Томми, пошатываясь, вошел в зал для репетиций, выделываясь в стиле «я совсем-совсем обдолбанный». На его лице была застенчивая и заискивающая улыбка, знакомая присутствующим, голова опущена, длинное пальто и низко натянутая шерстяная шапочка, стандартная поза современного измученного певца-хулигана. Спайк и Джулио, соответственно гитарист и ритм-гитарист группы, приветственно выкинули вперед руки.
– Йо, Томми!
– Молодчина, босс!
Затем sotto voce.[7]
– До чего жалкий ублюдок!
– На что он похож? Не, прикинь, мы его неделю ждем, а он вон чего.
– Забавно, да? Я уже его не помню. В смысле – когда он еще не был ублюдком.
– Наверное, он не каждый день такой.
– Да? А когда он последний раз был нормальным?
– И то правда.
Томми медленно спустился по ступенькам в студию, воплощение уныния, щенячьи глаза. Большой человек, крутой чувак, артист. Начальник, снова в седле. Главарь возвращается в свою банду. Нумеро уно.
– Нормально? Как ты? Молодчина. Звучит. Ага.
Стоя под надписью «Не курить», он оторвал фильтр у «Силк-кат» и прикурил. Эй, кто осмелится сказать Томми, что здесь не курят?
– Мне для голоса нужно, разве нет? Это как лекарство. Так у меня достаточно слизи образовывается, чтобы смазывать высокие ноты.
Собравшиеся подчиненные Томми засмеялись. Звукорежиссер начал раздавать приказания, и группа приготовилась. Крутой, студийный, идеальный, поразительный состав. Томми взял протянутый ему микрофон и, сидя на краешке лестницы, глядя прямо в пол, выдал первую ноту. Когда песня закончилась, группа зааплодировала, и Спайк снова повернулся к Джулио:
– Когда он поет, он ни разу не ублюдок.