Суккубы

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

— Дуэр, дуэр, — прохрипел голос.

Влажные губы отпили из чаши. Чаша выглядела полной крови.

Нависли тени. Свет огня мерцал на земляных стенах, и она почувствовала сильную жару.

— Дуэр, — услышала она, а затем отдалённое мягкое пение.

Женщины… пели.

Эмблема, такая же, как и на чаше, казалась огромной за тенями, словно висела в воздухе.

Волнение рук блуждало по потной коже, поглаживая напряжённый вздутый живот. Горячие рты слизывали струйки пота; она чувствовала, как молоко высасывается из болезненно набухших грудей. Затем ненасытные языки скользнули вверх по её ногам, вверх по бёдрам к открывающемуся влажному входу в матку.

Её потряс оргазм, за которым последовала череда меньших, но длительных конвульсий. Казалось, что каждый дюйм обнажённой плоти либо ласкают, либо облизывают, мнут или сосут. За собой она заметила другие тени, которые, похоже, были мужчинами. Мужчины, наблюдающие перед разожжённым огнём. Формы других фигур, казалось, извивались на грязном полу, обнажённые, в позе эмбрионов, с лицами, спрятанными между ног.

— Дуэр, дуэр, — снова услышала она, когда её собственные оргазмы утихли, а схватки стали пульсировать.

— Присоединяйтесь к нам.

Две руки образовали корзину между её ног. Визги поднялись, в радости, в трепете. Огромный беременный живот вздрогнул, запульсировал, поднялся, а затем очень быстро рухнул. Она почувствовала, как что-то уходит, выталкивается из её чрева на открытый воздух. Мокрый и шевелящийся младенец был поднят наверх. Он сразу начал плакать.

Руки и рты отступили. Десятки глаз смотрели на новорождённого.

Глаза были широко раскрыты, блестели.

Смотрели вверх как бы с благоговением.

Энн резко проснулась. Темнота в спальне казалась сокрушительной тяжестью, одеялом из горячего влажного цемента. Она вздрогнула.

Часы показывали 04:12 утра.

«Кошмар, — подумала она. — Снова».

Мартин тихо похрапывал рядом с ней. Он пришёл домой в восторге от посещения единственного бара Локвуда.

— Какая замечательная компания парней, — сказал он. — Таких людей в большом городе не встретишь. Настоящие люди, понимаешь? У них есть своя жизнь, и они живут по-своему честно.

Он продолжал весело болтать, не пьяный, просто в хорошем настроении. Энн было приятно видеть его таким счастливым. Она знала, что ему здесь тяжело, в месте, столь отличном от мира, к которому он привык, особенно когда над его головой постоянно висит тень цинизма её матери.

— Это странно, — продолжал он. — Я был здесь несколько раз в прошлом, но почему-то сейчас всё по-другому. Я бы даже не прочь здесь пожить, если честно. Я чувствую себя здесь спокойно.

Он занимался с ней любовью, когда они ложились спать. Она оседлала его, трогая себя между их бёдрами. Она так хотела кончить с ним, но, как обычно, этого не произошло. Ей снова пришлось притворяться. Слава богу, что он не знал этого.

Теперь её преследовал кошмар. Его чёткие изображения и яркое тепло, казалось, сохранялись в темноте. Когда она встала, её промежность затрепетала — последствие того, что она кончила во сне. Как она могла так мало знать о себе? Без доктора Гарольда она чувствовала себя в отчаянии. Сценарий сна всегда блуждал, как объектив фотоаппарата, доводя до извращения. Почему? Что рождение Мелани предложило подсознанию Энн? Вопиющее лесбиянство. Оргии на месте рождения. Оккультные оттенки и этот загадочный искривлённый двойной круг.

Она вышла из комнаты и закрыла дверь. Слабый писк нарушил мёртвую тишину дома. Она заглянула к отцу. Милли Годвин, медсестра, задремала в кресле с книгой на коленях. Кардиомонитор «Лайфпак» довольно медленно мигал зелёным. Её отец неподвижно лежал под простынями.

Затем она заглянула в комнату Мелани в другом конце дома. Кровать Мелани была пуста, но быстрый взгляд показал, что её дочь стоит перед высоким узким окном и смотрит наружу.

— Мелани? Ты в порядке?

Сначала дочь не ответила.

— Мелани?

Она повернулась очень медленно. Как и у Энн, ночная рубашка прилипла к ней от пота. Её глаза выглядели остекленевшими.

— Мама, — сказала она.

— Что, милая?

— Луна розовая.

Что ей приснилось?

Она курила эту странную гадость с Вендлин и Реной. Да, они курили эту дрянь — лиарут — и смотрели на неё, и в этом что-то было, не так ли? Что-то в выражении их лиц. Какое-то… знание.

Мелани тоже знала, но не признавалась себе в этом. Как она могла представить себе такое? Значит, она ушла внезапно, не так ли? Да, она оставила Вендлин и Рену в их маленькой скрытой залитой лунным светом роще, а сама ушла домой. Она ушла домой и легла спать.

И в постели она видела сны.

Ей снова приснилась роща. Во сне она всё ещё была там, с Вендлин и Реной, и курила эту дрянь. Но всё было не так, как прежде.

— Да, член Зака ​​почти двадцать пять сантиметров, — говорила Рена.

— Однажды мы заставили его измерить, — вмешалась Вендлин.

Рена хихикнула.

— Да, мы заставили его играть с собой, пока он не стал твёрдым, и сказали ему измерить его. Ты бы видела его, Мелани, Зака, стоящего там со спущенными штанами, дёргающего себя, а затем прижимающего к члену линейку. Мы смеялись до упаду.

— Зак делает всё, что мы говорим, — добавила Вендлин. — Он такой слабоумный.

— Все парни такие.

— Однажды мы вернулись сюда, а вокруг шныряла эта старая собака с унылой мордой…

Рена хлопала себя по колену, смеясь.

— И мы сказали Заку сделать это с собакой!

— И он это сделал! — закончила Вендлин.

А во сне Мелани просто смотрела на них. Она чувствовала себя нейтральной, наблюдающей. Она просто сидела, смотрела за ними, слушая их и наслаждаясь кайфом от того, что они курили.

Рена ухмыльнулась.

— Жарко, не так ли?

— Да, жарко, — согласилась Вендлин.

Она тоже ухмылялась.

Мелани всё понимала. Она ничуть не была шокирована, когда обе девушки сняли свои бледные сарафаны. Они встали рядом и, не колеблясь, стали трогать себя. Мелани смотрела на них так же бесстрастно. Их кожа выглядела чисто-белой, как летнее облако. У обеих были тёмно-коричневые соски, как у Мелани. Крошечная грудь Рены просто торчала вверх. Грудь Вендлин выглядела намного больше и упругой.

— Мне приятнее, когда это делает кто-то другой, — сказала Рена, затем обе девушки поменялись руками, касаясь друг друга.

— Да, стало намного лучше, — согласилась Вендлин. — Мы должны чаще делать это друг с другом.

Мелани продолжала смотреть. Ей самой было жарко.

Длинные худые ноги Рены начали напрягаться, её пятки увязли в грязи, в то время как Вендлин сидела, расставив свои ноги. Лунный свет омывал лицо Рены. Она смотрела вверх с полузакрытыми глазами, извиваясь. Она начала стонать, и вскоре стоны стали такими громкими, что Мелани боялась, что звук может донестись из леса на улицы.

Когда они закончили, они снова легли в объятия друг друга. Их ухмылки сменились мягкими, сытыми улыбками.

Теперь Мелани заметила, что её собственная рука добралась до её промежности. Трение об обтягивающие джинсы. Во рту пересохло, сердце колотилось. Она не сопротивлялась импульсу; она встала и сняла одежду.

Лунный свет был розовым в её глазах. Она чувствовала, что запыхалась, отчаянно нуждаясь в чём-то. Теперь Вендлин и Рена сидели по обе стороны от неё. Рена схватила руку Мелани и положила её себе между ног. Вендлин целовала её соски. Они тихо хихикали, гладили её, водили своими мягкими белыми руками по всему её телу. Между взглядами Мелани заметила, что они носят какие-то кулоны, не цепочки, а тонкие белые шнурки, на каждом конце которых есть что-то похожее на камешек. Кулон Рены лежал плашмя на её маленькой груди. Кулон Вендлин покачнулся, когда она наклонилась дальше и начала сосать большие тёмные соски Мелани. Всё это время дыхание Мелани сбивалось, пока её пальцы массировали влажную пуговицу её промежности.

— Лучше, когда это делает кто-то другой, — сказала Рена.

— Ага, — сказала Вендлин.

Рука Рены оттолкнула руку Мелани. Стало лучше, стало намного лучше. Мелани уже несколько раз мастурбировала, но никогда не чувствовала себя так. Пальцы Рены начали тереться сильнее и быстрее. Вендлин массировала её груди и скользила языком в рот. Это не заняло много времени; пальцы Рены, казалось, точно знали, как лучше всего прикасаться к ней. Мелани ахнула в губы Вендлин и довольно резко кончила пульсирующим порывом из чресл.

Она откинулась назад.

— Ты особенная, — прошептала Вендлин, её кулон покачивался.

Теперь Мелани могла видеть только странный розовый свет луны.

— Мелани? Ты в порядке?

Сон закончился.

— Мелани? — звучал голос её матери.

Неужели она действительно ходила во сне? Когда она очнулась, она стояла у окна и смотрела наружу. Сон исчез, но розовая фосфоресценция осталась. Она проснулась. В своей комнате. Глядя на луну.

— Мама, луна розовая, — хрипло сказала она.

— Я знаю, милая, — говорила мать, подталкивая её к кровати. — Это особое равноденствие или что-то в этом роде. Ничего такого.

Мелани села на кровать.

— Боже, я чувствую…

— Ты промокла! — воскликнула её мать.

Она на самом деле промокла. Пот пропитал её ночную рубашку до нитки.

— Ты уверена, что с тобой всё в порядке? Ты не больна?

— Всё хорошо. Это был просто кошмар.

Энн села рядом с ней, убрала со лба влажные волосы.

— Поздравляю со вступлением в клуб. Мне тоже, как обычно, приснился кошмар, — сказала она. — Почему бы тебе не рассказать мне о своём? Иногда, когда ты рассказываешь кому-то свой кошмар, он уже не выглядит таким страшным.

«О, Боже! — Мелани задумалась. — Конечно, мама, мне приснилось, что я целовалась с двумя девушками, и они трогали меня во всех местах. И мне это понравилось».

— Это было глупо, — отмахнулась она.

— Ты выглядишь бледной. Хочешь, я принесу тебе что-нибудь?

— Нет, спасибо. Я в порядке, мама, правда.

— Хорошо, — Энн поцеловала её в щёку. — Поспи.

— Спокойной ночи, мама.

— Спокойной ночи.

Её мать ушла.

Мелани лежала на одеяле, всё ещё озадаченная сном. Розовая луна освещала её.

«Особое равноденствие или что-то в этом роде».

Правильно, это была почти весна. Лунный свет выглядел красиво, но она вздрогнула. Это напомнило ей сон. Этот мерцающий, слабый розовый свет.

«Ты особенная», — сказала Вендлин во сне.

Они ведь тоже так говорили, правда? Что она была особенной? Чем больше она пыталась забыть сон, тем живее она его помнила. Это казалось заманчиво запретным, а не отталкивающим. Она закрыла глаза и увидела это более непристойно. Это были симпатичные девушки с симпатичными лицами. Она снова увидела их груди из сна и эти странные кулоны. Затем она вздохнула.

Какое-то время она лежала неподвижно, пока не поняла, что, должно быть, произошло. Это было то, что они курили, вот и всё. Это затуманило её разум, смешав часть сна с реальностью. Кулоны — серенькие камешки на белых шнурках. Её рука лежала между грудями. Теперь она проснулась — сон закончился.

И всё же такой же кулон висел у неё на шее в этот самый момент.