Сомниум

Глава 14

— Россия выиграла войну, — уверенно ответил Артур. — Мы это знаем со школы.

— Ты это знаешь со школы, потому что тебе это внушали много лет. Но скажи, что вообще ты знаешь о той войне?

— Это была война России с Америкой и Европой, — уже менее уверенно сказал Артур. — Она длилась семь лет, и... И мы победили.

— И это всё? — спросил Богдан

Артур хотел вспомнить то, что ему рассказывали в школе на уроках истории, но не мог. Остались лишь общие впечатления. Большая часть истории России была тёмной эпохой, особенно тёмной в эпоху коммунизма, это он помнил отчётливо, но вот почему... С этим уже появлялись проблемы.

Ход мысли Артура вдруг изменился. А с чего вообще он обсуждает такие вещи с этим незнакомцем, который утверждает, что он — лучший друг Артура? Он ведь, между прочим, пациент психиатрической больницы. А в психиатрической больнице лежат психически нездоровые люди. Как раз такие, которые высказывают очень и очень странные идеи.

«Это ж бред, — решил Артур. — Он и правда псих, оказывается. Придумал какую-то хрень и верит в неё, а теперь хочет, чтобы и я поверил. Ну уж нет».

— Что, думаешь, что я псих? — так же спокойно спросил Богдан, следивший за реакцией собеседника.

Артур испуганно глянул на бородача, потом понял, что этим выдал себя и постарался напустить безразличный вид.

— Что? С чего ты взял?

— Потому что в прошлый раз именно так ты и решил. Ты сам рассказывал. Потом, когда стал мне доверять. Ты ещё удивлялся, что сперва стал размышлять над моими словами, а потом — хоп! — Богдан щёлкнул пальцами. — И твои мысли пошли совсем по иному пути. Ты стал думать, что я, должно быть, сумасшедший, не зря же я в психушке лежал. А потому верить мне нельзя. И ты начал делать вид, что слушаешь меня, хотя при этом, конечно, не верил.

И вновь Артур не смог контролировать свою мимику. Удивление так ярко проступило на его лице, что не было смысла отрицать — Богдан фактически прочитал его мысли.

— Что, так и было? — притихшим голосом спросил Артур.

— Да. Это такой защитный механизм, Артур. Он у тебя в голове. Отчасти он продиктован тебе обществом, а отчасти — теми, кто программирует тебя через капсулу сна. Тебе внушают определённый взгляд на мир так крепко, что ты не можешь даже допустить мысль о других вариантах. А всё, что будет слишком сильно отходить от единственной продиктованной правительством теории, будет восприниматься тобой как безумие. Только вот я тебе напомню, что не я один стал пациентом психиатрической больницы. Ты тоже им был. Если следовать твоей логике, то мы оба сумасшедшие, и почему тогда твои мысли будут более правильные, чем мои?

— Потому что... Потому что все так говорят. Как я.

— Вот! — обрадовался Богдан. — Твою уверенность в своей правоте подкрепляет тот факт, что все, кого ты знал до психбольницы, разделяли твою точку зрения. А так много людей не может ошибаться, верно? Так же, как и правительство — не может же оно нам лгать? Не будут же лгать учителя, которые говорят, что мы живём в самой большой стране в мире? Киноделы со своими фильмами, в которых ты видишь то, чего не встречал никогда в жизни? Например, настоящие поезда?

Поездов Артур и впрямь никогда раньше не видел, а ведь в кино люди часто на них путешествовали.

— Я думал, — ответил он, — что это только меня касается. Что я один такой, никуда не езжу.

— А тебе кто-то другой рассказывал про то, как ездил на поездах?

— Нет. Но я думал, что не рассказывают, потому что просто... не рассказывают. А не потому, что не ездят.

— Вот! А теперь представь себе, что все так думают. Все, кого ты знаешь. С небольшими отличиями, конечно. Надо сделать скидку на индивидуальные различия, личностные черты и особенности среды, но в целом — мыслят все одними и теми же категориями. И поверь, наши правители очень много денег вложили в то, чтобы ты так думал.

— Чего вложили? Денег? Так денег-то уж нет.

— Ах, да... Ну, теперь ты точно решишь, что я рехнулся. — Богдан откашлялся и улыбнулся. — Деньги никуда не пропали, Артур. Просто пользуются ими только высшие слои нашего общества.

«Точно псих», — подумал Артур и ужаснулся своей мысли.

— Что, снова подумал, что я псих? — рассмеялся Богдан.

Кто-то ещё засмеялся, и Артур, оглядевшись, увидел, что остальные с интересом прислушиваются к их разговору. Вот только удивлённым, кроме него, никто не выглядел.

«Неужели они все так считают? — ужаснулся он. — Это что же, массовый психоз? Или и правда?.. Да ну нахер, какие ещё деньги? Или нет?»

— Не знаешь, что и думать, верно? — спросил Богдан.

— Да, — кивнул Артур. — Ты прав, мне кажется, что все вы тут психи.

— Кроме тебя, конечно.

Все вокруг снова рассмеялись, кроме Богдана. Только он перестал улыбаться и смотрел на Артура серьёзно, поэтому и Артур ответил ему серьёзно:

— Да. Кроме меня.

— Так тебе в голову и заложено. И всем, как я сказал. Это чтобы мы не общались, не обменивались опытом, не делились информацией. Чтобы мы сторонились друг друга, боялись друг друга. Чтобы не смели снимать навешанные ярлыки. А что может быть ярче ярлыка психически больного? Кто будет всерьёз слушать психа?

Артур невольно начинал верить Богдану. Тот говорил слишком убедительно.

— Ну как, ты хочешь, чтобы я рассказал тебе, что случилось на самом деле с нашей страной? — спросил Богдан.

— Да, — кивнул Артур. — Хочу.

Он ещё не мог поверить в услышанное и боялся, что узнает что-то ещё более дикое, но не слушать уже не мог. Он должен был знать хотя бы одну альтернативную версию событий. А потом, решил Артур, он уже подумает, чему верить, а чему нет. Но сперва нужно выслушать их. Внимательно и вдумчиво.

— Хорошо, — кивнул Богдан. — Для начала уже неплохо. Итак, началось всё в конце сороковых годов, когда, после череды экономических кризисов и локальных вооружённых конфликтов в мире вспыхнула полноценная Третья Мировая война.

— Это я знаю, — поспешил сказать Артур, чтобы не выглядеть дураком. — Да, нам в школе рассказывали.

— Подожди, — улыбнулся Богдан. — Не всё было так, как рассказывали в школе. Итак, войну начали в первую очередь Соединённые Штаты Америки и Китай, а попутно оказались втянуты все страны Европы, Индия, страны ближнего Востока, Южной Америки, Япония и, наконец, Россия. Назвал я в последнюю очередь не потому, что мы последними в войну влезли, а так, для вящего эффекта. Долго нас уговаривать не пришлось — после нескольких провокационных ударов по России из стран Европы правительство решило ответить полномасштабными военными действиями. Война, начавшаяся для всего мира в сорок восьмом, а для России — в сорок девятом году, продолжалась шесть лет. Увы, никто из участников не рассчитал свои силы, даже Китай. Об остальных и говорить нечего. Ни одна из сторон конфликта не была готова к таким нагрузкам на экономику, что привело к поражению ряда стран на ранних этапах войны и истощению остальных. Война начиналась с атак дронов, высокоточных гиперзвуковых ракет и лазерных пушек, а закончилась, когда из техники остались только законсервированные ещё с середины двадцатого века танки и артиллерия. Окопы, грязь, штыки, кровища...

Дверь в вагон распахнулась, и на пороге показался улыбающийся Гыча:

— Здоров, пацаны! Ну, как у вас тут? Веселитесь? Есть предложение: дуйте за мной в соседний вагон, там пожрать можно.

— Еда? — спросил кто-то взволнованно.

— Еда, еда! Там же вагон-ресторан! — Гыча махнул рукой в сторону дальнего конца вагона. — Даже два. Давайте, а то вы, небось, нормальной еды уже давно не видали? Я тут и друзей привёл. Эй, заходите! Чего там жмётесь?

За Гычей в вагон стали нерешительно заходить люди. Первое, что бросилось в глаза Артуру — они все были в домашней одежде, в основном в пижамах. Ни одного человека в больничной одежде.

— Этих ты вытащил из дома? — спросил он у Гычи. — Как нас тогда?

— Как вас, ага, только в этот раз никто не умер. — Гыча рассмеялся и хлопнул по спине напуганного парня в пижаме с пандами. — Да не боись ты, раз ещё не продырявили, то теперь-то уж ничего не случится. Давайте, давайте, заходите смелее!

По мере того, как люди появлялись в вагоне, Артур стал замечать, что некоторые лица ему знакомы. Однако окончательно он понял всё, когда в вагоне показалась Катя. Растолстевшая ещё сильнее, в розовой пижаме и с растрёпанными рыжими волосами.

— Катя?! — удивлённо окликнул её Артур.

Девушка вздрогнула и заозиралась, потом столкнулась взглядом с Артуром и ойкнула.

— Артур, это ты? Ух, тебя и не узнать... Похудел-то... Погоди, а ты где был? Тебя же, сказали, в психушку забрали?..

Тут она заметила больничные пижамы на худых, измождённых людях, и снова ойкнула.

— Да-да, всё верно! — весело подхватил Гыча. — Все эти славные ребята — прямиком из психушки! Ну, не бойтесь, вы чего! Теперь вы в одной лодке! Точнее, в одном поезде! Ха-ха-ха!

После этих слов новоприбывшие боялись сделать шаг в сторону бывших пациентов. На людей в клетчатых пижамах смотрели со страхом, как на буйнопомешанных.

«А мы для них и есть буйнопомешанные», — ужаснулся своей мысли Артур.

Но в следующий момент он признал, что на месте этих людей, которые ещё вчера легли спать в спокойном и стабильном мире, он и сам смотрел бы так на пациентов психиатрической больницы. Даже пробыв в клинике три четверти года, он всё равно считал себя не таким, как остальные, отгораживался от «ненормальных» и не допускал мысли, что они могут быть в чём-то правы. Чего уж требовать от людей, которые живут в мире, которого не знают?

— Ты меня боишься? — спросил Артур у Кати, которая отводила глаза.

— Нет! — неловко засмеялась та. — Нет, конечно, нет!

На неё тут же с удивлением и укором посмотрели другие жильцы дома номер сто четыре улицы Владимира Крестителя. Катя заметила эти взгляды и покраснела, потупившись. Ситуация становилась всё более неловкой для новоприбывших. Однако пациенты, как понял Артур, такого не чувствовали. Они улыбались приветственно, без издёвки, но от этих улыбок вчерашним жильцам хотелось под землю провалиться.

— Ладно, повеселились, и хватит. — Гыча хлопнул в ладоши. — Господа сумасшедшие, диссиденты, террористы... Кто хочет поесть? Идёмте, ну.

Он прошагал через толпу к другому концу вагона и отворил дверь. Солдаты позади жильцов стали подгонять тех, пока только словами:

— Пошевеливайтесь!

Пациенты больницы первыми двинулись к вагону-ресторану, а следом, стараясь не приближаться, шли считавшие себя здоровыми люди. После перехода и вторых дверей Артур, старавшийся не отставать от Богдана, единственного, кого он тут пока узнал, действительно оказался в ресторане. Вдоль обеих стен, у окон, располагались столики с четырьмя стульями у каждого. Чуть дальше — барная стойка, за ней столики заканчивались. Левая половина вагона в дальнем конце была огорожена стенкой, оставляя лишь узкий проход вдоль правой стены. Над столиками и под потолком неярко горели жёлтые лампы, наполняя ресторан мягким, уютным светом.

— Вот мы и в ресторане! — возвестил Гыча. — Давайте-ка поищем тут чего-нибудь поесть...

Он прошёл за стойку и открыл дверь, ведущую в отгороженную часть вагона. Артур, заинтригованный, тоже приблизился.

— Что там? — спросил он у Гычы, заглядывая внутрь.

— Кухня! — раздался ответ.

Артур заглянул внутрь: в узкой кухне тянулись холодильники до потолка. За стеклянными дверцами виднелись замороженные птичьи тушки, сыры, бутылки и банки. Чуть дальше стояли электрические плиты и духовые шкафы, а также шкафчики с множеством ящиков. Гыча поискал среди них, достал пару консервных ножей, сунул их в карман, из другого шкафа достал банки с тушёнкой и протянул их Артуру.

— Держи, поможешь.

За несколько заходов они вынесли из ресторана много банок тушёнки, крупную головку сыра и хлеб, размороженный в микроволновке. Потом Гыча вытащил ящик пива и несколько бутылок вина.

— Думаю, перекусить хватит! — подмигнул он людям. — Давай, кто голоден — налетай!

Катя и другие жильцы её дома всё так же нерешительно стояли в стороне. Одна женщина среди них плакала, другая, по виду, еле сдерживалась, чтобы не разрыдаться — им было не до еды. Но вот пациенты больницы, которые уже давно ели два раза в день и при этом не слишком много, набросились на еду с жадностью. Один из консервных ножей Гыча отдал Артуру, вторым стал орудовать сам, вскрывая банку за банкой. Однако Артур, хоть и знал, что надо делать, ни разу консервы не открывал, а потому замешкался. На помощь ему пришёл Богдан:

— Давай сюда. Эх, молодёжь, консервы открывать не умеют... Что ж с вами на войне-то было бы?

Артуру стало стыдно, но Богдан тут же развеял неловкость:

— Я возьму тушёнку, а ты хватай пиво. Нам с тобой по паре бутылок захвати, чтоб остальным хватило.

Они заняли один из столиков подальше от стойки, потом Артур ещё сбегал на кухню за вилками, прихвати две булки, и наконец-то сели есть. Тушёнку Артур никогда раньше не ел, но выглядела она как мясо, а мяса очень хотелось. Чем кормили все эти месяцы в больнице, память Артуру не подсказала, но тонкие руки выдавали недоедание. Попробовав, он набросился на содержимое банки. И не замечал ничего и никого вокруг, пока не выскреб последние кусочки и не заел их мягкой булкой. Богдан ел более сдержанно, но не менее увлечённо, время от времени что-то бурча себе под нос. Остальные, как потом заметил Артур, тоже были поглощены едой. Разумеется, кроме жителей дома номер сто четыре. Те заняли два столика и ничего не ели, только нервно оглядывались.

— Что ж. — Богдан открыл пиво. — Признаться, я сильно скучал по мясу.

Артур последовал его примеру. Пива в стеклянных бутылках он не видел уже давно. Узкие, с длинным горлышком, из тёмного стекла, бутылочки казались пришельцами из другого, более благополучного мира. Да и само пиво обладало куда более насыщенным хлебным вкусом, чем то пойло, к которому он привык. Однако с непривычки уже после нескольких глотков у Артура закружилась голова.

— Быстро не пей, — посоветовал Богдан. — Мы ж сколько времени уже алкоголя не пробовали... И не ели нормально. Помаленьку.

— Сыр! — подошедший мужчина в больничной пижаме, улыбаясь, поставил на стол тарелку с грубо нарезанными ломтями жёлтого сыра. — Настоящий сыр!

— Спасибо, Олег, — улыбнулся Богдан. — Сам-то поел?

— Конечно! Все едим! Это ж сыр!

Артур отломил кусочек мягкого сыра. Он был ароматным, горько-сладким и таким вкусным, что Артур тут же взял ещё кусок, побольше.

— Ешь, — кивнул Богдан. — Может, хоть твоей памяти на пользу пойдёт.

— Мы с тобой не договорили, — заметил Артур, жуя.

— Ах, да. На чём мы остановились?

— На войне.

— На войне... — задумчиво повторил Богдан, крутя в руках бутылку. — Ну да. В общем, под конец войны в стране начался голод. Зарплату либо сильно сократили, либо и вовсе не выплачивали. Многие владельцы предприятий стали давить рабочим на чувство долга. Припоминали им Великую Отечественную...

— Великую Отечественную... это что? — уточнил Артур.

— Войну, Великую Отечественную Войну. Это была крупнейшая для нашей страны война... до Третьей Мировой. Только она сильно отличалась по сути, хоть нам и пытались проводить параллели. Но не суть, мы отвлеклись. В общем, голод. Продуктов не было, магазины закрывались. Ввели продуктовые пайки, еду выдавали по карточкам. Народ стал волноваться, участились грабежи. Люди группами отправлялись штурмовать продуктовые склады, но обратно никто не возвращался. Всё больше и больше людей уходили на фронт, обратно же прибывали только инвалиды и гробы. Никого из тех, кто ещё мог воевать, с фронта не отпускали, даже когда контракт заканчивался. Начались волнения, восстания. Поначалу-то мирно всё было — митинги там разные... Но митинги разгоняли. И разгоняли жёстко. Люди обозлялись. Многие обозлились на ветеранов, потому что вернувшимся с войны инвалидам полагалась пожизненная пенсия. Однако мало кто знал, что пенсии выплачивали не в полном объёме, часто задерживали, а то и вовсе не платили. Одноногие и однорукие мужики шли искать работу, чтобы не умереть с голоду, но разве могли они её найти? Работу все искали. Был голод.

— Ты помнишь это время? — спросил Артур.

— Да, — кивнул Богдан. — Помню.

— Ты служил тогда?

— Нет. Я был не годен.

— Почему?

— Рак, — пожал плечами Богдан. — Мне был выставлен диагноз: рак лёгкого. Лёгкое удалили, и я какое-то время проверялся на метастазы. До войны и в её начале. Но потом всю плановую медицинскую помощь отменили. Докторов многих уволили. Сперва я боялся, что упущу момент, когда нужно будет начать лечение, но потом понял, что лечить меня всё равно никто не будет, и махнул рукой. К тому же, вокруг такое происходило... В общем, я смирился со смертью.

— Но ты жив.

— Это ты верно подметил. — Богдан улыбнулся, в его глазах заплясали лукавые огоньки. — Не знаю, как так вышло. Однако я пережил не только войну, но и эту чёртову психушку.

— Тебе... повезло. — Артур не знал, что ещё сказать.

— Ну, везение это довольно спорное. У меня половины лёгкого нет с тридцати пяти, я работать нормально не мог. Чуть возьмусь за что — сразу одышка.

— Но ты пережил войну. А многие — нет.

— Как твой отец, ты хочешь сказать?

— Об этом я тоже рассказывал, — не спросил, а констатировал Артур.

— Да. Прости, это, наверное, раздражает тебя, но за эти месяцы ты рассказал нам очень многое. Практически всю свою жизнь. Но я могу делать вид, что не знаю, о чём ты говоришь.

— Не надо, — покачал головой Артур. — Не хочу снисхождения и... Ну, вранья. Я хочу знать, что и как там было на самом деле.

— Хорошо, — кивнул Богдан. — Сочувствую твоей утрате, Артур.

— Я отца не помню. Виталик вообще родился после его смерти. Но жаль, маме без него пришлось со всем справляться. Вдвоём было бы проще. Может, и не забрали бы её тогда.

— Может быть.

Они молча допили пиво. В голове у Артура приятно шумело, и всё же он вспомнил, на чём прекратился их разговор:

— Ты рассказывал про голод в конце войны...

— Да, точно! — спохватился Богдан. — Голод. В общем, страна была уже измотана. Люди были измотаны. Никто не верил в победу, в лучшие перемены. И вот когда все уже отчаялись, война вдруг закончилась. Именно «вдруг». Неожиданно. Никто уже не разбирался в ходе военных действий, информация поступала обрывочная. В официальной версии событий сам чёрт ногу сломал бы — все забыли, где сейчас наши войска, какие города и в какой стране заняли, с кем ещё воюем, а с кем — уже нет... Да всем и плевать было, если честно. Старались тут с голоду не сдохнуть и семью прокормить. Работали сутками напролёт. А потом резали друг друга за лишнюю копейку или кусок хлеба. И тут — на тебе, победа. Изо всех щелей нам стали сообщать о славной победе нашей армии, крупнейшей со времён Великой Отечественной! Должен сказать, все мы тогда знатно охренели...

Богдан замолчал, вспоминая что-то, и через минуту продолжил:

— Внезапно снова стали платить зарплаты. И продукты появились. Магазины открылись. Не много, но появились. И люди, оголодавшие после войны, бросились всё скупать с первых денег. Всё боялись, что продукты вот-вот закончатся. А они не заканчивались. Несколько раз ещё было, что всё скупали — всё, подчистую, но магазины всё работали, продукты подвозили. Открывались новые магазины. А потом, помню, кинотеатр заработал. Впервые за много лет. Тут все второй раз охренели, и даже при той строгой экономии, всё же выкраивали деньги на билет. Уж очень хотелось вспомнить нормальную жизнь. А фильм ещё шёл такой глупый... американский. Не русский. Фильм тоже про войну был, но так интересно было посмотреть — каково это, для них-то? Оказалось, что тоже несладко. Ну, в фильме было. Тоже жили впроголодь, так же возвращались инвалидами. Правда, в кино ветеранам пенсии достойные платили и уважали потом все. В жизни-то всё по-другому было. У нас, по крайней мере. Помню, одному парню без ноги пришла пенсия на карту, ещё в середине войны, так его в этот же день и прирезали. Прямо дома — дверь вышибли, карту забрали, пин-код выпытали и убили. Ты, наверное, и карт с пин-кодами не помнишь, но да чёрт с ним... В общем, фильм тот смотрели запойно, все потом его обсуждали. И прям на глазах мы становились всё больше похожи на людей. Уже не только о жратве думали. Не готовились убивать за кусок хлеба. Работы много появилось — стройки пошли. Дома новые возводили сперва по одному, потом кварталами. Завод заработал на полную катушку. Во время войны-то большая его часть не работала, доменные печи законсервированы были. Законсервированы...

Богдан посмотрел на банку с тушёнкой и хохотнул. Смех вышел неестественным, его лицо словно окаменело под влиянием воспоминаний.

— В общем, жизнь-то налаживалась. Люди вздохнули с облегчением. И вот тогда-то и появился банк «Сомниум».