Танские новеллы

ЧЭНЬ ХУН ПОВЕСТЬ О БЕСКОНЕЧНОЙ ТОСКЕ[165]

В годы правления «Кайюань»[166] в Китае царил мир и порядок, на всех границах было спокойно. Император Сюаньцзун много лет уже был на престоле. Надоело ему поздно питаться и до рассвета облачаться[167]; он перестал заниматься делами правления, полностью переложил их на своего помощника правой руки, а сам, удалившись в покои, предавался удовольствиям и устраивал пиры, услаждая себя музыкой и красавицами.

Императрица Юань Сянь и фаворитка У-шу, бывшие прежде у него в большой милости, теперь умерли одна за другой. Хотя в императорских дворцах были тысячи девушек из знатных семей, но ни одна из них не радовала взора Сюаньцзуна, и в душу императора нечаянно закралась печаль.

В те годы он каждую десятую луну ездил во дворец Пышности и чистоты, его сопровождали туда знатные дамы, являвшиеся по первому приказанию во всем лучезарном блеске своей красоты.

Утром, когда солнце играло в ряби на воде, красавицам разрешалось купаться в Теплых источниках[168]; легкий ветерок ласкал чудотворную влагу, и озеро казалось живым. А душа императора была полна томленьем, словно ждал он желанной встречи. Он смотрел по сторонам направо и налево, вперед и назад — красавицы повсюду, но все не по душе ему, слишком обычны. Он приказал Гао Ли-ши тайком подыскать ему красавицу в чужих гаремах; и тот увез от наследника престола Шоу[169] девушку, которая только что стала закалывать прическу[170]. Это была дочь Ян Сюань-аня из Хуннуна. Блестящие волосы уложены в изящную прическу, прекрасно сложена, в движении и в покое — само очарование. Она напоминала собою Ли — супругу ханьского Уди[171]. Приказав специально для нее устроить купанье в водах теплого источника, император милостиво разрешил ей омываться там.

Когда она впервые вышла из воды, нежное тело ее обессилело, словно трудно ей было нести на себе тяжесть шелковых одежд. Освещенная солнцем, она казалась лучезарной, и каждое ее движение приковывало внимание. Государь пришел в восторг. В тот же день ее привели к нему, и была сыграна в ее честь мелодия «Платье из радуги, одежда из перьев»[172]. А в тот вечер, когда они поклялись в вечной любви, он подарил ей золотую шпильку и золотой ящичек для головных украшений, чтобы закрепить любовь, и велел еще изготовить золотые подвески и драгоценные головные украшения.

На следующий год[173] она была занесена в список «Гуй-фэй»[174], наложниц первого разряда, и стала делить с императором его власть на правах полуимператрицы. С этих пор своей красотой, умными приветливыми речами и тысячью прелестных ухищрений она старалась угождать императору; и любовь его к ней все росла. Когда император ревизовал девять областей[175] и приносил жертвы пяти Священным горам[176]: снежными ночами на горе Ли[177] и весенними утрами в Шанъяне[178], она ездила в одной колеснице с ним, жила в одном помещении, ела с ним вместе, а ночью служила ему в покоях.

У императора Сюаньцзуна было три первых жены, девять вторых, двадцать семь третьих и восемьдесят одна четвертая. Кроме того, во дворцах у него было множество красавиц, певиц и гетер, но теперь у Сюаньцзуна для них не находилось ни взгляда, ни дум. С этой поры он уже не удостаивал своим посещением жительниц шести дворцов[179]. Ян гуй-фэй превосходила их всех не только своей поразительной красотой и изысканными манерами, но и умом, талантом и красноречием.

Старший ее дядя, отец и братья получили высокие посты при дворе и стали титулованными особами. Сестры ее были выданы замуж за знатных вельмож и получили в приданое большие уделы.

Семья Ян гуй-фэй была богата и знатна; одежда, экипажи, лошади у них были поистине царскими, образ жизни — княжеский. По мере увеличения императорских милостей росло и могущество семьи Ян. Они свободно входили и выходили из императорских дворцов, без всякого контроля. Высшие сановники и знатные вельможи завидовали им, поэтому в те дни появилась песенка, в которой говорилось:

И еще так говорилось:

Вот как завидовали ей люди.

В конце годов «Тяньбао»[181] Го-чжун, родной брат Ян гуй-фэй, благодаря ей пролезший на должность главного советника, уже распоряжался государственными делами, как хотел. Тогда пограничный наместник западных областей Ань Лу-шань[182] повел свои войска против дворцовой знати под предлогом изгнания Ян гуй-фэй. Императорским войскам не удалось удержать крепость в Тунгуань, и они стали отходить. Отойдя от Сяньяна, император отправился в Мавэй. В войсках начались волнения[183], и они стали выходить из повиновения.

Сопровождавшие императора сановники пали перед ним ниц, прося казнить главного советника, как некогда казнили Чао Цо[184], чтобы этим успокоить страну. Го-чжун получил повеление покончить с собой и удавился на дороге. Но окружающие не были еще удовлетворены, и когда император спросил, чего они хотят, то нашлись смельчаки, потребовавшие смерти Ян гуй-фэй, чтобы утолить народную ненависть. Император понимал, что выхода нет, но он не мог смотреть на то, как она будет умирать, и отвернулся. Закрыв лицо рукавом, он приказал вывести ее и удалился. Ян гуй-фэй в страхе молила о пощаде, но в конце концов приняла смерть от тонкого шелкового шнурка, стянувшего ее шею. Император Сюаньцзун после всего этого прибыл в Чэнду, отказавшись от трона в пользу сына Суцзуна, вступившего на трон в Линьу.

На следующий год была объявлена всеобщая амнистия, название годов правления было изменено, и император вернулся в столицу[185]. Сюаньцзун, приняв титул государя-отца и правящего императора, поселился в Южном дворце[186]; оттуда он переехал в Западный дворец[187].

Шло время, чередовались события, кончилась радость, пришло горе. Наступали весенние дни, проходили зимние ночи, раскрывались лотосы в прудах летом, опадали листья акации во дворце осенью, флейтисты «Грушевого сада»[188] играли мелодию «Платье из радуги», но лицо Сюаньцзуна оставалось печальным, и все вокруг вздыхали. Три года он жил одной мыслью, воспоминания о Ян не оставляли его. Мечтал о том, чтобы душа ее явилась ему во сне, но мечта не сбывалась.

В это время из Шу прибыл даос. Узнав, что сердце бывшего властителя до такой степени заполнено мыслью о Ян гуй-фэй, он сказал, что владеет искусством Ли Шао-цзюня[189]. Сюаньцзун очень обрадовался и приказал ему вызвать дух Ян гуй-фэй. Даос усердно стал творить свои заклинания, но дух не являлся. Владея волшебством возноситься в небо и углубляться в недра земли, даос оседлал ветер и отправился в обитель духов. Обшарил небесные сферы, проник в подземное царство, всюду искал ее, но нигде не нашел. Искал в пустотах под землей и на небе; наконец, он добрался до Пэнху[190], что в море на крайнем востоке. Там увидал гору бессмертных, на ней многоэтажный дворец, внизу волшебные гроты; повернул на восток — запертые ворота, на них надпись: «Чертог Ян гуй-фэй — великой праведницы»[191].

Даос постучал в ворота, на стук выбежала молоденькая прислужница. Не успел он еще объяснить ей, в чем дело, как она исчезла, и тотчас же к нему вышла служанка в лазоревых одеждах, осведомившаяся, откуда он явился. Даос объяснил ей, что он посланец императора Сюаньцзуна династии Тан и прибыл сюда по его приказу. Служанка сказала:

— Госпожа сейчас как раз почивает, прошу вас немносго обождать.

Двойные двери из драгоценной яшмы были плотно закрыты, не было слышно ни звука. Даос почтительно стоял у дверей, сложив руки для приветствия, боялся даже дышать. Долго он ждал так, но вот, наконец, опять вышла та, в лазоревом платье, и возвестила:

— Вот госпожа.

Даос увидал женщину с золотыми лотосами в волосах, в платье из пурпурного шелка, на поясе у нее висели подвески из красной яшмы; она вела за собой феникса; справа и слева шло семь-восемь слуг. Поклонившись даосу, она спросила, здоров ли государь, затем осведомилась, окончились ли уже события четырнадцатого года «Тяньбао»[192]. Когда даос все рассказал, она опечалилась; велела служанке в лазоревых одеждах взять золотую шпильку и ларец для украшений, сломала каждую вещь пополам и вручила обломки посланцу Сюаньцзуна, сказав при этом:

— Поблагодари от меня государя и почтительно вручи ему это в память о нашей прежней любви.

Даосу, принявшему ее поручение, нужно было бы уже уходить, но вид у него был не совсем удовлетворенный. Ян гуй-фэй, конечно, заметила это и спросила, в чем дело. Став на колени, даос ответил:

— Прошу вас, расскажите мне какой-нибудь случай из вашей жизни, о котором бы никто другой, кроме императора, не знал; пусть это послужит знаком для вашего бывшего властелина. Иначе, пожалуй, этот ларец и золотую шпильку он сочтет подделкой, а мой рассказ о вас выдумкой.

Ян гуй-фэй стояла в смущении и раздумывала, а затем, словно решившись, медленно заговорила:

— Однажды в десятом году «Тяньбао»[193] мы с государем скрывались от жары во дворце на горе Ли. В седьмую луну, в ту самую ночь, когда Пастух и Ткачиха[194] приходят на свидание, по обычаям жителей Цинь всюду на ночь раскладываются и развешиваются парча, вышивки и цветные гирлянды, расставляются вина, закуски и фрукты, курятся ароматы в главных залах, а девушки просят Ткачиху научить их ее искусству. Это свидание в небесах особенно хорошо наблюдать между строениями во дворцовом дворе.

Когда ночь уже близилась к середине, слуги и стража были отпущены и оставались в восточном и западном флигелях, а мы с государем стояли вдвоем во дворе. Государь стоял, опершись на мое плечо, и мы смотрели на небо. Вспоминая трогательную историю Пастуха и Ткачихи, мы дали тайную клятву друг другу быть мужем и женой на веки вечные. Поклявшись, мы взялись за руки и заплакали. Об этом никто, кроме государя, не знает.

— Ах, зачем я вспомнила об этом, — стала сокрушаться она. Теперь мне не жить здесь спокойно. Хочу опять на землю, чтобы продолжить нашу связь и в будущей жизни. Или на небе, или в мире смертных, а я должна свидеться с ним и соединиться, как прежде!

Даос стал утешать ее:

— Государю-отцу тоже ведь недолго осталось жить среди людей. Не беспокойтесь же и не мучьте себя так.

Даос вернулся и сообщил обо всем Сюаньцзуну; тот впал в уныние и по целым дням тосковал. Летом того же года[195], в четвертую луну, он скончался в Южном дворце.

Зимою, в двенадцатую луну первого года «Юаньхэ»[196] Бо Лэ-тянь[197] из Тайюаня прибыл цензором в Чжоучжи. Я, Хун[198], и Ван Чжи-фу из Ланье как раз жили тогда в этом городе, и как-то в свободное время мы втроем поехали в храм Прогулок бессмертных. Речь зашла об этой истории, и мы вместе вздыхали над ней.

Чжи-фу поднес вина Лэ-тяню и сказал:

— Ведь если исключительные события не будут описаны кистью гениев, то с течением времени они исчезнут из памяти и сказания о них не дойдут до последующих поколений. Вы, Лэ-тянь, — талантливый поэт и человек большого чувства. Что вам стоит написать песню об этом? Как вы на это смотрите?

И Бо Лэ-тянь написал тогда свою «Песнь бесконечной тоски». Он хотел этой песней не только растрогать слушателей, но и предостеречь красивых женщин, пресечь причину волнений и оставить ее в назидание потомкам.

Сочинив эту песнь, он просил меня написать к ней пояснение. Не будучи человеком эпохи «Кайюань», я не смог изложить в пояснении всего того, что в мой век никому уже неизвестно. А то, что известно всем, содержится в книге о «Деяниях Сюаньцзуна»[199]. Поэтому я здесь рассказал только то, что относится к «Песне о бесконечной тоске», которая звучит так: