Танские новеллы

ЛИ ГУН-ЦЗО ПРАВИТЕЛЬ НАНЬКЭ[46]

Фэнь Чунь-юй из Дунпина был известен в У и Чу как бродячий воин-удалец. Он любил вино, был вспыльчив и совершал порой мелкие проступки. Человек он был богатый и гостеприимный. За блестящие познания в области военного искусства Чунь-юя назначили было помощником командующего войсками в Хуайнань, но за приверженность к вину и за строптивый характер его потом разжаловали. Он приуныл, потом стал делать вид, что ему все нипочем, и совсем отдался вину. Жил он на десять ли восточнее уездного города Гуанлин. На южной стороне за его домом рос старый ясень; высокий, с длинными ветвями, он бросал густую тень далеко вокруг. Под ним-то и пил каждый день Чунь-юй со своими приятелями, доблестными героями.

В девятую луну седьмого года «Чжэньюань»[47] Чунь-юй напился так, что ему стало нехорошо. Бывшие с ним двое приятелей отвели его под руки в дом, уложили на веранде (в восточной части дома) и сказали ему:

— Вы здесь подремлите! Мы пока покормим лошадей, помоем ноги, а когда вам станет немного лучше, тогда уж уедем.

Чунь-юй развязал головной платок, подложил его вместо подушки и внезапно впал в забытье. Словно во сне привиделись ему два гонца в пурпурных одеждах, склонившие перед ними колени. Они сказали:

— Повелитель страны Хуайань[48] прислал нас, чтобы пригласить вас почтить его своим посещением.

Чунь-юй невольно поднялся с кушетки, оправил платье и последовал за гонцами к выходу; там он увидел небольшой черный лакированный экипаж, запряженный четырьмя быками; вокруг стояло семь или восемь человек свиты, которые помогли Чунь-юю влезть в экипаж.

Выехав из главных ворот, они направились к старому ясеню и въехали в его дупло. Чунь-юй был очень удивлен, но не решился задавать вопросов. Внезапно он увидел живописный пейзаж: горы и реки, дороги, вьющиеся меж лугов и деревьев, — совсем иной, чем в мире людей.

Проехав еще несколько десятков ли, он увидел зубцы городской стены; экипажи и пешеходы непрерывно следовали по дороге. Сопровождавшие Чунь-юя люди сурово кричали: «Посторонись!»; пешеходы торопливо разбегались в разные стороны. Затем въехали в главные городские ворота; за ними высилась башня, на которой золотыми иероглифами было написано: «Великое государство Хуайань».

Сторожа поспешили вперед с поклонами; затем появился всадник, возвестивший:

— Повелитель приказал, чтобы его зять, прибывший издалека, направился отдохнуть на подворье Восточного блеска.

Повинуясь приказу, поехали вперед. Неожиданно показались широко распахнутые ворота. Чунь-юй вылез из экипажа и прошел в эти ворота. Во дворе были узорные решетки, резные колонны, пышные деревья, роскошные фрукты... Дальше он увидел столы, сиденья, подушки, скатерти, занавеси, подносы с закусками.

Все это очень ему понравилось. Внезапно провозгласили:

— Прибыл первый советник!

Чунь-юй заторопился почтительно сойти вниз по ступеням и увидел спешащего к нему навстречу человека в пурпурной одежде, с табличками из слоновой кости у пояса; они вежливо поклонились друг другу, как подобает гостю и хозяину.

Советник сказал:

— Наш повелитель приветствует вас, не посчитавшего наше маленькое государство далеким захолустьем, и удостаивает вас предложением породниться.

— Как осмелюсь я, грубое и мелкое ничтожество, так далеко устремить свою мечту? — ответил Чунь-юй.

Советник предложил Чунь-юдо следовать за ним. Пройдя шагов сто, они вошли в красные ворота[49]. Несколько сотен воинов с копьями, секирами и трезубцами, стоявшие рядами справа и слева, уступали им дорогу. Среди них Чунь-юй увидел своего старого собутыльника Чжоу Бяня; в душе очень ему обрадовался, но не решился окликнуть.

Советник провел Чунь-юя в огромный дворец; придворная стража почтительно приветствовала их. На троне торжественно восседал человек огромного роста в парадной одежде из белого шелка и в красной расшитой шапке. Дрожащий от страха Чунь-юй не решался поднять глаза. Слуги, стоявшие вокруг него, велели ему поклониться.

— Из уважения к вашему почтенному отцу, который не пренебрег нашим маленьким государством, я согласен, чтобы моя младшая дочь Яо-фан служила вам, сударь, — обратился к Чунь-юю повелитель.

Чунь-юй только и смог, что броситься перед ним на колени, но не решался произнести ни слова.

— Пока поживите у нас в гостях, а затем посмотрим помещение для вашей брачной церемонии, — сказал повелитель.

Первый советник вернулся с Чунь-юем на подворье. Чунь-юй предался мыслям и воспоминаниям. Вспомнил о своем отце, полководце, отправившемся на границу и попавшем в плен, — неизвестно, был ли он жив или нет. Рассказывали, что он участвовал в боях с северными племенами, поэтому его и знал повелитель.

Голова у Чунь-юя была как в тумане, он не понимал в чем дело. Вечером ему прислали брачные подарки — ягнят, гусей, парчу, шелка, чего-чего тут только не было.

Явилась толпа девушек с такими именами, как Цветущий тополь, Темный поток, Первая бессмертная, Вторая бессмертная и много других, с сопровождавшими их служанками; их было несколько тысяч человек. В шапках из перьев зимородка и феникса, в накидках из золотой дымки, в платьях из лазурного шелка с золотыми украшениями, от которых рябило в глазах, присланные развлекать и веселить Чунь-юя девушки наперебой суетились вокруг него. Они были изящны, красивы, речи их были любезны и изысканны. Чунь-юю трудно было отвечать им в тон. Одна из девушек обратилась к нему:

— Когда-то, сопровождая властительницу Линьчжи, я проходила мимо буддийского храма Великого прозрения и в Индийском монастыре[50] увидела, как в правом приделе пляшут «поломынь»[51]. Я с подругами сидела на каменной скамье у северного окна; в это время вы, — тогда еще совсем мальчик, — тоже приехали посмотреть. Вы тогда подошли к нам, заигрывали, смеялись и шутили. Я и сестра Цюн-ин завязали узлом красные платки и повесили их на бамбуки. Вы, сударь, забыли это? А вот еще: в шестнадцатый день седьмой луны я в монастыре Сыновней почтительности видела Шан Чжэн-цзы, Верховного мудреца, и слушала, как учитель Ци-сюань читал сутру Гуаньинь[52]. Я пожертвовала для монастыря две головных шпильки с золотыми фениксами, а Шан Чжэн-цзы дала коробочку из слоновой кости. Вы тоже были в зале храма и попросили у учителя позволения посмотреть на шпильки и коробочку, затем вздохнули несколько раз и долго удивлялись. Поглядев на меня и моих подруг, вы сказали: «В нашем мире смертных ни людей таких, ни вещей не найдешь». Вы спросили, кто я и откуда, но я не ответила. Мы оба были охвачены сильным чувством и не могли отвести глаз друг от друга. Неужели вы не помните этого?

— Воспоминание об этом хранится в моей душе, как же мог я забыть! — возразил Чунь-юй.

— Вот уж не думали мы, что сегодня породнимся с вами, — воскликнули женщины.

Появилось трое мужчин в высоких шапках и широких поясах; поклонившись Чунь-юю, они сказали:

— Нам приказано служить зятю повелителя.

Один из них показался Чунь-юю знакомым.

— Вы не Тянь Цзы-хуа из Фэнъи? — спросил его Чунь-юй.

— Да, — ответил тот.

Взяв его за руку, Чунь-юй стал беседовать с ним обо всем, как со старым другом, а затем спросил:

— Как вы попали сюда?

Цзы-хуа ответил:

— Отказавшись от службы и странствуя на досуге повсюду, я познакомился с князем Дуанем, который и дал мне разрешение прийти сюда.

Тогда Чунь-юй спросил:

— Известно ли вам, что здесь находится Чжоу Бянь?

Цзы-хуа ответил:

— Господин Чжоу — знатный человек. Он заведует царской прислугой и облечен большой властью. Я несколько раз удостаивался помощи от него.

Так они беседовали и смеялись с большим удовольствием, как вдруг возвестили: «Зять повелителя может идти!».

Трое мужчин привязали меч к поясу Чунь-юя, надели на него чиновничью шапку и плащ.

Цзы-хуа сказал:

— Вот уж не думал, что буду сегодня свидетелем брачной церемонии. Никогда этого не забуду.

Десятки фей заиграли на различных инструментах, возникли удивительные мелодии: прелестные, звонкие, грустные, — в мире людей таких не услышишь.

Множество людей шло впереди, освещая факелами дорогу. На протяжении нескольких ли повсюду видны были золото, перья зимородков, нефриты, хрусталь.

Чунь-юй, которого усадили в экипаж, был очень смущен и чувствовал себя крайне неловко. Тянь Цзы-хуа шутил и смеялся, чтобы рассеять его замешательство.

Толпа девушек — подружек невесты, взойдя на колесницы, запряженные фениксами, отправилась вслед за Чунь-юем. Доехали до ворот, на них надпись: «Дворец совершенствования». Здесь тоже были целые толпы бессмертных фей. Они велели Чунь-юю сойти с колесницы, подняться по ступеням и отдать поклон — совсем как в мире людей. Поднялся занавес, за ним оказалась девушка — Цзинь-чжи — дочь повелителя, лет ей было четырнадцать-пятнадцать, внешность, как у бессмертной феи. Брачная церемония была совершена по всем правилам, как в мире людей. С этих пор они жили в любви и согласии, и слава их росла с каждым днем; их экипажи и кони, одежды, слуги, приемы уступали только императорским.

Повелитель предложил Чунь-юю отправиться вместе с военными на большую охоту, устроенную к западу от его владений на горе Чудотворной черепахи. Там были прекрасные холмы, широкие и быстрые потоки, роскошные деревья, множество зверей и диких птиц. Вечером они вернулись с большой добычей.

На следующий день Чунь-юй обратился к повелителю:

— В счастливый день встречи ваша светлость упомянули о моем отце. Отец мой был пограничным военачальником и, потерпев поражение, попал в плен к инородцам. Вот уже семнадцать или восемнадцать лет, как нет о нем никаких известий. Если вы знаете, где он, умоляю вас разрешите мне повидать его.

— Почтенный мой сват служит начальником северных земель, и мы часто имеем известия от него. Но вы можете обо всем ему написать, незачем вам самому ездить туда, — ответил повелитель.

Тогда Чунь-юй попросил жену приготовить соответствующие подарки и послал их с письмом отцу. Через несколько дней пришел ответ. Чунь-юй увидел, что почерк, выражения, наставления, мысли, стиль, — все было таким же, как прежде. Отец спрашивал, жива ли его родня й как поживают односельчане; сообщал, что находится он далеко, добраться до него трудно. От письма веяло грустью и тоской. Он не разрешал сыну приехать к нему, но обещал, что в «году под циклическими знаками «Дин» и «Чоу»[53] мы свидимся о тобою и твоей женой».

Прочтя письмо, Чунь-юй был очень огорчен и не мог справиться с охватившей его печалью.

Как-то раз жена спросила у Чунь-юя:

— Разве вы не собираетесь заняться делами государства?

Чунь-юй ответил:

— Я всегда жил праздно, не привык заниматься делами, правления.

— Вы только возьмитесь за. это, — возразила жена, — а я буду вам помогать.

Затем она сообщила об этом своему отцу, повелителю.

Через несколько дней повелитель обратился к Чунь-юю:

— Мое владение Нанькэ плохо управляется, я уволил правителя; думаю, что при ваших способностях эта должность для вас даже слишком низка. Собирайтесь в путь вместе с женой.

Чунь-юй с охотой принял приказ. Затем повелитель велел придворным собрать Чунь-юя в дорогу. Золото, яшма, парча и вышивки, шкатулки с туалетными принадлежностями, слуги, экипажи, лошади — все это составляло приданое дочери повелителя. Чунь-юй, с молоду проводивший жизнь в странствиях и приключениях, не смел даже надеяться на такую щедрость и был крайне обрадован.

Перед отъездом он обратился к повелителю:

— Я из военной семьи, плохо разбираюсь в науках и недостоин такой высокой должности, наверно, в чем-нибудь да нарушу государственные законы и уложения. Я сам понимаю, что не справлюсь, но не хочу, сложа руки, ждать краха; поэтому хотел бы заручиться поддержкой мудрых Людей.

Заведующий царской прислугой, Чжоу Бянь из Иньчуаня, — человек верный, умный, твердый, честный, строго придерживающийся законности; он может быть превосходным помощником.

Тянь Цзы-хуа, ученый из Фэнъи, — человек чистой души, искренний, образованный, постигший в совершенстве основы всех законов. Этих двоих я знаю лет десять и ручаюсь, что людям с их талантами можно доверить дела правления.

Чжоу Бяня я попросил бы назначить цензором Нанькэ, а Тянь Цзы-хуа — заведующим земледелием и финансами. Авось, тогда мои начинания будут успешными и не возникнет никакой путаницы в делах правления.

Повелитель удовлетворил его просьбу.

В этот вечер повелитель с супругой устроили пир в честь отъезжающих на юг. Повелитель сказал Чунь-юю:

— Нанькэ — большая область, земли там богатые, плодородные, народа много, и править им можно только путем милосердия. К тому же, в помощь вам даны Чжоу Бянь и Тянь Цзы-хуа. Приложите же особые усилия, чтобы содействовать процветанию страны.

Супруга повелителя обратилась к дочери:

— Господин Чунь-юй пристрастен к вину, упрям и еще молод. Долг же супруги быть мягкой и почтительной. Если сумеешь быть такой, то я не буду беспокоиться о тебе. Хотя Нанькэ и пограничная область, но связь с ней есть каждый день. И все же перед разлукой я не могу не плакать.

Чунь-юй с женой откланялись и поехали на юг; по дороге разговаривали, смеялись, очень весело провели время и на следующий вечер уже прибыли в область Нанькэ.

Чиновники, монахи, старики, музыканты и певцы, люди в экипажах, стража и гвардия спешили им навстречу. На протяжении десяти с чем-то ли не прекращались приветственные возгласы людей, звон литавр и грохот барабанов. Люди в задних рядах становились на возвышения, чтобы увидеть въезд нового правителя.

Показались бойницы городской стены; въехали в большие городские ворота, на них была доска с золотой надписью «Столица области Нанькэ». Показались красные балконы дворца и лес копий, поднятых стражей.

Тотчас же по приезде Чунь-юй стал знакомиться с нравами и обычаями народа, выяснять, какие есть жалобы и недовольства. Чжоу Бянь и Тянь Цзы-хуа занялись делами правления; в области воцарился порядок.

Двадцать лет Чунь-юй управлял областью; все процветало, народ пел ему славу, воздвигал стэлы[54], восхваляющие его заслуги, выстроил в его честь храм.

Повелитель высоко ценил Чунь-юя, жаловал его поместьями, повышал в ранге, назначил его своим помощником.

Чжоу Бянь и Тянь Цзы-хуа за успешное управление получили большие чины.

У Чунь-юя было пять сыновей и две дочери. Юноши, как сыновья знатного сановника, получили крупные чиновничьи должности; девушки были выданы замуж за княжеских родичей.

Слава и почести сыпались на Чунь-юя, никто не мог сравниться с ним во всей стране.

В этом году правитель страны Таньло[55] пошел войной на область Нанькэ. Повелитель приказал Чунь-юю участвовать в обороне и отразить противника. Чжоу Бянь во главе тридцатитыоячного войска был послан задержать войска противника у города Яотай. Презирая противника, Чжоу Бянь не учел его силы, и войска его потерпели поражение. Одному только Чжоу Бяню удалось бежать, ночью он прибыл в столицу. Враги с большими трофеями вернулись к себе. Чунь-юй арестовал Чжоу Бяня и принес повинную повелителю. Повелитель простил его. В этот же месяц у цензора Чжоу Бяня появилась язва на спине, и он умер.

Дочь повелителя — супруга Чунь-юя — заболела и тоже умерла дней девять спустя. Чунь-юй просил отпустить его, чтобы отвезти тело жены на родину[56]. Повелитель разрешил. Теперь заведующий земледелием и финансами, Тянь Цзы-хуа, был назначен правителем Нанькэ. Охваченный глубокой скорбью, Чунь-юй отправился в путь. Вся дорога была заполнена множеством людей; мужчины и женщины плакали и кричали, хватались за оглобли экипажа, стараясь задержать Чунь-юя.

Въехали в Хуайань. Повелитель о супругой в траурных одеждах, плача, ожидали в предместьи приезда колесницы с телом дочери. Дали ей посмертное имя «Послушная долгу» и с большой пышностью похоронили на холме Свившегося клубком дракона в десяти ли к востоку от столицы.

Чунь-юй в течение долгого времени охранял мир на внешних границах, установил добрые отношения с другими странами, был в дружбе с самыми знатными людьми. Со времени своей отставки и возвращения в Хуайань он беспрерывно разъезжал по владениям повелителя, завел много знакомств, приобрел последователей, влияние его росло с каждым днем. Повелитель начал подозревать его в измене и побаиваться.

В это время один из государственных сановников представил повелителю следующий доклад:

«На небе признаки большой опасности, которая грозит нашему государству. Надо перенести столицу в другое место. Храм Предков рухнет, возникнут раздоры с другими племенами; опасность близка!»

Считая, что опасность идет от Чунь-юя, повелитель отнял у него личную охрану, запретил свободно передвигаться по стране и поселил в частном доме.

Чунь-юй, успешно прослуживший много лет правителем области, никогда не нарушая законов, роптал, негодовал и сильно возмущался.

Узнав об этом, повелитель сказал Чунь-юю:

— Больше двадцати лет мы с вами состояли в родстве; к несчастью, моя дочь преждевременно умерла, не удалось ей дожить с вами до старости; это вызывает глубокую скорбь.

Так как супруга повелителя хотела оставить у себя внуков, чтобы самой воспитывать их, то повелитель сказал еще Чунь-юю:

— Вы давно уже покинули дом; надо бы вам на время вернуться туда, чтобы проведать родных. Внуков наших оставьте здесь и не беспокойтесь о них. А через три года они вас встретят.

— Это же и есть мой дом, о каком же возвращении вы говорите?

Повелитель рассмеялся:

— Вы ведь из мира смертных, и дом ваш не здесь.

Внезапно Чунь-юй, словно очнувшись от долго тянувшегося сна, понял, что с ним ранее произошло, и со слезами стал просить позволения вернуться к смертным. Повелитель приказал придворным проводить Чунь-юя; тот поклонился несколько раз и вышел. Снова увидел перед собой двух чиновников в пурпурных одеждах, которые проводили его за ворота дворца. Там он увидел экипаж, в котором он когда-то прибыл сюда, уже попортившийся от времени; за воротами никого не было. Это его и удивило, и сильно огорчило.

Чунь-юй сел в экипаж и, проехав несколько ли, выехал за пределы столицы. На пути, где он когда-то ехал на восток, горы, реки, ручьи и поля остались такими же, как были. Двое чиновников, провожавшие его, обращались с ним не очень-то уважительно. Чунь-юй, еще более огорчившись, спросил у них:

— Когда приедем в область Гуанлин?

Но те продолжали распевать песни, словно не слышали его вопроса; наконец, ответили:

— Скоро приедем.

Внезапно въехали в какое-то отверстие; показались родные места, совсем такие же, как прежде. Охваченный сильной жалостью к самому себе Чунь-юй невольно заплакал.

Спутники помогли Чунь-юю выйти из экипажа, ввели его в ворота дома, поднялись по ступеням и уложили его на веранде в восточной части дома.

Удивленный и испуганный Чунь-юй не решался встать с места, но эти двое несколько раз громко позвали его по имени и фамилии. Глядит — мальчик-слуга метет двор, двое приятелей моют ноги рядом с его ложем. Заходящее солнце еще не успело скрыться за западной стеной, пустые кубки блестят еще у восточного окна. Так нежданно-негаданно во сне словно целую жизнь прожил.

Взволнованный Чунь-юй тяжело вздохнул, окликнул своих приятелей и все им рассказал. В большом удивлении они вышли вместе с Чунь-юем из дома и разыскали дупло внизу старого ясеня. Указав на него, Чунь-юй объяснил:

— Вот это и есть то удивительное место, куда я попал во сне.

Оба гостя, решив, что это лисьи чары, велели слуге принести топор, срезали с дерева наросты, расковыряли низ ствола и стали рассматривать большое дупло. Там оказался ход, в который могла влезть целая кушетка; там было очень светло и виднелись навалы и кучи земли, напоминавшие по форме городские укрепления и дворцы; в них копошились массы муравьев. Была там маленькая красная башня, в ней помещались два больших муравья, — примерно три цуня длиною, с белыми пятнышками и красными головками; им прислуживало несколько десятков больших муравьев, а остальные не смели приблизиться, так как то был их повелитель с супругой. Это и была столица княжества Хуайань. Южнее имелся еще один ход, там тоже было что-то вроде городских стен и башенок, в которых жили муравьи. Это была область Нанькэ, которой управлял Чунь-юй. К западу находился ход необычного вида, словно его законопатили и замуровали. Внутри его были останки черепахи, видимо, очень большой. Сверху эти останки были размыты дождем и проросли травой, густые заросли которой почти их скрывали. Это была гора Чудотворной черепахи, где Чунь-юй охотился. К востоку шел извилистый ход, напоминавший свившегося в клубок дракона; внутри была маленькая земляная насыпь, высотой немногим больше чи. Это и был холм Свившегося клубком дракона, где похоронили жену Чунь-юя.

Вспомнив обо всем, что с ним произошло, Чунь-юй загрустил; он стал внимательно смотреть повсюду, — все в точности совпадало с его сном. Не желая, чтобы приятели испортили муравейник, Чунь-юй приказал прикрыть его и оставить все как было.

В этот вечер был ливень и сильный ветер. На утро Чунь-юй заглянул в дупло, но муравьи исчезли, неизвестно куда. Так подтвердились ранее произнесенные слова: «Большая опасность грозит государству. Надо перенести столицу в другое место». Затем он вспомнил о походе на него страны Таньло и попросил тех же двух своих приятелей помочь ему разыскать следы этой страны. На одно ли к востоку от дома Чунь-юя был высохший ручей, рядом с ним росло сандаловое дерево, так густо обвитое лианами, что через них не проникали лучи солнца. В дереве было маленькое дупло, в котором тоже имелся муравейник. Разве не было это страной Таньло? Увы! То удивительное, на что способны муравьи, нельзя постичь до конца, а уж тем более как представить себе, что могут сделать те, большие, которые скрываются в горах и лесах!

Привидевшиеся Чунь-юю во сне его старые собутыльники Чжоу Бянь и Тянь Цзы-хуа находились к этому времени в уезде Люхэ и не виделись с ним уже больше десяти дней. Чунь-юй послал слугу справиться о них. Оказалось, что тяжело заболевший Чжоу Бянь умер, Тянь Цзы-хуа тоже лежит больной в постели.

Поняв, что сон его о княжестве Нанькэ раскрывает превратности и неожиданности в жизни смертных, Чунь-юй увлекся даосизмом и отказался от вина и красавиц.

Три года спустя, в году под циклическими знаками «Дин» и «Чоу» он умер; было ему тогда сорок семь лет, и это совпало с тем сроком, который ранее назначил его отец.

Я, Ли Гун-цзо, в восьмую луну осени восемнадцатого года «Чжэньюань»[57] ехал из У по реке Ло и бросил якорь у реки Хуай; встретился там с Фэнь Чунь-юем и стал расспрашивать его о том, что с ним произошло; несколько раз посетил его. Чунь-юй рассказывал мне о том, о сем, и все это были дела, действительно случившиеся; из этого всего составилось стройное повествование, весьма интересное и поучительное.

Хотя в рассказе его было много сверхъестественного и, казалось бы, не похожего на реальные события, но ведь тем, кто захватывает власть, это, в конце концов, послужит предостережением. И если кому-нибудь из потомков посчастливится очутиться в положении правителя Нанькэ, пусть не вздумает кичиться перед другими.

Ведь в похвале советнику Ли Чжао из Хуачжоу сказано:

«Знатность, богатство и чин высокий, власть и могущество, что крушат государства, — с точки зрения мудрого мужа — мало отличны от муравьиной кучи».