Степан Разин

Глава 7

— Ни хрена себе, — подумал я. — Как сюжет закручивается! Хотя-я-я… Там в Персии наследников престола столько, что если их всех вырезать, народонаселение сократится на четверть. Персидские шахи убивают всех своих наследников, оставляя одного. Как, например сделал тот же Абас Первый, оставив править страной даже не сына, а своего внука Сафи. Я про это читал. Поэтому таких принцесс казаки из Персии возили пачками, швыряя за борт, как монетки на память, прости Господи за сравнение. Надоела — выбросил. Кхе-кхе… Мне трон Персии не обломится — однозначно. Да и нахер-нахер мне такой трон. Этими государствами пусть англичане правят. Исподволь. Только такой же изощрённый семитский ум справится с ними. Ага…

— Теперь понятно, отчего твой сын такой разумный. Давно умерла его мать?

— Да, лет пять как, — нахмурился Тимофей. — Пожалуй, я вступлю с тобой в дело, князь. Только…

Атаман замолчал, погрузившись лицом в кубок. Воевода не торопил.

— Только, не нужна мне такая большая ватага, для тихого дела. У меня ведь тысяча пятьсот сабель.

— Как же? — удивился воевода, имея в виду малые размеры стругов.

— Следом ещё струги идут, — коварно улыбнулся атаман.

— Значит ты хотел взять нас в ружьё? — хмыкнул воевода.

— Ну-у-у, — «смутился» атаман и осклабился. — Не то, что бы в ружьё, но спрашивать разрешения для прохода мы бы не стали.

— Да, мы бы и не противились. И где твои ещё струги?

— Кхе! Так уже, небось, из устья переволоки выходят, — рассмеялся атаман.

— Мы её Царицей зовём, — задумчиво сказал воевода и подумал, что как ему повезло с этим дерзким казачонком. Ведь если бы не он, то ему бы никак не получилось поговорить с атаманом. Казаки бы с ним и не разговаривали. Просто заставили бы под пушками открыть проход к Астрахани и всё. Либо сожгли бы крепость и взяли его казну.

Горчакова пробил пот. Казна была полной. Он искоса глянул на Тимофея Разина. Сотника воевода давно отправил службу нести, что бы не мешал разговору. И он был наедине с казаками. Почему он им так доверился? Ведь его и его казну можно сейчас взять легко. Ну, стоят за дверями стрельцы. И в крепости у него двести человек. Но ведь захоти сейчас, закрой двери и делай с ним что хочешь.

— Не бойся князь! Ты добрый товарищ нам будешь! Зачем тебя грабить, когда мы с твоей помощью больше возьмём? Но, хотели… Да-а-а… Хотели тебя тряхануть. Знали про твою полную кубышку. Ха-ха-ха! Стёпке скажи спасибо! Ха-ха-ха! Сейчас мне увести казаков надоть. Вели проход открыть. Я им сигнал дам, чтобы сразу к Астрахани шли. Да и пошли мы. Поздно уже. Солнце совсем садиться, а нам до заката надо быть на стругах. Мы на них тут переночуем, а завтра сходим до Астрахани. А потом до Персии. Там мы оставим казаков, продадим товар и вернёмся.

Атаман посмотрел на воеводу и улыбнулся.

— Пошлину я платить не буду. Кхе-кхе…

Воевода махнул рукой.

— Да, Бог с ней! То — ваше имущество, а не товар.

Василию Андреевичу было неприятно, что его могли провести какие-то «сиволапые» казаки. Могли! Могли! Но, с другой стороны, было такое щекочущее душу чувство, что это он их провёл. Не специально, не своим умом, но ведь казна осталась целой! И крепость не порушили. И потом с ними можно будет развернуться на Волге.

— Надо будет срочно отписать в Москву, как я Царицын спас от порушения и переговорами отправил казаков в Персию, — подумал Горчаков.

— Ладно, Тимофей… Как тебя по отечеству-то?

— Иваном отца звали.

— Из чьих будешь?

— Посадские отец с материю. В Воронеже и по сей день обитают. Торговлюшкой промышляют.

— О! Так ты из купцов⁈ — удивился Горчаков.

— Казак я! — гордо вскинул голову Тимофей. — Казачий старшина! И никогда купцом не был! Всё! Нет времени лясы точить! На струг нам пора. Бывай, князь. Благодарствуем за гостеприимство. Дай Бог, свидимся. Жди нас к весне. Зимовать в Персии буду.

Выйдя вслед за Иваном, я обернулся и улыбнулся воеводе. Оставлять о себе у собеседников положительные ощущения приучила меня жизнь. А ещё больше — жизнь в девяностые, когда приходилось договариваться с конкурирующими группировками и на районе, и в городе.

Уже в тринадцать лет, вынужденный приспосабливаться к окружающему миру, я вынужден был сначала лавировать, избегая вовлечения в преступную деятельность малолетних банд, а томом, примкнув к одной из них, учиться разговаривать с «конкурентами». Трудно было мальчишкам в то время. Одиночек грузили на «бабки» или какую-нибудь разовую работу, как, например, перенести спичечный коробок «шмали» с места на место или постоять на шухере. Не согласных били и всё равно заставляли. Никто помочь не мог, если у тебя не было «крыши».

Крышей мог стать знакомый милиционер или знакомый бандит высшего уровня. И то, последнее было чревато разборками на уровне «крыш». Город был разбит на подконтрольные бандитским группировкам районы и смотрящие за районом, чётко контролировали влияние чужих на «бизнес-процесс».

Знакомых, или родственных ментов у меня не было, бандит-сосед был, но он был лезгин, а у них варилась своя кухня. «Этнические ОПГ» не ограничивались каким-либо районом, а работали широко, промышляя, в основном, изготовлением контрафактной продукции (вино-водочной), распространении наркотиков, торговлей без лицензий. Русских к себе они не брали, да я и не хотел, и защитить меня «дядя Садык» не мог. Приходилось крутиться самому. К слову, жили мы тогда во Владивостоке, в городе на берегу Тихого океана.

После службы в вооружённых силах России я не вернулся во Владивосток, а приехал в Ростов-на- Дону и поступил в «Донской государственный технический университет» на кораблестроительный факультет. Море и корабли я любил. В Ростове и в окрестностях родственников было полно, а во Владивосток мне не хотелось возвращаться по некоторым причинам криминального характера.

Жизнь вынудила меня заниматься не тем, чем хочется, а тем что требовалось. А требовалось защитить себя. Отдаваться бандитам я не захотел, и потому сам стал бандитом. Как тогда говорили — «отмороженным на всю голову». Просто «дядя Садык» на мой четырнадцатый день рождения подарил мне наступательную гранату РГД-5. Шел девяносто шестой год и на улицах Владивостока шли настоящие бои.

Первый раз я вынул из кармана куртки гранату дней через десять после своего дня рождения. Тогда меня уже целый год сильно били за несговорчивость, и я практически не выходил гулять. Хотя в школе меня тоже били. Как встречали «Воронцовские», к которым я не хотел примыкать, так и били. Именно поэтому сосед, видя меня в синяках, и подарил мне гранату, сказав: «попугаешь».

Я спросил: «Она учебная?»

— Какая-такая, «учебная»? — скривился он. — Боевая. Двадцать пять метров поражения. Убегаешь и бросаешь за спину. Подальше бросаешь. Потренируйся. Только камнями тренируйся бросать, а не гранатой.

Я потренировался на заброшенной стройке, заложенного в СССР дома, где лежал только бетонный фундамент, стояли бетонные колонны и немного первого цокольного этажа, собранного из панелей.

Вот туда-то я и заманил «Воронцовских», встретивших меня после уроков. Вернее, это они меня сами туда загоняли. Место было удобным для экзекуций и лежало на пути от школы к моему дому. Вот там я их и рванул, бросив гранату не за спину, а из-за колонны и очень прицельно. Я отрабатывал бросок очень тщательно, а бегал хорошо.

Граната взорвалась прямо в толпе преследователей. Первым бежал Воронцов и я метил прямо в него. Он, увидев и отреагировав на летящий в него «камень», увернулся и граната взорвалась у него за спиной, поразив всех пятерых бандитов. Поразила наглухо. У РГД-5 дистанция гарантированного показателя вероятности поражения составляет три метра. Группа бежала плотно и не след в след, а потому, погибли все.

Воронцов был смотрящим по району от Миши Баула. Хм… Такая у него была фамилия. И клички не надо. Да-а-а… И он, Воронцов, меня мучил лично, так как я нарушал баланс силы и подрывал его личный авторитет. Так он говорил. Начитанный был, тварь.

Меня потом допрашивали и следователи, и опера, но я держался уверенно и не повёлся ни на какие ментовские «штучки» типа запугивания, конфет с пряниками и похвалой за расправу над бандитами. Я утверждал, что ничего не делал, а только убегал. Что там взорвалось — не знаю, так как побежал ещё быстрее.

Следствие пришло к выводу, что граната, которую Воронцов хотел бросить в меня, выпала из руки Воронцова. Все в школе и на районе знали, что меня прессует Воронцов. Криминала за мной не наблюдалось. В преступных группировках я не состоял. И это могли подтвердить все. Они и подтвердили. Так я соскочил со статьи, но привлёк к себе внимание дяди Садыка.

Он потом как-то спросил меня про гранату, а я сказал, что случайно утопил её в море.

— Хорошо, что утопил, — сказал он и усмехнулся. — Ещё одну дать?

— Если можно, две. И одну «эфку».

— Да ты офигел⁈ — удивился сосед. — Ты с кем воевать собрался?

— Зачем, воевать! У меня нет врагов! Для коллекции!

— Гранаты денег стоят. Хочешь заработать?

— Только не криминал, — сказал я.

— Э! Какой криминал! Дядя Садык мирный. Дядя Садык делает вкусную водку из хорошего спирта. Я сам её пью! Тебе не предлагаю. Водку научу делать. Место дам, спирт дам, воду привозить буду. Ты только разливать будешь и крышки закручивать. Мы сами развозить будем.

Я подумал и согласился. Деньги семье были нужны. Да и так я уходил под крышу к лезгинам и уходил из сферы влияния Баулы, который, как мне потом сказали, присматривался ко мне пристально. Его ребята тоже опрашивали меня, но уже в присутствии Садыка.

Отец знал о моей работе и был не против. С Садыком у них были приятельские отношения ещё до развала СССР и он считал, что розлив самодельной водки, приготовленной по правильной технологии, это не преступление. Водка у Садыка и правда была хороша за счёт воды из колодца в купленном им частном доме. Мой отец не был пьяницей, но хорошую водку употреблял. А в то время, какая из них была хорошая, не мог сказать никто. А тут сам сын гарантировал качкство. Кхе-кхе…

Потом Садыка жестоко убили, отрезав ему ухо. Но мне тогда уже было семнадцать лет, я окончил школу, пытался поступить в институт, не поступил и меня забрали в армию. А до этого меня «прессовали». Как бывшие «соратники» Садыка, так и Бауловские ребята. Почему-то лезгины решили, что я знаю, где хранится их «общаковская касса» и «садыковский» тэтэшник. Грузили и менты, пугая ответственностью за тяжкое преступление — хранение оружие и боеприпасов. Грузили бауловские, откуда-то прознав про гранату, подаренную Садыком. Наверное, тот сам проболтался одному из братьев.

Я отбивался от всех как мог, а потом взял и устроил покушение на самого Бауло. Покушение оказалось удачным и криминальный авторитет утонул с аквалангом с перерезанным шлангом. Дядя Садык научил меня нырять и пользоваться дыхательными аппаратами. Сам он, оказывается, «срочную» служил в морском спецназе, а потом работал в милиции, но ушёл оттуда, когда там перестали платить зарплату, а у него было трое детей. Да-а-а… Трудное было время.

А перед самой службой я застрел одного из «соратников» дяди Садыка, который отзывался о нём не очень лестно, когда говорил со мной. Он сказал, что Садыку давно надо было отрезать уши и скормить их свиньям и обещал это сделать с моими ушами. Вот я и подумал, зачем ждать, когда кто-то придёт за моими ушами? Тогда тэтэшник и пригодился. Садык доверял мне больше, чем своим родичам.

Ничего никому не сказав, я ушёл служить, а потом поступил на коммерческой основе в ДГТУ. Поступил и кое-как закончил. Тогда «коммерссантов», плативших деньги, из вузов не выгоняли. В Советское время меня бы выгнали за математику, физику и химию, которые я терпеть не мог. Зато я отлично чертил, считал нагрузки на балки с «защемлённым концом», чертил «эпюры»[1].

Потом я стал судостроителем-судоремонтником на Ростовском судостроительном заводе «Прибой», где и проработал до непонятного стечения обстоятельств выкинувших меня в семнадцатый век в тело Степана Разина. Правда, меня не удивляло место и время вселения моей души. Меня удивлял сам факт переселения душ. То, что я в двадцать четвёртом году третьего тысячелетия умер, у меня не вызывало «трагедии». Скорее всего, так оно и произошло. Меня расстраивало то, что «переселение» могло быть простой комой.

Я много слышал и читал, что в коме люди переживают всякие разные путешествия. Даже по иным мирам. И эти путешествия могут длиться многие годы, хотя реально человека пролежал в коме всего, допустим, сутки. Так и я переживал за то, что упираюсь тут, выстраивая нужные мне комбинации, а потом это всё окажется обычной галлюцинацией.

Взобравшись на наш струг, я с удивлением обнаружил, что на нём имеется только лишь команда из двадцати гребцов

— А где все? — спросил я.

— Где, где? — усмехнулся атаман.

— В Караганде, — продолжил я мысленно за Тимофея.

— Берегом пошли. Стоят ниже по Волге. Ждут то ли боя, то ли стругов… Ты что думал, я под пушки струги, полные казаков выведу? Не-е-ет… Батька твой ещё не выжил из ума. В стругах только пушкари да гребцы.

— Здорово придумано, — кивнул я головой.

— А то, — горделиво произнёс атаман. — Но ты-то, ты-то! Откуда что взялось? Словно и не мой Стёпка предо мною! Казак! Да, ребята⁈

— Точно, — подтвердил Иван.

— Ему бы ещё силёнки, чтобы саблю держать, — вздохнул Фрол.

— Зато я из лука стреляю лучше тебя! — сказал Стёпка и они начали перепалку.

Я в это время задумался, переваривая услышанное про себя и про перспективы, нарисовавшиеся перед нами. Воевать я не хотел и Стёпку от этого хотел уберечь категорически. Однако, время было похлеще наших девяностых. Тут воевали по настоящему и воевали не только огнестрельным, но и холодным оружием. А ножичком от сабельки не спасёшься. А сабелька для Стёпки сейчас была предметом неподъёмным.

Нет! Можно было развить навык лучника и стрелять из лука из-за казачьих спин, но ведь и на той стороне лучники найдутся. А при плотном выстреле пяти, например, лучников в меня родимого шансов избежать попадания практически нет. Ну, одену я какую-никакую броню, но… Я скривился. Нет. Не хочу даже представлять. Быть истыканным, как ёжик стрелами, совсем не хотелось. Как и порубленным сабельками.

В таких боях выживали профессионалы. И все они проходили через множество битв. Я много читал про всё это средневековье. И про Разина читал. Отец его пришёл из Воронежа и сразу стал известным среди казаков. Чем известным? За силой, наверное, и ловкостью.

Тимофей был, хоть и не очень высокого роста, но очень жилистый, сильный и быстрый. Я видел, как он расправляется с другими казаками в игровых схватках на палках. А кривая сабля, это совсем не палка. Бои на саблях молниеносны, ибо кто-то всегда слабее. И правы японцы, отрабатывающие один смертельный удар. Даже если ты закованный в стальную броню латник, и то найдётся мастер, владеющий тонким клинком в виде шпаги.

[1] Эпю́р (фр. épure «чертёж») — чертёж, на котором пространственная фигура изображена методом нескольких (по ГОСТу трёх, но не всегда) плоскостей. Обычно оно даёт 3 вида: фронтальную, горизонтальную и профильную проекции (фасад, план, профиль). Чертёж проецируется на взаимно перпендикулярные, а затем развернутые на одну плоскости.