Стихотворения

Есть в Брауншвейге славный град

Ганновер; и, как младший брат

Встал Гамельн рядом. Везер, быстрая река,

Пред ним крутые моет берега.

Клянусь, там жизнь всегда приятна и легка!

Но сотню лет тому назад,

Когда мой начинается рассказ,

Там было не до шуток и проказ –

Страдали все – и стар и млад.

Скопленье крыс!

Всех съели кошек, лишь собаки сбереглись;

Детей кусали серые в постельках,

Там злыдень выпил молоко, тут сыр изгрыз

Иль суп лакает в кухне из тарелки.

Селедку утащили, нам оставив слизь,

Где в шляпах гнезда, где разбит сервиз,

И даже дамам досаждать взялись –

Те соберутся поболтать,

А крысы ну-ка стрекотать –

Несутся визги вверх и вниз!

Собрались толпы горожан

И Городской заполнили Совет:

Наш Мэр – кричат они – болван,

А Магистрат? Дурнее дурней нет!

Дари им горностай и исполняй приказы,

А сами не хотят или не могут разом

Решить все дело и избавить от заразы!

Ну, господа! Мышленья свет

Зажгите и придумайте ответ,

Или пойдете грузчикам вослед!

Дрожат Совета члены; Мэр

Как крыса, стал от страха сер.

Уж час молчат, не подымая глаз,

Но Мэр молчание прервал:

– За милю бы отсюда быть сейчас!

Я б мантию за грош отдал!

Легко сказать: зажги свой ум –

Уж голова болит от дум,

А только скрежет в ней и шум!

Заклятый круг, и круг, и круг!

Но лишь сказал – раздался вдруг

Чей-то негромкий в двери стук.

– Кто там еще? Помилуй Бог!

Мэр подскочил, насколько смог

(Он толст, как праздничный пирог) –

Там по ковру стук чьих – то ног?

Едва помстится серый мне зверек,

Как сердце сразу скачет – прыг да скок!

Войдите, – крикнул Мэр, скрывая злость;

И в двери входит очень странный гость:

Плащ длинный от главы до пят

Из алых, желтых состоял заплат;

Высок он, тощ его живот,

Глаза горят – ну словно кот,

Сам темен, будто дикий мед,

Светловолос и безбород,

Ухмылкою кривится рот –

Не угадать никак ни чин, ни род!

Никак все надивиться не могли,

Откуда гостя ветры принесли,

Сказал один: – Ну будто прадед из земли,

Услышав трубы Страшного Суда,

Сквозь склеп свой расписной пришел сюда!

Сказал он громко, не таясь:

– Почтенные, способен я

Изгнать, посредством тайных чар,

Любую тварь, что на земле живет,

Крадется, плавает, летает и ползет,

И разом ваш окончится кошмар.

Люблю направить ремесло

На гадов, всем несущих зло:

Будь жаба это, моль, змея иль крот;

Я Пестрый Дудочник – так всяк меня зовет.

Намотан был – тут все заметили – на шею

Шарф длинный: красно – желтые цвета,

Такие же, что и в одежде всей,

А на конце подвешена дуда.

По ней он пальцами перебирал,

Как будто мысленно играл;

Казалось, что служил шарф скрепой

Одежде старомодной и нелепой.

– Хоть беден я – недавно сам

Меня Тартарский Чингиз-Хам

Отряды комаров призвал изгнать,

И с помощью моей царь Азии Низам

Мышей-вампиров злых сумел унять.

Тех грызунов, что держат вас в плену,

Немедля истреблю я рать,

Коль тыщу гульденов отсыплете одну.

– Одну? Хоть пятьдесят! – Так, не страшась затрат,

Кричат согласно Мэр и Магистрат.

На улицу пошел дударь

С улыбкою широкой –

Он знает силу мрачных чар,

Что в дудке спят глубоко.

Легко, как музыкантов царь,

Чтоб дунуть, губы он свернул,

И синью взгляд его сверкнул,

Как соли кто в огонь метнул.

Едва три такта прозвучало –

Все слышат, будто войско заворчало.

Ворчанье переходит в ропот,

А ропот – в страшный, громкий топот,

И чьих-то ног ужасный грохот.

И крыс из всех домов идут полки –

Там крысы, крысы, крысы – и малы и велики –

Кто в рыжей шерсти, в сером кто наряде,

И юркие юнцы, и старики, толсты,

Отцы и сыновья, племянники и дяди,

Идут гуртами, длинные таща хвосты;

Сестра и брат, мужья и жены

Бегут за дударем, заворожёны.

Идет вниз Дудочник, и дудка плачет,

А крысы всей толпой проворно скачут.

Так шли, пока всех быстрый Везер

Не проглотил – один лишь убежал –

Крысеныш, толстый, будто Юлий Цезарь;

На берег выбрался, в уме готовя весть,

(Ведь книги он жевать предпочитал)

Которую в Крысляндию решил донесть,

Так рассказав: – Едва дуда запела,

Вдруг вижу холодец, от жира белый,

Еще – как яблок урожай, отменно спелых,

В давильню, чтобы делать сидр, бросают смело;

Как будто где – то маринад сварили,

Или с вареньем банок гору вскрыли,

Иль из бутылок с маслом вытащили пробки,

Иль вкусный кекс достали из коробки.

Как будто слышу сладкий глас

(Милей, чем звуки лиры и псалмов

Запел): – О крысы, здесь для вас

В коптильне целый мир готов!

Вам можно – даже нужно – двинуть дружно,

Чтоб завтрак обрести, обед и ужин!

Как будто с печки отскочила крышка,

И светится внутри огромнейшая пышка,

В вершке лежит, меня маня,

И слышу, шепчет: – Съешь меня!…

Вдруг Везера вода вокруг меня!

Вам слышать бы, как Гамельна народ

Звонит в колокола – тут камень в пляс пойдет!

Мэр осмелел: – Теперь свернем мы горы!

Срывайте гнезда, забивайте норы!

Скорее призовите мастеров,

Починим все, чтоб не было во граде

Следа от крыс! Тут в шутовском наряде

Подходит Дудочник, толкуя о награде:

– Мой гульденов мешок уже готов?

Как! Тыщу! Мэр уже не рад,

Вздыхает грустно Магистрат.

Они на радостях устроили банкет,

Весь истребили Мозель и Кларет;

Из этой суммы хватит половины,

Чтоб бочками наполнить погреб винный.

Отдать все побродяжке странной расы,

Что нацепил плащ желто-красный!

Мэр говорит, мигнув разок:

– Конечно, видеть каждый мог,

Как крыс на берег твой манок

Призвал и к гибели увлек;

И раз ты выполнил зарок,

На – выпей тут на посошок,

И вот две жареные утки,

Чтоб пусто не было в желудке,

А гульдены – то были шутки.

Срок экономить нам настал;

Не тыщу – хватит и полста!

Ста в гневе Дудочник кричать:

– Без шуток! Я не стану ждать!

Я обещал уж быть на ужин

В Багдате – там я больше нужен;

Деликатесами меня накормит повар пухлый

За то, что не оставлю на Калифа кухне

В живых ни одного из скорпионов.

Там не нарушат обещаний и законов!

У вас, обманщики, просил не миллионов!

Для жадных, что меня вогнали в гнев,

Найдется в дудочке иной напев!

Как, – Мэр воскликнул, хмуря брови, –

Теперь я повару стал ровней?

Порочит праздный сквернослов –

Такому бы гонять ослов!

Ты угрожаешь, клоун, нам?

Дуди, пока не лопнешь сам!

Опять ступил на мостовую

Дударь, дуду прижав к губам

(Как инструмент изящен, прям!)

И трижды дунул (музыку такую

На воздух бросит только лучший музыкант,

Немалый свой использовав талант).

И слышно лепетанье, будто ликованье,

Огромных толп скаканье, кувырканье,

Как будто маленькие ножки одели новые сапожки,

Бегут малышки по дорожке и напевают понемножку,

Иль будто стадо индюков расклевывает крошки;

Бегут мальчишки, девочки – на кудрях бант,

На щечках розы, локоны льняные,

Как жемчуг – зубы, глазки голубые,

Все детки Гамельна, любимые, родные –

Скача и прыгая, в веселии великом

За музыкой бегут, всех оглушая криком.

Мэр онемел, совет же в изумленье

Стоял, как будто обращен в поленья;

Махнуть и крикнуть им невмочь

Детишкам, что уходят прочь;

Дрожат и видят – сын и дочь

В толпе бегут за дударя спиной.

Страдает Мэр, от страха сам не свой,

Хватается за сердце Магистрат дурной,

Смотря, как Дудочник дорожкою прямой

Туда, где Везер бьет волной своей,

Вел беззащитных маленьких детей.

Но тут он повернул направо

Всех к Коппельберг-горе направив

(А дети всей спешат оравой

С веселым смехом, песней бравой).

Им до вершины не дойти!

Но нет, он стал на полпути

И дудку книзу опустил.

И тут внезапно – верь не верь –

Открылась средь утесов дверь,

Как будто был там грот, для нас неведом;

Идет дударь туда, а дети следом.

Едва последний забежал,

Как дверь похоронил обвал.

Сказал я – все? О нет, соврал немножко:

Один был хром и не успел вбежать;

С тех пор был грустен мальчик – хромоножка

И, если спросят, так мог рассказать:

– Мне скучно в городе, когда друзья ушли!

Оставшись на поверхности земли,

Единственный навеки я лишен

Тех радостей, что открывал нам он.

Сказал – идем мы в ту страну –

Она от нас на пядь одну

Отделена – где воды льются и кусты

Рождают неземной красы цветы,

И вещи там чудны и непросты;

Павлина там прекрасней воробей,

Собаки лани мягче и добрей,

Без жала там медовая пчела,

У лошадей – орлиные крыла…

И вот, поверил я когда,

Что исцелится хромота –

Тут дудочка окончила играть

И у горы остался я стоять,

И стал тогда рыдать и умолять –

Напрасно! Все хрома моя нога,

И та страна отсюда далека!

Эх, Гамельн, не качай башкой!

Кому на память не взбредет,

Что в Царство Божие ведет

Для богачей столь узенький проход –

Верблюду легче влезть в игольное ушко!

Шлет Мэр на север, юг, на запад и восток,

Где б Дудочник нашелся, слов пролить поток,

Просить прощенья и давать залог любой,

Дать злата обещая, сколько сам возьмет,

Лишь обещал бы, что простит обсчет

И приведет детей домой.

Искали долго; силы больше нет,

А Дудочника не найти и след.

Тогда вменил законникам Совет

Все документы датою двойной

При составлении отныне заверять

И, сколько дней минуло, вычислять

"После того, что Дудочник свершил

В июня день двадцать второй,

В тринадцать сотен семьдесят шестом году".

И, чтобы не забыть беду,

Дорогу ту, что их детей лишила,

Отныне Пестродудочной именовать решили;

Но вздумай там сыграть на дудке пришлый кто-то –

Вовек ему не отыскать работы.

Не смеют ни кабак и ни таверна

Весельем чинность той дороги нарушать;

Поставили колонну у засыпанной каверны,

На ней всю повесть можно прочитать;

Витраж сменили, что в Большом Соборе,

Чтоб и картина выражала горе,

Напоминая об ужаснейшей из краж;

И посейчас еще целы колонна и витраж.

Еще сказать забыл рассказчик ваш:

Что в Трансильвании горах встречали племя,

Хранящее привычек странных бремя,

Не местные манеры и наряд;

Туземцы же о них всем говорят:

– Явились предки их из горной тьмы,

Подземной, тайной, зачарованной тюрьмы,

Где протомились много злых годин;

Туда увел всех странный господин

Из города прозваньем Гамелин…

Но как, когда – не помнит ни один.

Ну, Вилли, мы с тобой не будем шутки

Шутить над встречными – особенно кто с дудкой;

Неважно крыс они, мышей для нас изгнали –

Мы выполняем то, что обещали.