Светская дурь

«Хайат-Редженси», Бирмингем

Министр внутренних дел был в ударе.

– Друзья. Товарищи. Великие вопросы требуют участия великих мужчин и женщин. Эта партия произвела на свет много таких людей, но, на мой взгляд, никто из них не сравнится с Питером и Анджелой Педжет, которых вы видите сегодня рядом со мной!!

Аудитория просто взорвалась. Сам Томми Хансен, находящийся в Национальном выставочном центре на расстоянии пары миль по дороге, едва ли вызывал более сильную реакцию. И все же голос министра внутренних дел гремел над толпой. Он не сдавал позиций, несмотря ни на кого.

– Министр наркополитики ее величества! Его жена и их две милые дочери. Британская семья! Семья партии лейбористов. Семья, которая столкнулась с самым ужасным, что только наше деформированное, искалеченное общество могло на них обрушить, и, несмотря на это, осталась незапятнанным примером для всех нас. Вместе они воплощают всe то, во что мы верим, когда используем зачастую Неправильно понятый и неправильно применяемый термин «семейные ценности». Только человек, вооруженный честностью, может пройти по дороге, которую выбрал Питер, дороге от одинокого голоса в пустыне до лидера национального крестового повода. Питер Педжет действительно вооружен честностью! Его ставка в войне против наркотиков – это его семья, его прекрасные дочери, его милая жена! И выше этой ставки быть ничего не может.

Сидя за спиной родителей, Кэти и Сьюзи Педжет поморщились. Они согласились сопровождать родителей на конференцию, но не ожидали такого звездного приема. Они решили, что министр внутренних дел был чересчур многословен. Более того, они знали, что именно так считал и отец, пока его самого не пригласили в кабинет министров.

– Друзья, товарищи, представители делового мира и средств массовой информации. Я представляю вам достопочтенного Питера Педжета, члена парламента, министра наркополитики!

Аплодисменты были оглушительными. Зал задрожал от них. Вся аудитория поднялась на ноги в едином порыве, колышущаяся живая масса, зашедшаяся в общем крике. И сзади, стоя позади всех, рядом с людьми, для которых не нашлось стульев, среди официантов, посыльных и других ассистентов, со слезами на глазах стояла Саманта. Она не махала руками и не кричала.

– О да. Да, ну коне-е-ечно же, – послышался у нее за спиной тихий голос. – Идеал семейного мужчины… как же.

Голос звучал прямо у ее уха, иначе Саманта ни за что бы не услышала за аплодисментами, поэтому, когда она повернулась, ее нос почти прикоснулся к носу говорящей. Женщины. Журналистки, если точнее.

– Привет, Саманта. Меня зовут Паула.

– Я знаю, кто вы. Вы та, кто всегда преследовала Питера. Что вы только что сказали? Что вы имели ввиду?

– Я имела в виду, что для тебя это все, должно быть, очень тяжело, Саманта. Теперь, когда у него так хорошо пошли дела. Видеть, как он вот так вот прыснул обратно к жене.

– Я понятия не имею, о чем вы говорите.

Паула улыбнулась.

– Не нужно обманывать меня, Саманта. Я знаю, вот в чем дело. Он говорил тебе, что любит тебя? Конечно говорил. Много раз, полагаю… Взгляни на него сейчас. Чье плечо обнимает его рука? Не твое, милая моя, не твое.

Паула знала, что рискует, идя напролом, обладая минимумом информации и вообще не имея доказательств. Как она ни старалась, ей не удалось продвинуться в расследовании подробностей личной жизни Питера Педжета. Но, увидев лицо Саманты в тот момент, увидев боль, которая исказила его, когда министр внутренних дел произносил панегирик идеальной семейной жизни Питера, она поняла, что доказательство заключено в этой девочке и что пришло время нанести удар. Паула могла разглядеть влюбленную до безумия, ревнующую, страдающую девушку.

– Он никогда не уйдет от нее, ты же знаешь. Он использовал тебя, вот и все.

– Я… я правда не понимаю, о чем вы говорите. Пожалуйста, уходите. Я хочу послушать речь.

– Отлично, без проблем, я уйду, я просто хочу оставить тебе свою визитку… Если тебе понадобится сочувствующий слушатель… – Паула достала визитку. – Как я и сказала, не теряйся, и, если когда-нибудь захочешь поиметь его, вместо того чтобы он имел тебя, я та, кто тебе нужен. – И с этими словами Паула исчезла в толпе.

Саманта вряд ли заметила, как Паула ушла. Ее глаза были полны слез. Однако никто не обратил на это внимания, потому что у многих людей в зале были мокрые глаза. Питер произносил речь всей своей жизни.

– Товарищи. Министр внутренних дел упомянул мою семью. Он упомянул, что, как и у многих из вас, у меня дочери-подростки. Две девочки. Но прямо сейчас я бы хотел рассказать вам истории трех очень разных девочек, три истории из множества, с которыми я столкнулся с того момента, как начал свою кампанию. Представьте себе молодую Джесси, сбежавшую из дома девушку, которая приехала в Лондон, не вынеся насилия у себя дома в Шотландии. Я встретил ее в социальном центре на Кингз-Кросс. Умная девушка, красивая, цельная и – зависимая от героина. Зависимая, потому что злобный хищник, который подобрал ее, дал наркотик этой невинной и уязвимой семнадцатилетней девочке, прежде чем заставить ее зарабатывать на жизнь проституцией. Что за прекрасный план! И насколько надежный! Санкционированный парламентом, ни больше и ни меньше! Джесси оставалось только сотрудничать со своим насильником, потому что он для нее был единственным источником героина. Ей оставалось только торговать своим телом, потому что это была ее единственная возможность заработать достаточно денег, чтобы платить немыслимую цену, которую устанавливают на этот нелегальный препарат. Для Джесси выбор стоит между проституцией и воровством! И маленькой, хрупкой, симпатичной девушке очевидно, где она окажется в результате. На заднем сиденье чужих машин, дамы и господа. Да. Много раз за ночь. Любезность правительства ее величества! Закон – ее сутенер. Ошибиться невозможно. Все собравшиеся сегодня здесь несут прямую ответственность за ее судьбу. Мы издаем законы, которые создали ее мучителя!

Когда аплодисменты стихли, Педжет продолжил:

– Недавно, будучи в немного подавленном состоянии – из-за страха, который был порожден несчастным случаем с иглой наркомана, – я вернулся в этот центр на Кингз-Кросс. Я намеревался снова увидеть молодую Джесси. У меня была мысль объяснить ей, что теперь мы оба жертвы войны против наркотиков и что, возможно, мы должны черпать силу, поддерживая друг друга. Я надеялся, что так или иначе смогу подтолкнуть ее к тому, чтобы принять помощь, или к возвращению в Шотландию, чтобы она могла разобраться с проблемами дома. Дамы и господа, я здесь для того, чтобы сказать вам, что Джесси исчезла. Люди в центре не видели ее уже довольно давно, и никто из других постоянных обитателей центра не знает ее. Где она сейчас? Никто не знает. Она пропала. Исчезла. Либо мертва, либо где-то там, в жестокой ночи, брошена на растерзание подземному миру. Семнадцать лет, дамы и господа. Семнадцать лет – и потеряна для нас!

Питер Педжет повернулся и взглянул на своих дочерей. Это был не дешевый трюк для телекамер. Как и все, кто слушал его речь, он не мог удержаться от сравнения истории, которую он рассказывал, и счастья, которое выпало на его собственную долю. Кэти и Сьюзи улыбнулись отцу, уже не криво и смущенно, а гордо, они гордились быть частью чего-то настолько важного, настолько фундаментального.

– Позвольте рассказать вам о другой девушке, – продолжил Питер. – Соня, молодая женщина из этого самого города Бирмингема. Я знаю, где она. О да, и все те, кто читают газеты, тоже об этом знают. Сейчас она гниет в тайской тюрьме! Восемнадцать лет, и ее жизнь уже закончена, и почему? Потому что она была глупа? Да, конечно. Потому что совершила преступление? Я не спорю с этим. Соня совершила ужасный и глупый поступок, она согласилась провезти контрабандой наркотики в обмен на тысячу фунтов и неделю в Бангкоке. Но Соне было скучно. Она по природе искательница приключений, а также очень молода и впечатлительна. Она жила в обществе, где она и все ее друзья употребляли наркотики каждые выходные, где закон был и остается вне уважения. Шутка, глупость, на которую можно не обращать внимания. Она общалась с богатыми и хитрыми мужчинами, которые разжирели на доходах от наших глупых законов. Они польстили ей, дали ей наркотики, соблазнили и заставили служить им. Пообещали ей тысячу фунтов от операции, которая, как им было известно, принесет им много десятков тысяч! Я бы хотел напомнить вам, что всем известно, где находится Соня, но никому не известно, где находятся мужчины, которые загнали ее в ловушку. Они, как всегда, скрылись. Они и все их товарищи по преступлению. Мы редко видим их, их никогда не ловят, и их власть растет день ото дня. Они невидимы, однако результаты их злого промысла – Джесси, Соня – очень даже видимы! Я лично написал королю Таиланда и надеюсь на снисхождение для Сони, но она – всего лишь один случай, и подобные ей девушки никогда не станут по-настоящему свободными, пока мы не устраним законы, которые поощряют насилие над ними.

Позвольте теперь упомянуть историю Натали, девушки из Сэлфорда, еще одной наркоманки. Я не знаю ее – она просто одна из многих тысяч наркоманок, которые живут за пределами действия закона. Ее история привлекла мировое внимание просто потому, что ее друг Джейсон, который грабил и вламывался в чужие дома каждый день, чтобы прокормить их общую зависимость, проник в дом родственницы одной из знаменитостей. Его поймали при попытке сдать в ломбард кубки Британских Наград Томми Хансена, и, когда он отвел полицию в дыру, которую делил с Натали, оказалось, что у наркоманов был ребенок, маленький Рики. Ребенок, который погибал от недостаточного ухода, и полиция пришла слишком поздно, чтобы помочь ему. Социальные службы знали о Рики и пытались помочь Джейсону и Натали растить его, но поскольку жизнь родителей все дальше и дальше скатывалась к прямому конфликту с законом, они исчезли из вида, прихватив своего ребенка. Просто еще одна история. Просто очередная статистика. Если бы не Томми Хансен, история Натали, Джейсона и Рики никогда бы не была услышана. Кстати о знаменитостях, мне бы хотелось обратить ваше внимание на жизнь еще одной молодой женщины. Эмили Хилтон-Смит – вы все о ней слышали – была безумной «штучкой». Она сегодня здесь, пришла по моему приглашению. – Глаза собравшихся и линзы телекамер сосредоточились на Эмили, которая пришла на встречу вместе со своим наставником из анонимного общества наркоманов. Ее гламурный наряд и идеально гладкие бронзовые ноги и раньше привлекали всеобщее внимание.

– Эмили написала мне письмо, – продолжил Питер, – в поддержку моей кампании. Она объяснила, что, хотя больше не употребляет наркотики и надеется никогда этого не делать, она была в их сетях десять лет. Десять лет, дамы и господа, и в огромных количествах. Джесси, наркоманка с Кингз-Кросс, о которой я вам рассказывал, сообщила мне, что впервые укололась всего за несколько месяцев до нашей с ней встречи. Соня принимала экстази только по выходным. Я не знаю, как долго была на игле Натали, но сомневаюсь, что дольше десяти лет. И в то время, как жизни Джесси, Сони и Натали разрушены, Эмили сидит сегодня здесь с нами, воплощение сияющего здоровья и красоты! Почему же это так, дамы и господа? Я скажу почему. Потому что она могла позволить себе покупать наркотики, и, когда ей оказалась нужна помощь, она была частью общества, которое было в состоянии эту помощь предоставить. Ее защищали семья и друзья. Да, удовлетворяла она свою зависимость с помощью криминала, но ей не приходилось воровать или торговать своим телом, чтобы оплатить наркотики. Она смогла избежать падения в пропасть, которая поглотила Джесси и Натали! Леди и джентльмены, я ненавижу последствия употребления многих наркотиков и искренне желаю, чтобы люди не испытывали стремления их пробовать, но я говорю вам сегодня, что в подавляющем большинстве случаев не наркотики убивают людей! Посмотрите на Кейта Ричардса, Эрика Клэптона, Эмили Хилтон-Смит, Томми Хансена! Закон убивает людей, потому что закон превращает наркоманов в преступников.

Насколько же жалкое у нас общество, леди и джентльмены! Насколько низко пала наша культура! Насколько мелкие у нас приоритеты и наша решимость, когда год за годом мы позволяем нашим улицам наводняться такими, как Джесси, тюрьмам – Сонями, а больницам и кладбищам – маленькими Рики. И все же у нас нет храбрости или мозгов, чтобы вышибить опору из-под ног огромной прогнившей сети, которая рождает такие трагедии!

Наша партия никогда не боялась принимать трудные решения, и мы никогда не принимали более трудного решения, чем то, ради одобрения которого мы сегодня собрались здесь. Трудно! Но в то же время легко – легко, потому что у нас нет выбора! Так же как в прошлом здравомыслящие мужчины и женщины, не имея выбора, могли продвигаться только к всеобщему избирательному праву, к всеобщей грамотности, всеобщему здравоохранению и всеобщему социальному обеспечению, сегодня мы можем продвигаться только к всеобщей вменяемости и победе над демоном всемирной организованной преступности! Мы должны набраться храбрости, чтобы признать самоочевидный факт! Мы не можем больше отрицать этого. Вам это не нравится. И мне не нравится. Как отец подрастающих дочерей, я бы с радостью сделал все совсем по-другому! Но дело в том, что единственный выбор, который предоставляет хотя бы отдаленный шанс на успех в битве против наркотиков, – это поставить их под правительственный контроль. Наш контроль. Давайте вырвем эти опасные материи из рук преступников и отдадим их раз и навсегда в руки министерства внутренних дел и казначейства! Давайте будем первой, но определенно не последней нацией, которая легализует все наркотики! Не декриминализирует некоторые из них или даже все – этот путь ведет к дальнейшему безумию, неясной, непродуманной политике, которую будут эксплуатировать преступные элементы, – а легализует все наркотики, и сделает это сейчас!

То, что казалось невероятным всего несколько месяцев назад, теперь стало правительственной политикой и, учитывая, что его партия была в большинстве, не говоря уже о сочувствующих ушах на скамьях оппозиции, вскоре станет законом.

Все было намного сложнее, чем представлял себе Томми. Джемма не хотела, чтобы ее снимали, и Томми пришлось использовать все свои уловки, чтобы хотя бы заманить ее в свою гостиницу, не говоря уже о своей спальне.

И все же ему это удалось. Томми нельзя было сидеть на виду в баре гостиницы, поэтому у него появился предлог искать уединения. Бар был особенно заполнен в тот вечер из-за проходившей в гостинице региональной конференции лейбористов. Томми несомненно был магнитом для политиков, которые искали возможности сфотографироваться с ним, и был приглашен присоединиться к министру внутренних дел и Питеру Педжету, своему старому другу по «Парки» и Наградам, чтобы выпить в узком кругу. При обычных обстоятельствах Томми, возможно, это заинтересовало бы. Как и все остальные в стране, он слышал о законопроекте Педжета и теперь, разобравшись в его сути, полностью его поддерживал.

Но Томми не был политиком, он был рок-звездой, и, когда дело дошло до выбора между общением с белыми воротничками или с красивой девушкой, решение было очевидно. Однако, несмотря на то что Джемма согласилась сопровождать Томми в его номер, она была исполнена подозрений, серьезных подозрений.

– Слушай, я не собираюсь с тобой спать, Томми. Хочешь верь, хочешь нет, но некоторым девушкам это не нужно.

– А что плохого в том, чтобы просто переспать? Это же здорово.

– Томми, я тебя не знаю.

– Конечно знаешь. Я Томми Хансен. Меня все знают. Разве мы не с этого начали? Ты ведь знаешь, что я Томми?

– Ну да, конечно. Я знаю тебя как звезду и думаю, что ты классный. Гэри был прав, я такая же большая твоя поклонница, как и он, и не собираюсь отрицать, что всегда собиралась использовать его болезнь, чтобы увидеть тебя. Однажды мы таким же образом встречались с Нейлом Кинноком. Это тоже было просто супер.

– Э-э, он ведь не пытался тебя снять?

– Томми, не все такие сексуальные маньяки, как ты. Он был потрясный, крутой, такой забавный, и говорил с нами больше часа о европейской политике насчет путешествий для инвалидов.

– Если тебя интересует мое мнение, то это скука смертная.

– Только не для моего брата, Томми. В любом случае, он был действительно добрый и откалывал такие шутки, и…

– Почему мы говорим о Нейле Кинноке?

– Я… я не знаю.

– Ты говорила, что ты моя самая горячая фанатка, и, видимо, именно поэтому не станешь со мною спать.

– Томми, дело не в том, что ты мне не нравишься. Правда. Я люблю твои песни, и очевидно, что ты просто молодчина.

И снова этот ошеломляющий румянец. Нервное вздрагивание стройных ног, юбка, заканчивающаяся прямо над коленом. Такая правильная. Такая соблазнительная. Так мило не видеть все сразу. В последнее время Томми казалось, что девушки разгуливают практически голышом. Видишь все и сразу еще до того, как успеешь заинтересоваться. Куда девалось хорошее воспитание?

– Конечно, ты мне нравишься, – повторила Джемма, – и я просто поражена, что, видимо, нравлюсь тебе, я ведь не супермодель, хотя, насколько я знаю из газет, тебе нравятся все девушки…

– До определенной степени – да.

– Но я совсем тебя не знаю, и я никогда в жизни не спала с мужчиной, которого не знала. Как это возможно? Будешь чувствовать себя такой шлюхой.

– Не вижу в этом ничего плохого, милая.

– Я в этом не сомневаюсь, но не хочу пробовать это на себе.

– Хорошо, значит, ты недостаточно хорошо меня знаешь. Что ты хочешь знать обо мне?

– Но ведь это не сводится к такой информации, как дата рождения, перечень учебных заведений, ранние увлечения, секс.

– Почему нет?

– Потому что это не так.

– Почему нет?

– Томми, перестань говорить «Почему нет?». Тебе ведь не три года. Хотя возможно, именно три.

– Ну и что еще ты хочешь знать? Я расскажу тебе все, что ты захочешь.

– Я должна пообещать переспать с тобой?

– Нет, но ты должна признать, что хочешь этого.

– Хорошо, я признаю, что хочу спать с тобой, и обещаю тебе, что не стану этого делать.

– Поживем – увидим.

Она была такая свежая. Такая необычная. Томми был очарован. Он снова уставился на милые коленки, пару дюймов тела, которые приоткрывал подол юбки. Ему казалось, будто ангел устроился работать секретарем и вдруг забежал на его тусовку.

– Ну же, давай первый вопрос.

– Хорошо. У тебя когда-либо был сексуальный опыт с мужчиной?

– Господи, почему ты это спрашиваешь?

– Не знаю, я просто решила спросить. Ну, так был?

Томми засмеялся.

– Как насчет того, что за каждый ответ ты будешь снимать с себя что-нибудь?

– Вопросы на раздевание?

– Почему бы и нет?

– Потому что я скорее умру.

Джемма поставила бокал с диетической колой и встала.

– Кажется, нас несет не туда, и мне пора домой.

Он ее терял. Юбка была разглажена, плащ снят со стула.

– У меня был только один опыт с мужчиной, но я признаюсь, что очень насыщенный. В смысле, мы спали больше одного раза… – Он был вознагражден тем, что бледно-розовый румянец вдруг сменился ярко-красной краской. Она снова взяла в руки напиток, очевидно, чтобы спрятаться за бокалом.

– Это было с одним из судей на «Народном герое».

Джемма чуть не подавилась кубиком льда.

– Ух ты! Это же просто сенсация.

– Да уж. Он был галантным кавалером, ну, ты знаешь, парень из компании звукозаписи, которого все ненавидели. Но, однако, победил я не поэтому, – добавил Томми в свою защиту. – Я победил, потому что я был лучший. Эти отношения начались ближе к концу.

– Да, но ведь именно он явно симпатизировал тебе среди всех судей.

– Ну и что в этом плохого? Своим народным героям как раз и нужно симпатизировать. В этом вся фишка.

– То есть ты сделал это, потому что думал, что это укрепит твои шансы, или потому что ты бисексуал?

– Не знаю. Ну, если честно, – по какой-то идиотской, чертовой причине я решил быть с тобой честным – меня соблазнили. Это лучшее определение. Он соблазнил меня своими хитростями. Я не думаю, что я би, в смысле, я никогда не замечал интереса к мужчинам до того или после того. С другой стороны, я это сделал, верно? В смысле, никакого анального секса там не было, ничего такого. Ни за что. Я бы на это не пошел. Но было много шлепков, минетов и всей остальной муры.

– Значит, тебе это понравилось?

– Да, наверное, типа того. По крайней мере, в первый раз. Думаю, я попался на лесть и признаю, что у него для этого дела была отличная дурь. Он называл ее секстези, самые лучшие таблетки, под которые я трахался. У него всегда было все самое лучшее. Мне это нравилось. Мне было всего семнадцать, и он был обалденно крутой, элегантный, влиятельный и все такое, то, что надо, и я прекрасно понимал, что его голос в мою пользу и поддержка смогут сделать меня самым великим чуваком страны на неделю. Повторяю, я повелся на лесть. Мне нравились таблетки секстези, марочное шампанское, клевая еда и истории, которые он мне рассказывал о моих рок-кумирах. Это был словно другой мир, и, когда однажды вечером он засунул мне в рот свой язык, я подумал, какого черта. Я понял, что это типа как Джон Леннон едет отдыхать с Брайаном Эпстайном. Джон ведь рассказывал, как он дрочил Брайану? Просто чтобы попробовать.

– И ты действительно победил в «Народном герое».

– Да, это так Может быть, просто потому, что я был величайшим идиотом.

Джемма стыдливо отвернулась, отказываясь смотреть Томми в глаза. На ней поверх белой блузки была миленькая тонкая бледно-розовая кашемировая кофточка. Она начала расстегивать ее.

Возможно, ей стало жарко, хотя в апартаментах Томми было не особенно тепло. Она не объяснила своих действий и не смотрела на Томми, когда медленно, одну за другой, расстегивала пуговицы. Дойдя до последней, она подняла голову и посмотрела Томми в глаза, перед тем как расстегнуть ее и наконец снять кофточку. Ее кружевной лифчик отчетливо виднелся под белой блузкой, когда она отвела плечи назад, чтобы снять кофту.

– Итак. Ты выиграл один предмет одежды. Я не собиралась играть по твоим правилам, но теперь мне кажется, ты этого заслуживаешь. Могу я задать еще вопрос?

– Конечно можешь. – Томми не мог вспомнить ничего более возбуждающего, чем сочетание мучительной невинности и очевидного желания Джеммы.

– Почему ты последнее время ведешь себя так по-дурацки?

– Что?

– Ты превосходный артист и чертовски хороший автор песен, у тебя такой талант и шарм. Ты богат и красив. – Она снова покраснела, но в этот раз с гордостью и вызовом. – Это правда. Ты очень, очень, очень красивый мужчина, и более того, теперь, познакомившись с тобой, я вижу, что ты настоящий человек, милый человек, сложный человек. Так что скажи мне, пожалуйста, почему все твои слова и дела, о которых я читала, выставляют тебя полным идиотом? В лучшем случае довольно незрелым ослом, а в худшем – бесчувственной жестокой скотиной. Почему, Томми?

Томми сидел и молчал. Он не знал, что сказать. И вдруг он заплакал. Он плакал и не мог успокоиться, как в тот день, когда выбежал с собрания анонимных алкоголиков в Сохо, и сам не знал почему.

Возможно, из-за наркотиков. Жесткое последствие предшествующих улетов, параноидальный результат принятого сегодня за вечер. Коктейль из алкоголя и еды в гримерной, после которого он чувствовал легкую непроходящую тошноту. Переутомление. Так много причин расплакаться. И теперь это. Эта милая, симпатичная, умная девушка, которая режет ему в глаза правду-матку. Которая так четко озвучила дилемму Томми Хансена. Ну почему он такой полный ублюдок?

Ему это не нужно. Он этого не хочет. Но все же он знал, что именно такой он и есть. Полный ублюдок. Он уже давно это подозревал, но теперь Джемма, первый заслуживающий доверия человек, которого он встретил за очень долгое время, подтвердила это. Он смотрел на нее сквозь слезы. Он уже не пытался затащить ее в постель, он просто хотел попытаться объяснить ей.

– Я не знаю, Джемма, я не знаю. Наркотики, конечно, слишком много наркотиков… Но вообще-то, может быть, все дело во власти… Знаешь, я просто слишком знаменит, черт меня подери. Я никогда этого не ожидал, и большую часть времени мне это даже не нравится, но я без этого не могу. Я ненавижу все это, но умру, если лишусь славы…

– Почему ты ненавидишь ее, Томми? Все о ней мечтают.

– Да я не жалуюсь, чесслово, правда, не жалуюсь. Просто, ну, например, когда всем платят за то, чтобы они были милыми с тобой, кому можно верить?

– По-моему, ты можешь доверять всем, кому захочешь. Ты должен судить людей по их поступкам. Это твой выбор, Томми. Все рискуют чем-то, когда доверяются другому человеку. Не только суперзвезды.

– Да, но когда решил довериться кому-то… Можешь ли ты доверять другим людям? Ведь принцессу Ди всегда предавали. Я ей очень сочувствую.

– Возможно, Диана была уязвимой по природе. Но ты не такой, Томми. Ты сильный.

– Ничего подобного. Как там пели «The Who»: «Кто ты такой?» Это все равно что думать, ладно, забей, по крайней мере, я могу доверять старым друзьям, они были со мной еще до всего этого… Но когда возвращаешься, все кажутся чужими. Они говорят: «Ну и чё ты сюда вернулся, а?» Люди ведут себя так, словно только дурак может захотеть посидеть в дерьмовом пабе, в котором раньше пил, или считают, что я их облагодетельствовал и снизошел до трущоб. Чесслово, даже мои лучшие дружки по старым дням говорят что-то типа: «Ух ты, теперь ты миллионер, и чё б тебе не хлестать шампанское с Кейт Мосс вместо того, чтобы приходить сюда?» После этого чувствуешь себя чертовски неловко. И не знаешь, что делать. Чесслово, Джемма, я настолько запутался, что иногда не знаю, где у меня голова, а где жопа.

И Томми снова начал плакать. Джемма бормотала слова сочувствия. Он сполз со стула и положил голову ей на колени. Она гладила его волосы.

– Словно у меня все есть, но это не то, чего я ожидал, и я забыл, что вообще ожидал получить. Поэтому я не знаю, чего хотел раньше, и не знаю, чего хочу сейчас. Единственное, что я знаю, – это что мне не нравится то, что у меня есть.

– Ну, если тебе это не нравится, откажись от этого.

– В этом все и дело, Джемма, я не могу. Потому что хотя мне это и не нравится, я все равно буду бороться как ненормальный за то, чтобы удержать это.

Джемма улыбнулась.

– Ну, тогда твой случай просто безнадежный, Томми Хансен.

– Знаешь такую старую песню? Ее поет Питер Сарстед. «Куда ты идешь, любимая, когда ты одна в своей постели?»

– Да, я ее знаю.

– Это я, вот так вот. Я – тот любимый. Вот только я вовсе не любимый.

Джемма нежно подняла голову Томми со своих колен и взяла его лицо в ладони.

– Ты любимый, Томми, и сегодня тебе не нужно быть одному в своей постели.

В нескольких комнатах от апартаментов Томми Питер Педжет переживал в этот же момент самое мучительное событие своей жизни. Они с Анджелой вышли из лифта с намерением отправиться в свой номер. Девочки еще были внизу, танцевали на дискотеке, которая, несмотря на отвращение, выказанное к ней раньше, все же их привлекла. Конечно, теперь они были знаменитостями, наряду с детьми премьер-министра и молодыми принцами, и уже начали понимать, что слава обладает опьяняющей силой.

Однако их родители решили уйти пораньше. Они наслаждались некоторое время похлопываниями по спине и всеобщим одобрением, но вопрос о здоровье Питера все же витал над ними, и их утомило то, что абсолютно все на конференции знали об этом. Знание выражалось в мужских объятиях и рукопожатиях и особенно болезненно в искренних поцелуях в щеку. Казалось, все говорили: «Мы знаем, что, возможно, ты скоро умрешь, но все же ты – наш герой». Они надеялись, что через несколько дней все будет в порядке. Но пока что, невзирая на триумф Питера, Педжеты по-прежнему чувствовали себя неловко. И поэтому ускользнули.

И теперь, когда за ними закрылась дверь лифта и путь к отступлению был отрезан, они увидели, что их поджидает Саманта.

– Питер, мне нужно поговорить с тобой.

– Ну… что, сегодня, Саманта? А подождать это не может?

– Нет, не может.

Анджела Педжет скривилась.

– Я иду спать, Питер. Дай мне ключ.

– Анджела!

– Я думаю, вы должны остаться, миссис Педжет. Вы должны это услышать.

– Правда, Саманта? А я так не думаю. Если тебя интересует мое мнение, все, что ты хочешь сказать о личных встречах, которые были между тобой и моим мужем, может оставаться личным.

– Значит, ты ей рассказал?

– Дай мне ключ, Питер. И если придешь поздно, возьми второй ключ у портье. – Анджела Педжет взяла ключ и пошла вперед.

– Откажитесь от него, Анджела. Он любит меня.

Питер схватил Саманту за руку:

– Саманта! Пожалуйста! Ты что, с ума сошла?

– Вы откажетесь от него, миссис Педжет?

Анджела не ответила. Она повернула за угол коридора, и было слышно, как она вошла в номер. Саманта и Питер стояли одни, глядя друг на друга. Теперь Саманта схватила Питера за руку.

– Пойдем в мой номер сейчас, Питер. Я хочу тебя.

– Ради всего святого…

– Если мы сделаем это сейчас, если мы ясно выразим нашу любовь, ты справишься, я знаю. Пойдем со мной сейчас. Войди в меня.

Ее лицо было словно маска, глаза распухли от слез, но все же сверкали. Она выглядела безумной.

В голове у Питера билась только одна мысль: «Немедленно положи этому конец. Заканчивай это».

Но как? Саманта была не из тех, кто бы позволил себя бросить. Она сделает все, чтобы остаться в его жизни. Она намерена сохранить тесную интимную связь с ним во что бы то ни стало. Потому что она любит его, и Питер знал, что эта любовь очень опасна.

Питер смотрел на ее отчаянное, залитое слезами лицо и знал, что ее страдания – это полностью его вина. Если бы он смог мягко отделаться от нее. Если бы он мог объяснить ей, что раньше любил ее, да, сумасшедшей, неправильной любовью, но все же любил. Его страсть была настоящей и искренней, и он не хотел бороться с ней, не хотел ранить ее. Если бы он мог отвести ее в сторонку и умолять ее разойтись мирно и остаться друзьями, согласиться расстаться как люди, между которыми было что-то прекрасное, но невозможное. Что-то невозможно прекрасное.

Если бы он мог сказать: «Саманта, я любил тебя и никогда не забуду этой любви, но с этого момента она может быть только трепетным воспоминанием».

Но он не мог сказать этого, потому что знал, что должен порвать с ней немедленно и полностью. И сейчас же.

Учитывая страстную натуру Саманты, он знал, что полумеры не приведут к разрыву. Он решил, что единственной дорогой, по которой он мог продвигаться через ожидающие его впереди ужасы, было отрицание. Полное и абсолютное отрицание.

Питер еще раньше решил не признавать эту связь ни перед кем, даже наедине с самим собой. Он хотел сначала обсудить этот план с Анджелой, но Саманта помешала, и он знал, что должен начать немедленно. Кроме того, Питер понимал, что современные журналисты готовы на все ради сенсации и что однажды Саманта может прийти к нему с включенным диктофоном в кармане. Поэтому, как только он вышел из лифта и увидел ее, Питер решил утверждать, что каждое слово и каждый случай, когда Саманта будет говорить об их связи, – это полнейшая чушь.

– Саманта, я полностью отрицаю, что между нами были отношения, выходящие за надлежащие рамки работы между членом парламента и его ассистенткой. К сожалению, в свете твоих невероятных и параноидальных обвинений я вынужден отстранить тебя от дальнейшей работы со мной. Если захочешь связаться со мной в дальнейшем, пожалуйста, делай это через юриста. Спокойной ночи.

Она посмотрела на него так, словно он попытался ее убить.

Питер позволил себе одно маленькое отступление от этого твердого заявления.

– Прости. Прости, пожалуйста, – прошептал он. Потом повернулся на каблуках и ушел.

Да, ему было жалко Саманту, но он был практичным человеком, и его мозг работал на полную мощность. Не оставил ли он какой-нибудь компромат, может быть, в ее квартире? На ее одежде? Не было ли где-нибудь остатков спермы, которые могли бы указать на него, как в случае с президентом Клинтоном? Он был уверен, что ничего не было. Если у нее что и было из его вещей, она могла с легкостью взять их из его офиса, чтобы использовать против него. Они только раз были в компании других людей, тогда, на ее дне рождения. Он будет отрицать, что это было, утверждать, что это заговор против него. ДНК? Сколько раз его ненормальный ум спрашивал, не могла ли она спрятать презерватив после того, как занималась с ним любовью, не могла ли она торжественно представить его сперму в суде? Но это невозможно. Даже если бы она и сделала что-то в этом роде, он не обязан соглашаться играть в такие игры. Он министр короны, его нельзя заставить против воли сдать образец своей спермы. В конце концов, это ведь не дело об отцовстве.

Питер чувствовал, что может продержаться на этом. Он знал, что это сработает, и также знал, что это его единственная стратегия.

Повернув за угол и направляясь к двери спальни, которую Анджела Педжет оставила слегка приоткрытой, он услышал, как Саманта начала всхлипывать.

Он проснулся от нежного шепота в ухо.

– Томми… Томми.

Мягкие губы, сладкое дыхание, легкий, но определенно женский аромат духов. Теперь он вспомнил. Он был в постели с ангелом. Он чувствовал, как живые, задорные соски, которые до этого ласкал с такой страстью, касались его плеча, когда она наклонилась к нему, ее нижняя губа нежно терлась о мочку его уха, когда она шептала чувственные и страстные слова.

– Я хочу еще. Я хочу, чтобы ты снова взял меня, Томми. Я хочу чувствовать тебя внутри сейчас же.

И снова эта маленькая нежная рука на его теле. Отказать невозможно. Он чувствовал, что невольно начал возрождаться. Его не нужно просить дважды. Он повернулся в постели лицом к ней, чувствуя в темноте ее губы на своих губах. Ее голова лежала высоко на подушке, которую она прислонила к спинке кровати, она была закутана простыней до пояса. Возможно, в этот раз она хотела быть сверху. Теперь ее груди касались его груди, когда она обняла его и начала целовать, глубоко всасывая его язык.

Потом была вспышка света. Конечно, Томми знал, что это такое. Он провел последние четыре года в их сиянии. Но он поверить в это не мог. Он просто не мог в это поверить.

Через секунду комнату озарила еще одна вспышка, и правду уже нельзя было отрицать. Он повернулся к вспышке, инстинктивно среагировав на свет. И в этот ослепительный момент маленькая тренога у постели с крошечным цифровым фотоаппаратом предстала как на ладони.

Затем снова темнота, которая стала гуще и чернее после короткой вспышки, все еще дрожащей на его сетчатке. Томми с трудом понимал, где он. Джемма была менее смущена. Он почувствовал, что она встала с кровати, обошла ее. Потом она оказалась у двери и открыла ее. В свете, идущем из гостиничного коридора, он увидел, что она стоит обнаженная рядом с другой женщиной. Джемма отдала ей треногу с фотоаппаратом, затем прошла по комнате к сумочке, по-прежнему лежащей на полу рядом со стулом, на котором она сидела вечером и перед которым Томми стоял на коленях. Она взяла сумку и вернулась к двери. Затем вынула миниатюрный диктофон и тоже отдала поджидающей женщине. Затем, когда та исчезла в коридоре, Джемма начала быстро собирать свою одежду.

– Извини, Томми, – сказала она. – Но ты влопался.

Томми молча смотрел на нее.

– Если тебя это утешит, я считаю тебя очень милым парнем. В дерьмовом состоянии, конечно, но милым. Отличный секс, да, ну, не то чтобы очень, но ведь все время напоминаешь себе: «Bay, это же Томми Хансен», а это само по себе возбуждает, если начистоту.

Он по-прежнему не мог поверить. Должно быть, это просто прикол.

– Но… твой брат.

– А, да. Безотказный метод. Конечно, он не мой брат, а просто человек, которому нужны деньги. Кстати, он действительно студент, так что ты ему очень помог.

Она застегивала блузку, не заботясь о колготках, которые просто запихала в сумочку.

– В общем, повторяю, Томми, мне жаль. Не думай, что мне нравятся такие вещи, потому что это не так, хотя я очень горда тем, что все так вышло. Мой редактор хотел послать девушку, похожую на Памелу Андерсон, но я поклялась, что знаю, что тебе понравится. Немного реальности, немного правды жизни – вот что ему нужно, подумала я. Немного женственности. И это сработало.

Томми взревел. По-другому это не назовешь. Он взревел.

– ТЫ ЧЕРТОВА ГРЯЗНАЯ ЛЖИВАЯ УЛИЧНАЯ ШЛЮХА!

Его унижение, позор и ярость были настолько мощными, что он едва мог говорить. Оскорбления просто лились из него. Потом он швырнул в Джемму телефон, но тот был с проводом, поэтому долетел только до конца кровати и шлепнулся на нее.

– Пока, Томми. – Джемма закрыла за собой дверь.

В комнате снова наступила темнота. Женщина, которая сыграла роль Джеммы, исчезла.

Джемма была не единственным добытчиком сенсаций, работающим в ту ночь в Бирмингеме. Выбежав из гостиницы, чтобы присоединиться к ожидающей в машине коллеге, и чувствуя, как ночной холод покрывает мурашками ее голые ноги, Джемма разминулась с еще одной журналисткой. Паула возвращалась в свою менее дорогую гостиницу, когда ей позвонила Саманта Спенсер. Она не ожидала столь скорой реакции, равно как и того, что Саманта захочет встретиться с ней немедленно, тем же вечером.

– У меня была с ним связь почти четыре месяца, – вот такими словами Саманта встретила Паулу, когда та подошла к ней в уже давно закрытой кофейне гостиницы. Никакого приветствия, никаких формальностей. Девушка словно боялась, что если не признается немедленно, то лишится своей твердой решимости. Почуяв это, Паула также обошлась без церемоний. Она сунула руку в сумку и включила диктофон, одновременно практически силой усадив Саманту на стул.

– Он обещал уйти от своей жены?

– Он никогда не обещал, но говорил, что секс с ней уже много лет скучнее не бывает. Он сказал, что от меня он разума лишается.

– Вы проводили вместе целые ночи или встречались урывками?

– Иногда целые ночи, в моей квартире. У членов парламента полно причин, чтобы не бывать дома.

– Сколько раз вы занимались этим за ночь?

– Что?

– Саманта, когда мы объявим об этом, у нас будут выпытывать все до мелочей. Он был ненасытный?

– Да, ну, сначала. Иногда мы занимались этим часами.

– Ты можешь сказать, что по пять раз?

– Ну, возможно, я не знаю.

Паулу распирало от эмоций. «Его жена его не удовлетворяет, но мой шаловливый министр удовлетворяет меня по пять раз за ночь. Министр наркополитики? Министр жаркой политики?…»

– Вы когда-нибудь занимались этим на ковре?

– Много раз.

Да! Вот оно… Министр жаркой политики… «Он умолял меня удовлетворить его на ковре». Паула просто не могла поверить в свою удачу.

– Какого цвета у тебя ковер? Случайно, не леопардовой расцветки?

Взгляд Саманты был далеко. Она почти улыбалась, хотя было очевидно, что она готова сорваться.

– Ну, однажды ночью, я помню, это была особенная ночь, ковер был определенно того цвета, как бы нам хотелось… Наверное, дело было в экстази.

Паула замерла. Она не ослышалась? Может, это просто прикол? Наверное, да. В это просто невозможно поверить.

– Что ты сказала, Саманта?

– Я просто вспоминала ту ночь, когда познакомила Питера с экстази. Мы оба принимали их с виагрой, а потом занимались любовью три часа подряд.

Паула была опытной журналисткой, но сейчас она находилась на неизученной территории эмоций. Ничего, буквально ничего такого же восхитительного или важного никогда с ней не случалось.

– Ты готова поклясться в этом, Саманта?

– Да, конечно. Он говорил, что никогда не принимал наркотиков, за исключением нескольких косяков, когда был студентом, но со мной он пробовал не только это.

– Помимо твоих слов, у тебя есть доказательства?

– Нет, наверное, нет. Хотя постой, был один вечер, мой день рождения, у нас были друзья… Мы все нюхали кокаин. Питеру очень понравилось, но после этого он не занимался со мной любовью. Вместо этого он проговаривал мне свои речи, а я лежала в своем лучшем нижнем белье.

Конечно, само по себе это было ошеломительной историей, достаточной для того, чтобы уничтожить и унизить любого человека, но Паула знала, что эта история пойдет гораздо дальше. Она попадет прямо в сердце правительства и нации.

– Ты считаешь, что твои друзья будут готовы подтвердить твою историю, что Питер Педжет принимал кокаин?

– Когда они узнают, как он надругался над моей любовью. Да. Конечно.

– Мистер Хансен. Вызвали полицию.

– Отлично, давай их сюда.

До этого момента охранник гостиницы воздерживался от использования своего ключа, чтобы войти в комнату Томми, но, услышав очередной грохот, наконец вошел.

Телевизор был выброшен из окна в классическом стиле рок-звезды.

– Не волнуйся, парень, он так и так не работал, – это потому, что Томми разбил экран чайником.

Именно этот первый удар разбудил людей, спавших в соседних номерах. После этого дремавшие в дальних номерах люди просыпались один за другим, пока ярость Томми росла и ширилась. Все, что можно было уничтожить, Томми уничтожил. Зеркала в ванной, обе раковины и унитаз, последний при помощи утюга для брюк, которым Томми также разбил оба журнальных столика и другой унитаз в холле своего номера. Томми разбивал вазы о гардеробы и торшеры о стены. Стерео– и видеосистемы вылетели через окно.

Приступ ярости длился недолго, и, когда начальник охраны вошел в апартаменты Томми, прошло всего пятнадцать минут после ухода Джеммы.

– Мистер Хансен, мне придется вас физически останавливать?

– Пошел к черту. – Томми натянул ботинки, джинсы и футболку, схватил свое длинное пальто и вязаную шапочку, прошел мимо персонала гостиницы и вышел в коридор. – Пришлите чертов счет моим чертовым людям. Я иду выпить.

С этими словами он надел темные очки, несмотря на глубокую ночь, и направился к лифту. Команда охранников решила отпустить его. Инцидент определенно был делом полиции, а в их полномочия не входило драться с постояльцами, которые вдруг сошли с ума. Их задачей было восстановить порядок, чтобы минимизировать количество потревоженных постояльцев. Не вызывало сомнений, что лучший способ достичь этого – позволить Томми покинуть гостиницу.