Сомниум

Глава 24

Катя продолжала посещать лабораторию станции каждый день. Её разум не отличался особой гибкостью, в нём не было уникальных черт, которые Максим обнаружил у Артура. И всё же её мозг был хорошим плацдармом для испытания тех алгоритмов, которые разрабатывались при помощи Четырехлистника.

Она давно свыклась со своей ролью. Давно привыкла к одному и тому же коридору до лаборатории и обратно, скудному меню и сводящему с ума одиночеству. Дни, когда ей позволяли видеться с другими людьми, превратились в праздники. В те редкие минуты, что они обедали вместе, Катя старалась как можно больше услышать, и при возможности — как можно больше сказать. Как это прекрасно: слышать человека! Раньше, в той жизни, что была до Земли Александры, она так привыкла к постоянному трёпу окружающих, что не замечала его и считала чем-то само собой разумеющимся. Она и не подозревала, насколько нуждается в присутствии рядом других людей, пока не оказалась одна.

Жизнь в городе всегда была заполнена информационным шумом: телевизор, компьютер, смартфон всегда были рядом. Новости не иссякали, и хотя большинство новостей было ей неинтересно, сейчас она с упоением прочитала бы про рекордные урожаи или новинку отечественного кинопроката. Пошла бы в кино на любой, даже самый идиотский, фильм. Первое время взаперти Катя особенно скучала по смартфону. Ей казалось, что рукам чего-то не хватает. Словно ампутировали важный орган, без которого жизнь уже не может быть полноценной. Не раз и не два Катя ловила себя на том, что, едва проснувшись, шарит рукой по постели, пытаясь найти смартфон. А иногда она часами сидела и смотрела на свои руки, а пальцы и ладони зудели, настолько они хотели сжать пластиковый корпус гаджета. Катя закрывала глаза и листала в воображении новостную ленту, и в своих мечтах она читала все новости, разглядывала все фотографии... Но это были просто мечты, поэтому, когда она, замечтавшись, пыталась сфокусироваться на воображаемых новостях, те расплывались пёстрыми пятнами. И тогда Катя приходила в себя и плакала.

По прошествии пары месяцев от смартфона она отвыкла. Мечты о новостях тоже притупились, оставалось лишь желание видеть и слышать людей. Живых, настоящих людей. Даже своей охране Катя радовалась, как девочка новой игрушке, но охранники только отдавали ей приказы и никогда не отвечали на её попытки заговорить на посторонние темы.

— Какая сегодня ночью буря была, вы заметили? — пробовала она завести разговор, или:

— А вы любите комедии? Вы ведь смотрите тут фильмы, правда?

Ей не отвечали. Лица у охранников были непроницаемые, словно каменные. Катя долго раздумывала, как можно жить с таким лицом, и почему охрана старается не показывать эмоций. Сначала она думала, что так себя ведут с опасными преступниками, ведь твоей разговорчивостью, твоими эмоциями могут попытаться воспользоваться, чтобы сбежать. Эти мысли повлекли за собой другие: а может ли Катя действительно попытаться сбежать? Соблазнить, например, охранника, стать его тайной любовницей, влюбить в себя — а потом обмануть и сбежать? Возможно, даже убить и сбежать?

Но эти мысли всегда упирались в железобетонное «Нет», вырастающее на пути. Катя не сможет перехитрить людей, которые привыкли охранять других людей. У них был опыт общения с охраняемыми. Да и идиотами они наверняка не были, а Катины «хитрости» могли бы сработать разве что в одном из идиотских отечественных фильмов.

Возможно, отсутствие эмоций у охраны как раз должно было пресекать на корню любые мысли заключённых о побеге? Однако позднее, после очередной жалкой попытки заговорить с конвоиром по пути в лабораторию Катя вдруг осознала всю нелепость своего поведения, и её осенило ещё одной догадкой: возможно, эмоции они стараются не показывать потому, что им жаль этих людей, которые никогда никуда не сбегут. Подопытные застряли здесь, вероятно, на всю свою жизнь, которая оборвётся сразу, как только гости с материка перестанут быть нужными Максиму.

С тех пор она уже не пыталась добиться от охраны какой-то реакции, но иногда разговаривала с ними, как разговаривала бы с животными, не ожидая ответа:

— Привет, Суровый. Я называю тебя Суровым, потому что не знаю твоего имени. Ты мне никогда не отвечаешь, а у Максима спрашивать не хочется. Но у тебя такие хмурые брови и строгий взгляд, что я... не знаю, прям... Другого имени я тебе и представить не могу. Мне кажется, если бы ты был псом, хозяин назвал бы тебя Суровый.

Охранник тогда мельком глянул на неё, но тут же отвернулся, Катя даже не успела понять, что именно было в его глазах. Скорее всего, простое удивление.

— Ничего, если я тебя так буду дальше называть? Не обидишься? — продолжала она. — Не обижайся, пожалуйста, я не со зла. Я просто с ума схожу здесь, и мне надо хоть с кем-нибудь поговорить. Понимаешь? Конечно, понимаешь. Ты Суровый, а не Глупый. А вот другой охранник...

Она болтала так всю дорогу до лаборатории, где замолкала при виде Максима, и обратно до комнаты после завершения работ. И это позволяло ей сохранить некоторое подобие ясного рассудка.

С Максимом всё было наоборот. Он вежливо приветствовал Катю в лаборатории каждый день, но что-то в нём было такое, что заставляло её замыкаться в себе и тщательно следить за каждым сказанным словом.

— Как дела у нашей рыжеволосой красавицы? — фамильярно обращался к ней Максим, улыбаясь от уха до уха. — Всё хорошо?

— Да, спасибо, — отвечала обычно Катя, не спеша делиться с ним переживаниями.

Умом Катя понимала, что охранники, без сомнения, докладывают Максиму обо всех разговорах, которые она пытается с ними завязать, и что Максим прекрасно знает о её жажде общения и понимает, что она его, Максима, боится, раз замыкается в себе в ответ на его попытки завести беседу. И всё же она не могла перебороть в себе желание говорить с охраной и нежелание говорить с Максимом. Как-то она подумала даже, что не стала бы с ним разговаривать, даже если бы они остались вдвоём на всей станции, на всём острове, во всём мире.

А ещё её насторожило исчезновение Артура. После того, как они виделись в столовой, она ожидала, что сможет увидеться и поговорить с ним ещё, но этого так и не случилось. При этом со временем ей стали разрешать видеться с другими людьми за едой — сперва редко, потом чаще и чаще, но Артур среди этих людей не появлялся. Со временем она стала видеться с людьми не только за обедом, а три раза в день, каждый день. Количество собеседников всё возрастало и возрастало, пока их не стали приводить в столовую всех вместе, в том составе, в каком их доставили на остров. Всех по лицам она, конечно, не запомнила, но большинство всё же узнавала. И среди них не было Артура.

К Богдану она обратилась не сразу. Однако она помнила, что Артур общался с ним всю дорогу из Череповца, и ей стало любопытно, не знает ли он чего. В очередной обед она подсела к нему за столик с подносом еды и, к удивлению Богдана, с ходу заговорила:

— Привет. Я Катя. Я... Мы с Артуром были соседями. В общем... Мне бы хотелось узнать, как у него дела. Я видела, вы общались. В поезде, да и вообще всю дорогу. До сюда.

— Здравствуйте. Богдан, — представился тот. — Да, мы с Артуром общались. И в пути, и до этого... Кхм. Но я его не видел с того самого дня, как нас привезли на этот остров.

— А... — разочарованно протянула Катя. — Жаль... Я-то думала, вы знаете.

— Если я что-нибудь узнаю, то сразу вам сообщу, — заверил её Богдан. — Даю слово.

— Спасибо.

Впрочем, после того, как Катя стала видеться с другими своими соседями, желание общаться именно с Артуром притупилось. Всё же вокруг были знакомые лица, и все охотно рассказывали друг другу что-то из своей жизни. В какой-то момент Катя подумала, что скучала по Артуру не столько из-за привязанности или иных чувств, сколько из-за того, что после долгого заточения в одиночестве первым увидела именно его. А потом он пропал.

Шли дни. В один из обедов Глеб и Настя, бывшие соседи Катя, с которыми она теперь ела за одним столиком, выглядели более встревожено, чем обычно.

— Что случилось? — тут же поняла их настроение Катя.

Супруги переглянулись, потом парень бросил быстрый взгляд на охрану у выхода, и тихо сказал:

— Рома второй раз не пришёл в столовую.

Не нужно было ничего объяснять. Катя не знала, кто такой этот Рома, откуда про него знают её бывшие соседи, но не стала ничего больше спрашивать. Страх, необъяснимый, липкий страх, почему-то поселился в её душе. Она почти ничего не съела в тот обед, поковырявшись вилкой в тарелке для вида, и потом весь день, сидя одна в своей комнате, думала, что же случилось с этим Ромой.

Ей не был важен этот человек. Она ведь даже не знала, как он выглядит. Ей было важно знать, почему Рома перестал приходить. И почему до Ромы перестал приходить Артур. Почему-то ей казалось, что ничего хорошего с этими людьми не случилось.

Прошло ещё несколько дней, и пропали ещё двое. В столовой стояла гробовая тишина с того момента, как пришедшие пересчитали друг друга. Никто не спешил ничего рассказывать, делиться чувствами, жаловаться на однообразие и скуку. Все молча ели — или делали вид, что ели, думая каждый о своём. Охрана не могла не заметить такой перемены в поведении людей, и уже на следующий день Максим в лаборатории заговорил об этом с Катей:

— До того, как ты ляжешь в капсулу, — сказал он, — я бы хотел тебя кое о чём спросить. Ты не против?

Её раздражала эта лицемерная вежливость человека, который прекрасно понимал, что его боятся.

— Нет, конечно, — ответила Катя, стараясь не выдать своих чувств.

— Говорят, сегодня в столовой все были как-то особенно... напряжены. — Максим смотрел Кате прямо в глаза. — Никто ни о чём не говорил. Да и ели мало, в тарелках осталось много еды. А это не очень хорошо, потому что излишков еды у нас нет. Вся еда доставляется с материка, порции посчитаны очень точно. Всё, что выдаётся нашим проживающим, должно быть съедено. И не только из уважения к продуктам и труду тех людей, благодаря которым у вас — и у тебя в том числе, Катенька — есть еда, но ещё и потому, что вы нужны мне тут здоровыми. Мне нужно продолжать свои работы, а с больными людьми это будет делать проблематично. Ты ведь меня понимаешь?

Катя кивнула, не отводя взгляда.

— Я не слышу, — приторно-вежливо сказал Максим.

— Да, — поспешила сказать Катя. — Я понимаю.

— Тогда почему вы так мало съели? Почему ты, конкретно ты, так мало съела?

— Не знаю, — солгала девушка. — Не хотелось. Аппетита не было.

— Что же он у тебя пропал? Ты и так худеешь не по дням, а по часам. — Максим смерил Катю взглядом. — А тут ещё и от еды отказываешься. Так ведь нельзя. Надо постараться.

Катя кивнула и тут же, опомнившись, добавила:

— Да, конечно.

— Или были какие-то причины для того, чтобы ты утратила аппетит? — продолжал допытываться Максим. — Если так, то ты мне только скажи. Может, я могу помочь?

— Нет, — замотала головой Катя. — Нет никаких причин. Аппетит будет.

Сказав это, она сама поразилась, как глупо прозвучало такое обещание, но Максим не улыбнулся. Несколько секунд он стоял молча, покачиваясь с пяток на носки и обратно, потом резко отвернулся и пошёл к своему компьютеру, бросив из-за плеча:

— Ложись в капсулу.

Катя боялась Максима, хоть и не могла сама себе объяснить этого страха. Она просто чувствовала, что её жизнь полностью зависит от этого человека, и потому инстинктивно готовилась к худшему. В том разговоре, когда Максим спрашивал, почему Катя не доела, она могла бы сказать ему прямо, что её испугало отсутствие нескольких людей на обеде, в том числе — исчезновение Артура, которого она не видела уже очень давно. Однако какая-то часть её мешала говорить. Эта часть давила на тормоз каждый раз, когда Катя хотела задать Максиму слишком вольный вопрос. Она ведь была всего лишь испытуемой, материалом, с которым работал хозяин этого места, и как бы вежливо ни разговаривали с ней, сути это не меняло. А потому не следовало терять бдительность.

В один из дней, когда Катя уснула в капсуле лаборатории, с ней что-то случилось. Она не переживала мучительного и страшного осознания себя куском информации, как это было у Артура. Вместо этого ей приснился сон. Но это был необычный сон.

Катя обнаружила себя идущей по тропинке, вьющейся среди высокой зелёной травы. Тропинка уходила в сторону деревьев, за которыми виднелся деревянный дом. Из трубы шёл дым, дверь в доме была приветливо распахнута.

Девушка остановилась, не понимая, как именно оказалась здесь и почему она идёт. Огляделась: за спиной было лишь бескрайнее зелёное поле, над головой — голубое небо и яркое солнце над горизонтом. Судя по нему, было утро. Трава и листья шелестели на тёплом ветру, который ласкал кожу. Катя поразилась, ведь она никогда не была в таких местах. Она родилась в городе и жила в нём всю жизнь. Те люди, что работали в колхозах, рассказывали о выездах за город, но их труд был жёстко ограничен по времени, и ни о каких прогулках по лесам и полям и подумать было нельзя. Как она оказалась здесь, на природе?

С вопросом пришло понимание того, что она спит. Всё происходящее вокруг, её чудесное перемещение — всё это объяснялось сном. Настолько ярким и живым сном, каких у Кати никогда не было. Сны, которые снились Кате обычно, быстро тускнели, забывались, а их содержание было сумбурным и бессмысленным. Конечно,никаких гарантий, что через минуту всё вокруг не завертится в безумной круговерти, не было — но пока что мир вокруг оставался тихим и спокойным. А она осознавала всё и могла ясно мыслить, чего никогда прежде во снах не бывало.

Дом заинтересовал её. Дверь оставили открытой, будто приглашая войти. Что могло ждать внутри? На секунду Катя испугалась, что в доме притаилось что-то страшное, а сон обернётся кошмаром, но тут на крыльцо вышел человек, и девушка невольно ахнула.

На крыльце стоял Артур. Он был одет в мешковатые штаны и белую рубаху с закатанными рукавами, и улыбался.

— Зайдёшь? — обратился он к Кате.

— Да, — обрадовалась та, но тут же замотала головой. — Нет. Это же сон. А значит, это не настоящий ты. Ты мне просто снишься. И я боюсь, что сон станет кошмаром. Твой дом выглядит... страшно.

— В нём нет ничего страшного, — заверил её Артур, спускаясь с крыльца. — Но если не хочешь, не поднимайся. Я сам подойду поближе. А потом мы можем прогуляться по траве.

— Она ведь тоже ненастоящая? — улыбнулась Катя.

Ей стало спокойнее оттого, что Артур-из-сна не пытался затащить её в дом. Она чувствовала, что этот сон прислушивается к ней, а не пренебрегает её желаниями. С мимолётной грустью она подумала, что, возможно, не захочет просыпаться, когда придёт время.

— Так ты думаешь, что я ненастоящий? — спросил Артур, подойдя ближе. — Вот, возьми меня за руку. Чувствуешь?

Рука у Артура-из-сна была тёплая и живая. Эта рука столько раз ласкала её прежде, что Катя хорошо запомнила прикосновения. И узнала.

— Так хочется думать, что ты настоящий, — задумчиво сказала Катя. — И что мы здесь вдвоём, и никуда спешить не надо... Но ведь на самом деле это не так. На самом деле я сейчас лежу в капсуле сна в лаборатории Максима, а ты... А про тебя я вообще ничего не знаю.

— А я...

Вдруг Артур замолчал, нахмурился и внимательно посмотрел на небо. Катя проследила за его взглядом, но ничего не увидела.

— Сейчас тебя разбудят, — быстро и без тени улыбки сказал Артур. — Увидимся в другой раз. Максим будет спрашивать тебя, не почувствовала ли ты во сне чего-то странного — всё отрицай. Не рассказывай ему про меня и это место. Ты поняла?

— Да, — так же серьёзно ответила Катя. — Хотя это, наверное, не имеет...

— Имеет, — перебил Артур. — Пожалуйста, сделай так, как я прошу.

— Хорошо.

— Обещай мне.

— Хорошо, я обещаю. Обещаю.

А потом мир вокруг расплылся, словно он был свеженарисованной картиной, которую облили водой. Вместе с миром расплылся и Артур. Краски смешались, потемнели, а потом Катя поняла, что её кровать выезжает из капсулы сна. Голова у неё немного кружилась, но в целом чувствовала она себя неплохо. Поднимаясь, она увидела стоявшего рядом Максима. Он жадно вглядывался в её лицо — этот взгляд испугал Катю, и она невольно спросила:

— Что?

— Это я хотел спросить, — приторно-вежливо спросил Максим, не отрывая от неё взгляда. — Мы прервали сеанс, потому что зафиксировали необычную активность твоего мозга. Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо. — Катя попыталась изобразить удивление. — А что случилось?

— Я пока не уверен. — Максим отвернулся и зашагал вокруг капсулы. — Думаю, мы не будем делать преждевременных выводов и посмотрим, что будет дальше. А пока, если ты хорошо себя чувствуешь — можешь идти к себе.

В этот вечер Катя долго не могла уснуть. Ей очень понравился увиденный сон, и она так хотела его увидеть снова, что прокручивала его в голове раз за разом, уже лёжа в постели. Вероятно, именно из-за этого сон к ней вообще не шёл. А наутро Катя поняла, что всю ночь спала без снов — или она их просто не запомнила.

За завтраком она спросила у Глеба и Насти, как часто им снятся яркие сны.

— Вообще не снятся, — ответил Глеб, размазывая застывший кубик масла по куску рыхлого хлеба.

— Прям вообще? — переспросила Катя.

— Прям вообще. Не помню, когда снились.

— Да, в капсулах же снов не было, — поддержала его Настя. — Отрубались и отрубались. А здесь я так долго не могла привыкнуть спать без капсулы... Нет, ну мне снились пару раз какие-то кошмарики, я помню что-то такое. Но не то, чтобы прям помню. Так, кусочки в памяти всплывают.

Катя как раз думала, стоит ли рассказывать друзьям о сне, как заметила Богдана. Тот, как всегда, сидел один и не обращал ни на кого внимания. Почему-то Кате стало интересно, что скажет этот человек. Она была с ним едва знакома, но он выглядел... умным. А продолжать обсуждение с Глебом и Настей она не решилась — вспомнила, как охранники доложили Максиму о том дне, когда в столовой никто не ел, и побоялась, что друзья сболтнут лишнего в лаборатории. А пристального внимания к себе со стороны Максима Катя точно не хотела.

В обед она подсела к Богдану, чем снова его удивила.

— Помните меня?

— Да, Екатерина, — кивнул Богдан, — конечно же, я вас помню.

— Хорошо. Короче, у меня вопрос.

Она оглянулась на охрану, на соседние столики, наклонилась к Богдану ближе и спросила:

— Вам тут снились сны?

Богдан удивился и от неожиданности вопроса хмыкнул, но тут же сделал серьёзное лицо:

— Извините, если веду себя невежливо. Я вовсе не хотел смеяться над вашим вопросом.

— Да ничего, — отмахнулась Катя, — я и сама не понимаю, что за глупости мне в голову лезут. В общем — часто вам сны снились?

— Нет, — покачал головой Богдан. — Раньше, когда мы спали в капсулах...

— Да, да, я в курсе, — нетерпеливо перебила его Катя. — Раньше снов не было, там так запрограммировано было. Я не про раньше, я про сейчас спрашиваю.

— Ну, что-то мне иногда снится, но я редко запоминаю сны. Так, обрывки помнятся, да и то сразу после пробуждения. А потом забываются и они.

— Понятно... — разочарованно протянула Катя.

— Я вас чем-то расстроил?

— Что? Нет! Конечно, нет. Дело не в вас. Просто... Почему-то мне показалось, что вы можете знать что-то про сны, и... Артур просто общался с вами, и на вид вы такой, вроде бы, умный человек...

На этот раз Богдан не выдержал и расхохотался. На них стали озираться с соседних столиков, даже охранники обратили на Богдана внимание.

— Простите, не удержался, — сказал Богдан, успокоившись и утирая слёзы. — Значит, на вид я вроде бы умный?

— Я не хотела вас обидеть.

— Нет, нет! Какие обиды? Вы только меня повеселили! Я вовсе не против того, чтобы иногда посмеяться. Увы, здесь не так много шансов для этого выпадает.

Катя улыбнулась ему. У них завязался разговор, который уже не касался Катиного сна, и на какое-то время она решила, что тот сон, пусть и был очень ярким, не имел на самом деле никакого значения.