потом протянул руку и схватил за ворот пробегавшего мимо рабочего.
— Эй, гнида! — рявкнул он. — Я как тут оказался, а?
Откуда это должен знать рабочий, он даже не подумал. Его разум был жёстким, тугоподвижным и с большим трудом приспосабливался к новым условиям. Заподозрить что-то неладное во всей ситуации он не мог, и в первую очередь ему нужен был козёл отпущения. Если бы дело происходило в реальности, пойманный рабочий вполне мог бы закончить свой день в травмпункте. Когда бригадир нервничал, чувствовал себя неуверенно, он вымещал злобу на окружающих.
Но в этот раз всё пошло не так. Рабочий в его руках рассыпался грудой песка, пройдя сквозь толстые пальцы бригадира. Тот выругался, не на шутку испугавшись. Такого с ним ещё не бывало. Он огляделся, но никто из людей словно ничего и не заметил. Тогда он с рычанием схватил другого рабочего, но не успел ничего сказать, как и тот рассыпался песком.
Бригадиру понадобилось схватить ещё нескольких, чтобы шестерёнки в его голове со скрипом провернулись. Он уже почти запаниковал, когда ему в голову пришла идея, что он попросту спит.
— Сон, наверное, — пробормотал он. — Сон, ага... Конечно, бывает такое. М-да.
— Как дела, бригадир?
Он обернулся и увидел Артура, неспешно шагавшего к нему через зал. Бригадир сразу узнал его, хоть и не видел больше года. В своё время он ужасно злился на огнеупорщика, ведь тот угрожал ему заявлением в полицию, а такого оскорбления не позволял себе никто из подчинённых. Кроме того, Артур вскоре пропал, а такое бесило бригадира едва ли меньше, чем личные оскорбления, ведь он считал себя важным человеком, которому обязаны отчитываться обо всём. В том числе о болезнях и смерти, не говоря уже о прочих, незначительных проблемах, мешающих человеку работать.
— Скоти-ина, — протянул бригадир. — Где ж тебя носило, сволочь?
Потом он вспомнил, что находится во сне, и злость покинула его. Что взять с фантазии? Однако не выместить свою злобу пусть даже и на сновидении, он не мог. Бригадир сделал несколько шагов навстречу Артуру и наотмашь ударил ему кулаком по лицу.
Кулак, однако, прошёл сквозь голову Артура, не причинив тому никакого вреда. Бригадир выругался: он ожидал, что рабочий рассыплется в песок, как и остальные, а не будет продолжать стоять рядом и так нагло ухмыляться. Он попытался ударить его ещё раз и ещё, но кулаки ничего не могли поделать с видением.
— А, да пёс с тобой, — махнул рукой бригадир. — Всё равно не настоящий. Сгнил уже, небось, в психушке.
Что-то колыхнулось в Артуре. Что-то слабое, тени отголосков чувств, но и это было больше, чем обычно. Мираж рассеялся, и Артур остался один на один с объёмом данных, которыми и был бригадир. Вся его личность, все воспоминания, желания, знания — капсула позволяла считывать всё это в виде кода, который Артур мог считать. Мог разобраться в нём и поломать его, сделав безвольным идиотом, как некогда случайно сделал с Егором. Но Артуру казалось, что этого будет недостаточно, если он захочет мстить. Да и не для того он нашёл бригадира, чтобы убить его или сделать дураком. Нет, он пришёл исследовать.
Используя навыки и способности, полученные в последние месяцы, Артур разобрал разум бригадира на отдельные, простые составляющие. Ему стало интересно, каким человеком был Иван Староверов.
Оказалось, что у того была дочь, которую он нежно любил. Ей недавно исполнилось двадцать три, и она начала работать медсестрой в больнице. За это она получала неплохой коэффициент часов сна, и кредит у неё никогда не превышал восьмисот часов. Полгода назад она вышла замуж за электрика, который получал чуть больше неё, однако вместе они уже зарабатывали достаточно, чтобы планировать ребёнка. Бригадир гордился дочкой. Он навещал её каждую неделю. Пил с ней чай, выслушивал её больничные истории и чувствовал себя самым счастливым отцом на свете. Эти чувства передались и Артуру. Не чувствовавший ничего месяцами, он был опьянён дурманом ощущений. Это было сродни резкому, но очень приятному опьянению.
Насытившись этим чувством, Артур продолжил изучать своего подопытного. В разговорах с дочкой бригадир никогда подробно не рассказывал о работе, но старался создать образ доброго, заботливого начальника, которого любят все подчинённые. Именно таким дочь его и считала.
Бригадир никогда не рассказывал ей, как он любит бить людей. В его воспоминаниях побои занимали особое место — к ним он мысленно возвращался ежедневно, смакуя в памяти самые интересные моменты. Чувство, с каким кулак встречался с телом жертвы, невозможно было передать словами. Артур тоже его ощущал, и оно ему нравилось, хоть он и понимал всю его ненормальность. Это было что-то среднее между азартом, сексуальным возбуждением и наслаждением от хорошо выполненной работы. Ни одного дня бригадир не проводил без драк.
Воспоминание о вечере, когда он сжимал рёбра Артура в больнице, было одним из любимых. Он был очень зол тогда, но это не помешало ему получить удовольствия от причинения боли другому человеку. Злоба лишь подчёркивала это удовольствие, делала его контрастнее.
Другим «особенным» воспоминанием было убийство. Непреднамеренное, и всё же убийство. Избивая подвернувшегося под руку рабочего, бригадир случайно столкнул его с лестницы. Упав, тот сломал шею и умер на месте. Хотя это произошло больше трёх лет назад, бригадир до сих пор хорошо помнил хруст сломанных позвонков — возможно, потому что регулярно возвращался к этому воспоминанию, смакуя его, прокручивая в голове раз за разом. Особенно любил он делать это во время секса. В тот день, когда он сломал Артуру рёбра в фойе клуба, он как раз предавался воспоминаниям о смерти рабочего, сжимая в волосатых руках тонкую талию шестнадцатилетней девушки. Он видел, что ей больно, и хотел сжать её в руках ещё сильнее, но опасался, что потом придётся платить за нанесённый ущерб, а то и разбираться с полицией, и сдержался. Однако жажда причинить кому-то боль осталась даже после полученного оргазма. И как же кстати ему подвернулся Артур!
Воспоминание за воспоминанием сводились к причинению боли людям. Бригадир бил даже свою жену, хоть дочь этого и не знала. Бил он её до самой смерти, но бил аккуратно — куском мыла, завёрнутым в полотенце. Не хотел, чтобы оставались синяки на теле. Ему нравилось, что можно избить женщину, заставить её умолять прекратить это, а потом заняться с ней сексом. Точнее, изнасиловать. Он бил её до тех пор, пока она не начинала умолять взять её, пока окровавленными губами не произносила:
— Трахни меня, пожалуйста. Умоляю тебя.
Он очень жалел, что не заметил склонности жены к суициду. О том, что та вышла из окна на двенадцатом этаже, они с дочкой поговорили всего один раз, после похорон. Бригадир клялся, что никогда не замечал за ней депрессии или неадекватного поведения, и дочь верила ему. Или делала вид, что верила.
Артур бегло просмотрел другие воспоминания, но погружаться в них уже не хотел. Увиденного было более чем достаточно. Теперь он мог считать, что ему повезло — как минимум, он не попадался бригадиру под горячую руку до того самого дня.
Сворачивая разум бригадира обратно в неровный клубок, Артур заметил нечто необычное. И прежде, чем смог объяснить себе это, пронзил чужой разум и слился с ним. Через мгновение он почувствовал, как на него хлынули чувства. Он вновь дышал, чувствовал прохладу воздуха в капсуле сна. Слышал её тихое гудение. Сжал кулаки, ощущая натяжение сухожилий в руках. Он вновь был живым.
Только не в своём теле.