Суккубы

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Энн прождала допоздна. Что же она ему скажет? И могла ли она быть уверена, что это была Мэдин, которую она видела в машине с Мартином? Но её не волновали такие разумные соображения. Энн была в бешенстве, и она позволила своему гневу захлестнуть себя.

Кроме того, Мелани ещё не вернулась домой, что ещё больше разозлило Энн. Напольные часы в фойе показывали десять часов вечера. Где она могла быть в этот час? Что она делала?

Тем же днём она принесла Милли витамин В12 и не упомянула о том, что она видела, что Рена делала на кровати, как она решила ранее. К тому времени она была слишком озадачена, чтобы заботиться об этом.

Она не могла представить себе, чтобы Мартин мог как-то заинтересоваться Мэдин.

«Мелкое ничтожество».

Энн видела, как Мартин посмотрел на неё, когда они вошли в магазин, и прекрасно знала о её склонности неверно истолковывать некоторые вещи. Она просто была параноиком?

«Нужно было утащить его задницу оттуда как можно дальше».

Она сидела в тихой библиотеке рядом с фойе. Тишина и тусклый свет лампы заставляли её чувствовать, что за ней наблюдают. Ранее она видела мать спускающейся вниз с фотоальбомами. Она отперла дверь в подвал, вошла и вышла, затем заперла дверь и направилась обратно наверх. Она ничего не сказала Энн, когда пересекала лестничную площадку, что было типично. Но зачем запирать дверь в подвал?

Опять же, в этот момент Энн было всё равно. Всё, о чём она могла думать, это о том, как сильно она собирается поджарить Мартину задницу, когда он осмелится вернуться домой.

Она думала, что проведёт время за просмотром телевизора, но потом вспомнила, что её мать не одобряет телевидение. Другими словами, в доме не было телевизоров. В доме Милли она тоже не заметила ни одного. Считал ли Локвуд что-либо современное коррупционным влиянием? Она бродила по тихому дому, каждое путешествие возвращало её к окну, где она выглядывала наружу, чтобы посмотреть, не стоит ли ещё машина на подъездной дорожке. Но что она на самом деле думала? Что у Мартина и Мэдин что-то было? Даже Энн знала, что это смешно. Ей просто не нравилась Мэдин по её собственным женским причинам, и ей было всё равно, что говорила Милли. Иногда женщина просто могла почувствовать другую женщину, которая была проблемой.

«Моя паранойя, — она отмахнулась. — Она глупая хиппи, деревенщина».

И Мартину не нужно было так быстро утверждать, что Мэдин была «приятной».

«Я покажу ей «приятную», — размышляла Энн. — Может быть, я засуну один из её рожков домашнего мороженого в её тощую задницу? Посмотрим, какая она тогда будет приятная».

К одиннадцати часам вечера Мартин и Мелани так и не вернулись. Мать Энн давно уже легла спать. Устав от гнева, Энн поднялась наверх, чтобы поговорить с Милли, но вместо этого нашла доктора Хейда в комнате своего отца.

— А, привет, Энн. Ты поздно ложишься, не так ли?

— Я жду Мартина. Он ушёл некоторое время назад.

Доктор Хейд внёс какие-то безымянные изменения в кардиомонитор.

— Я думаю, что видел, как он шёл в «Перекрёсток» ранее. Насколько я понимаю, он хорошо ладит с некоторыми из мужчин Локвуда.

«И с некоторыми из женщин Локвуда тоже».

Но был ли он там? В баре?

— О некоторых из них он упомянул вчера, — сказала она.

— Все наши ребята молодцы. Если ты ищешь Милли, она сейчас спит в соседней комнате. Бедняжка последние несколько дней почти не отдыхала. Я отправил её спать. Сегодня ночью я сам присмотрю за твоим отцом.

Монитор запищал. Её отец выглядел бледным, как восковой манекен в постели.

— Но не могла бы ты понаблюдать за ним несколько минут? — спросил доктор Хейд. На нём были мешковатые брюки и подтяжки, его лысина блестела. — Я хотел бы спуститься и приготовить себе бутерброд.

— Конечно, — сказала Энн.

Доктор Хейд оставил её наедине с её собственным беспокойством. Ей не нравилось смотреть на отца, потому что её разум не мог связать воспоминания, которые она видела о нём, с утонувшим телом в постели. Она села и пролистала один из любовных романов Милли. Случайная страница показала довольно откровенную сексуальную сцену. Она вспомнила времена, когда любовная литература была безобидно скучной.

«Теперь уже нет, — подумала она. — Ничего такого».

Однако сама она не читала ни одного романа уже много лет.

Сумочка Милли лежала на полу открытой, а внутри был такой же открытый большой женский бумажник. Энн заметила фотографии. В чём будет вред, если она просто посмотрит? Она достала бумажник и осмотрела его. Никаких кредитных карт и тому подобного, конечно, нет. Но в цепочке прозрачных пластиковых кармашков было несколько снимков, на которых были либо Рена в разном возрасте, либо Рена и Милли, улыбающиеся вместе. Энн внимательно посмотрела на школьную фотографию Рены, вероятно, лет шести. Картина заставила Энн сжаться. Было почти невозможно поверить, что очаровательная маленькая девочка на этом снимке была той самой девушкой, которую она видела сегодня, мастурбирующей вибратором.

В конце было несколько детских фотографий, ещё более очаровательных. Но последняя фотография заставила её присмотреться.

Младенец, которому несколько дней, лежит на одеяле. Но крошечные половые органы не оставляли сомнений. Это был мальчик.

Милли никогда не говорила о сыне. Энн сразу же испугалась, почему это может быть. Ребёнок умер?

Она положила бумажник обратно в сумочку. Какая ужасная вещь. Конечно, она могла ошибаться, но почему иначе Милли никогда не упомянула о сыне? Или, возможно, это был ребёнок родственника?

Энн взглянула вверх. Звуки кардиомонитора, казалось, на мгновение изменили свой ритм, а затем стали громче. Энн собиралась позвать доктора Хейда, но её взгляд быстро затуманился.

Глаза её отца открылись.

Его рот шевелился, и он смотрел на неё.

— Папа! — Энн вскочила и бросилась к кровати.

Взгляд её отца преследовал её.

«Он в сознании!» — поняла она в приливе энтузиазма.

— Папа, это я, — сказала она. — Это Энн…

Она видела, как работает его рот. Он открывался и закрывался; для неё было очевидно, что он пытается произнести её имя. Сердце Энн колотилось.

Затем его скрюченная рука схватила её за запястье. Она была прохладной, сухой, извивающейся в немощи. Другая рука дрогнула, поднимаясь над кроватью. Она двигалась каким-то загадочным жестом.

— Что, папа? Можешь попробовать поговорить?

Он явно не мог. Энн была подавлена, увидев разочарование на его немощном лице. Рот шевелится, но не говорит, тщетная концентрация на попытках поговорить с дочерью, которую он не видел больше года.

— Папа, что…

Его рука яростно двигалась, не указывая, а, казалось, имитируя действие.

Акт письма. Большой палец прижат к остальным пальцам, иссохшая рука делала жесты письма.

— Ручка, папа? Хочешь ручку?

Он действительно вздохнул с облегчением. Его усталое лицо кивнуло.

Он не мог говорить, но хотел писать. Он должен быть гораздо более ясным, чем они думали. Энн взяла один из блокнотов доктора Хейда и села на кровать. Она положила его на колено. Затем она вложила шариковую ручку в правую руку отца.

— Продолжай, папа. Не торопись.

Сначала он просто пытался водить ручкой. Старик закусил губу, овладевая ей. Энн почувствовала слёзы на глазах, увидев отчаяние отца перед такой простой задачей.

Он начал хныкать, глаза затрепетали, затем закрылись.

— Папа! Папа? — воскликнула она.

Он снова потерял сознание, и монитор замедлился до своего нормального тона.

— Энн, что случилось?

Доктор Хейд быстро вернулся в комнату. Она взволнованно объяснила, что произошло. Но он только наполовину слушал, когда ускорился, чтобы проверить жизненные признаки. Внезапно в комнате столпились Милли и мать Энн, обе в халатах и ​​тапочках. Энн повторила всё им в отчаянной радости.

— Он увидел меня, — продолжала она. — Я знаю, что он узнал меня, понял, что это я.

Но доктор Хейд выглядел неодобрительно, возясь с инъекцией.

— Что случилось? — встревоженно спросила Энн. — Разве это не хорошо?

— Нет, Энн, это не хорошо, — ответил доктор Хейд. — Ты должна была позвать меня сразу.

— Но он писал, он пытался говорить. Он узнал меня. Я в этом уверена.

— Энн, ты забываешь, что я сказал тебе на днях. Чрезмерное волнение — худшее для него сейчас. Волнение от внезапного осознания и одновременной встречи с тобой заставило его кровяное давление и частоту сердечных сокращений резко подскочить. Ты должна была сначала позвать меня, чтобы я мог дать ему что-нибудь, чтобы его пульс оставался на более низком уровне.

— Почему? — Энн возражала. — Он был в сознании!

— Боже мой, Энн, — пробормотала её мать.

— Что, чёрт возьми, не так? — Энн продолжила.

— Резкое повышение кровяного давления вызвало физическую нагрузку на закупоренные кровеносные сосуды в его мозгу. Ты не должна была поощрять его писать, потому что это только увеличивало напряжение. Это заставило его выполнить физическую задачу, на которую он больше не способен физически.

Энн всё ещё не понимала. Всё, что она поняла, это то, что её отец был в сознании, и теперь все вели себя так, будто Энн сделала что-то ужасно неправильное.

— Прежде чем пытаться побудить его написать, ты должна была позвать меня, чтобы я мог снизить его пульс до безопасного уровня. Всё это волнение сразу было слишком для него. Повышение систолического пульса, скорее всего, разорвало часть сгустка, отправив его частички дальше в мозг. Он может умереть сейчас.

Энн почувствовала себя парализованной в суматохе.

— Боже мой, Энн! — закричала её мать.

— Это моя вина, — сказал доктор Хейд. — Я должен был объяснить более конкретно, прежде чем выйти из комнаты.

— Это не твоя вина, Эшби, — горячо ответила мать Энн. — Проблема в том, что моя прекрасная дочь не осознаёт хрупкости ситуации! У неё нет никакой предусмотрительности!

— Мама, я…

— Я пригласила тебя домой, чтобы ты увидела его, Энн, а не убивала!

Мать Энн выбежала из комнаты. Энн стояла со слезами на глазах. Милли положила руку ей на плечо.

— Ничего не поделаешь, Энн, — сказал доктор Хейд, глядя на монитор. — Ты не знала.

«Возможно, я только что убила собственного отца», — поняла Энн.

Энн в немом оцепенении смотрела, как Милли и доктор Хейд ухаживают за её отцом. Через несколько минут доктор Хейд подтвердил:

— Кажется, сейчас он стабилизируется. К утру мы узнаем больше, — затем он посмотрел на руку Энн. — Это то, что он написал?

Энн всё ещё держала листок бумаги, на котором что-то нацарапал её отец. Она посмотрела на него сейчас, в первый раз. Просто перемешанные буквы, ничего связного.

— Это не имеет смысла, — сказала она и передала записку доктору Хейду.

— Впрочем, для твоего отца, наверное, имеет, — сказал ей доктор, сам прочитав записку. — К сожалению, орбитальные удары такой силы часто затуманивают усвоенные способности памяти в мозгу. Другими словами, он писал без последовательной памяти алфавита. В таких случаях это обычное дело.

У доктора Хейда, казалось, был профессиональный ответ на все вопросы. Энн почувствовала разочарование. Она никогда не узнает, что её отец, возможно, в последний сознательный момент своей жизни, пытался ей сообщить.

Вот что он написал ей:

БЛАДКИН ХАСЛ — ДОТЕР ФО ДОТЕР