Темное безумие

Глава 11

УЗЫ

ЛОНДОН

Как много людей могут сказать, что они заглянули в глаза убийце?

Большинство никогда не столкнутся с такой реальностью. Это фантастика, которую можно увидеть только по телевизору, на безопасном расстоянии от любых угроз или развращенности. Для меня это ежедневный вызов.

В первой паре глаз, в которые я смотрела, таилась душа убийцы.

Глаза, в которые я смотрю сейчас — теперь я отчетливо могу различить, что они голубого стального цвета — смотрят на меня. Понимающий взгляд Грейсона видит меня насквозь, и каждая молекула моего тела восстает в отрицании, желая демонстративно отринуть эту правду.

Он не знает… Он не может знать. Но паранойя одерживает вверх над логикой.

— Тот, кто убийствами поддерживает свое безумие — фанатик, — говорит Грейсон, прерывая мои мысли. — Вы считаете себя фанатиком, доктор Нобл? Или просто… страстной?

Я сажусь ровнее, делая небольшие резкие выдохи, чтобы уменьшить давление в спине. С тех пор, как вчера вечером я сбежала от детектива, у меня началась полномасштабное обострение.

Я снова меняю положение и отвечаю:

— Вольтер.

Улыбка Грейсона отражается в этих ледниковых глазах.

— Все верно.

— Но вы процитировали его лишь частично. В первой части говорится, что энтузиаст берет восторг и грезы и воплощает мечты в реальность. Как вы думаете, в чем разница между энтузиастом и фанатиком? Как вы думаете, что хотел сказать Вольтер?

— Это не основы классической литературы. Я задал вам вопрос.

Я поджимаю губы. Мне не нужно много времени, чтобы обдумать ответ.

— Я со страстью отношусь к своему делу.

Он качает головой.

— Это шаблонный ответ.

— Так что же вы хотите?

Его взгляд останавливается на моем лице, и меня поразило напряжение, которое я там увидела.

— Мы еще не готовы к тому, что я хочу, — говорит он. — Начнем с того, чего я не хочу. Никакой отработанной или отрепетированной психочепухи. Будьте честны со мной.

Я глубоко вздыхаю, чувствуя усталость от наших сеансов. Предполагается, что во время терапии сломается пациент, а не врач. Но его стены такие же прочные, как в тот день, когда он вошел в мой кабинет.

Я поднимаю папку с пола и кладу себе на колени.

— Вы хотите говорить прямо?

— Да.

— Поскольку вам не запрещено говорить то, о чем думаете, вы хотите того же от меня.

— Да.

Я смотрю на него.

— Скажите мне, Грейсон, каково это иметь возможность и силу просто выпаливать все, что у вас на уме, и не заботиться о том, как это воспримут.

Уголок его рта приподнимается.

— Освобождающе.

Я облизываю губы. У меня слишком пересохло во рту, чтобы говорить. Я позволила ему залезть мне в душу, и он наслаждается моим смятением.

— Это считается безумием? — Спрашивает он. — Это огорчает всех этих самодовольных хренов, на которых нам на самом деле наплевать?

— Свобода делать и говорить то, что хочет один человек, всегда беспокоила других, — признаю я, но тут же продолжаю. — Вам это может показаться бессмысленным, но именно поэтому общество предпочитает скрывать сокровенные мысли. Чуткий человек не хочет никого обижать или доставлять неудобства окружающим. Чтобы… вписаться, за неимением лучшего слова, мы должны… — я замолкаю, не в силах завершить мысль.

— Мы, доктор? — Грейсон придвигается вперед. — Скажите, что мы должны делать.

Я отбрасываю челку с глаз и поправляю очки.

— Управлять нашими страстями.

Он агрессивно смотрит, обезоруживающий взгляд словно препарирует меня.

— Как это сделали вы?

Я замираю от страха.

— Что?

— Вписались. Вы справились со своими страстями или просто живете в иллюзии?

Я с хлопком закрываю папку.

— Этот сеанс определённо двигается не в ту сторону, и поэтому он окончен.

Я встаю со своего места.

— Но у нас останется всего лишь одна встреча.

Обида в его голосе звучит настолько искренне, что я останавливаюсь. Поворачиваюсь к нему.

— Я уже закончила и подготовила все бумаги для суда. Нам больше не придется встречаться. — Я выдергиваю страницу из папки и вздрагиваю. — Черт. Порезалась бумагой.

На кончике пальца появились красные бусинки.

За секунды, за которые я оцениваю ранку, Грейсон двигается. Он хватает меня за руку и тащит к себе. Его хватка служит двум целям: не дать мне сбежать и заставить кровь прилить к ранке.

Он берет палец в рот. Рев наполняет уши, сердце бешено колотится от ощущения, как он высасывает кровь. Я чувствую это тыльной стороной колен, ощущаю электрический ток, пробегающий по телу, от которого подгибаются ноги.

— Остановись. — Еле слышно произношу я, но этого достаточно.

Грейсон отстраняется и отпускает мою руку. Он поднимает цепь с пола, скользит ею по ладони, затем потирает узор на замке.

— Боюсь, что, когда дело касается тебя, Лондон, я никогда не смогу обрести такой контроль.

Я отступаю, увеличивая расстояние между нами.

— Это не имеет значения. В любом случае, это конец.

В его бледных глазах вспыхивает гнев.

— Твоя ложь на меня не действует. Ты чувствуешь все то же, что и я.

Я качаю головой и отхожу еще на шаг.

— Неправда. И ты не можешь чувствовать. Ты не способен на это.

Помимо выброса адреналина в кровь я чувствую явный укол лицемерия.

Письменный стол с тревожной кнопкой находится всего в нескольких футах от меня. Как только Грейсон встает, я бросаюсь к столу. Я слышу лязг цепей, но знаю, что я в безопасности, ведь он не сможет меня достать. Волна облегчения прервалась, когда он схватил меня сзади и швырнул на край стола.

Прижавшись грудью к моей спине, он закрывает мне рот ладонью. Я тянусь к кнопке, но его рука оказывается первой. Он хватает меня за запястье и отводит руку, а затем упирается ладонью в дерево, прижимая меня к столу. От обрывистого дыхания внутри все горит.

— Мы не выйдем отсюда, пока ты хоть раз не признаешь правду.

Шеей ощущаю его теплое дыхание. Рот касается моего уха.

Я с усилием моргаю, когда он кладет на стол тонкий кусок металла. Узнаю серебряный язычок от пряжки ремня. Мысленно проклинаю себя. Я была так одержима тем моментом, когда он пленил меня. Его рука скользнула по моему бедру… другая крепко держалась за мою талию. Он использовал меня, черт возьми. Как слепа я была. Как наивна.

— Ты бы никогда не была так беспечна, если бы не хотела снять эти цепи. — Он усиливает хватку, позволяя мне почувствовать цепь, все еще сковывающую его запястья. Холодный металл трется о спину. — А теперь скажи правду.

После чего его рука исчезла. Я задыхаюсь, цепляясь ногтями за стол.

— Я буду кричать, — угрожаю я.

Он перекидывает цепь через мою голову и закрепляет на шее, сильнее прижимая мою спину к груди.

— И я раздавлю тебе трахею.

Звенья цепи пощипывают кожу, пока он угрожает в ответ. Но затем так же внезапно он ослабляет цепь, позволяя мне сделать беспрепятственный вдох. Только когда страх быть задушенной исчезает, возникает новый. Грейсон задирает мне юбку.

— Все твои разговоры о контроле и морали… — Он раздвигает мои ноги, пальцы обхватывают бедро. — Ты девиант, Лондон. Я знаю, как ты живешь — прячешься в темном уголке.

Я хнычу и качаю головой.

— Вы ошибаетесь, Грейсон. Вы все это придумали…

— Перестань. — Он зарывается пальцами в мои волосы и дергает. Пучок распускается, и он прижимается ближе, чтобы понюхать волосы. — Я хочу, чтобы ты доказала, как хорошо справляешься со своими страстями. — Другая рука поднимается на дюйм выше. Живот дрожит от этого ощущения. — Если ты не возбудишься, я пристегну себя наручниками к полу и никогда больше к тебе не прикоснусь. Но если ты… тогда ты исповедуешься мне во всех своих грязных грехах.

Он тянет меня за ногу, раздвигая их, двигаясь вверх по бедру. Он окружает меня, край стола впивается в живот, но боль только усиливает чувственные ощущения от каждого его прикосновения. Глубоко внутри расцветает боль, пульсация вызывает жар между ног… и я знаю, что он это чувствует. Я зажмуриваюсь.

Когда он достигает сосредоточия жара, я вздрагиваю. По шву нижнего белья скользит палец, дразнящая угроза, прежде чем он полностью меня хватает. Я взбрыкиваю, но он проводит пальцами, надавливая на лобок и вызывая новую волну возбуждения.

У него вырывается низкий стон.

— Я могу чувствовать тебя сквозь тонкий слой ткани, Лондон. Ты влажная.

Его слова вонзаются в меня как пули, и каждая точка удара взрывается. Каждое поглаживание зажигает меня, как взмах спички, и у меня больше нет сил. Контроль ускользает, как песок сквозь пальцы, когда мои руки разъезжаются по столу, а желание вырываются на волю.

— Ты возбудилась, — говорит он. — Так же, когда смотрела мои видео. — Он с силой сжимает мое горло. — Признай это.

Я прерывисто выдыхаю.

— Нет.

— Врушка. Ты не могла оторвать взгляд от экрана, да? Расскажи, насколько ты возбудилась, когда следила за пытками Жизель. Ее конечности связаны, тело растянуто… пока она не исповедуется в грехах.

Раньше он никогда не называл своих жертв по имени. Это кажется слишком интимным, и эта интимность вызывает во мне страстное желание, пробуждая голод.

— Признайся, — выдыхает он мне на ухо. Он усиливает хватку на горле, прижимая мою голову к плечу. — Признай правду, Лондон.

Я изо всех сил пытаюсь удержать последний кусочек контроля, отказываясь признавать, что я чем-то похожа на него, пока он не просовывает руку под трусики — и уже касается меня без всяких преград. Цепочка трется о грудь, стимулируя чувствительные пики.

— Я не могу, — выдавливаю я.

— Твое тело говорит правду, даже если ты врешь.

Затем он проскальзывает внутрь меня, его пальцы мастерски двигаются, как будто последние три месяца он изучал меня. Я охаю и отталкиваюсь от него, не в силах сдержать ответной реакции тела. Он глубоко проникает в меня, и все, что я могу сделать, чтобы не упасть, это схватить его за шею и прижаться к нему.

— Сейчас я внутри тебя… — Зубы задевают мое плечо. — Под твоей кожей. Я хочу сломать тебя, чтобы собрать воедино. — Он сжимает руку, от нехватки кислорода у меня начинает кружиться голова, но я очень хорошо осведомлена о каждой эрогенной зоне на своем тела — и хочу, чтобы он поработал над всеми.

Мне не нужно говорить это вслух: он прав. Тело предает меня каждым стоном и движением, когда я ищу разрядки. И когда он разрывает блузку, я его не останавливаю. Я выгибаюсь к его груди и прижимаюсь ближе, когда он стягивает бюстгальтер, чтобы коснуться меня — кожа к коже.

Мы превратились в клубок конечностей и плоти, и стремимся стать еще ближе. Я замечаю чернила на его руке и на этот раз так близко, что я могу обрисовывать узор из кусочков паззла. Меня охватывает дрожь, заставляя мурашки пробежать по коже.

— Я — паззл, который ты собираешь по кусочкам, — шепчу я.

Он издает рычание. Его пальцы входят глубже, надавливая сильнее, он больше не сдерживается. Он толкает меня на стол, моя грудь прижимается к прохладной деревянной поверхности. И по мере того, как его пальцы погружаются еще глубже, стимуляция сосков доводит меня до предела.

Я слышу, как рвется ткань, чувствую трение о кожу бедра, когда он рвет трусики. Затем он обхватывает меня за талию и переворачивает лицом к себе, и теперь уже нет никакой возможности отрицать то, что происходит между нами.

Наши взгляды встречаются.

Он склоняется надо мной. Убирает волосы с глаз. Действие настолько нежное, что у меня перехватывает дыхание.

— Ты моя идеальная пара.

Я вздрагиваю от его слов.

— Тебя это пугает? — Спрашивает он.

— Да.

Губы искривляются в жестокой улыбке.

— Но ты все же хочешь этого.

Я сглатываю.

— Да.

И это все, что ему нужно. Он перебрасывает мою ногу через плечо и берет меня ртом. Я выгибаюсь над столом, желая сжечь все запреты. Я жажду быть такой же свободной, как он — и все остальное, что не имеет значения, исчезает.

Прикосновение Грейсона… он пробует меня на вкус, такой дикий и раскованный… это опьяняет. Я никогда и ни с кем не была так уязвима. Боже, восторг и чистое плотское наслаждение — это слишком. Это все, что я чувствую — все, что я хочу чувствовать.

Это блаженство. И это ад.

Я была проклята задолго до того, как Грейсон нашел меня, и именно темная частичка моей души взывала к нему.

Я горю.

Я отправила в огонь весь свой мир, чтобы насладиться этим моментом, и пока он пожирает меня, вкушает меня, поглощая силу воли, я сжигала все дотла ради него — снова и снова.

Он чувствует мгновение, когда я расслабляюсь, и поднимается.

— Посмотри на меня, — требует он. Он движется надо мной, находя рукой мою шею и заставляя посмотреть на него. Его пальцы внутри меня, большой палец с силой прижат к клитору. — Скажи это. Скажи, кто ты. Признай правду.

Его пальцы не перестают поглаживать, лелея боль, обжигающую мою плоть, в то время как другая рука сжимает мое горло. Меня захлестывают чувственные ощущения. Подступающий оргазм тянет меня вниз. Я хочу хоть раз вкусить свободу.

— Убийца.

Как только открывается правда, меня охватывает неподдельное удовольствие. Огонь опаляет мышцы и жжет кости, пожирая меня, как лесной пожар. Я слышу порочный стон Грейсона, после чего его рот оказывается на стыке моей шеи и плеча. Он впивается зубами в мою кожу, пока я трусь о его руку, преодолевая последнюю волну эйфории.

Когда я возвращаюсь на землю, в тихой комнате слышно лишь наше дыхание, тяжелое и громкое. Ко мне возвращаются чувства. Осознание того, где мы находимся, что мы сделали. Возвращение в реальность ощущается как удар.

Грейсон гладит меня по шее, осматривая следы, которые он наверняка оставил.

— Я понимаю тебя. Нечего стыдиться. — Он целует меня мягкими и требовательными губами, что полностью контрастирует с примитивным актом, который мы только что пережили.

Дикость. Мои кожа и разум чрезмерно чувствительны. Кровоточащие от его резких прикосновений.

Я позволяю нашим языкам переплетаться в поцелуе, моя ладонь прижимается к его груди, считая громовое сердцебиение. На вкус он как дурман. Как наркотик. Как свобода. Я чувствую его эрекцию, когда он проталкивается между моих ног, снова разжигая возбуждение… И я отворачиваюсь, прерывая поцелуй.

Я отталкиваю его. Одергивая юбку, говорю:

— Ты должен идти.

Я сползаю к краю стола, но он удерживает меня за бедра.

— Я понимаю, как ты напугана, — говорит он. — Этот момент, когда ты в первый раз произносишь это вслух… Дороги назад нет, Лондон. Ты и так слишком долго держала это взаперти. Как только ты спустишь монстра с поводка, то уже не сможешь снова его запереть.

Несмотря на то, что Сэди предупредила об этой пугающей неизбежности, я с вызовом смотрю ему в глаза.

— Посмотрим.

Я отталкиваю его и направляюсь в ванную, по пути схватив порванное белье. Брызгаю прохладной водой на лицо, избегая смотреть в зеркало. Если посмотрю, то увижу эти преследующие меня воспоминания, а сейчас я слишком слаба, слишком уязвима, чтобы противостоять им.

Успокоившись, я поправляю блузку и возвращаюсь в кабинет, где Грейсон снова прикован к полу наручниками. Все кажется таким… безмятежным. Как будто последние полчаса были только фантазией.

Он смотрит в мою сторону.

— Значит, завтра в то же время?

Еще недавно я чувствовала себя такой уверенной, такой удовлетворенной. Теперь на этом месте пустота. Я выхожу из кабинета, чтобы позвать офицера.