Степан Разин - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Михаил Шелест (Глава 2) #2

Глава 2

— Ты кто? — вдруг услышал я свой голос.

Да-да. Именно голос, то есть — звук, вышедший из «моих» уст.

— Э-э-э… Я — Степан, — сказал я теми же губами.

— Это я — Степан, — сказали мои губы и задрожали. Потом из моих глаз полились слёзы, а из моей груди вырвался «рёв». Обычный рёв испуганного ребёнка. Почему испуганного? Да потому, что я понял, что Стенька из этого тела никуда не делся, а «сидел» в нём и наблюдал, как я этим телом управляю.

Тоже испугавшись, я не нашёл ничего умнее, как начать повторять короткую «Иисусову молитву»:

— Господи Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй меня, грешного, — мысленно проговорил я, так как уста мои были заняты рёвом. — Господи Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй меня, грешного. — Господи Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй меня, грешного.

Стёпка ревел и ревел, а я повторял и повторял эту молитву. Повторял до тех пор, пока Стёпка не затих и не спросил, шмыгая носом:

— Ты, шмыг, кто? Ангел? Или дух святой?

Я озадачился и после некоторого раздумья, согласился.

— Ну, да. А кто ещё? Слышишь же, что молюсь.

— Шмыг. Слышу. Шмыг.

Я поднял руками подол рубахи, спускавшейся почти до колен и подвязанной бечевой, и высморкался в него.

— Как ты… Моими руками… Гы-ы-ы… Шевелишь…. Гы-ы-ы…

Стенька снова завыл.

— А что же остаётся нам, ангелам, делать, ежели такие олухи, как ты, тонуть собираются, ревут, как бабы, а носы не утирают? Ежели б не я, как бы ты выбрался из реки?

— Так то не я прыгнул в неё, в реку ту… Гы-ы-ы…

— А кто? Я, что ли?

— То бесы меня толкнули… Гы-ы-ы…

— Вот! — назидательно отметил я. — Бесы толкнули, а мне пришлось тебя выручать.

Стёпка вдруг затих, замерев и уставив взгляд лошадке в круп.

— Значит, тебя Бог послал? Ко мне?

Я помолчал, просчитывая варианты развития ситуации.

— Ты, это, не задавайся. Бог, не Бог… Не важно… Главное, что я успел тебя из той речки вынуть. А потом, куда ты делся? Не оставлять же тебя на бережку валяться бездушным? Вот и поруководил телом твоим немного. Где ты был?

Стёпка затих, прислушиваясь к своим, то есть — моим, мыслям.

— Обмер я, — прошептал он. — Словно кто придавил меня. Слова вымолвить не мог. Всё видел, а ничего поделать не мог. Спужался.

Помолчали оба. Стёпка развернулся в сторону реки, и я на розовеющем горизонте увидел первые лучи восходящего солнца.

— О-о-о-о-о-о-о-м, — пронёсся голос Тимофея. — О-о-о-о-о-о-о-м. О-а-а-о-о-о-м.

Потом над Доном раздались горловые звуки нескольких глоток. Тимофей, отец Стёпки, считался среди казаков белым шаманом. Ещё и поэтому в казачьих городках его и его семейство не привечали и побаивались, считая, что и все его сыновья были колдунами и ведунами. Горловое пение я слышал ежеутренне и к нему привык. Наряду с буддийскими и солнцепоклонническими обрядами семейство Разиных читали молитвы православному и магометанскому богам. Наверное, следуя принципу: «Больше сдадим — меньше дадут».

Стёпку к молениям, почему-то, не привлекали, но он сам становился за спинами отца и братьев и повторял обряды. Сегодня Стёпка вслед за мной несколько раз повторил краткую «Иисусову» молитву, а потом прочитал «Отче наш» и уселся на колени и просто затих, попытавшись освободить голову от мыслей и страха, но мысли его постоянно возвращались к ангелу, поселившемуся в нём.

Я тоже «затих», пытаясь не испугать Стёпку своими мыслями, но через какое-то время понял, что парнишка мыслей моих не слышит, так как, если бы он услышал всё, что я думал, так бы тихо и умиротворённо не сидел.

Зато мне его мысли были открыты. Сложно удержать в себе «пустоту» даже будучи опытным адептом. Стёпка таким не был. А тем более он пережил тяжёлый стресс. Поэтому его мысли скакали, как воробышек по дороге, обращаясь то к прошлому, вспоминая вчерашний день, то к будущему, думая о том, что ещё предстоит сделать по хозяйству, то к настоящему, попыткам ни о чём не думать.

Мальчик смотрел на бегущую от восходящего солнца розовую дорожку, то и дело разламываемую течением реки и водоворотами на дрожащие осколки. Я знал, что Стёпке нравилось смотреть на искрящуюся колотой радугой реку до тех пор, пока взгляд переставал терпеть силу нарождающегося солнца.

И всегда Стёпку поднимал с колен отцовский крик, который заканчивал своё моление несколько раньше. Так случилось и сейчас.

— Стёпка! Хватит камлать! Принимайся за работу!

Стёпка взметнулся с колен на ступни, и, рванувшись с места, расставив руки, как птица крылья, полетел с обрыва.

* * *

Мы со Стёпкой пришли к консенсусу. Во-первых, мне теперь стали известны его мысли и хоть, поначалу, с некоторой задержкой, но я стал успевать переключаться с одного направления взгляда на другое. Консенсус же заключался в том, что иногда я задерживал взгляд Стёпки на чём-то, что привлекло меня, и Стёпка не сопротивлялся.

— Подожди ка, — просил я и Стёпка замирал.

В его обязанности входило вычерпывание воды из струга, и когда Стёпка нырнул в щель межпалубного пространства, я его остановил. Мне было интересно, как построен струг. Однако, ничего нового для себя я не увидел.

Остовом струга и его килем был ствол липы более чем метрового диаметра, который обтесали по форме и продолбили для вставки рёбер жёсткости. На ствол были набиты доски. Ребра жесткости вставлены и распёрты поперёк корпуса струга скамьями для гребцов. То есть — шпангоутов, как таковых, не было, да и не могло в этом месте и в это время быть.

Форштевень и ахтерштевень были прямыми, и оба были наклонены под одинаковыми углами к воде. Рулевые вёсла имелись и спереди, и сзади. Да и парус, рея которого, прихваченная к мачте «бейфутом» — обычной верёвкой — висела на расчалках, мог развернуться в обратную сторону.

Для десятиметрового плавсредства такая технология сборки была приемлема, а вот для строительства нормального корабля — нет. Хотя… Смотря что называть нормальным кораблём? До метров сорока, вполне себе конструкция выдержит. Правда плавать будет криво, так как выдержать форму простым сбиванием досок и без шпангоутов, весьма проблематично.

Отметив это, я стал вспоминать, как строились парусные корабли и толком ничего вспомнить не мог. Сам корпус я бы построил, кое-как, а вот со всеми рангоутами и такелажами, я просто не дружил. Не интересно мне было, когда я учился на судостроительном факультете, изучать древнее кораблестроение. Сдавал экзамены и забывал, если честно.

Теперь я мог себе позволить рассуждать и думать, когда Стёпка работал. Нашёл я у него в голове — после долгого исследования, конечно, — участки, отвечающие за органы чувств. Вот и отключался от них. Особенно надоедало мельтешение в глазах, а постоянно молиться… Да ну его нафиг. Хотя, чтобы соответствовать высокому статусу «ангела», молиться приходилось часто. Вот во время одной такой молитвы, сопровождавшейся трансовым состоянием, я и увидел, как в мозг Стёпки попадают импульсы из глаз.

Зато сейчас я мог отдыхать, когда захочу. Но чаще всего я всё-таки немного хулиганил, помогая Стёпке напрягаться. Всё, как оказалось, зависело от желания. Жалеет человек себя. Не посылает достаточное количество импульсов, то есть — электричества, чтобы сокращать мышцы. Недаром ведь считается, что в экстремальных ситуациях сила человеческая утраивается. И почему, спрашивается? Да потому, что мозг выбрасывает максимальное количество электричества. А вот откуда оно берётся, я ещё не знал.

Но я, пару раз поэкспериментировав, понял, что непривыкшие к таким нагрузкам мышцы, после такого «рывка» долго болели. Особенно связки. Вот и стал я нагружать Стёпку осторожно, заставляя его руки брать лишь чуть более тяжёлые вещи и предметы, чем он брал ранее. Например, тот же швартовый канат выбрать. Он мокрый был очень тяжёлый для паренька его субтильности. Да и перемещался Стёпка теперь чуть быстрее обычного.

К вечеру второго дня струги товарищества пристали к левому берегу, чуть ниже устья какой-то широкой и полноводной реки. Лошади переправились на левый берег чуть ранее и сейчас, найдя брод и на притоке, ждали нас. Имелось на крутом повороте реки мелководье. А на следующий день струги двинулись по Дону дальше почти строго на юг, сильно удивив меня. Про древнюю переволоку я знал из исторических источников, а Стёпка по прошлогоднему походу на Волгу.

— Каналом пойдём, — сказал Тимофей, когда Стёпка спросил его об этом. — Позатем годом возвращались с Астрахани им, помнишь?

— Не помню.

— Мал ещё был, — потрепал волосы отец. — Всё за мамкину юбку держался. Сейчас вона каким вымахал. Молодцом!

Я удивился ещё больше.

— Это, каким они каналом плыть собрались? — подумал я. — Волго-Донским, что ли?

Потом плыли ещё трое суток, и завернули в левый приток и проплыли против течения и против ветра на вёслах ещё сутки. И это точно была не река, а канал. Вернее, — спрямлённое русло какой-то не очень полноводной реки. И русло, спрямлённое очень давно, так как укреплённые брёвнами берега канала уже кое-где обрушились и заросли довольно старым ивняком. Однако, было заметно, что канал совсем недавно чистили от стволов и веток упавших в него деревьев.

Мне, казалось бы, какое дело до того, каким путём движутся казаки к Волге, однако я понимал, что находясь в этом теле, полностью завишу от него. А он, то есть Стёпка, зависел от того, встретятся на нашем пути враги или нет. Почему-то мне думалось, что на лёгком пути и разбойничков встретить можно легче. А шкурка у нас со Стёпкой одна на двоих. Хорошо хоть мне можно было легко перехватить управление телом. Как так получилось, мне не понятно, но моя воля подавляла волю Стёпки. Может быть потому, что была изощрённее? Опытнее? Но раньше ведь не могла…

А ещё, может быть и потому, что Стёпка перед чужой волей робел, считая её даром свыше.

— Покажи мне твой танец, — как-то утром попросил он. — И песня какая-то чудная… Кто такая Ойса?

— Ойся? Это те, кто кричат: «Асса!». Никогда не видел таких?

— Черкесы? Видел, конечно.

— Ну, вот. Там ещё много разных народов, что считают себя сыновьями «асов». Был такой древний народ. У твоего отца имя от этого древнего народа. Русин. И значит — Разин. Первый значит.

— Кто первый? Он — первый?

— Считать можешь?

Стёпка засмущался.

— Немного.

— Цифру «раз» знаешь?

— Знаю, — обрадовался Стёпка. — И веди и глаголь знаю, и добро…

— Постой-постой… Какое «добро»? Раз, два, три, четыре? Эти знаешь?

— Не-е-е… Таких не знаю. Аз знаю.

Стёпка показал один палец.

— Веди, — показал два пальца.

— Глаголь — три пальца.

— Понятно, понятно, — остановил его я. — А скажи мне, Стёпка, сколько будет если сложить «веди» и «веди».

Стёпка посмотрел на свои пальцы, пошевелил ими.

— Добро, получается.

— Добро-о-о… — задумался я. — А веди, веди, веди?

Стёпка снова зашевелил пальцами.

— Зело?

— Зело.

Мне с трудом вспомнился кириллический алфавит до буквы «хер» с лишними буквами: «фита», что между «и» и «ий», «кси», что между «н» и «о», и «черв», что между «п» и «р».

— Да, херня получается, — сказал я Стёпке. — Буду тебя другой цифири учить. Не азбучной.

— Какой цифири? Я ещё персидские знаю.

— Это, какие? — заинтересовался я.

— Йек, до, сы, чахар, пандж, шеш, хафт, хаш, нох, дах.

— А-а-а… Шеш беш? — вспомнил я игру в нарды, распространённую в корабельных и судовых кубриках и кают-компаниях.

— Что такое «шеш-беш»?

— Игра такая. Потом покажу. И как они пишутся, эти персидские цифры, знаешь?

— Знаю, — гордо сказал Стёпка. — Их персы на тюках с товаром пишут краской.

Он взял прутик и написал вертикальную палку, рядом палку с хвостом, потом палку с двумя хвостами, перевёрнутую на правый бок «з»…

— Понятно. Сложи эту и эту, показал я на «двойку» и «тройку».

— Пандж будет, — тут же ответил Стёпка и показал пять пальцев. — А «беш», что ты сказал, это так «пандж» по-татарски будет. Беш они говорят.

— Понятно, — сказал я, удивляясь Степкиным познаниям в арифметике. — А такие цифры, как: один, два, три, четыре, пять, знаешь?

— Не. Не знаю. Один знаю, а… другие похожи на персидские. До, чахар, пандж, шеш. На тех же местах стоят.

— Да. Они схожи. Это индийская цифирь, а Индия — это страна за Персией. Вот они и похожи. Индийскими цифрами в Англии считают. Знаешь англичан?

— Англичан? Кто же их не знает? Били тем летом их купчиков на Волге. Добрый хабар взяли. Но, как тот хабар считать надо, они не сказали. Потопил их тятька. Хе-хе-хе… Ты лучше песню напой, да танцевать научи. Цифирь я и так знаю.

— Точно! Знаешь! Молодец.

Я хлопнул «себя» по голому пузу, и стал выбивать ладонями ритм, напоминающий ритмичный и зажигательный танец «лезгинку». Под этот ритм и запел:

На горе стаял Казак. Господу молился,

За свободу, за народ, Низко поклонился.

Ойся, ты ойся, Ты меня не бойся,