Степан Разин

Глава 11

— Обещался я ему поставить пятьсот сабель. И меньше не могу, коли обещал. Да и меньше — это не сила против калмыкцев. Не стану дробить я войско.

— И мне бы столько не помешало бы, — поморщился наместник. — Может, оставишь ещё столько же?

— Сказал ведь, что не волен я приказывать казакам, что им делать. Сами они выбирают. Рыба ищет, где глубже, а казак, где лучше. Дашь хорошую цену, попробую уговорить.

— Молодец атаман, — подумал я. — Знает, что полна казна у наместника, как и у царицынского воеводы.

— И за какую цену? Сколько Горчаков платит?

— То наш с ним уговор. С тобой — другая цена. Персия — лакомый кусок. Много оттуда казаки богатств привезут. Смотря сколько заплатишь, столько и останутся. Много не обещаю. Персидскому хану обещано.

Тимофей и впрямь собирался пятью сотнями раскинуть лагерь на Волге, подальше от Царицына, и одной рукой «чистить» реку от ушкуйников, а другой рукой грабить караваны. А может быть и одновременно, «отбивая» караваны от «налётчиков» своими лихими наскоками. Сам с собой решил бороться Тимофей. О том, слышал я, и сговаривались с Фролом.

— Поговорю с казаками, позову.

— Сам-то пойдёшь к хану? — спросил Репнин.

— Сказал же, что в Царицын пойду. Решил уже. Хану обещал казаков привести, вот и приведу. Сам вернусь на Волгу Горчакову помогать порядок наводить. Говорит, что воров на Волге много.

— А ты, значит не вор? — скривился наместник.

— Как можно? — «обиделся» Тимофей. — Я для царя вашего на Литву ходил католиков бить и православных выручать.

— Сам-то, о-ли крещёный? — с сомнением спросил Репнин.

— Магометанской мы веры, — сказал Тимофей. — С иноверцами Персидский хан за один стол не сядет.

— А ты с шахом за одним столом сидел? — с сомнением спросил наместник.

— Сидел и даже его дочь в жёнки взял. Вон наследник растёт.

Тимофей вытолкнул меня вперёд. Я ошалелый вышел и чуть склонил перед наместником голову.

— Это какого же шаха он внук? — нахмурился Репнин.

— Аббаса, какого ещё? Правда, умер уже тогда Аббас, когда я свою Дилрас Бану ханум из Персии вывез.

Ренин смотрел на меня, прищурив глаза, словно кот на мышь.

— Насколько я знаю, у Аббаса Великого прямых наследников не осталось. Сафи — его наследник был его внуком. А это, ты говоришь, сын его дочери Аббаса? Как так получилось, что её шеи не коснулся меч шахских палачей?

Тимофей огляделся вокруг.

— Базар — не лучшее место для разговоров на такие темы.

— Так пошли ко мне в Кремль, — предложил наместник.

— Дело в том, наместник, что у меня и бумаги есть, что женились мы с Дилрас Бану Ханум официальным браком в самом Исфахаме, что тогда был столицей Персии. А в тех бумагах прописано, чья именно она дочка.

— Исфахан и сейчас столица Персии, — задумчиво произнёс Репнин. — Значит твой сын — дядя шаху Аббасу Второму? И сколько, говоришь ему лет, твоему сыну?

— Моему сыну тринадцать лет.

— Хм. Аббасу только десять. Силён был Аббас Великий. Покажи бумаги. Ведь везёшь же их с собой в Персию?

— Не покажу наместник. Не везу. Не чего им там, тем бумагам, делать. А и были бы с собой — не показал.

— Почему? — удивился Репнин.

— Потому, что хвалиться родством с шахами в Персии — себе дороже, а здесь — нет резона.

— Зря ты так, — обиделся Репнин. — Почему это «нет резона»? Очень даже есть резон. Царь Михаил Фёдорович привечает царевичей. Да и предыдущие цари тоже привечали. Черкасовы вон, как продвинулись. А дети ногайских ханов? А тут целый персидский шахзаде. Нет-нет. Тебе обязательно надо ехать к царю.

Мы сидели за столом во дворце первого воеводы, сейчас для пущей важности названного царём наместником. Мы, это, конечно же мы с отцом и братьями. Удивительная получалась картина. Хе-хе… Вроде как я за столом самый младший, а значит и не к чёмный, а все как-то поглядывали на меня, кто искоса, а кто, как Репнин, просто пожирал меня глазами.

— Что я ему-то? Зачем? Какая ему, воеводе, выгода? — думал я, а душа моя обмирала от предвкушения и ожидания чуда, словно велосипеда на день рождения в раннем детстве. — Не уж-то и впрямь меня отправят в Москву?

— Он мой сын и будет возле меня, а не возле царского трона, ошиваться, — хмуро выдавил Тимофей и я понял, что «велосипеда не будет». — У меня на него свои резоны.

— Да и пусть! — не унимался Репнин. — Твои резоны с тобой и останутся. Покажешь царю-батюшке. Тот может и одарит чем. Может, Дон тебе отдаст в управление.

— Дон — свободная земля. Дон — казачья воля, — возмущённо сказал атаман. — Нет над ним власти.

— Да, как нет? То русские земли. Вся земля Русская. Даже Литва. Знаешь ли, что она единой была раньше. И звалась Великой Русью. Так и вскоре будет. Не слышал разве, что на верхнем Доне вскоре царь поставит войска? Да и вы сами звали царя Азов принять под его руку. А это значит и Дон весь.

— Донская земля останется вольной, — не очень уверенно буркнул Тимофей.

— А здесь сейчас разве неволя? –вопросил наместник. — Налог берут? Так нельзя без налога. Хлеб вы откуда получаете? А огневые припасы? А откуда их взять? Значит с кого-то собрать надо. Ежели оставить вас, так вы же грабить станете. Не начнёте хлеб сами растить. Вот ведь и сейчас идёте свои животы отдавать за кусок хлеба.

— Ты, наместник, ври, да не завирайся, — хмурясь, произнёс Тимофей.

— А что тут врать? Северские казаки уже под рукой московского царя, Запорожье просится, Яицкие казаки под Москвой. Одни вы останетесь? Не-е-е-т. Шалишь, брат.

Все Ордынские земли под Москвой будут, поскольку Русь — и есть Орда, а царь, се — новый хан. Даже больше хана. Император Третьего Рима.

Репнин поднял указательный палец вверх и сопроводил направление взглядом. Тимофей улыбнулся, отхлебнул из кубка Рейнского вина и сказал:

— Там видно будет, а на Стёпку у меня свой резон.

— Зря-зря, — с сожалением, но уже спокойнее сказал наместники. — Однако, не обессудь, но о сём казусе я сообщу царю немедленно.

— Так, может я соврал? — спросил Тимофей, хитро щурясь.

— Соврал, не соврал, пусть разбойные с посольскими разбираются. С самозванцами у нас не шутят. И не важно, чей самозванец. Наш ли? Чужой ли? Ежели ты соврал и он, — наместник ткнул в мою сторону кривым пальцем, — не внук шаха Аббаса, то тебя на кол посадят, или четвертуют, а сына твоего сошлют в Холмогоры. А ежели не соврал, то приголубят. Иного пути, у тебя, нежели в Москву ехать, нет, Тимофей Иванович. А побежишь, всё одно сыщем.

— Вот, шайтан меня к тебе принёс! — выругался Тимофей, сокрушаясь. — И кто меня за язык тянул⁈

Надежда снова во мне затеплилась.

— С Дона выдачи нет! — сказал Иван.

— Ой, да ты хоть молчи! — махнул на сына рукой Тимофей и опустошил кубок. — Выдачи нет… Фролка! Со Стёпкой в Москву поедешь. Хотел купцом стать, вот и поедешь, как мы из Персии придём. Перца там купим, сахару, других приправ, с ними и поплывёте. В Москве Стёпка тебе сосчитать поможет. До Казани мы вас проводим, а дальше пусть воевода охраняет.

— Стёпка поможет сосчитать? — зацепился за услышанное наместник. — Он, что, счёт знает?

— И счёт, и буквицы. По-персидски, по-татарски, по-англицки и по-немецки говорит. Да… И по-колмыкски, и по-ногайски…

Репнин раскрыл рот, а я подумал: «вот что значит с рождения жить и общаться с разноязыкими».

— Ну, — опомнился он, — языки, то ладно, но кто его счёту и буквицам научил?

— Так, мать и научила. Дюже умной была. Хоть и было ей, когда его родила, всего-то на год больше чем Стёпке.

Астраханский наместник посмотрел на меня как, словно перед ним вдруг появился слон, или какое другое экзотическое животное.

— Ну, вот, а ты говоришь…

Репнин не договорил, что он имел ввиду, но все взгляды сошлись на мне.

— Сам ох*еваю, — подумал я и пожал плечами.

И я не кривил душой сам с собой. Стёпка, действительно мог считать по-персидски до ста и складывать на персидских счётах, называемых «абак». У него они были, правда остались в котомке под камнем. Как он считал на этом приспособлении, я так и не разобрался. Я собирался сделать себе обычные русские десятеричные счёты. А так я мог и по памяти посчитать и на бумаге, в столбик. Бумагу только купить надо.

— Так, как? Самозванец твой сын, или персидский царевич? Лучше сейчас признавайся. Так и быть, возьму с тебя откупную и забуду про твоё шельмовство, ежели соврал.

— Нет, наместник, — тяжко вздохнул Тимофей и полез в кожаную сумку.

Оттуда Тимофей вынул кожаную папку, раскрыл её и развернул, сложенный гармошкой пергамент, к краю которого была прикреплена красного сургуча шахская печать.

Тимофей, как оказалось, действительно был женат на матери Стёпки официально. Их брак был зарегистрирован по магометанским традициям в столичном медресе. Но она не была дочерью шаха Аббаса, а, как и говорилось раньше — Мирзы Бади-уз-Заман Сафави. До тех пор, пока я не счистил это имя с пергамента и не написал имя её отца, как: Аббас Бахадур Хан, сын Мухаммада Худабенде. Написал точно также также, как было написано про Мирзу Бади-уз-Заман Сафави. По образу и подобию. Чем написал спросите? Такими же сажными чернилами, скреплёнными рыбьим клеем, какими было написано всё свидетельство о браке. А печать? Печать я сделал сам, скопировав с подорожной, выписанной Тимофею шахом Аббасом.

— Ладно всё получилось? — спросил меня Тимофей. — Как ты всё продумал, шельмец⁈ Надо же! Теперь нам царь точно землицы отвалит и на службу тебя пристроит. А ты нас. Смотри, не задери нос.

— Не задеру, батя, — сказал я. — Роднее тебя нет никого. А все чужие — пыль под ногами. Или грязь, если не повезёт.

— Моими словами говоришь! — закивал Тимофей. — Правильно! Не верь никому! Поверишь — обязательно обманут и предадут. Оставлю тебя тут вместе с Фролом. Присмотришь за наместником, но сильно не умничай. Не знаю, что за демоны в тебя вселились, но ты явно не в себе.

Я раскрыл рот, но он перебил.

— И не спорь. Колдун я, или не колдун? Душой я чую, что вселился кто-то в тебя. Кто — не знаю, но похоже на христианских ангелов. Раз ты их молитвы читаешь. Но это и хорошо. Принимай Христа, но не сразу. Пусть просят. Ценнее будет твоя жертва. Однако с сего дня, совершай намаз, как положено магометанам. Первую суру ты должен знать, мать учила. Нет? Слушай, как читают магометане.

— Я помню первую суру, — успокоил я Тимофея. — И умничать стану в меру. Не переживай. Надо же рыбу на крюке держать. Пока вы ездить будете.

— Грамоту я тебе оставлю. Всякое может случится в море. Грамоту и немного денег. Фрол, немного жадный и немного глупый. Мы продадим здесь часть своего товара и все вырученные деньги, я оставлю вам. Половину тебе, половину Фролу. Если мы не вернёмся к установленному сроку, закупайтесь здесь сахаром и двигайтесь на Москву. О том я и с наместником сговорился. Привезу ему пятьсот сабель. Жаль ушли струги, можно былобы и не ходить в Персию. Да вишь как оно получилось. Кто же знал, что так обернётся? Не думал, тебя оставлять здесь. Кто знал, что на наместнике твоя шутка сработает? Для Царицынского воеводы готовили. А тут, вот оно, как вышло. Этот Репнин — важная шишка, видать, раз его наместником царь назвал. И вишь, как он сразу клюнул на тебя⁈ Матёрый зубр! Как он меня прижал, самозванством! Хе-хе-хе! А то мы не знаем, что грозит лжецарям…

Я стоял и слушал, а Тимофея распирало от гордости за своего сына, уже признанного персидским «шахзаде». Признанного хоть и не в Персии, а в России, но и атаман знал, что цари русские привечают себе не равных, а близких по знатности чужеземцев. От них ему нет никакой беды, а вот персидского шаха мной теперь можно попугать. Как до того пугали самого Михаила Фёдоровича, распространяя слухи о самозваных наследниках российского престола, скрывавшихся в Польше, Османии и Литве.

Все оставшиеся в Астрахани казаки раскинули палатки на противоположном Астрахани берегу какого-то небольшого острова и сейчас с удовольствием пропивали деньги, заработанные от малой торговлишки. У кого было, что продать — продали и теперь пили, у кого не было товара, те без стыда угощались, зная, что завтра может статься наоборот.

Мы с Тимофеем, Фролом и Иваном разложились на струге, мягко раскачивающимся на течении, и тоже полуночничали при свете луны и звёзд. Я больше налегал на финики, сушёные абрикосы, запивая их настоящим китайским чаем, правда до этого съев несколько кусков жаренной на углях баранины с зеленью, обёрнутых тонким лавашом.

— Не боязно? — спросил Фрол. — Меня, как представлю наш путь в Москву, начинает трясти. Как перед драчкой на кулачках сам на сам.

— Да, ты всегда ссыклей был, — хохотнул Иван.

— Сам ты ссыкля, — насупился Фрол и отхлебнул из кувшина вина.

Мне тоже дали попробовать и мне понравилось. Разрешали пить вволю, но я решил пить кипячёную воду и чай.

— Не боязно, Фролка. Нет пока никакой беды.

— Так как так вышло, батя? Почему мы не знали, что наш Стенька — прынц персидский?

Ни Иван, ни Фрол про подделку документов не слышали, так как плавали в то время, как мы о том говорили с Тимофеем туда-сюда на берег и обратно.

— А чтобы не проболтались раньше времени, — нахмурился Тимофей. — Дури то у вас много, а разума чуть. Разошлась бы молва по Дону, и что бы с того было? И сейчас не особо трепите языками. От Стёпки сейчас много зависит, как нам дальше жить. Слышали же, какая напасть на Дон идёт от Москвы. Скоро все закабалённые будем. Предъявит нам царь иск за всё, что на Дон теперь отправляет: за хлебушек, за ружейный порох, за сукно. Небось, пишут, сколько чего отдали Дону. А потому, нам или уходить на Урал Камень на Яик, либо тут вживаться. А как тут вживаться, когда на Дону уже и не повернуться от сирых и убогих. Да и царь раздаст земли своим боярам и сгонят нас с них. Или, что того хуже, перепишут, закрепостят за землёй и в розыск подадут, коли мы с той земли стронемся.

Про то, что вскоре царь заберёт Дон и закрепостит всех своих подданных рассказал Тимофею я. После того, как Тимофей признал, что в его сына вселился «джин». К моему удивлению тут верили во все эти сказки абсолютно. И Тимофей даже пытать меня не стал что за джин, зачем он вселился. Хотя, я и не подтверждал, что я — джин. Да и сам Тимофей так и не утвердился во мнении, кто я, джин, или ангел?

Он говорил, а я не противоречил, что бы он не говорил. Единственное, что я сказал, это то, что от меня им худа не будет, а знаю я много: и прошлое, и будущее.

Вот тогда я и рассказал Тимофею, что если он пойдёт в Персию, то его в этом походе убьют. А в Москве лет через пять начнётся такой бунт из-за цен на соль, что его назовут «соляной». Значит к этому времени надо запастись солью. И вообще, надо где-то оседать и ставить своё хозяйство. Может и в Воронеже. Почему не купить в посаде дом и не учредить какой-то промысел. Например лодочный. Да, какой угодно.

Именно этот мой «спич» убедил Тимофея в том, что в его сына вселился «кто-то» чрезвычайно разумный. Особенно тогда, когда я нарисовал ему палочкой на песке проект «струга», выполненный по канонам судостроения. Казаки сами постоянно рубили и собирали струги, для чего и возили с собой полный плотницкий инструментарий. Не морские, конечно, а небольшие, десятиметровые, но рубили, раскалывая полуметровые липовые или берёзовые брёвна на доски. Они сгибали нижние венцы сырого дерева вокруг нижней «трубы», а следующие вокруг специальных распорок. Всего месяц требовалось казакам, чтобы собрать такое судно. Моя конструкция струга в корне отличалась от существующих, и Тимофей поверил мне.