Тенебрариум

ЧАСТЬ-20. ТРОПА БЛУДНЫХ ДЕТЕЙ

Дорогой дневник. Осталось полтора листа до корки. И хоть я уже мельчу текст как могу, страницы заполняются невероятно быстро. Зачем я писал столько лишней ерунды? Теперь из-за неё даже самые важные детали приходится сокращать и ужимать до безобразия. А ведь впереди ещё столько событий.

Сегодня последний день в доме Райли. Даже не верится. Завтра, на заре, мы уходим в Апологетику. Я так этого ждал, но сейчас почему-то сомневаюсь, хочу ли я туда идти? Подготовка к походу чрезвычайно основательна. Даже взяв всё самое необходимое, мы набили два огромных рюкзака. На лямках приспособлены специальные крючки-секретки, выдёргивающиеся одной чекой, наподобие парашюта. При этом рюкзак моментально сваливается с плеч. Это приспособление придумано специально, чтобы избавиться от груза в случае внезапной атаки. Так же мне были выданы наколенники и налокотники, как у Райли. За последнее время, я набил руку пользоваться более практичным и лёгким охотничьим ножом, но 'родное' мачете не оставил, закрепив его на рюкзаке таким образом, чтобы можно было, если что, выхватывать его из-за плеча, в качестве вспомогательного оружия.

Райли занималась 'консервацией' дома, подготавливая его к долгому пребыванию без хозяев. У изгнанников так принято. Даже уходя навсегда, они оставляют своё жилище таким, чтобы в него можно было вернуться. Мало ли что?

Элгеру выделили остатки наших припасов, на которых тот легко продержится пару недель, и открыли окно на мансарде, чтобы мог уйти, когда пожелает. Котя чувствует, что мы собираемся уходить, и постоянно сидит рядом со мной. Весь вечер я ощущаю повышенную слабость, но не прогоняю его. Пусть напоследок напитается от меня. Когда теперь ему обломится энергетическая подкормка?

Что же касается Райли, и наших с ней отношений, то здесь всё очень неоднозначно. Казалось бы, мы признались друг другу в своих чувствах, и, по-идее, должны были стать ещё ближе. Но, вместо этого, Райли начала проявлять заметную сдержанность. В то же время, она не демонстрирует равнодушие. Напротив, её тон стал гораздо нежнее. Несколько раз она даже пыталась неловко приласкаться, своими неумелыми действиями напоминая влюблённую первоклассницу — наивную, смешную и трогательную одновременно. Я был снисходителен к ней, понимая, что столь сложные чувства для неё в диковинку, и смеяться тут не над чем. Может быть, именно эта неуверенность и заставляла Райли проявлять свою нежность с осторожностью. Хотя, скорее всего, она сторонилась меня потому, что не хотела ещё сильнее развивать привязанность. Вполне разумное и оправданное поведение.

Мне тоже не мешало бы заглушить свои чувства, и отвлечься от мыслей, связанных с подругой. Поэтому, в свободное время я пытался анализировать добытую информацию, а так же тренировать навыки, полученные от соседа-шамана. Увы, по обоим этим направлениям меня постоянно преследовало разочарование.

Информация, полученная мной от Хо и Хо-самозванца, не стоила выеденного яйца. Я окончательно запутался в их пафосном бреду. Не получил ни одного вменяемого ответа на свои вопросы. И до сих пор не знаю, как мне действовать дальше. А подсказки… Да какие, к чёрту, подсказки? Хо дало мне ключ, который непонятно каким концом вставлять в замочную скважину. Вместо помощи, я получил ещё одну череду невнятных шарад, которые ещё предстоит разгадывать. Чёртово Зазеркалье. Надеюсь, что хотя бы Апологеты не будут канифолить мне мозг подобной галиматьёй, пригодной разве что для психлечебницы.

Никаноровская наука — вообще не сдвинулась с места. Когда учитель рядом, он без труда выдёргивает меня из реальности — в ноосферу, где я, без особых усилий, уже научился создавать индивидуальную ячейку собственного микромирка. Ну а дальше всё как по маслу: Включаешь воображение, и мысли становятся материальными. Чем сильнее в это веришь — тем реальнее становится иллюзия. Трудновато было в самом начале, но когда предмет материализуется, тебе уже не приходится убеждать себя в его существовании. Тут уже включается обратная инерция, и становится проблематичнее уже не удерживать эту иллюзию в зримом и осязаемом виде, а заставить себя поверить, что её не существует. Впрочем, всё это мастерство лишается всяческого смысла, если ты не умеешь возвращаться в свой иллюзорный мирок без посторонней помощи. А я-то как раз этому и не научился. Как и не научился другой, очень важной способности — естественной экстериоризации. То есть, самостоятельному отделению своей энергетической оболочки от материальной, без помощи ай-талука. Наверное, мне это недоступно.

В оконное стекло звонко ударился камешек.

— Тинка пришла, — определила Райли. — Ну вот, а мы всё ещё копаемся.

Я приоткрыл полоску жалюзи, и посмотрел на улицу. Тинкербелл сидела верхом на нашем заборе, болтая ногами. Увидев меня, она сделала вопросительный жест.

— Точно, она. Ранняя пташка. С вечера прийти не могла?

— Нормально она пришла. Это мы возимся как сонные мухи… — подруга сосредоточенно проверяла собранные вещи. — Так. Это взяли. Это взяли. Этого нам хватит. Вроде бы всё.

— Зачем нам запасная одежда?

— Так надо. Уф. Вроде бы всё собрали. Можно выходить.

— Погоди. Давай присядем на дорожку?

— Зачем?

— Традиция такая.

Мы уселись, и посидели несколько секунд в полной тишине.

— Долго сидеть нужно? — спросила Райли.

— Всё, — поднялся я, подхватывая тяжёлый рюкзак. — Пошли.

Покачиваясь под тяжестью ноши, спустились по лестнице в прихожую.

— Шляпу свою заберёшь?

— Хм… — я снял шляпу с вешалки, стряхнул с неё пыль, и повесил обратно. — Нет.

— Почему? Она же тебе дорога.

— Да, но-о… Пожалуй, нужно свыкнуться с былыми потерями. Пусть останется здесь.

Пожав плечами, Райли присела, чтобы погладить Котю.

— Ну что, элгерчик, прощай. Спасибо тебе за то, что охранял мой дом. Еды я тебе оставила. Уходить будешь через чердак. Не грусти.

Котя потёрся мордочкой ей об щёку.

Подхватив объёмистый рюкзак за лямки, изгнанница открыла входную дверь и вышла на крыльцо. Вместо неё в прихожую хлынула уличная прохлада. Настала пора прощаться и мне.

— Прощай, старичок. Мне будет тебя не хватать, — сказал я Коте. — Я благодарен тебе за всё.

Мы обнялись как старые друзья. Потом я поднялся, забрал рюкзак, и, не оглядываясь, вышел, ощущая на своей спине пристальный и печальный взгляд элгера. Очень хотелось обернуться и улыбнуться ему, но я понимал, что не смогу. Грусть переполняла моё сердце. Райли заперла дверь на ключ. Стараясь поскорее отвлечься от прощальной горечи, я быстро переключился на Тину.

— Привет, непоседа!

Девочка спрыгнула с забора и пошла ко мне навстречу.

— Вас не дождёшься.

— А тебе, я смотрю, не терпится стать апологетом. Успеешь. Кстати, где твой багаж?

— Там, — она указала через плечо. — За забором оставила.

Дождавшись Райли, мы вышли со двора. Рюкзак Тины оказался скромнее, чем я ожидал.

— И это всё? Помнится, сюда мы чалили целую тележку, — удивился я.

— Я взяла только самое основное, — ответила она.

Дойдя до никаноровского дома, наша маленькая группа остановилась. Старик сидел на лесенке у подъезда, и посматривал на нас с загадочной улыбкой. От этой улыбки мне стало не по себе. Шаман знал, что сегодня я ухожу в центр города, но про то, что уйдёт Райли — я ему не говорил. По-легенде, она должна была меня всего-лишь проводить. Тем не менее, я прекрасно чувствовал, что Аверьян знает правду. Поэтому моя совесть горела в душе жгучим огнём.

— Ну что ж, Аверьян Васильевич, вот я и ухожу.

— Вижу, что уходишь. Счастливого тебе пути. Буду просить Белого Ворона, чтобы тебе помогал.

— Спасибо.

— Жаль, что времечка у нас было маловато. Не успел тебя всему научить.

— Да. Но что поделать? Значит не судьба.

— Девчата с тобой, что ли, идут?

— Да, — я густо покраснел. — Но Райли вернётся.

— Скажи ей, пусть не волнуется за свой дом. Я сюда никого не пущу. Всех прогоню. Передай ей.

Я обернулся к изгнаннице, и передал его слова. Та кивнула и ответила, — Скажи ему, что я скоро вернусь. Даю слово.

Это было произнесено таким твёрдым и уверенным тоном, что я не сразу 'перевёл' её слова старику. Не думал, что Райли так мастерски и так жестоко умеет лгать.

И уж конечно мне тогда не могло прийти в голову, что она вовсе не лжёт…

Границу территории Флинта мы пересекли решительно и бесцеремонно. Теперь никаких этикетов и расшаркиваний. По закону изгнанников, нашедший Суфир-Акиль имеет право свободно пересекать чужую территорию, и нападение на него является одним из самых страшных преступлений. Но законы-законами, а ловушки никто не отменял, поэтому я тут же предупредил своих спутниц.

— Погодите, здесь опасно.

— Что-то не так? — спросила Райли.

— Флинт ставил 'Хлопушки' на экрофлониксов. Как бы не напороться.

— Когда он их ставил?

— Пока мы были в Призрачном районе.

Махнув рукой, Райли пошла дальше, обходя помятые автомобильные остовы.

— Эй, нельзя быть столь самоуверенной! — поспешил я за ней.

— Да всё в порядке, Писатель, — окликнула меня Тинка. — 'Хлопушки' действуют не дольше трёх дней. Так что не беспокойся.

Когда мы свернули на улицу Гагарина, в лицо нам хлестнул холодный ветер. Я всё ждал, когда же появится Флинт, но его не было. Неужели он нас проморгал? Это вряд ли. Скорее, прячется, оценивая наше превосходство. Вот только зачем? Он конечно способен на подлость, но сейчас не тот случай. Флинт слишком сильно жаждет попасть в Апологетику, поэтому он не станет идти против закона. Ну вышел бы хоть попрощаться…

Совершенно безнаказанно мы дошли до площади Космонавтики и спокойно миновали 'Соковыжималку'. Никаких признаков Флинта. Сколько я не вглядывался в чёрные окна планетария — так и не увидел знакомую фигуру, наблюдающую за нами.

— Где же Флинт? — наконец не выдержал я. — Почему не выходит?

— Забудь про него, — ответила Райли.

— Он нас пропустит, — успокоила Тинка.

— Знаю, что пропустит. Мне непонятно, почему он не выходит?

— Вот он тебе сдался.

Слева от нас показалась сберкасса, о которой я уже был наслышан. Напротив виднелся инкассаторский броневик, со временем ставший частью защитной баррикады. На пустом билборде, по обеим сторонам, свисали разлагающиеся трупы экрофлониксов, подвешенные на колючей проволоке. Пока я сосредоточил на них внимание, с противоположной стороны улицы послышалось тихое потренькивание. Меня бросило в пот. Неужели аномалия? Но всё оказалось иначе. Звуки доносились от свежеперекопанной клумбы, в которой торчала пара знакомых зубастых растений. Интересно, это те самые, что росли в убежище Флинта, или другие? Вокруг цветов-хищников в воздухе кружились мелкие пузыри. До нас они не долетали, лопаясь на подлёте.

— Флинт, не прячься, я тебя вижу! — громко произнесла Райли, не замедляя движения.

— Райли! От твоих прекрасных глаз не спрятаться! — ответил ей голос невидимого Флинта.

Он всё-таки появился. Но как я не осматривался — так и не смог определить, где он сидит.

— Дело не в глазах, а в носе. Запах дерьма ни с чем не перепутать!

— Ай-яй-яй. Нарушаешь договорённости, да ещё и хамишь? Некрасиво!

— К чёрту договорённости. Ты обязан пропустить нас. Поэтому заткнись.

— С какой это стати мне вас пропускать? Вы что, нашли Суфир-Акиль?

— Нашли-нашли, завидуй молча.

— Неужели обе нашли?

— Да, обе. Отвали.

— Флинт! — крикнул я. — Хватит прятаться! Выйди попрощаться, что ли! Друзья мы, или нет?!

Изгнанник показался из-за бензовоза, обросшего со всех сторон кустами. Мои спутницы остановились, и разом положили руки на рукоятки ножей.

— Да расслабьтесь вы, амазонки хреновы, — игнорируя их, Флинт подошёл ко мне. — Ну, здоров.

— И тебе не хворать, флибустьер. Твои, что ли, 'розочки'? — я кивнул на цветы.

— Мои. Я тут подумал, что на улице им будет лучше… Значит ты уходишь?

— Ухожу.

— Понятно, — он мотнул головой.

— А ты?

— Что, я?

— Тебе самому ещё не пора уходить? Сколько ещё здесь сидеть собираешься?

— А почему я должен уходить?

— Ты тоже нашёл Суфир-Акиль, ведь так?

— С чего ты взял? Ничего я не нашёл. Вот вы сейчас уйдёте, а я буду расширять свою территорию…

— Оно тебе надо? — я положил руку ему на плечо. — Просто скажи мне, глядя в глаза, ты его нашёл?

Флинт боязливо зыркнул на меня и тут же потупил взгляд.

— Я не уверен. Нужно поразмыслить. Убедиться.

— До зимы будешь размышлять? И где гарантия, что переживёшь эту зиму? Решайся, пират, сейчас, или никогда.

— Решайся-решайся… И вообще, слушай, с какого это хрена примитивная обезьяна будет мне советы давать? — он стряхнул мою руку. — Пошёл к чёрту! Иди, вон, за своими девками. Скатертью по жопе!

— Ну, как знаешь… — набросив на голову капюшон, я развернулся, и подошёл к Райли. — Горбатого могила исправит.

— Зачем ты вообще с ним связался? — презрительно ответила та. — Пусть остаётся и сдохнет тут в одиночестве.

— Жалко его…

— Жалко у пчёлки. Хватит время терять. Нам нужно идти, — Райли сплюнула в сторону.

— Пойдём, Писатель, нас ждёт нелёгкий путь, — Тинка похлопала меня по рюкзаку.

Мы двинулись дальше по улице, между двумя рядами машин, плотно стоящих в вечной пробке. Ветер таскал пыль среди пустых металлических корпусов, шурша песчинками.

— Эй! — послышался оклик.

Из всей группы остановился и обернулся только я. Флинт стоял на том же самом месте, глядя на меня исподлобья.

— Считаешь, что если я пойду с вами — они меня примут?

— Апологеты? Понятия не имею. Я даже не знаю, примут ли они меня, но, как видишь, всё равно иду. Решайся быстрее.

— Да он уже всё решил, — не оборачиваясь проворчала Райли. — Иначе бы рюкзак за машиной не прятал.

— Так он что, тоже собирался уходить?

— Конечно. Он заранее вынюхал все наши планы, и дожидался, когда мы отправимся в путь, чтобы присоединиться к нам. Не так ли, Флинт? — она оглянулась на секунду.

— Никуда я с вами не пойду, — отозвался тот. — Проваливайте, пока я добрый.

— Хватит дурью маяться. Через пару дней вернутся экрофлониксы, и тебе кирдык, — заметил я. — Бери свой баул, и топай за нами.

— Да пошли вы! — изгнанник отправился к бензовозу. — Я конечно уйду в Апологетику, но сам по себе. Вы мне не нужны!

— Дело твоё…

Однако, едва мы достигли конца квартала, как Флинт догнал нас, пыхтя под гнётом рюкзака. Поравнявшись со мной, он пошёл рядом.

— Ага, — встретил его я. — Значит всё-таки мы тебе нужны.

— Нет. Нам просто по пути.

— Флинт, ты как маленький. Тинка хоть и кроха, но ведёт себя гораздо серьёзнее. Ты ведь хороший парень, сам по себе. Но характер у тебя — оторви и выбрось.

— Будешь мне мозги полоскать, я с вами не пойду. Погляжу, далеко ли вы уйдёте без меня.

— Вот-вот-вот, в этом ты весь. Только бузить, угрожать и шантажировать умеешь. А ещё друг называется.

— А я разве не друг?

— Друг не будет дерзить и обзываться.

— А я разве обзывался?

— А кто меня 'обезьяной' назвал пять минут назад?

— Хм-м… Ну ты это самое… Ладно. Прости там, и всё такое… Ну вот такой я. Не со зла же.

— Да на тебя даже обижаться грешно. Ты сам себя наказываешь своим дурацким поведением.

— Писатель, не лучшее ты выбрал время для психоанализа, — произнесла Райли.

— Цыц, ведьма! — ответил ей Флинт. — Не наезжай на моего друга!

— Ещё слово, и в чьей-то лысой башке будет торчать нож.

— Скорее кое-кто будет болтаться на собственной косе…

— Всё, прекратили. Ё-моё, ребята, я вас не понимаю. Все нашли Суфир-Акиль, все справились с испытаниями! Идём в Апологетику! Где радость? Где хорошее настроение? Чё все злые-то, как сволочи?

— Я не злая, я не злая, — пропела Тинка.

— Я не про тебя. Я про вон этих двух колючек.

— Флинт такой заносчивый, потому что на своей территории. Это привычка. Да, Флинт? — подмигнула ему девочка.

Тот отвернулся.

— Но вон за этим домом его территория заканчивается. И начнётся территория 7-30, -Тина зажмурилась и расплылась в улыбке.

— С ним проблем не будет?

— Проблем? Не-ет, ты что? Тридцатый. Он такой. Такой классный.

— Что-то я про него раньше не слышал, — я поправил натирающие лямки на плечах. — Видел на карте его территорию, но про него самого ничего не слышал.

— Райли, ты разве не рассказывала Писателю про тридцатого?

— А зачем? — ответила та.

— Тридцатый — не простой изгнанник. Он уникален.

— Ничего уникального, — Райли хмыкнула.

— Да неужели?

— Ладно, ладно, согласна. Он — крутой.

— Ого. И даже круче тебя, Райли? — не удержался я.

— Даже круче меня. Я не понимаю, почему он до сих пор не в Апологетике. По виду — так вроде бы давно обзавёлся Суфир-Акилем.

— А ты что скажешь, Флинт?

— Мы с соседом не общались с того момента, как я тут место застолбил. Но вынужден согласиться с дамочками. Тридцатый хорош.

— Что же это за мужик такой, если даже ты признаешь его крутизну? Мне не терпится с ним познакомиться!

— Не торопи события, — Тина толкнула меня локтем. — Успеешь ещё встретиться с конкурентом.

— Ты о чём?

— Райли при виде тридцатого теряет голову. Она его фанатка.

— Тинка, прикрой рот! Писатель, не слушай эту дурочку.

— Да я шучу! — засмеялась Тинка. — Но в каждой шутке, сам понимаешь… Нам всем нравится тридцатый. Не за его силу и внешность, а за путь, который он избрал.

— Что за путь?

— Симпатии не свойственны изгнанникам, — ответил Флинт. — Но нам свойственно почитание самоотверженности. Тридцатый избрал путь маяка.

— Какого ещё маяка?

— Территория тридцатого — самая маленькая, зато она расположена в точке входа. Это своеобразные врата, — пояснила Тина.

— Оттуда начинается Тропа Блудных Детей — единственный путь в Апологетику, — утвердительно кивнул Флинт.

— Тридцатый встречает всех, кто нашёл Суфир-Акиль, и указывает верный путь. Он — привратник.

— С чего вдруг он этим занялся? — удивился я. — Его кто-то назначил?

— Никто его не назначал, — ответила Райли. — Говорят, что после того, как Грязного Гарри завернули из Апологетики, тридцатый решил взять на себя ответственную миссию, встречать всех потенциальных акилантов, и подтверждать их пригодность для Апологетики.

— А откуда он знает: годится Суфир-Акиль для Апологетики, или нет?

— Это никому не известно.

— Но он ещё ни разу не ошибался, — добавила Тина. — Никогда.

Улица Вампилова поворачивала вправо, пролегая вдоль забора хлебопекарни. С прилегающей улочки высовывалась длиннющая фура, наискось перегородившая всю проезжую часть, и передним колесом заехавшая на тротуар. По другую сторону от неё, нос к носу стояли две милицейские машины, возле которых были хаотично расставлены металлические ограждения со знаками «Проезд запрещён» и «Объезд». Скелет в форме сотрудника ГИБДД, при рации и бронежилете, сидел, привалившись к своему авто, зажав в окостеневшей руке ПМ. В височной кости зияет пулевое отверстие. Останки ещё одного милиционера наблюдались поодаль, прямо посреди пешеходного перехода. На оскаленном черепе нахлобучена каска с прозрачным забралом. Перед смертью он убегал от чего-то. Вне зависимости от исхода, со своей задачей эти ребята справились, как могли. Дорога дальше была абсолютно свободна от машин, за исключением припаркованных у тротуара. Отсюда же, как оказалось, брала своё начало территория изгнанника Z-345/7-30.

По пустой дороге с тихим шорохом катались и подпрыгивали клубки перекати-поле. Ветер подвывал в пустых оконных проёмах, отчего на душе становилось очень неуютно. Вдобавок, давило на мозги наше сосредоточенное молчание. Чтобы немного отделаться от гнетущего чувства тревоги, я начал тихо намурлыкивать себе под нос незамысловатый мотивчик из старого мультика. А затем, тихонько запел: «Мы в Город Изумрудный идём дорогой трудной…»

— А что? — оборвав песенку, обратился я к спутникам в попытке развеять их мрачное настроение незатейливой болтовнёй. — Всё сходится, прямо как в сказке. Изумрудный Город — это Апологетика, тридцатый — это Гудвин, а мы с вами — идём за исполнением своих желаний. Осталось разобраться, кто из нас кто. Значит я — Железный Дровосек, Тинка у нас будет Элли. Ах, да, ты же предпочитаешь имена первоисточников. Тогда будешь Дороти. Флинт — Страшила Мудрый…

— Сам ты… — вяло откликнулся тот. — Страшный…

— Ну а Райли — Смелый Лев! Точнее, Смелая Львица.

— Писатель, что за фигню ты несёшь? — откликнулась идущая впереди Райли.

— Хочу немного вас взбодрить.

— Не нужно нас взбадривать. Иди спокойно.

Один из кувыркающихся мимо клочков перекати-поля вдруг вспыхнул ярким зеленоватым пламенем всего в паре метров от нас, и моментально превратился в горстку пепла, за долю секунды развеянного ветром.

— Стоп! — Райли выставила руку, приказав нам остановиться.

Тинка присела на корточки, принявшись осторожно ощупывать асфальт.

— Вон, гляди, — Флинт указал ей на припаркованную впереди машину, половина которой сильно прогорела и оплавилась. — Там дальше вообще не пройти.

— Да. Придётся сворачивать, — кивнула охотница.

— Можно пройти вдоль бассейна, а там, через проулок, выйдем на Интернациональную. Она как раз выведет к убежищу тридцатого. Если он его, конечно, не поменял, — предложила Тинка.

— Ты там ходила? — спросила Райли.

— Была разок.

— Тогда иди вперёд.

Девочка послушно свернула с дороги, и повела нас окольным путём, мимо полуразвалившейся и заросшей ограды, за которой буйно зеленели густые заросли с торчащими из них мачтообразными соснами. С другой стороны улочки располагалась массивная серая коробка бассейна «Байкал», от фасада которого отвалился кусок стены, обнажив помещение раздевалки с уцелевшими шкафчиками. Далее находился магазинчик круглосуточной торговли, не дойдя до которого, Тинка свернула в узкий проулок между бассейном и бойлерной.

— Не дотрагивайтесь до стен, — её предупреждение адресовывалось не группе, а конкретно мне.

Стены действительно были покрыты какой-то слизью, от которой тянуло чем-то сырым. Поэтому мне и без прикосновений идти по этому проулку было довольно неприятно. Хорошо, что он быстро закончился, и мы оказались на улице Интернациональной, просторной и залитой лучами восходящего солнца. Труба котельной, расположенной за бассейном, отбрасывала стреловидную тень, словно указывая направление. Никаких подозрительных явлений на нашем пути я не замечал, однако Тинка почему-то жалась ближе к домам, стараясь не выходить из тени зданий.

— Похоже, что 'великий и ужасный' Гудвин уже давно в Апологетике, — предположил я.

— Не-а. Он здесь, — ответила Тина.

— Вон его убежище, — Флинт указал на шестиэтажное здание, огороженное забором. — Никогда ещё так близко к нему не подходил.

Жилищем тридцатого оказался небольшой отель 'Мечта', на первый взгляд ничем не защищённый. Даже ворота были полуоткрыты.

— Похоже, что он не особо волнуется о собственной безопасности.

— Он ждёт нас.

Дойдя до ворот, мы вошли на территорию отеля. Местные клумбы сильно заросли причудливыми, нетипично пёстрыми растениями, вокруг которых летали разноцветные пушинки. Райли сразу предупредила, что стряхивать их нельзя. Только сдувать.

Напротив главного входа группа остановилась, выстроившись в рядок. Я пытался предположить, откуда появится тридцатый, ожидая, что он застанет нас врасплох и присматриваясь то к домику охраны, то к спуску в подземный гараж. Было непонятно, чего мы ждём, и почему никто не удосужится позвать хозяина. Все просто стояли, терпеливо дожидаясь его появления.

Наконец он появился. На втором этаже открылась дверь, выпустив на лоджию легендарного изгнанника. Он оказался совсем не таким, каким я его представлял. Вместо ожидаемого спортивного, мускулистого качка с голливудской внешностью, появился седовласый задумчивый мужик, лет под пятьдесят. Одет он был в камуфляжную форму с закатанными до локтей рукавами. Положив свои жилистые руки на поручень, 7-30 совершенно спокойно посмотрел на нас сверху вниз. Видок у него был таким индифферентным, что казалось, он вот-вот достанет сигаретку, и равнодушно закурит, окончательно потеряв к нам всяческий интерес.

— Здравствуй, Z-345/7-30, -произнесла Райли.

Её приветствие повторила Тинка. Затем, Флинт. И, наконец, я. Только после этого, тридцатый соизволил раскрыть рот.

— Наконец-то… — ответил он. — Как вас много. В последнее время модно ходить группами?

— У нас каждый сам по себе, — ответил Флинт.

— Я слышу сомнение в твоём голосе, брат. Ты колеблешься?

— Мы все колеблемся, — выручила Флинта Тинка. — Никому неизвестно, примут ли наш Суфир-Акиль в Апологетике?

— Отсутствие твёрдой веры — извечная проблема изгнанников, — вздохнул тридцатый. — Инсуаль — это дорога, а не верёвка, натянутая над пропастью. Но почему-то никто не может, или не хочет этого понять. Сомнения — человеческий рудимент. Пока они есть — двери Апологетики закрыты для вас.

— И как же нам быть? — спросила Райли.

— Выход у вас за спиной. У кого есть сомнения — идите обратно, и не возвращайтесь, пока не победите их. Через пять минут я выйду к вам, и хочу видеть лишь тех, кто не сомневается, — тридцатый развернулся, и скрылся в номере.

Мы продолжали стоять.

— Ну что? — спросил Флинт. — Что делать будем?

— Делай что хочешь. Я остаюсь, — ответила Райли.

— Я тоже, — добавила Тинка.

— Уверены, что нам нужно его дожидаться? — обеспокоенно спросил я. — Его тон показался мне недобрым. Может не стоит ждать, когда он спустится?

— И всё-таки он прелесть, — прикрыла глаза Тинка.

— Не понимаю, чего вы в нём нашли? Мужик как мужик. По-моему, зря мы к нему припёрлись.

— Писатель, успокойся, — поморщилась Райли. — Флинт, ну так что?

— Ничего, — насупился тот. — Будь что будет.

Дверь открылась, и сухощавый 7-30 вышел к нам, спустившись по парадной лестнице. Теперь можно было разглядеть его получше. Ростом он был ниже Флинта, но гораздо шире в плечах. Лицо расчёркивали мудрые морщины. Намертво зафиксированная выправка выдавала в нём бывшего военного. Может быть, даже ветерана. Это ощущение дополняла военная форма, сидящая на нём как влитая. Из оружия я разглядел только штык-нож и сапёрную лопатку. Пройдя вдоль 'строя', тридцатый поочерёдно заглядывал каждому в глаза:

— Z-345/7-36… Теперь тебя зовут Флинт. Ну, зравствуй, сосед. Наконец ты решился. Поздравляю; Z-345/5-55. Она же Тинкербелл. Не ожидал увидеть тебя живой. За тобой ведь полгорода гонялось. Представляю, как рассвирепеют сулариты, узнав, что ты стала апологетом; Z-345/7-37 субкод 2. Райли. Весьма польщён. Наслышан о тебе, как об очень странной особе. Но в целом у тебя хорошая репутация. Апологетике нужны такие герои; А это у нас кто? — он остановился напротив меня.

Одного лишь взгляда его серых, бездонных глаз хватило, чтобы я съёжился, как под прицелом.

— Ты не изгнанник. Значит ты тот самый Писатель. Человек, дающий имена. Но Апологетика — это не место для людей. Зачем ты туда идёшь?

— Мне больше некуда идти, — разглядывая свою обувь, лепетал я. — Если попытаюсь уйти из города, меня убьют автотурели Периметра. А если останусь, то лишь отложу неизбежную смерть. Не хищники — так морозы убьют меня. Поэтому и иду в Апологетику, просить помощи у ваших мудрецов.

— Там тебе не помогут, — отрубил тридцатый.

Не зная, что ответить, я горько хмыкнул и начал виновато моргать глазами.

— Но ты всё равно туда пойдёшь?

Подняв голову, я утвердительно кивнул.

— Настырный человек, — тридцатый снисходительно улыбнулся. — В тебе живёт упорство, которое, возможно, сыграет свою роль. Чем чёрт не шутит? Поживём — увидим, — и он вдруг протянул мне руку.

Я ответил ему крепким рукопожатием.

— Рад знакомству, Писатель, дающий имена. Ты мне ещё имя не придумал?

— Это слишком большая честь для меня…

— Да хватит юлить. Продемонстрируй мне свой талант.

— Наверное, сейчас не тот случай…

— А по-моему тот. Все изгнанники получали имена в Апологетике, но ещё никто не являлся в Апологетику уже с именем. Это необычная находка. Можно сказать, печать Суфир-Акиля. Ну так что, Писатель. Как меня зовут?

Я покосился на Райли. Та едва заметно кивнула.

— Гудвин.

— Хм, — тридцатый скривил губы, но это не было недовольной гримасой. Скорее, он выразил недоумение, как человек, узнавший от астролога свою планету-покровительницу, или счастливый камень. — Гуд-вин. Недвусмысленный намёк, что добро всегда побеждает? Или трогательная надежда? Пожалуй мне нравится.

Он повернулся спиной, ещё около минуты размышляя над своим новым именем.

— И как тебе это удаётся? — толкнул меня Флинт.

— Так значит вам нужно напутствие? — Гудвин хрустнул шеей. — Будет вам напутствие. Вы все — достойны места в Апологетике. Имею в виду всех, кроме Писателя. Извини, Писатель, и спасибо за имя. Но врать я тебе не хочу и не стану. Говорю как есть. Твоя надежда очень призрачна. Остальных, скорее всего, примут. Тем более, что вы — последние с этого участка.

— Разве там больше никого не осталось? — спросил Флинт.

— А кто там остался? 7-13 и 5-11 — убили, — начала Райли.

— 4-17 проскакал мимо меня неделю назад, — добавил Гудвин. — При этом он был в очень приподнятом настроении. А 6-29 покинул территорию, когда в округе появился граммофонщик. Кстати, шестнадцатый и ко мне приходил. Сначала спросил, есть ли у него шанс вернуться в Апологетику. Я сказал ему правду, которую он и сам прекрасно знал. Это его разозлило, и он начал убеждать меня в тщетности избранного пути. Говорил, что собирает отряд, что нуждается в семёрках. Обещал, что вместе мы изменим положение вещей, опрокинув власть Апологетов, и воцарившись в городе. Я конечно же ответил ему отказом, но он меня уже не слышал. Сказал, что вернётся за ответом позже, но так и не вернулся. Видимо, собирал команду таких же сомневающихся бедняг. Вы же, вроде бы, тоже сталкивались с его шайкой?

— Не просто сталкивались, — ухмыльнулся Флинт. — Вообще-то мы их и перебили, всех до единого.

— Так вот почему он не вернулся, — ничуть не удивился Гудвин. — Значит получил то, что заслужил. Дурак. А ведь ответ был прямо перед его носом. Ну да ладно. Пришла пора и о себе подумать. Вы ведь не будете против, если я присоединюсь к вашему отряду?

— Что? — удивились мои спутники. — Ты? Пойдёшь с нами?

— Ну да, — развёл руками Гудвин. — Я вижу, что здесь моя миссия выполнена. Суфир-Акиль найден. Я готов присоединиться к коллегии Апологетов.

— Я думала, что ты уже давно нашёл свой Суфир-Акиль, — ответила Райли.

— Мой Суфир-Акиль — это моё призвание стоять в начале Тропы Блудных Детей, и указывать верный путь своим братьям и сёстрам. Теперь, когда в той части города не осталось ни одного изгнанника, мой долг можно считать исполненным.

— О чём речь, тридцатый? Конечно же мы не против твоей компании, — ответил Флинт.

— Безусловно, — согласилась Райли. — Вот только время нас поджимает.

— Не беспокойся об этом, сестра, я не собираюсь вас задерживать. У меня уже всё приготовлено и упаковано, — Гудвин отправился забирать свой рюкзак.

— Да-а. Вот это поворот, — потёр загривок Флинт. — Тридцатый пойдёт с нами. Подумать только.

— Он назвал меня 'сестрой'? — вытаращила на него глаза Райли.

— Чему ты удивляешься? Он же семёрка. А все семёрки — родня.

— Я же тебе говорила, что он классный, — шепнула мне Тинка.

— Всё равно не понимаю ажиотажа вокруг него, — пожал плечами я. — Но думаю, что лишняя пара сильных рук и внимательных глаз нам точно не помешает.

Первое впечатление оказалось крайне обманчивым. Этот Гудвин был действительно крутым парнем. Наше общение продлилось недолго, но этого хватило, чтобы я проникся к седому изгнаннику безграничным уважением. Как только он к нам присоединился, появилось ощущение, что нашему отряду теперь ничто не грозит. Если Райли — толковый руководитель, то Гудвин — руководитель превосходный. Он буквально сходу дал всем понять, кто в нашей команде настоящий лидер, при этом, ни коим образом никого не ущемив. Он как бы и не командовал вовсе, а просто время от времени вставлял реплики. Но при этом все понимали, что он прав, и иных вариантов не существует. Райли, при всех своих безусловных качествах, тем не менее, частенько допускает ошибки, грубит, игнорирует чужое мнение (особенно тех, кто ей не нравится) и не умеет держать группу 'в узде', предпочитая, чуть что, действовать самостоятельно. Гудвин же манипулирует живыми ресурсами с продуманной, прямо-таки гроссмейстерской логикой, оперируя физическими и моральными качествами подчинённых. Если бы он решил захватить город вместо Грязного Гарри, я уверен на сто процентов, что ему бы это удалось быстро и без каких-либо серьёзных потерь. Но, к счастью для апологетов, он не был склонен к сепаратизму. А, может быть, просто умел просчитывать всё наперёд, и заведомо знал, что здесь не будет никаких перспектив. Ну, захватят город, и что дальше? Армия изгнанников с ножами и топорами даже близко не подойдёт к стенам Периметра. Диктовать свои условия сумеречникам, и, тем более, Высшим, повстанцы не смогут, потому что церемониться с ними никто не будет. В итоге мятежный город просто разбомбят. На этом всё и закончится. Поэтому амбициями Гудвин никогда не козырял. Его действительно было за что уважать.

— Зря мы тащим с собой человека, — скептически произнёс Гудвин, запирая ворота.

— Он пойдёт с нами, — тут же ощетинилась Райли. — Это не обсуждается.

— Я отнюдь не против его компании. Он мне даже нравится. И именно поэтому я так говорю. Тропа Блудных Детей уже не та, что была раньше. В последнее время произошло много подозрительных изменений…

— Нам не о чем волноваться. Тропу Блудных Детей контролирует Апологетика, поэтому она и безопасна, — заметил Флинт.

— Видишь ли в чём дело. Я не уверен, что она до сих пор под контролем Апологетики.

— Как это? Почему?

— Пока не в курсе. Такое впечатление, что теперь у них есть дела поважнее.

— Какие могут быть дела, если их главное дело — дожидаться нас?! Я не понимаю.

— Придём — узнаем, — спокойно подвёл итог Гудвин. — Но Писатель не дойдёт.

— Дойдёт, — стояла на своём Райли.

— Он даже 'Зеркало' не пройдёт. А если пройдёт — я сильно удивлюсь.

– 'Зеркало' — ерунда.

— Для нас. Не для него, — Гудвин перевёл взгляд на меня и устало вздохнул. — Эта ловушка на людей, а не на изгнанников.

Собственно, так называемая Тропа Блудных Детей сама по себе никакой тропой не являлась, представляя из себя обычный маршрут, который пересекал город от окраины — к центру. Путь этот не был прямым и изобиловал поворотами, скорее всего, уводящими путников от опасных аномальных участков. То, что в Иликтинске ни в коем случае нельзя ходить по прямой — я усвоил уже давно. Отметки о поворотах обозначались неведомыми знаками, известными лишь изгнанникам. Я даже не пытался понять, как они их определяют, и просто шёл за группой.

Первый рубеж Тропы пролегал по улице Вампилова, прямо от отеля 'Мечта'. Сначала Райли по привычке шла впереди. За ней семенила Тинка. Потом мы с Гудвином. И замыкал процессию Флинт. Шли очень медленно, прогулочным шагом. Торопиться было нельзя. Ещё одно правило выживания в Иликтинске.

— А как же Водзорд? — обратился я к Гудвину. — Мы что, оставим его здесь одного?

— Водзорд — не изгнанник. Он сам выбрал вою судьбу, — ответил тот. — И мы должны уважать его решение. Не беспокойся о Водзорде, Писатель. Беспокойся о себе.

— Вместо пустых рекомендаций, лучше бы дал мне действительно полезный совет, — с ноткой обиды в голосе произнёс я.

— Какой же совет тебе нужен?

— Как пройти 'Зеркало', например.

Гудвин просто усмехнулся.

— Почему тогда Райли считает, что 'Зеркало' — ерунда? — наседал я.

— Потому что она, как и я, про него ничего не знает. Но я, хотя бы, знаю, что оно убивает людей. Только людей. А вот как оно это делает и почему — вопрос остаётся открытым. Или ты думаешь, что я из вредности не хочу помочь тебе обойти эту ловушку? — он с улыбкой поглядел на меня. — Нет, парень, это вовсе не моя блажь. Я правда не знаю, как это сделать.

Я потупил взгляд.

— Но могу посоветовать ровно одно, — улыбка исчезла с его лица. — Если ты твёрд в своём стремлении — ты можешь справиться. Что бы ты не увидел, что бы не почувствовал — смотри сквозь это и чувствуй сквозь это. Представь, что впереди светит твоя путеводная звезда. Пусть она маленькая и с трудом просматривается, но ты должен идти к ней несмотря ни на что. Тебе это понятно, человек?

— Да, Гудвин, спасибо.

— Так необычно слышать своё имя, — рассмеялся тот. — Как будто бы душу щекочут.

— Ого, а что это там впереди? — указал я на обломки какой-то техники, темнеющие перед нами.

— Мы подходим к 'Зеркалу'. Писатель, помни, о чём я тебе говорил, и на всякий случай прощай.

— Не волнуйся, Писатель, — подбодрила меня Тина. — Что бы там ни было, я рядом.

— А может как-то обойти? — обернулась к Гудвину Райли.

— Нельзя. Ты же сама прекрасно знаешь.

— А через канализацию? — с надеждой спросила охотница у Тинки.

— Здесь ходы забиты какой-то дрянью, — ответила девочка. — Не пролезть.

— Путь только один — через 'Зеркало', -Гудвин вышел вперёд. — Вы идёте, или возвращаетесь?

— Я иду, — пройдя между Райли и Тинкой, я последовал за ним.

Страшно не было совсем. Я просто не знал, чего мне бояться. Что делать, если ловушку нельзя обойти? Единственный способ — влезть в неё, а уж потом думать, как выбираться.

Дорогу нам частично перегораживал разбившийся вертолёт Ми-8, лежавший на боку. Судя по раскраске он принадлежал МЧС. Отвалившийся хвост машины лежал чуть в стороне, среди переломанных лопастей. По всей видимости, вертолётчики слишком близко подлетели к линии электропередач, и зацепили винтом провода. Пилотов в кабине не было.

— Они что, пытались эвакуировать жителей? — спросил я у Гудвина, указав на вертолёт.

— Нет, — ответил тот, перешагивая через кусок лопасти. — Эти прилетели вон за теми, но грохнулись.

— Ты видел, как это случилось?

— Нет. Просто рассуждаю логически.

— А за кем они прилетали?

— Вон, за теми, — поднял руку Гудвин. — За учёными.

Далее, за вертолётом я разглядел несколько потрёпанных и выгоревших на солнце палаток, и красноватый пенёк дизельного генератора, соединённого проводами с каким-то научным оборудованием. Вездеход, на котором приехали эти люди, стоял в сторонке, возле здания конторы, торговавшей, судя по вывеске, пластиковыми окнами.

Скелеты участников экспедиции были обнаружены за пустым палаточным лагерем. Они лежали кучно, организованно, и, что характерно, в одинаковых позах. Как будто бы перед смертью сидели у телеэкрана, с интересом глядя какую-то передачу. Среди останков учёных я разглядел и пару вертолётчиков, определив их по характерным лётным комбинезонам и шлемам. Такое впечатление, что выбравшись из разбитого вертолёта, они просто подошли сюда, сели и умерли.

— Их всех убило 'Зеркало'?

— Верно, — Гудвин осторожно ступал между человеческими костями.

— Писатель, не торопись, — окликнула меня Райли. — Держись рядом.

— Ты ему не поможешь, тридцать седьмая. С 'Зеркалом' он будет один на один.

— Что это за сияние? — я остановился.

— Началось.

— Писатель, не на… — оборвался за моей спиной голос Райли.

Перламутровое сияние огромным прозрачным экраном пересекало улицу. Сначала я видел в нём своё нечёткое отражение, но вскоре понял, что там отражаюсь не я. Там происходит нечто иное. Причём это происходит не по ту сторону сияния, а как бы в нём самом, как в замысловатой, неевклидовой реальности. Никакой угрозы от этого видения не исходило, хоть я и пытался уловить её намёки. Вместо чувства опасности, душа наполнялась давно забытым умиротворением и покоем. Что-то было в этой иллюзии. Что-то такое, что трудно объяснить. Точнее, вообще невозможно объяснить. Чтобы вы примерно поняли, что я тогда ощущал, вспомните моменты своего пробуждения от самого сладкого и приятного сна, а затем представьте этот процесс наоборот. Когда вы уже в холодной реальности, и имеете возможность нырнуть в тот самый чудесный сон. Вот он — перед вами, вы его предвкушаете и смакуете. Как от такого откажешься?

Постепенно мне стало казаться, что всё совсем наоборот. Мир, в котором нахожусь я, размытый и неестественный, а то, что по ту сторону перламутровой завесы — напротив, реальное, понятное, и вполне доступное. Да и не было уже никакой завесы, никакого сияния. Не было даже улицы. Была лишь чистая и безупречная природа. Деревья качали пышными кронами. Сочные травы стелились под гребешками озорного ветерка, источая пряный, луговой аромат. Порхали мотыльки и вдохновенно пели птицы. Город исчез, но я ощущал его позвоночником, чувствуя, как он смотрит мне в спину глазницами своих окон, пробирая неприятным холодком. Я знал, что если обернусь, то вновь увижу его постылые развалины, пропахшие смертью. Мне этого не хотелось до ужаса.

А ведь это не ловушка. Это выход. Портал наружу. Сквозь аномальные кварталы и турельные вышки. Путь на свободу. Как же это прекрасно! Свобода от всего.

Я вновь вернулся в детство. В ту пору, когда нет никаких серьёзных забот и ответственности, когда голова забита всякой увлекательной ерундой, а мир воспринимается безразмерным, добрым и полным чудес. Каждая мелочь способна вызвать неописуемый восторг, и всё измеряется какими-то простыми, мультяшными категориями. И горя не существует, и смерти не существует, и окружающие краски ярче, чем обычно.

Девушка с белыми как снег волосами, в лёгком, немного прозрачном платье, будто сотканном из тончайшей паутины, босиком ступала по узкой тропинке, и её стройные ножки гладила мягкая трава. На голове красавицы надет свежесплетённый венок. Откуда она появилась? Какая разница. Одной лишь своей походкой и завораживающими движениями эта нимфа способна пленить несчастное сердце. До чего же хороша. Её неотразимая, божественная красота будит внутри меня незабываемые чувства — совершенно не пошлые, наивные, практически детские. Словно я вдруг увидел ангела. То самое ощущение, когда испытываешь удовольствие и счастье от одного лишь созерцания. Нетипичное для нашего грубого, развращённого мира, в котором все привыкли брать и овладевать, не думая о том, что сорванный цветок быстро теряет свою красоту. Как можно быть такими чёрствыми?

С улыбкой я поглядывал на небо, и мне казалось, что по нему плывут волшебные парусники. Попутный ветер развивает их флаги и щедро наполняет ветрила. Где-то вдали играет свирель. А девушка всё удаляется по тропинке, играя с кружащимися вокруг неё бабочками. Мне бы пойти за ней. Но я не готов. Не хочу её преследовать, боясь напугать своим диким видом. По сравнению с ней я выглядел чудовищем, зловонно смердящим на фоне её благоухания. Лучше понаблюдаю за ней издали, как уродливый Квазимодо за прекрасной Эсмеральдой. И порадуюсь немного этому удивительному образу.

Всё было прекрасно. Вот только рюкзак отягощал мои плечи. Тянул назад. Туда, куда я не желал возвращаться. Неслучайно я сравнил себя со звонарём Нотр-Дама. Ведь моя тяжёлая и громоздкая ноша сгибала меня, словно проклятый горб. Нужно было сбросить его. Навсегда. Оставить позади это последнее напоминание о городе-призраке. Выберу местечко поудобнее, где мало травы, положу его на землю, сяду сверху, и ещё немного помечтаю. С этими мыслями я обернулся, сделал несколько шагов, выискивая подходящую прогалину, и онемел, увидев свой пыльный, пожелтевший от времени рюкзак, лежащий на заросшем мхом асфальте, возле небольшой груды костей. Моих костей, присыпанных пылью и пожухшими листьями. Сколько же лет прошло? Пять? Десять? А может быть сто?

— Нет, — попятился я от этого страшного места. — Не верю. Это неправда. Это иллюзия.

Ничего уже не вернуть. И никто о тебе не заплачет. Тебя уже нет. И не будет больше никогда.

— Не надо. Пожалуйста. Я хочу выбраться!

Тут я вспомнил и про свой путь, и про своих спутников, и про свою бессмысленно потерянную жизнь. Но было уже слишком поздно. Ничего уже не вернуть. И никто обо мне не заплачет. Я опоздал на тысячу лет…

— Ситуационный анализ.

Чёрт… Что со мной? Где я? Откуда столько света?

— Внимание, блок 9 активирован. Производится загрузка данных.

— Это последний, — на смену компьютерному голосу пришёл голос человеческий. — Мы сильно рискуем.

— Всё в порядке. За время тестирования предыдущих образцов было собрано достаточно необходимого материала. Он станет лучшим.

— Да, но при этом он изменится окончательно. В попытках доработать и усовершенствовать, мы лишаем его главного. Той самой основы, на которой строился весь наш эксперимент.

— Пока ещё рано делать выводы. Дадим ему шанс.

В голове на секунду вспыхнула картинка из моих воспоминаний.

— Трудости нам даются Всевищним, щтоби ми их прэадалэвали. Щтоби ми баролыса. Жизн — ест барба, — произнёс кавказец из поезда, и тут же исчез в ослепительном свете.

— Кластер пять первого регистра успешно инсталлирован, — произнёс компьютер.

— Нейросенсорика активна, — обеспокоенно заметил человек. — Он опять нас слышит. Придётся стирать нулевой сегмент.

— Нельзя, — ответил другой. — На этом этапе удаление нулевого сегмента чревато полным отказом остального блока. Пускай слушает. Когда-нибудь, он всё равно узнает правду.

— И всё-таки я сделаю ему успокоительное. Пусть поплавает в фоновых галлюцинациях, пока загрузка не завершилась.

— Сейчас станет вообще замечательно, — возникла передо мной Райли в газовой маске.

Из масочного стекла мне в лицо ударил сноп света, и я вновь ослеп.

— Кластер три второго регистра успешно инсталлирован…

— Что там с континуумом? — человек обратился к ещё одному невидимке, присутствующему рядом и доселе молчавшему.

— Пока нет. Продолжаю искать.

— Торопись. У нас на подходе четвёртый регистр.

— Этот процесс от меня не зависит. Пригодных переменных просто нет. Все его вариации гибнут.

— Ищи дальше.

— Глупый, дерзкий примат, — вынырнула из света перекошенная харя Грязного Гарри и вновь утонула.

— Кластер четыре…

Там станет счастлива она,

И, наконец, обручена, в своём придуманном раю.

Что со мной происходит? Вокруг то и дело всплывали какие-то лица, сменяющие друг друга. Проносились мимолётные события, то ли из прошлого, то ли из будущего. Звучали голоса и песни. Я ничего не понимал.

— Есть! Нашёл подходящий континуум! Координаты 63037-57083 вариационный сектор 27-F-80.

— Отлично! Писатель? Писатель, ты меня слышишь? Иди на звезду!

— На какую звезду. Я не понимаю.

— Представь, что впереди светит твоя путеводная звезда, — вдруг заговорил в моей голове голос Гудвина. — Пусть она маленькая и с трудом просматривается, но ты должен идти к ней несмотря ни на что.

— Но я не вижу никакой звезды! Или… Или может быть вижу?

В клокочущей темноте мелькнул проблеск. Он не был ни звездой, ни даже лампочкой. Просто какая-то вспышка озарения. Сам я болтался в тёмной невесомости, не чувствуя никакой опоры. Под руки и под ноги то и дело попадались сгустки темноты, на которые я пытался опираться, как на болотные кочки, но они тут же разваливались под моей тяжестью. Вокруг меня не вакуум. Эта субстанция имеет плотность. Перемешивается, сворачивается, как прокисшее молоко. При этом, моё тело явно легче, а значит, от пространства можно отталкиваться, как от воды. Так я и сделал, начав неуверенно, по-лягушачьи двигать конечностями. Было непонятно, плыву я, или барахтаюсь на месте. Но просветление становилось чётче и ближе. В итоге, я увидел ровный светящийся круг, из которого в разные стороны иглами были солнечные лучи, высвечивающие в темноте мириады мельчайших частиц, хаотично плавающих вокруг меня. По их мельтешению я наконец-то стал ощущать, что двигаюсь к свету, а не наоборот.

Из яркого люка послышались то ли голоса, то ли трели мобильных телефонов. Стеклянный студень, в котором я перемещался, сильно заглушал звуки извне. Быстрее. Окно закрывается. Быстрее.

— Писатель-сатель-сатель! — вокруг всё всколыхнулось, и я едва не перевернулся кверх тормашками, словно эмбрион в материнской утробе. — Писатель-сатель-сатель!

— Я слышу! Я вас слышу!

— Писатель-сатель-сатель!

Затягивающаяся полынья над моей головой потемнела. Там дёргался какой-то неестественный силуэт.

— Руку, Писатель! — уже без эха донёсся до меня голос Гудвина. — Дай мне руку!

Я, выбиваясь из сил, в последней судороге оттолкнулся ногами от пустоты, и вытянул правую руку в сторону спасительной лунки. Крепкая пятерня схватила мою кисть, и мощной лебёдкой потащила наверх, к свету.

— Живой! Поверить не могу.

Я вдруг понял, что сижу на земле, и Гудвин помогает мне подняться на непослушные ноги. Покачнулся, и тут же был подхвачен с двух сторон Райли и Флинтом.

— Чу-чу! Стоять, не падать! — загудел мне в ухо Флинт.

— Что… Что со мной было? — произнёс я, и тут же, вслед за словами выплеснул на асфальт свой завтрак.

— Эй, аккуратнее! — отпрыгнул в сторону Гудвин.

— Как ты себя чувствуешь? — Райли присела и заглянула мне в глаза.

— Как заново родившийся… Но не подумай, что это хорошее ощущение.

— Впервые вижу, чтобы человек прошёл через «Зеркало», — качал головой Гудвин. — Ты действительно уникальный малый. Расскажи хоть, что там было?

— А-ах, — я лишь отмахнулся.

— Ну а как выбрался?

— Шёл на звезду… Как ты советовал… Спасибо тебе. Если бы не ты…

— Что, правда? — Гудвин поднял брови. — А я ведь просто так про звезду брякнул. Не думал, что поможет, а вон оно как вышло. Ну что ж, я рад.

— Вот только хватка у тебя медвежья, — отойдя от шока, я начал чувствовать боль в руке.

— Я вроде не сильно.

— Может и не сильно. Но рука-то у меня больная, — я показал ему шрам. — Хм… А почему правая? Меня же экрофлоникс вроде за левую цапнул?

— Ты чего, Писатель? Какую левую? Правую мы тебе лечили, забыл? — напомнила Райли.

Я взглянул на свою левую руку. Действительно — никаких следов повреждения. Зато на среднем пальце правой руки отчётливо побаливает потревоженный свежий шрам. Но я точно помню, что у меня болела левая рука… Впрочем, сейчас уже не до этого. Главное, что я выжил.

— Писатель, ты — везучий сукин сын! — похлопал меня по плечу Флинт.

— Ну что, оклемался? — спросил Гудвин. — Идти сможешь?

— Ага.

— Тогда вперёд. Нечего время терять.

Группа отправилась дальше. Прежде чем идти за ними, я на минуту обернулся назад. Среди валяющихся скелетов, мне показалось, что я вижу знакомый рюкзак, и одежду, похожую на мою. С ёкнувшим сердцем, я встряхнул головой. Нет. Показалось. К чёрту это место!

И я поспешил за удаляющимися друзьями.

Дома, расположенные по левую сторону от дороги, чередовались один ужаснее другого. Сперва у меня сложилось впечатление, что их разбомбили, но уж больно необычным выглядел характер повреждений. Как будто постройки сознательно и кропотливо разрушали изнутри. Пара двухэтажек, не выдержав такого насилия, просто развалилась, превратившись в кирпично-мусорные холмы, из которых, словно обглоданные кости, торчали рёбра несущих стен. Среди обломков кладки, перемешанных с остатками мебели и ржавых канализационных труб, высовывались то ли гигантские щупальца, то ли корни, которые, по всей видимости, и являлись причиной разрушения вполне ещё крепких домов. Гудвин повернул направо, уводя нас от этих руин. И далее мы двигались по маленькой, односторонней улочке с героическим названием Орденская. Деревья, которые некогда были здесь посажены буквально через каждый десяток метров, разрослись так сильно, что сплелись ветвями друг с другом, образуя над нами сплошной навес. Под золотыми лиственными сводами покачивались гамаки грязных тенёт очень больших размеров. К тому же, где-то там, среди переплетённых веток, кто-то осторожно перемещался, выдавая своё присутствие падающими листьями. Однако, наш вожатый относился к этому спокойно. Значит бояться было нечего.

— О чём задумался, Писатель? — спросил меня Флинт.

— Тревожусь немного. 'Зеркало' чуть меня не убило. А вдруг нам попадётся ещё что-нибудь подобное?

— Фу-ты, ну-ты. Не думай ты об этом. Самое страшное уже позади. Это Тропа Блудных Детей, парень! Она добра к нам. Изгнание подходит к концу.

— Для тебя — да. А для меня — ещё не известно. Что там мне скажут апологеты?

— Ну что-нибудь да скажут. Не заморачивайся раньше времени. 'Война план покажет'.

— Ты прав. Дойти бы только.

— Дойдём. И знаешь, почему я в этом уверен? Да потому, что впервые в нашей истории, в Апологетику возвращается не один изгнанник, а целая группа. Да ещё какая! Лучшие из лучших. Ведь у нас в группе целых три семёрки. Сразу три семёрки собралось, понимаешь? Это счастливый расклад, дружище. Гудвин, Райли и я. Теперь нам везде зхелёный свет: и на Тропе, и в центре… Да везде, по всему городу три семёрки…

— Флинт, заткнись, — оборвала его болтовню Райли.

— Что-то почуяла? — взглянул на неё Гудвин.

— Не я. Она, — Райли указала на Тинку.

— А? — вздрогнула та. — Нет-нет, это я так. Всё в порядке. Вроде бы.

— Я тоже что-то чувствую, — Гудвин принюхался. — Нужно уходить с этой улицы.

— Куда? — всполошился Флинт. — Нельзя сходить с тропы! На ней безопасно!

— Хочешь идти дальше — иди дальше. Тропа уже не та, что была раньше.

— С тропой всё в порядке, — поправила Тинка. — Это мы ей не соответствуем.

— Хочешь сказать, что кто-то из нас идёт без Суфир-Акиля? — спросил Флинт.

— Нет. Хочу сказать, что кто-то из нас — не изгнанник.

— Это реакция на Писателя? — у Райли заметно дёрнулась щека.

— Да. Я знала, что это произойдёт. И уже говорила об этом.

— Если всё дело во мне, тогда предлагаю разделиться, — с великим трудом произнёс я. — Без меня у вас больше шансов добраться до Апологетики. Ну а я как-нибудь сам доберусь.

— Ишь чего выдумал, — сердито фыркнула Райли.

— Я держу свои обещания, — добавила Тинка. — К тому же, было заранее известно, на что я иду.

— А мне просто любопытно, — с шуршанием почесал подбородок Гудвин. — Особенно после того, что увидел на 'Зеркале'. Теперь мне уже кажется, что без тебя, Писатель, мой Суфир-Акиль не выглядит завершённым.

— А… — Флинт разинул было рот, но так и не озвучил своё мнение. — Ладно, чёрт с вами. Поворачиваем.

После поворота налево, наш маршрут пролегал по улице Мичурина, застроенной небольшими домиками, часть из которых была деревянной. Впереди, возвышаясь над пятиэтажками, скромно выглядывающими из-за частного сектора, торчало здание нефтяной компании, похожее на огромный чёрный монолит. С правой стороны, вдалеке, небо подёргивалось странным маревом. Ещё там, время от времени, серыми воздушными змеями взмывали отрывистые дымки. Дантова Длань, — сориентировался я. Где-то там, в той стороне 'Детский мир' со злодеями.

— Я поняла в чём дело, — вдруг прервала наше молчание Тина. — Метка на том углу была гнилая.

— Так вот чем потягивало, — согласился Гудвин. — Значит правильно, что ушли с Тропы. Когда метки гниют — это неспроста.

— Что может быть причиной? — спросила Райли.

— Хороший вопрос. На мой взгляд, причин может быть масса. Например, сдвиги аномальных энтропульсаций, или распространение ай-талука. Всё что угодно может быть. Выяснять это некогда и незачем. Лучше просто обойти гнилой участок. Сейчас дойдём до проспекта, и снова вырулим на Тропу.

В доме напротив раздалась возня. Там что-то упало. Затем посыпалась бьющаяся посуда. Мои спутники повыхватывали ножи. Я последовал их примеру, правда, несколько запоздало. Внутри всё оборвалось.

— Ложная тревога, — проворчал Гудвин.

Райли закинула в рот кусочек ай-талука, и принялась его быстро жевать.

— Идём тише. Не орём, — шёпотом сказала Тинка, подслеповато щурясь. — Они могут услышать.

— Они же глухие, — пристально вглядывался в окрестные окна Флинт.

— Тина права, — кивнул Гудвин. — Мы 'поднимаем волну'. Слышали резонанс? А они тем более слышали.

— Кто 'они'? — шепнул я Райли. — Гомункулы? Речь о гомункулах?

— Не-а, — с неохотой ответила та, стреляя глазами по подозрительным задворкам. — Не нервничай. Нормально всё.

— Нормально для ненормальных…

— Я слышал, что в районе проспекта водятся ходоки, — пробормотал Флинт.

— Нету там никаких ходоков, — ответила Тина. — Маяки сумеречников их отпугивают.

— Оружие держите наготове, — Гудвин с хрустом развёл плечи, и пошагал вперёд. — Не растягиваемся.

Мы обошли одинокий указатель, с ярко-красными буквами 'Зона эвакуации'. Прошли мимо двух припаркованных милицейских машин и армейского УАЗика. Далее, вдоль тротуара, друг за другом стояли три автобуса. На последний упало дерево, серьёзно продавив ему крышу. Люди в этом районе не успели эвакуироваться. Их многочисленные кости лежали ровной, протяжённой полосой, возле тротуара. Дождевые ручьи постепенно тащили их вдоль бордюра. Одна из открытых ливнёвок была забита этими костями буквально доверху. Жуткое зрелище. Но в те часы меня больше пугали живые, нежели мёртвые. Я даже зажевал один из шариков ай-талука, чтобы приглушить энергетический 'хвост'. Но было поздно. За нами уже кто-то наблюдал. Изгнанники как-то сами собой, не сговариваясь, выстроились вокруг меня ромбом. Так и шли. До нужного перекрёстка добрались в гробовом молчании. Это был даже не перекрёсток, а полноценное кольцо, посреди которого, в круглом газоне торчала облезлая плита с позеленевшим бронзовым профилем вождя и надписью 'Ленинский район'.

Проспект Мира. Единственный проспект в Иликтинске, широкой дугой разделял город на 'старый' и 'новый'. Та сторона, откуда мы пришли, называлась местными 'новым городом'. В основном, всё, что в ней было построено, за исключением частного сектора на улице Мичурина, дачных посёлков и некоторых построек, сохранившихся среди новостроя, возникло в течение последних десяти-двенадцати лет до катастрофы. То есть, сразу после того, как город начал избавляться от статуса 'почтового ящика'. По другую же сторону проспекта начинался 'старый город'. Тот самый Иркутск-18. Бывший моногород, построенный вокруг секретного предприятия.

К слову сказать, сам проспект тоже появился неспроста. Когда-то он являлся частью контрольной полосы, вдоль которой шло специальное заграждение, опоясывающее город до самого озера. Последним напоминанием об этом заграждении остался лишь необычайно внушительный пост ДПС на углу Фрунзе, некогда служивший въездным блокпостом центрального КПП, лишившимся дежурной пристройки, где проверяли документы, но сохранившим защитные бетонные блоки на подступах, и настоящие, почти крепостные бойницы. Райли рассказывала, что помимо этого поста, на проспекте Мира так же уцелела пара настоящих военных дзотов, но я их не видел. Зато видел несколько старых противотанковых ежей, торчавших здесь, наверное, ещё с самого основания города.

Когда идёшь по этому неухоженному проспекту, в глаза бросается заметный архитектурный диссонанс. С одной стороны — чередуется ровная батарея жилых пятиэтажек, похожих друг на друга как близнецы. Только у крайней на торце, под самой крышей выложено красным кирпичом '1988'. На всём протяжении улицы я углядел лишь один единственный магазин, да и то небольшой, скромно прибившийся к уголку одной из пятиэтажек. С противоположной же стороны царило буйство разноплановых зданий, изобилующих всевозможными конторами и заведениями. Только в одном трёхэтажном домишке могло находиться сразу пять каких-то совершенно разных организаций, например: юридическая консультация, мелкий сувенирный магазинчик, сервисный центр, похоронное бюро и ремонт обуви. Такое впечатление, что повалившие в город коммерсанты не сразу решились осваивать его засекреченную внутреннюю территорию (а может быть им и не разрешали), и чувствовали себя вольготно лишь за его 'границей', прижимаясь к ней как можно ближе, но не рискуя пересекать. Вот и получилось, что с одной стороны посмотреть решительно не на что, а с другой — глаза разбегаются от переизбытка разнообразных вывесок и богатых фронтонных декораций.

Существа, которые нас преследовали, отстали. По крайней мере, это единогласно констатировали мои попутчики. А я так ничего и не заметил. Кем бы они ни были, отставание их было далеко не случайным. Мы приближались к действующему сумеречному маяку, который отгонял всякое зверьё специальным излучением. Где находился этот маяк, я тоже не определил. Возможно, он был спрятан.

Не дойдя до кинотеатра 'Орион', мы свернули с проспекта на тенистую улицу Фрунзе, и, как оказалось — вновь вышли на Тропу Блудных Детей.

— Вижу метку. Она в порядке, — Тина указала на одну из пятиэтажек, со всех сторон заросшую кустарником аж до третьего этажа.

— Ну вот. Я же говорил, что срежем угол без проблем, — удовлетворённо произнёс Гудвин.

— Проблем едва удалось избежать, — Райли убрала ножи. — Хорошо, что маяки ещё работают.

Путешествие продолжалось. По левую руку от нас шелестел бывший сквер, буйно разросшийся, как и все лесопарковые участки города. По правую — тянулся длинный каменный барельеф, выше человеческого роста, на котором изображались социалистические труженики, целеустремлённо шагающие к великим достижениям: учёные, инженеры, геологи. Над ними, большими буквами было выбито: 'DELIBERATION AEQUITAS PHILOSOPHIA VERITAS SUFFERENTIA LIBERTAS'… Чего? Откуда взялась латынь на советском монументе? Я протёр глаза, и вновь перечитал это: 'ЗНАНИЯ ИНДУСТРИЯ ПРОГРЕСС РАВЕНСТВО БРАТСТВО КОММУНИЗМ'. Совсем другое дело. С чего мне вдруг показалось, что надписи латинские? Сам себя не понимаю…

Барельеф завершался мраморным пьедесталом, на котором в горделивой позе стоял бронзовый учёный, обеими руками держащий над головой гигантскую молекулу. Фигура была выполнена грубо, топорно и небрежно. Учёный напоминал счастливого водолаза, поймавшего морского ежа. На пьедестале сохранилась табличка: 'Слава советской науке!'

Громада нефтяной компании была уже совсем близко. Фактически, по ту сторону сквера. А прямо по курсу показались разнокалиберные трубы 'Химпрома'. Вспоминая карту, я прикидывал в голове примерное расстояние, оставшееся до центра. Чтобы не запутывать читателя, хочу оговориться, что понятие 'центр' в Иликтинске выглядело довольно условным. Территориально, мы уже находились в центре. Однако, у местных 'центром' считался район, расположенный ближе к озеру. Так что, по сути, мы шли не в середину города, а из одного его конца — в другой.

Сверху то и дело разносились глухие, долбящие по нервам скрипы и постукивания. Это был всего лишь ветер, покачивающий массивную цельнометаллическую конструкцию фирменного логотипа, свисающего с крыши высотки. Представляю какой будет грохот, когда эта железяка окончательно отвалится.

Напротив парадного входа нефтяной компании, сквер прерывался широким прогалом, обеспечивающим проезд к стоянке автомобилей. Прогал окаймлялся клумбами, сплошь усеянными необычными цветами, чьи стебли венчались круглыми нераскрывшимися бутонами. Как только мы приблизились, один из ближних цветов, с довольно громким хлопком, раскрылся, превратившись в ярко-жёлтое солнышко. Тут же, рядом с ним хлопнул ещё один. Затем ещё. И цепной реакцией, с задорным треском, словно картинка, выложенная из домино, пораскрывались остальные цветы, перекрасив клумбу из зелёного цвета — в жёлтый. Тут же мне в нос пахнул сладкий, пленительный аромат.

— Фентакалендула! — спутники зашуршали по своим карманам, вынимая оттуда флакончики, которые тут же занюхивали.

— Писатель, ты чего тормозишь? — шмыгая поочерёдно ноздрями, обратилась ко мне Райли. — Забыл, что я тебе про неё рассказывала?

— Ах, точно!

Я слишком увлёкся красотой распустившихся фентакалендул, забыв, какую опасность они в себе таят. Эти небольшие цветочки, имеющие внешнее сходство с обыкновенными полевыми календулами, распускаясь, впрыскивают в воздух микроскопическую взвесь замаскированного приятным ароматом, концентрированного фентанила. Наркотического препарата, который сначала вызывает сон, а затем подавляет дыхание. В результате, человек засыпает и больше уже не просыпается. Пройти через эту дрянь можно только при условии, если вовремя занюхаешь вытяжку из желёз феродона. Нашатырь тоже помогает. Вот только куда я убрал этот пузырёк? Проверяя карман за карманом, я всё никак не мог его найти. И чем дольше я копался — тем сильнее меня клонило в сон. Голова тяжелела, глаза слипались, пальцы промахивались мимо карманов, либо залазили подряд в один и тот же карман несколько раз. Меня начало покачивать. И тут, наконец, спасительный тюбик ткнулся мне в верхнюю губу. Мозговышибающий смрад ударил меня, словно кувалдой, разом вышибив из головы всю сонливость, вместе со слезами.

— Писатель, — Райли с укоризной убрала тюбик в карман. — Ай-яй-яй! Где твоя 'вонючка'?

— Она здесь, — пытался оправдаться я. — Она в кармане… Просто я не успел…

— Просто ты забыл, в каком именно кармане. Непростительная ошибка. А ведь ты знал об этих растениях.

— Знал… Прости.

— Какого хрена фентакалендулы вообще здесь растут? — удивился Флинт. — На тропе их быть не должно.

— Я вам про то и говорю, — Гудвин убрал свой тюбик и потёр раздражённый нос. — Тропа изменилась. Никто больше за ней не следит. Сейчас перед нами цветочки, а дальше, возможно, пойдут ягодки.

— Всё ли в порядке в Апологетике? Как думаешь? — спросил я у него.

— Придём — узнаем.

Чем дальше мы шли — тем тревожнее становилось на душе. Улица Фрунзе упиралась в стену 'Химпорома'. Это заброшенное, полуразрушенное предприятие перегораживало Тропу Блудных Детей, вынуждая её огибать свою территорию протяжённой дугой. Окрестности были частично забрызганы остекленевшей липучкой 'Гипнослюды'. Стеклянные потоки свисали со стены, поблёскивали на асфальте, а так же покрывали некоторые деревья, делая их похожими на гигантские кулоны, внутри которых навечно застыли зелёные листья и ветви.

— А это ещё кто?

На тротуаре, возле стены, словно муравей в янтаре, лежал человек в жёлтом костюме химзащиты, сплошь покрытый стеклянным пузырём липучки, похожим на сказочный хрустальный гроб царевны из сказки Пушкина.

— Один из непрошеных гостей, — ответил Гудвин, и шутливо постучал по стенке 'гроба'.

— Это самое дальнее место, до которого добирались люди после катастрофы, — объяснила Тинка. — Я имею в виду — 'самостоятельно добирались'. Мародёр, пойманный суларитами, не в счёт.

— А я так не думаю, — возразила Райли. — Я уверена, что люди проникали дальше 'Химпрома'.

— Я их там не видела. А ты? — Тина с любопытством посмотрела на неё.

Райли промолчала.

— Так кто этот человек? — я быстро перевёл разговор, избавив её от нежеланного ответа.

— Какая разница? — развёл руками Гудвин. — Я не видел откуда они приехали, и не знаю, какова была их цель. Мне известен лишь результат их визита. Они все погибли.

— Туда им и дорога, — скривился Флинт.

— Они? Их было много?

— Сейчас сам увидишь.

Забор 'Химпрома' казался мне бесконечным. Возможно потому, что мы шли вдоль него не спеша. Впереди показались приоткрытые ворота, напротив которых, поперёк улицы, громоздилась пара из автоцистерны и трактора, тащившего её на жёсткой сцепке. Мельком поглядывая на своих попутчиков, я обратил внимание, что Тинка опять мрачнеет. Она так сильно нахлобучила кепку себе на нос, что казалось, будто идёт вслепую.

— Тина? — я осторожно коснулся её руки.

Она не отреагировала на моё прикосновение никак.

— Что? — моментально заметила это Райли. — Опять?

Тинка мотнула головой.

— Да успокойтесь вы, — совсем неуверенно прогудел Флинт. — Не нападут они около маяков.

— Здесь поблизости нет маяков, — произнёс Гудвин. — Где они, Тинкербелл? Видишь их?

Девочка вновь мотнула головой, теперь уже отрицательно.

— Соберись, милая, — настойчиво попросила Райли. — Мы их не чувствуем. Мы не знаем, где они.

— Я не могу, — всхлипнула Тина. — Я правда не могу. У них новая система маскировки. Мимикрируют под энтроимпульсы.

— Где они могут быть? — спокойно спросил Гудвин, глядя в одну точку. — Хотя бы примерно.

— Где угодно. Везде. Нужно уходить с тропы.

— Да ни за что! Тропа — это наше спасение! — опять начал протестовать Флинт.

— Дайте мне минуту, — Гудвин перевёл взгляд на забор.

— Минуты нет. Максимум тридцать секунд.

— Спокойно. Не дёргайтесь. Я имел дело с этими гадами. Вон, глядите, — изгнанник указал на яркую поросль, похожую на лишайник, облепивший небольшой участок забора. — Метка. Живая. Значит, маршрут не изменился.

— Ну вот и пойдём дальше, — стоял на своём Флинт.

— Предлагаю ускорить темп, — Гудвин посмотрел на меня, заметил моё обеспокоенное выражение лица, улыбнулся как ни в чём не бывало, и тихо похлопал в ладоши. — Вон до тех ворот. Вперёд, вперёд, вперёд.

Мы ускорились.

— Уже совсем рядом, — как маленький зверёк прорычала Тинка, то ли о воротах, то ли о невидимом враге.

— Да где же, чёрт?! Где же?! — Райли по-птичьи дёргала головой из стороны в сторону, выискивая цель.

Вот и ворота. Теперь стало видно, что грузовик с цистерной выволакивали со двора 'Химпрома' уже после катастрофы. Колёса машины были спущены, а тормоза заблокированы, поэтому трактор тащил её словно тяжёлые сани, чертя по асфальту голыми дисками кривые борозды, и выворотив из тротуара бордюрный камень. Ворота были прикрыты, но между ними оставался узкий проём. Туда мы и повернули.

— Срежем угол здесь, — Гудвин тут же навалился на одну из створ. — Помогите мне.

Райли упёрлась руками во вторую створу. Ворота поддавались с неохотой. Петли сильно проржавели. Впрочем, широко их открывать и не требовалось.

— Да нахрена?! — не выдержал Флинт.

Гудвин повернул голову, и, без единой эмоции, указал куда-то позади него. Флинт, а вместе с ним и мы, тут же оглянулись назад. Со стороны здания бывшего вычислительного центра на нас надвигалось несколько диковинных существ, которых изгнанники называли 'флагеллодонтами'. Морфология этих созданий была довольно необычной. Они напоминали огромных головастиков, размером с крупного варана. Тело плотное, широкое, приплюснутое сверху. Головы нет. Практически всю переднюю часть туловища занимает зубастый рот, а глаза расположены по бокам, прямо за его уголками. Так же, из боков, торчат две крепкие, мускулистые лапы, расставленные в разные стороны. Туловище плавно сужается, переходя в длинный, жёсткий хвост, практически на самом кончике у которого размещена ещё одна пара лапок, совсем небольших, но тоже довольно крепких. Когда флагеллодонт бежит, он пользуется всеми четырьмя своими конечностями, при этом извиваясь, подобно ящерице. Кожа этих существ слизистая, поблёскивающая на солнце. Расцветка, преимущественно, тёмно-синяя, с бордовыми, либо пурпурными круглыми пятнами, тянущимися вдоль боков двумя параллельными строчками. Но главная особенность флагеллодонтов — это длинные, длиннее их самих, усы-хлысты, торчащие над верхней челюстью, на манер рачьих. Хлысты чрезвычайно тонкие и гибкие, поэтому при схватке на короткой дистанции увернуться от них практически невозможно. Это естественное оружие снабжено костяными крючками-наконечниками, которые хищник втыкает в тело своей жертвы, легко загоняя их под кожу, и впрыскивая через них дозу опасного яда. Поэтому, с флагеллодонтами изгнанники предпочитают не связываться — слишком велик шанс погибнуть от отравления. Всего лишь два-три впрыска токсина вполне могут оказаться смертельными для человеческого организма.

Разумеется, из-за своей довольно неуклюжей манеры передвижения, флагеллодонты — плохие бегуны. Их хватает лишь на короткие спринт-броски по относительно ровным поверхностям. Чтобы минимизировать расстояния для подобных пробежек, они используют свою уникальную методику маскировки, прячась за так называемыми энтропийными колебаниями, в результате чего чуткие изгнанники не могут засечь их приближение. Вот и сейчас они выскочили в самый неожиданный момент, с разных сторон, фактически прижав нас к забору. Хорошо, что мы успели добраться до спасительных ворот.

— Быстрее, быстрее! — махал мне Гудвин.

Дважды повторять было не нужно, и я тут же забежал за ворота, а следом за мной Тинка и Флинт. Гудвин и Райли не успели. Самый резвый флагеллодонт, выскочивший из-под автоцистерны, за пару секунд преодолел оставшееся расстояние, и напал на Гудвина. Я слышал, как его хлысты со свистом рассекли воздух. Но изгнанник проявил чудеса прыткости. Увернувшись от них, он отскочил назад, и с грохотом ударился тяжёлым рюкзаком об приоткрытую створку. Подоспевшая Райли пнула монстра в покатый бок, и тут же нырнула за ворота. Гудвин, воспользовавшись моментом, перехватил один из его хлыстов, и отсёк его наполовину. Второй хлыст тут же ударился в подставленный рюкзак, выдрав из него маленький клочок. Извернувшись волчком, Гудвин буквально просочился между смыкающимися створками, и ворота закрылись прямо перед мордой подраненного флагеллодонта, за которым уже маячила целая орава подоспевших собратьев. Затем, Райли и Гудвин одновременно вогнали толстые металлические запоры в пазы под воротами, и отошли от створок, шатавшихся под ударами набрасывающихся на них тварей. Флагеллодонты кидались на ворота с разбега, и безуспешно скребли прочный чугун своими жалами. Некоторые пытались подлезть снизу, но просвет был слишком узким для них. Перелезть через забор они так же не могли.

— Вот же сволочи, — рассмеялся Гудвин, ощупывая дырку в рюкзаке. — Чуть не прижали.

— А если найдут обход? — спросил я.

— Не найдут. Они хороши в маскировке, но вот интеллектом совсем не богаты. Сомневаюсь, что им хватит ума пойти в обход.

— Сначала фентакалендулы, потом флагеллодонты, кто будет дальше? — пыхтел Флинт. — Ты прав, Гудвин, с тропой что-то неладно. Она больше не самое безопасное место в городе.

— Тропу не стерегут, — ответил Гудвин. — Но метки всё ещё живые. Что обнадёживает.

— А что если они уже улетели? Апологеты? Вдруг они не дождались нас?

— Тогда бы мы их не чувствовали. Успокойся, Флинт, апологеты не могли отправится в лучший мир без нас. То, что тропа осталась без надзора, ещё ни о чём не говорит. Я думаю, что у апологетов была веская причина оставить её. И я догадываюсь, какая…

Только сейчас, когда волнение немного улеглось, и стало понятно, что чугунные ворота всё ещё достаточно крепки, чтобы выдержать натиск опасных хищников, я наконец-то обратил внимание на то, чем был заполнен просторный двор 'Химпрома'. По периметру этого двора, создавая дополнительную, внутреннюю ограду, стояли автобусы с тонированными стёклами и китайскими иероглифами на бортах. Всего их было пять. Помимо автобусов, роль ограды здесь выполняли две большие фуры, отделяющие, собственно, двор от остальной территории предприятия. Теперь стало ясно, кто и зачем выволок отсюда всю лишнюю технику.

Внутри импровизированного ограждения было компактно размещено несколько сборных домиков-бытовок. Первым, что бросилось мне в глаза, было окно ближайшей бытовки, с внутренней стороны густо покрытое кровью. Засмотревшись на этот страшный знак, я едва не наступил на останки в ярком комбинезоне, лежавшие поперёк прохода между автобусами. Вот, значит, докуда добрались те самые китайцы, чей сломавшийся автобус я видел на въезде в город. Здесь, на 'Химпроме', они нашли своё последнее пристанище.

Тела рабочих уже давно истлели. Сохранились лишь кости, обёрнутые в защитные костюмы, чей яркий, жёлтый цвет со временем ничуть не потускнел. Их было очень много. Останки попадались на каждом шагу. Интересно, что они искали в Иликтинске? Зачем приехали в это опасное место?

— Не беспокойся, Писатель, — заставил меня вздрогнуть неунывающий Гудвин. — Того, что их убило, здесь уже давно нет.

Я хотел уточнить, что же их убило, но не стал. Что бы это ни было, оно убивало их не сразу. Перед тем, как погибнуть, китайцы пытались спастись от чего-то. Такой вывод я сделал, обнаружив скопления останков возле дверей бытовок и автобусов. Они убегали группами, надеясь спрятаться в укрытиях, и, естественно, создавали столпотворения в попытках одновременно протиснуться в одну узкую дверь. Самым наглядным подтверждением царившей здесь паники, являлся остов, до сих пор висящий на двери, вцепившись мёртвой хваткой в её ручку. Даже полностью истлев, мёртвая рука как будто продолжала безуспешные попытки открыть спасительную дверь, запертую изнутри коллегами, успевшими спрятаться чуть раньше несчастного рабочего, и тем самым отсрочившими свою смерть на две-три минуты.

Ещё один мертвец в жёлтом костюме свисал с крыши автобуса, куда его забросила неведомая сила. У противоположного же автобуса все стёкла были выпучены, словно кто-то пытался надуть их изнутри, как мыльные пузыри. Всё это выглядело очень странно и пугающе.

За лагерем начинался небольшой коридор из однотипных контейнеров с непонятным содержимым, аккуратно расставленных в два ряда китайским автокраном. Между контейнерами тоже желтели защитные комбинезоны. Рабочих приехало очень много. Действовали они слаженно и с размахом. Но довести дело до конца не успели.

— Не понимаю, как такую ораву пропустили в город? — вслух размышлял я.

— Сумеречники ничего не делают просто так, — ответил Гудвин. — Тебя ведь тоже неспроста впустили? Я не знаю, в чём заключалась их выгода относительно этих людей, но прибытие оных породило мощный всплеск. Весь город полночи ходуном ходил. После чего на Тропе Блудных Детей вдруг появилось «Зеркало». Да и вообще, повыскакивало много всяких нехороших аномалий, отделивших старый город от нового.

— А в чём была выгода меня пропускать?

— Тоже не знаю. Я же не сумеречник.

Мы вышли к паре огромных бочек-цистерн, возле которых стоял экскаватор, частично разломавший забор. К этому пролому Гудвин нас и повёл.

— Что насчёт тех усатых тварей? — спросил я, с опаской бросив взгляд через плечо.

— Они всё ещё ворота ковыряют, — ответила Тинка.

— Тупые, как пробки, — добавил Гудвин. — Забудь про них.

— Подождите, — Райли вышла вперёд, к пролому. — Я первая.

Никто спорить не стал. Сначала она осторожно осмотрела пролом, потом заглянула в него, и, наконец, пролезла на ту сторону, — порядок.

— Тинка, чуешь флагеллодонтов?

— Нет. Всё чисто.

— Мы опять на тропе? — спросил я, миновав дыру в заборе следом за ней.

— Ещё нет. До тропы нужно немного пройти вон по той улице, — ответил Гудвин, пролезая следом.

— Ну и петли. Почему нельзя было сделать тропу прямой?

— Потому, что здесь по прямой никто не ходит. Ты это ещё не усвоил?

— Усвоил. Но всёже надеялся, что хотя бы «финишная прямая» не окажется «финишной кривой».

— Э-э, брат, сразу видно, что ты не из нашего мира.

С внешней стороны бетонного забора, прижавшись к нему спинами, внутри сплошной стеклянной «колбы», плотно прижавшись друг к другу, сидели две девушки-китаянки, в жёлтых робах и касках. Взгляды у обоих устремлены куда-то вдаль, по направлению примыкающей улицы. Очевидно, от страха они оцепенели настолько, что даже не заметили, как сверху их начала заливать «Гипнослюда». Так и остались сидеть в расплывшейся хрустальной «сосульке», точно рождественские сувениры. Поскольку покрытие было практически герметичным («липучка» не затекла только под них самих), разложению тела почти не подверглись, и можно было рассмотреть ужас застывший в их раскосых глазах, вечно глядящих сквозь прозрачную стенку стеклянного «саркофага». Я поёжился и отвернулся, тут же ускорив шаг, чтобы догнать ушедших вперёд Флинта и Гудвина.

— Уже и не знаю, хочу ли я возвращаться на тропу? — поделился своим изменившимся мнением Флинт. — После всех этих «сюрпризов».

— Относись к этому философски. Кто знает? А вдруг апологеты решили дополнительно испытать нашу выносливость и крепость духа? — ответил Гудвин.

— Похоже, апологетам на нас наплевать, — цинично произнесла Райли. — Они-то уже выбрались из этой кутерьмы. Какое им дело до тех, кто остался?

— Судить о замыслах апологетов можно лишь став апологетом, — с улыбкой обернулся к ней Гудвин. — Уйми свою обиду, Райли. Она бессмысленна и опасна.

— Что там шумит? — встрял я в их беседу. — Прямо по курсу.

Это была правда. Чем дальше мы продвигались по улице, тем сильнее звучал монотонный шум, похожий на радиопомехи. Все тут же посмотрели на меня. Потом взоры переметнулись на Тинку, которая в нерешительности пожала плечами.

— Не понимаю, о чём он?

— Ты уверен, Писатель? — спросила Райли.

— Ну да, абсолютно. А разве вы не слышите?

— На что похож этот звук? — прищурился Гудвин.

— Не знаю. Шипение какое-то… О! Теперь стало ещё сильнее. Вы что, оглохли? — я обводил взглядом своих удивлённых спутников.

Они не притворялись. На самом деле никто из них ничего не слышал. Даже сверхчуткая Тинка.

— Писатель, никакого шума нет. Тебе кажется. Возможно, уши заложило от напряжения.

— Если бы заложило уши, я бы плохо вас слышал. Но я слышу вас отлично. И слышу этот шум. Что же это за хрень?

— Ненормально это как-то, — Райли с опаской взглянула на Гудвина. — Его слух гораздо слабее моего. Не говоря уже про Тинкин. Как же он слышит то, чего не слышим мы?

— Да ничего он не слышит, — отмахнулся Гудвин. — Это ему кажется.

— Не кажется! — с досадой воскликнул я. — Вы что, мне не верите?

В этот момент шум стал невыносимым и я, остановившись, обеими руками схватился за голову.

— Писатель? — подошла ко мне Райли. — Подождите. С ним что-то не так.

— Всё… Всё в норме… Я могу идти.

Так вот почему они ничего не слышат. Этот шум внутри моей головы. Со мной действительно что-то не так. Но что? Болезнь? Воздействие аномалии? Только бы не упасть.

— Ты какой-то бледный. Уверен, что можешь идти? — проплыло перед глазами лицо Гудвина, искажающееся на фоне лопающихся радужных кругов.

— Да! Могу, могу. Я в порядке. Просто после гадского 'Зеркала' никак в себя не приду. Мотает, как с перепоя. Видимо, давление скачет.

— Держись за моё плечо, — предложила Райли. — На всякий случай.

— Не надо. Я сам. Сейчас всё пройдёт.

Изо всех сил я пытался собраться с силами. Шум прекратился, но ему на смену пришла какая-то плавучая рассеянность и невесомость. Чтобы как-то доказать друзьям, что со мной всё хорошо, я отошёл от заботливой Райли, и ускорил шаг, стараясь идти ровно, как подвыпивший водитель перед остановившими его инспекторами. Дошёл до какой-то детской площадки, и остановился, вовремя догадавшись, что желание выглядеть непоколебимым чревато непредвиденными последствиями. Выйдя вперёд, я банально мог влететь в первую попавшуюся аномалию. Нужно было вернуться в 'строй'.

Я оглянулся, но никого не увидел. Что за шутки? Куда все делись? Только что шли за мной, и вот уже никого нет. Спрятались? Но куда, и главное — зачем? Я начал кружиться на одном месте, пытаясь понять, куда делись мои попутчики. И тут вдруг меня осенило: 'Я уже была на этом перекрёстке'. Была?! Почему я думаю о себе в женском роде? Ведь я же мужчина! Но с чего я решила, что являюсь мужчиной? Взглянув на свои руки, я увидела, что они вполне себе женские. А когда приложила их к груди, то убедилась в своей женственности окончательно.

— Здесь нам лучше не задерживаться, — пропищал тоненький голосок прямо мне в ухо. — Надо найти портал до наступления темноты.

— А разве сейчас ещё не утро? — ответил я высоким девчачьим голосом.

— Здесь, судя по всему, уже вечер. Видишь ли, когда у одних солнце стоит в зените, у других, в то же самое время, оно оказывается в надире. Это закономерность.

Закономерность.

Закономерность.

Закон…

— Писатель! — Райли вышибла меня из внезапного видения.

Показалось, что она отвесила мне здоровенный пинок, хотя на самом деле, она лишь дотронулась до меня.

— Блин! — я потряс головой. — Ну и ну! Я словно побывал в чьём-то чужом сознании. Кто-то здесь был до нас. Видел то же самое. Я узнаю это место, эти дома, детскую площадку. Уже после катастрофы, но до нашего прихода.

— Похоже, 'Зеркальце' действительно повредило твои мозги, друг, — прошёл мимо Флинт.

— Нужно возвращаться на тропу, — констатировал Гудвин.

Я посмотрел на заросшую бурьяном песочницу, возле которой лежало красное пластиковое ведёрко, и повторил, — Нет, я определённо всё это уже видел.

— Пойдём, Писатель, не отставай!

Мы обошли площадку, преодолели низкий шлагбаум, и, оказавшись на параллельной улице, повернули налево, обратно к 'Химпрому'. По его трубам и торчащей чуть в стороне башне нефтяной компании можно было понять, что мы ходим кругами. Но лишних вопросов я больше не задавал. Справа тянулась длиннющая девятиэтажка, с десятью подъездами. Над центральными входами по стене хаотично блуждала аномалия 'Линза', выпучивающая панели, окна и лоджии овальным 'иллюминатором'. На расстоянии 'Линза' была абсолютно безопасна, но мы всё равно отошли подальше от стены.

Когда осталось пройти всего пару подъездов, Тинка заволновалась. Сначала я подумал, что её беспокоит близость 'Линзы', но потом определил, что девочка не сводит глаз с видневшегося на перекрёстке зеленоватого здания, к которому мы как раз приближались. Внешне в этом здании не неблюдалось ничего подозрительного. Типичная контора классического советского образца.

– 'Орфейчик'? — внезапно, и даже, кажется, шутливо произнёс Гудвин, тут же ответив сам себе. — Он, родимый. Ну так мы к нему не полезем. Нам направо.

Все тут же полезли по карманам, вынимать затычки. Я тоже их вынул, но по глупости заткнул уши не сразу. Почему-то посчитал, что нужно сначала услышать 'Орфея'. Ну не идиот ли?

Мы всё ближе подходили к зелёному дому, но никаких необычных звуков до моего слуха не доносилось. На самом деле 'Орфей' уже вовсю звучал, поэтому более чуткие изгнанники услышали его гораздо раньше меня. Я же расслышал первые трели уже поровнявшись с нехорошим домом. Начал затыкать уши, и… Остановился.

Какая божественная музыка. И совершенно не страшная. Не гипнотизирующая и не манящая к себе. Я легко могу пройти мимо неё. И с чего это вдруг все решили, что эта аномалия опасна? Может, она конечно, и опасна, но если идёшь на звук. А если не подходить, то ничего и не случится… Но всё же любопытно послушать эти переливы. Жаль, что стены здания приглушают звук. Возможно, если я пройду чуть ближе к дому, то можно будет расслышать музыку получше.

И я отделился от группы.

Что же это за музыкальный инструмент? Больше всего похоже на арфу. Необычайно милые звуки, льющиеся из старого, ветхого дома, поразительно контрастировали с картиной окружающего нас апокалипсиса. Успокаивали. Страшно не хотелось, чтобы они прекратились. Казалось, что стоит музыке остановиться, и в моё сердце тут же вернутся холодный страх и боль одиночества. Поэтому я решил немного задержаться и послушать. Подошёл поближе к крыльцу. Музыка стала ещё чётче и приятнее. Лишь толстые двери продолжали сдерживать её. Если их приоткрыть, то звук станет по-настоящему чистым. Я не буду их распахивать настежь. Лишь чуть-чуть приоткрою. Совсем капельку… Рука сама потянулась к дверным ручкам, и тут же схлопотала болезненный шлепок. Стукнув меня по руке, рассерженная Райли выдернула беруши из моего сжатого кулака, и силком воткнула их мне в уши, после чего поволокла прочь от опасного здания. Уходить страшно не хотелось, я упирался, просил её дать мне послушать музыку ещё немного, канючил как ребёнок, но она меня не слышала. Её уши были заткнуты. Чем дальше мы отходили от зелёного дома, тем больше я приходил в себя, ощущая всю тяжесть смертельного пресса, из-под которого меня только что вытащили. Группа ждала нас на противоположной стороне перекрёстка. Флинт разочарованно качал головой. Гудвин лишь вздохнул, и сделал рукой знак следовать за ним.

Мы прошли всего один дом, за которым проводник повернул налево, и мы практически сразу упёрлись в ворота. Они были не заперты, и между широкими створами оставалось расстояние, достаточное, чтобы можно было пролезть боком.

Гудвин вынул затычки из ушей. Все последовали его примеру.

— Снимаем рюкзаки.

— Привал? — не понял я.

— Какой, нафиг, привал? — Флинт постучал кулаком по лысому лбу. — Жить надоело? Нам до тропы нужно срочно добраться.

— Так, я первый, — сняв рюкзак, Гудвин стал осторожно проталкивать его между створами.

— Чего это он? — спросил я у Тинки.

— Сначала рюкзаки, потом мы, — объяснила та, убирая затычки в карман.

— Не понял.

— Давай сюда рюкзак, — полностью протолкнув свою ношу за ворота, Гудвин протянул ко мне руки.

Я снял рюкзак и отдал ему.

— А ворота открыть пошире нельзя? Их что, заклинило?

— Нельзя, — сердито буркнула Райли, отправляя свой рюкзак вслед за моим.

Когда все пять рюкзаков оказались на противоположной стороне, между створками аккуратно пролез Гудвин. Он двигался очень медленно и осторожно, не задев ни одну из створ. Следом пролез Флинт. Так же ювелирно. Потом в проём прошмыгнула Тинка. Ну этой и стараться особо не пришлось. Щупленькая фигурка ей вполне позволяла. Я посмотрел на Райли. Та молча кивнула мне в сторону ворот. Значит настала моя очередь.

— Писатель. Не дотрагивайся до них, — с противоположной стороны предупредил меня Гудвин. — Ты понял?

— Понял, — ответил я.

До сих пор не знаю, чем было чревато прикосновение к тем воротам, но, видимо, чем-то действительно серьёзным. Когда я прокрадывался между створами, то обратил внимание, что они покрыты какими-то волосками. Издали их не видно, но когда приближаешься, то можно разглядять. К счастью, мне хватило аккуратности, и очередное странное препятствие благополучно осталось позади.

Мы опять вышли к забору 'Химпрома', только теперь уже с противоположной стороны. Над стеной возвышался административный корпус, весь торец у которого занимала мозаика, изображающая огромное красное знамя, на фоне которого красовались пробирки, колбы и огромный портрет Ленина с надписью '… передовая химическая промышленность СССР'. Первое слово, или фраза, обвалилась вместе с куском облицовки. Что-то возилось и переворачивалось там, за забором, среди опустевших построек, как будто кто-то продолжал там работать, не заметив катастрофы. Никого там, понятное дело, не было. Звуки издавала какая-то аномалия, из-за которой мы не смогли пересечь 'Химпром' напрямую, и сделали, казалось бы, совершенно лишнюю петлю.

На Тропу Блудных Детей мы тоже всё никак не могли выйти. Я наблюдал, как Гудвин то и дело норовит свернуть в проулки, но тут же останавливается, и, возвращаясь к забору, продолжает идти вдоль него. Даже традиционное спокойствие и наигранная жизнерадостность этого отважного изгнанника с каждой новой неудачей всё сильнее уступали место досаде. Теперь его никто не пытался выспрашивать о причинах такой осторожности. И уж конечно, никто не желал идти своим путём.

В сосредоточенном молчании мы миновали химпромовский забор, и, наконец, остановились возле длинного проулка, выходящего на проспект. Вдалеке можно было рассмотреть парочку шатающихся фигур, принадлежавших неприкаянным. В этом районе их было немало. Преимущественно, мёртвых. После знаменитого 'Гнева Эндлкрона' сюда набежали обезумевшие хищники, которые учинили расправу над большинством обитавших здесь неприкаянных. Высушенные, мумифицированные останки повсеместно встречались во дворах, через которые мы шли. Одного неприкаянного, как мне показалось, выбросили из окна. Неподалёку от его бесформенного остова лежала отломанная антенна. Геноцид неприкаянных удивил даже Флинта.

— Интересно, кому сдались эти неприкаянные? — удивлённо произнёс он. — Никогда прежде не видел, чтобы их убивали в таких количествах.

— Это они кого-то здесь гоняли, — ответил Гудвин. — Поэтому собрались такой большой ватагой. Слетелись, как мухи на дерьмо. А в итоге, по злой иронии, сами стали жертвами.

— Кто же их привлёк?

— Наверное, кто-то очень аппетитный. И привлёк он не только их, но и самого эндлкрона.

— А ведь и верно. Эндлкрон бушевал где-то неподалёку отсюда.

— Совсем неподалёку. От него побежали врассыпную все окрестные твари, вот неприкаянным и досталось…

— Я была здесь, — шепнула мне Райли.

— Когда встретила ту девушку? — вспомнил я.

Охотница приложила палец к губам.

— Вот же засада, — не выдержал Гудвин, хлопнув себя по коленям. — Нас словно не хотят на тропу выпускать! Все подходы загажены какой-то дрянью. Ни пройти, ни проехать.

— Закрыты только улицы, — ответила Райли. — Можно попробовать миновать ловушки через здания.

— Тупая идея, — ответил Флинт. — Все знают, что бродить в зданиях опаснее всего. Не аномалии — так ходоки оприходуют.

— А я считаю, что в словах Райли присутствует рациональное зерно, — возразил ему Гудвин. — Есть смысл попробовать. Предлагаю пройти через 'грибной квартал'.

— И надышаться спор?

— У нас у всех есть дыхательные маски. Зато в 'грибном квартале' концентрация аномалий самая низкая. Пройдём через него, и выйдем прямо на тропу.

— Ну, не знаю, — Флинт почесался. — Сомнительная задумка.

— У тебя есть другой вариант? — спросила Райли.

— Однажды, я пряталась в 'грибном квартале' от суларитов, — откликнулась Тинка. — Думаю, у меня получится провести вас по безопасному пути. Если, конечно, все будете в респираторах.

— Да неужели? И что же ты там делала, позволь узнать?

— Грибы собирала, — огрызнулась Райли.

— Прекрасно. Значит проводник у нас есть, — обрадовался Гудвин. — Веди нас, тридцать седьмая.

— Только в могилу не заведи, — добавил Флинт.

'Грибной район' назывался 'грибным' неспроста. Здесь, на территории, занятой пятью-шестью общежитиями, раскинулась самая большая колония грибов-пыхтунов. Поэтому, в своё время, Райли приходила сюда искать свежие грибницы для своих ловушек. Кроме пыхтунов, здесь произрастало ещё несколько видов менее опасных, или вообще не опасных грибов, облюбовавших место, изобилующее 'сырыми' аномалиями и перегноем, образовавшимся после разложения трупов-грибниц.

Где начинается этот район стало понятно без вопросов, потому что грибы начали попадаться ещё на подступах к нему, а воздух наполнился сырым, поганочным запахом. Серая пыль покрывала заплесневевший асфальт толстым слоем. Это были мириады мёртвых спор. На улице их быстро убивало солнце, поэтому дышать можно было без маски, так как вреда эти споры уже не представляли. Ну разве что липли на слизистые, вызывая лёгкую чесотку. А вот к тенистым подворотням, колодцам, старым машинам и, особенно, зданиям, подходить без респиратора уже было опасно. Грибы росли преимущественно в тени и сырости, избегая прямых солнечных лучей. Вольготно под солнцем себя чувствовали лишь какие-то странные мухоморы-зонтики, совершенно произвольных размеров: от сантиметра — до метра в высоту. Я начал было их пинать, но спутники быстро меня одёрнули. Хоть эти мухоморы и не считались опасными, трогать их всё же не рекомендовалось. Помимо мухоморов, к солнечным лучам терпеливо относились разноцветные трутовики-веселушки. Эти гнездились исключительно на древесине, бурно облепляя своими семейками не только живые деревья, но и столбы, заборы, двери.

Проходя мимо обросшей плесенью машины, я заглянул в салон, и увидел, что все сидения там сплошь заросли чёрными, кривыми грибами с остроконечными шляпками. Как назло, с противоположной стороны подул ветерок, который, пройдя сквозь автомобильное нутро, обдал меня таким гнилостным духом, что я закашлялся. Ещё один урок — не подходи к машинам в 'грибном районе'! Хорошо хоть 'свежака' не хватанул. День уже клонился к вечеру, а споры пыхтунов наиболее опасны с утра, поскольку погибают на солнце не сразу, а через несколько часов после восхода. Те, кто этого не знали, валялись сейчас на земле в виде кучек подсохшей плесени. Грибницы так сильно изуродовали тела, что теперь уже невозможно было определить, человеческие ли это останки, или звериные. Премерзкое зрелище. А уж тем более для меня, чудом пережившего грибное отравление. Перспектива испытать этот ужас сызнова прельщала меньше всего.

— Сюда, в этот подъезд, — указала нам Райли. — Всем надеть респираторы. Внутри будет много спор.

Команда послушно натянула на головы дыхательные маски. Дверь в подъезд заросла грибами так сильно, что её пришлось с треском отдирать от косяка. В воздух взметнулось облачко то ли спор, то ли засохшей плесени. Несколько грибов, оторвавшись, упали нам под ноги. Райли вошла в здание первой. Постояла немного на нижней площадке, и поманила нас за собой. Мы по очереди шагнули в заросший грибами подъезд. Внутри всё было похоже на какую-то декорацию из страшной сказки. Грибы густо облепили деревянные поручни и стены выше окрашенного. А между перекладинами железных перил тёмно-зелёной паутиной протягивалась плесень. Откуда-то сверху, между лестничными маршами сочилась вода.

— Не прикасайтесь к стенам, не наступайте на мох, — гундосил голос Райли, искажённый фильтрами. — Нам нужно подняться на третий этаж.

— Как скажешь, — ответил Гудвин. — Идём за тобой.

Шлёпая ногами по сырости, наш маленький отряд приступил к восхождению. Общежитие было заражено 'Мокрицей'. Вода сочилась из щелей в стенах, вытекала из-под дверей и капала с потолка. Подоконники заросли травой, как сплошными шторами. Полупрозрачные поганки фосфоресцировали зелёными огоньками из тёмных углов, гнилых шкафов и вытяжек.

— Дом держится на соплях, — прокомментировал Флинт. — Прогнил насквозь. Того и гляди, рассыплется.

— Нам в этот коридор, — дойдя до третьего этажа, Райли продолжала вести нас дальше.

— Ступайте осторожнее. Половицы гнилые и скрипучие.

Как я ни пытался, соблюдать осторожность у меня не получалось. Доски под ногами коварно скрипели и подламывались. Тёмный коридор казался длинным до бесконечности. С обеих сторон чернели двери жилых комнат. Предметы, оставленные в коридоре, были укутаны струпьями грибка и ворсистым плюшем лишайника. Чем дальше от лестничной клетки — тем темнее становилось. Гудвин вынул фонарь.

— Ну и жопа, — выругался Флинт. — Райли, ты уверена, что нам сюда?

— Уверена.

Мы прошли мимо общей кухни, с разбухшими шкафчиками и замшелыми газовыми плитами. Из крана позеленевшего умывальника размеренно капала вода. Бельё, висевшее на верёвках под потолком, покрывали тяжёлые грибные наросты, заставляющие его провисать до самого пола. Из никелированного таза, в углу на табуретке, букетом торчали зловеще светящиеся поганки. Когда Гудвин наводил луч фонаря на поросли чёрных грибов, те на глазах дымились и жухли.

— Сейчас пойдём мимо 'грибников', -сообщила Райли. — Старайтесь ни до чего не дотрагиваться. Чем меньше будоражим споры — тем меньше их будет на нашей одежде. Понял меня, Писатель?

— Понял, — кивнул я.

— Хорошо. Поворачиваем. Нам в эту комнату.

Указанная комната оказалась без двери. Мы вошли спокойно, как обычно по очереди. И буквально сходу упёрлись в кровать, на которой лежал отвратительный труп 'грибника', утыканный грибами с головы до ног. В свете фонаря можно было разглядеть, как от него вздымаются тысячи спор, потревоженных всего лишь движениями воздуха. Непередаваемая гадость. Двигаться здесь было очень сложно. Во-первых, темно, во-вторых, повсюду торчали какие-то предметы, покрытые спорами. Ко всему прочему, пыхтуны регулярно подворачивались под ноги. Один раз я даже не заметил пару маленьких грибков и раздавил их, выдавив фонтанчик спор из-под подошвы. Благо, Райли не заметила моего досадного 'косяка'. Или сделала вид, что не заметила.

Из первой комнаты во вторую вёл внутренний проход, некогда загороженный сервантом, в настоящий момент полностью рассыпавшимся. Перешагивая через остатки сервантных досок, мы, как можно аккуратнее пробрались в следующее помещение. Райли очень осторожно прорезала плесневую занавеску, в которую я бы точно уткнулся головой.

Фу! Опять 'грибники'. Целая семья, что ли? Один скукожился у стенки. Двое лежат на кровати: большой и маленький. Наверное, мать с ребёнком. Наверное, успокаивала его до последнего, шептала, что всё пройдёт. Я стиснул зубы и отвернулся, прогоняя от себя бессмысленную жалость. Им уже не помочь. Тем более, своими бесполезными мыслями.

Стараясь не зацепить письменный стол, из всех предметов на котором можно было разобрать лишь контуры лампы, мы прошли мимо запорошенного спорами телевизора, и остановились возле дыры в стене, образовавшейся от массивной трещины. Сверху, с потолка, скупыми, жиденькими лучиками падал свет, в котором было видно, как сквозняк гоняет споры между панельными перекрытиями. Судя по всему, в этом месте когда-то ломали стену, прокладывая какие-то коммуникации, или же ремонтируя трубы. После работы, разобранная стена была заложена кирпичом, как говорится, 'тяп-ляп'. Стоило зданию дать трещину, как эта убогая кладка тут же развалилась. Через дыру можно было спокойно пролезть на корточках. Что мы и сделали.

— Гудвин, подсвети мне, — попросила Райли, и первой втиснулась в лазейку. — Ага. Тут всё нормально. Давайте за мной.

По ту сторону стены находилась душевая комната. В самом отдалённом конце, под потолком, на сыромятном ремне висел ещё один 'грибник', повесившийся перед смертью. Лёгкий свистящий звук и прохладные дуновения, обдувающие кожу, свидетельствовали об активно гуляющем тут сквозняке. Основной поток свежего воздуха вырывался из-под массивного куска ДСП, плотно прислонённого к стене и зафиксированного полотенцесушителем. Райли аккуратно разрезала плесень, успевшую нарасти между этим щитом и стенным кафелем, после чего попросила нас помочь ей отодвинуть преграду. Как только щит оторвался от стены, в тёмную душевую брызнул дневной свет. По ту сторону была улица. Гудвин тут же погасил фонарь.

Угол общежития обвалился вместе с туалетными комнатами, расположенными сразу за душевыми. От третьего этажа — до самой земли, бесформенной мусорной грудой громоздился крутой скат, состоявший из переломанных стен, междуэтажных панелей, кусков кровли и остатков сантехники. Лавина строительных обломков, практически полностью перегородив улочку, доползла почти до стены соседнего девятиэтажного здания. По получившемуся нагромождению вполне можно было спуститься вниз.

Дул сильный, порывистый ветер, что было весьма кстати. Он быстро сдувал с нас коварные споры. Осторожно ступая по наклонной поверхности, готовой в любой момент сорваться вниз, мы, всё ещё не снимая респираторов, стали спускаться. Под подошвами, предательски скользя, хрустел битый кафель. Лавируя между расколотыми унитазами, ржавыми водопроводными трубами и колючими стержнями арматуры, мы то и дело пытались за что-нибудь ухватиться, чтобы удержать равновесие. Запотевшее стекло маски на разгорячённом лице, лишь добавляло экстремальности. Я почти ничего не видел и жутко боялся переломать ноги. Снимать же маску пока ещё было рано. Команды не поступило.

Самой первой свою маску сняла Тинка, когда мы уже почти спустились, и насыпь из обломков стала более пологой. Она сделала долгий выдох, и подняла прищуренные глаза к небу. Её тревожили верхние этажи соседнего здания. Отряхивая свои плечи, хотя на них уже ничего не было, идущий за ней Гудвин, поднял респиратор, и, так же предварительно выдохнув, обратился к девочке с вопросом, который я не расслышал из-за Райли, внезапно оказавшейся между мной и этими двумя. Стянув с себя маску, она выдохнула в сторонку, после чего сообщила: 'Воздух чистый, можешь снимать свой противогаз. Делаешь это так: набираешь в грудь воздуха, снимаешь маску, и выдыхаешь воздух, вот так… Понятно?' Я мотнул головой, и проделал всю указанную процедуру. Как же приятно было наконец-то снять этот душный, пропотевший намордник!

— Пока старайся дышать короткими вдохами, — посоветовала Райли. — В воздухе могут попадаться споры. Вот отойдём подальше, тогда дыши как обычно.

— Хорошо.

Райли улыбнулась и продолжила спуск, а я наконец-то смог дослушать диалог Тины и Гудвина.

— …они нас заметили? — с обычной улыбочкой договорил он.

— Да, — ответила она, и с опаской покосилась в мою сторону.

— Ты как, Писатель? Как настроение? — ещё сильнее расплылся Гудвин.

Я показал оттопыренный большой палец.

— Это по-нашему. 'Грибной район' — место не самое романтическое. Но теперь он позади. Вон, прямо за этим домом наша 'Тропа блудных детей'.

— Кого там Тинка заметила? — проигнорировал я его беззаботный тон.

— Там ходоки? — спустился к нам отстающий Флинт. — Ходоки, верно? Чего молчишь, маленькая стерва? Отвечай.

Тина кивнула.

— Вашу ж мать. Я так и знал.

— Ничего страшного, — голос Гудвина стал жёстче. — Мы обойдём их…

— И нарвёмся ещё на кого-то? Например, на злодеев, или на мясников?

— Флинт, ты ведёшь себя недостойно изгнанника…

— Смотрите! — Тинка подняла руку, указывая наверх.

Я успел различить тонкую мерцающую нить лазерного луча, едва заметно блеснувшего на фоне неба. Лучик упёрся в один из оконных проёмов на седьмом этаже, послышался далёкий хлопок, отскочивший гулким эхом внутри помещения. После чего, к огромной неожиданности не только для меня, но и для всех присутствующих, из того окна, выломав пустую раму, вывалилось чьё-то грузное тело. Пролетев вдоль стены, и слегка стукнувшись об парапет, подстреленное существо тяжёлым мешком грохнулось на крышу вестибюля, подняв над ней тучу пыли.

— Глазам не верю, — опешила Райли. — Ходока подстрелили.

— Они же никогда не подходят к окнам, — вторил ей Флинт. — Как его достали?

— Вы всё ещё не поняли? — устало потёр глаза Гудвин. — Они лезут на Писателя. Уж больно сильно тот их привлекает. Просто до одури. Поздравляю, Писатель, ты здесь популярен, как никто другой. Как думаешь, в своём мире ты будешь пользоваться таким же успехом?

— Это был маленький ходок, — перебила его тираду Тинка. — Неопытный. Там, внутри, есть ещё большие. Взрослые. Они не выйдут к окнам.

— Сколько? — спросила Райли.

— Не знаю.

— На каком этаже?

— Да не знаю я!

— Надо обходить дом, — заявил Гудвин.

— Естественно, надо обходить. Не полезем же мы через ходоков, — поддержал Флинт.

Сразу после его слов, земля под нашими ногами задрожала. Сверху посыпалась лавина обломков. Мы едва успели спуститься в самый низ, и разбежаться по сторонам, чтобы ненароком не получить удар по ногам каким-нибудь катящимся многокилограммовым куском бетона. Асфальт начал трескаться. Его панцирь вздыбился, разойдясь широкими трещинами в нескольких местах. И в эти провалы с шорохом посыпались камни с песком. Маленькое землетрясение вскоре прекратилось. Остался только ветер, всё так же монотонно подвывающий в пустых окнах.

— Обходить, говорите? — Райли заглянула в ближайшую трещину. — Боюсь вас разочаровать. Обойти не получится.

— Если быстро пройдём по первому этажу, то сможем проскочить мимо ходоков, — предложила Тинка.

— Да вы с ума сошли, — схватился за ножны Флинт. — Только полный дурак полезет в дом с ходоками.

— Ну тогда мы полные дураки, — Райли подпрыгнула, ухватившись руками за окно первого этажа, подтянулась, перебросила ногу через подоконник и протянула руку Тинке.

— Сумасшедшие. Вы сумасшедшие.

— Писатель, ты идёшь? — перетащив Тину через окно, Райли жестом позвала меня.

Девятиэтажка, в которую мы забрались, ранее принадлежала то ли Соцстраху, то ли Пенсионному фонду. В просторном вестибюле сохранились перегородки и вертушки турникетов. Под потолком, на одном проводе, интенсивно раскачивалась лампа. Она оборвалась от сотрясения, когда сверху, на крышу обрушилась тяжёлая туша ходока. Далее, за вестибюлем, темнел вход в коридор. От нас требовалось всего лишь пройти по этому коридору от начала — до конца, прежде чем таинственные ходоки преградят нам дорогу. Тогда я ещё плохо знал, на что способны эти страшные созданья.

Оглянувшись, я не увидел ни Флинта, ни Гудвина. Значит, они не пошли за нами. Тина постоянно смотрела в потолок, следя за кем-то, находящимся на несколько этажей выше нас. Райли шла впереди, ускоренным шагом, стараясь как можно скорее пересечь светлый участок, разделявший дистанцию на две половины. Свет падал из зала, в котором находилась лестничная площадка и лифты. Но не успели мы достичь этой границы, как нас опередили. Двери одного из кабинетов распахнулись, и оттуда, с глухим рыком, выскочило огромное, косматое существо, которое из-за темноты и внезапности я принял за большую обезьяну. Монстр сбил Райли с ног, и вместе с ней откатился по полу к дальней стене.

— Писатель! — Тинка толкнула меня в спину. — Беги! Быстрее беги отсюда!

Мне стыдно об этом вспоминать, но в ту самую минуту я даже и не подумал о том, чтобы помочь Райли, и, послушавшись Тинку, трусливо побежал по коридору. Далеко убежать не получилось, потому что, спустя несколько метров, передо мной вырос второй ходок. Теперь-то уж разглядеть его труда не составило. Я и раньше нередко слышал про них. То Райли, то Тина, то Флинт время от времени упоминали о ходоках. Слыша это название, я почему-то невольно представлял себе щуплых, простодушных крестьян со знаменитой картины. Дальше этой ассоциации мои мысли не уходили. И вот, настал момент истины, когда передо мной явился настоящий ходок. Уродливое воплощение гротеска. Грубо отёсанное туловище, обмотанное грязным, вонючим тряпьём, покоилось на коротких кривых ногах. Из тупой, кубической головы пучками торчат длинные космы, в прорехах которых можно разглядеть лишь слюнявые челюсти, и ассиметричные глаза, посаженные на разной высоте, и с хищной злобой горящие между полосками намотанного бинта, почерневшего от времени и грязи. В длинной руке с выпирающими угловатыми мускулами, был зажат молоток.

Я неловко выхватил нож, и тут же получил удар, от которого моё оружие, выбитое из руки, улетело в сторону. Повезло ещё, что удар молота пришёлся по клинку, а не по кисти. Затем, ходок попытался ухватить меня второй рукой, но я успел отпрыгнуть к стене и присесть, в надежде подобрать нож. В этот самый момент, молоток с грохотом отколол кусок гипсолита чуть выше моей головы. Когда я потянулся за ножом, нога-тумба грохнула по полу, едва не расплющив мне пальцы, и оружие отскочило ещё дальше. Четырёхпалая ручища ходока капканом сомкнулась на моей шее, потащив меня вверх, вдоль стены. Я мог лишь дёргать ногами, и всеми силами пытался сохранить остатки кислорода, безвозвратно утекающего из лёгких. Чудовище уже замахивалось своим молотом, желая размозжить мне череп. И оно бы непременно довершило начатое, если бы не фортуна, позволившая мне выхватить мачете из-за плеча, и садануть им наискось по основанию его шеи. Ходок издал надсадный рёв, и отступил, а его пальцы разжались, дав мне наконец-то вдохнуть воздух. Не успел ходок прийти в себя, как на него из коридора налетела Райли, которая с разбега нанесла монстру два глубоких ранения под рёбра. Не ожидав нападения, ходок неудачно попытался контратаковать, и, произведя резкий взмах рукой с разворота, потерял равновесие, грохнувшись на пол рядом со мной. Райли же, вместо того, чтобы попытаться его добить, почему-то побежала на лестницу. Разъярённый монстр, совершенно забыв про меня, вскочил и погнался за ней. Тем временем, неподалёку тоже шла борьба. Со свистом всасывая воздух, я посмотрел в сторону, и увидел, как первый ходок, ухватив Гудвина и Флинта, приподнял их над полом, и с силой ударил друг об друга. Ещё один удар, и обоим конец. Но этого не произошло, потому что сзади, на спину чудовища запрыгнула Тинка, вцепившаяся ему в космы. Приложив все свои силы, девочка оттянула грязные патлы существа назад, как поводья жеребца, заставив того откинуть голову. А когда ходок, не готовый к такому подвоху, злобно заорал, широко разинув пасть, она всадила ему нож прямо в глотку. Захлебнувшись, монстр выпустил своих противников, и те сразу же ринулись в атаку, практически единовременно вонзив свои ножи в его открытую грудь и шею. Хрипящий ходок грузно упал на колени. Досматривать это сражение я не стал, вспомнив о Райли, которая сейчас убегала от другого ходока. Если эту тварь с таким трудом одолели трое изгнанников, то что говорить об одной? Против ходока у Райли шансы невелики. Нужно было ей помочь. И я, подхватив нож, помчался на лестницу, с трудом восстанавливая перехваченное дыхание.

Нагнал я их уже на пятом этаже. Ходок наступал Райли на пятки. Казалось, что она выбилась из сил, но это опять была всего лишь отвлекающая тактика. Охотница уводила монстра подальше от меня, как в своё время уводила Хромого. Она спотыкалась, падала, делала вид, что не знает куда дальше бежать, но строго держала одну неизменную дистанцию. Ходок же шёл за ней тупо, покачиваясь и громыхая перилами, как разъярённый пьяный мужик. Он грозно помахивал своим молотком, лупя по стенам, и обсыпая себя побелкой. Хорошо, что я вовремя понял замысел Райли, и притормозил, не приближаясь к нему слишком близко, чтобы нас разделял как минимум один лестничный пролёт. Вот уже шестой этаж, а изгнанница лезет всё выше. Как же она будет выкручиваться? На всякий случай, я уже был готов поднажать, чтобы атаковать ходока с тыла. И уже почти сорвался, когда Райли упала на лестницу, и едва увернулась от молотка, после чего, на четвереньках поползла выше. Распалённый ходок, предвкушая скорую победу, настиг её на площадке между седьмым и восьмым этажами. Громко протопав оставшуюся часть лестницы, он остановился над девушкой и замахнулся молотком. Райли обречённо прикрыла голову руками, и сжалась на бетонном полу. На неё тут же просыпался дождь из стекла. Голова ходока раскололась, как огромный кокосовый орех. Кровь и мозги яркой жидкой дугой выплеснулись на стену позади него. Уронив молоток, чудовище повалилось назад, и кубарем скатилось с лестницы, остановившись на площадке седьмого этажа, прямо возле моих ног. Под основанием верхнего лестничного марша, с которого падала кровавая капель, немного поблуждал синий лазерный лучик, и тут же исчез. Теперь всё стало ясно. Пригибаясь, Райли спустилась ко мне, елозя согнутыми ногами по скользким ступеням.

— Пошли, — схватила она меня за руку. — Скорее отсюда.

Словно дети, позвонившие в чужую квартиру, мы побежали вниз, со страхом вглядываясь в каждый очередной коридор — не выскакивает ли оттуда кто-нибудь. Но вместо ходоков, навстречу нам выскочил Гудвин.

— Ну наконец-то, — облегчённо произнёс он.

— Я уж думал, что вы с Флинтом нас бросили, — признался ему я.

— Мы хотели, — совершенно спокойно ответил изгнанник. — Но передумали.

Вместе мы спустились на первый этаж, где над телом ходока, всё ещё сипящим и подёргивающимся, стояли Тинка и Флинт.

— Всё, уходим, — махнула им Райли.

До конца коридора оставалось пройти порядочное расстояние.

— Почему мы не бежим? — спросил я.

— Нельзя, — ответила Тина. — Здесь ещё есть ходоки.

— Чего же они до сих пор не напали?

— Потому что подростки. Мы убили взрослых. Когда охотятся взрослые, подростки не вмешиваются. Пока они думают, что взрослые живы, будут сидеть на месте.

Мы прошли мимо пары автоматов газированной воды. И вдруг над нашими головами что-то стукнуло. Так, что стаканы в автоматах зазвенели, а между потолочными панелями просыпалась пыль, прямо на голову Флинту. Затем, наверху послышался протяжный голос, — 'Х-ы-ы-ы!' И опять удар по потолку.

— Вот теперь надо бежать, — сообщила Тинка.

Команда понеслась к спасительному окну, а наверху, на разных этажах начинали бушевать всё новые и новые монстры. Они рычали и топали по коридорам в сторону лестницы, гремели дверями и опрокидывали какие-то предметы. Их было не меньше трёх, а может даже и больше. Когда мы достигли конца коридора, Гудвин ухватил высокую металлическую урну и несколько раз ударил ей в окно, выламывая раму с остатками стекла. Перемахнув через подоконник, мы поочерёдно выпрыгнули на улицу, приземлившись прямо на капот припаркованной там машины, а потом побежали через дорогу, к короткому переулку, выходящему на Тропу Блудных Детей. Почти вырвались. Осталось пройти всего несколько метров, и мы на 'островке безопасности'.

— Тинка, не тормози! — ухватила остановившуюся было девочку Райли.

— Подожди, — она не то чтобы упиралась, но семенила за ней в сторону переулка с явной неохотой. — Тут совсем плохо. Посмотри на землю. Посмотри, какая она рыхлая.

— Нет времени, Тина, шевелись!

— Мы в западне. Впереди засада.

— Проскочим! — гудел Гудвин. — Не останавливайтесь!

Обогнув мусорные баки, мы наконец-то забежали в переулок. Асфальт здесь действительно был рыхлым и пористым. Его как будто что-то раздробило. Кое-где, вразброс, валялись кости животных. В общем, здесь и без тинкиного чутья стоило бы хорошенько обеспокоиться. Но нам уже было не до осмотрительности. Из только что покинутого здания доносился грохот и рёв ходоков, готовых в любой момент выскочить наружу, и броситься за нами следом. А до спасительной тропы осталось всего ничего. Рукой подать. Вот мы и мчались через переулок сломя головы, надеясь только на удачу. Комочки дроблёного асфальта хрупали под нашими подошвами. Чем ближе мы были к выходу, тем уже казался проход между домами. Дверь чёрного хода в правом здании со скрипом открылась, и бегущий впереди Гудвин затормозил так, что оставил позади себя две борозды. В него с разбега ударился Флинт. Я, Райли и Тина остановились следом. Словно какая-то злая издевка, из двери высунулась уродливая вытянутая морда со жвалами, которые при соприкосновении создавали щёлкающий электрический разряд. Очень крупный мушенбрук, спустившись со ступенек, преградил нам дорогу. За ним вышел второй, чуть помельче. Засада была выбрана идеально. На таком узком участке у этих электрических тварей было явное преимущество, в отличие от нас, нагруженных рюкзаками, и толпящихся в тесноте. Мушенбруки никуда не торопились, понимая своё превосходство, но так же оценивая и наше количество. Они шли параллельно друг другу, осторожно передвигая лапами, почти не шурша зыбким асфальтом. А из чёрного хода высунулась ещё одна морда. Господи, их уже трое!

Команда ощетинилась ножами. Гудвин и Флинт стояли плечом к плечу. По ширине, это было предельное расстояние, при котором можно было сделать замах рукой, не зацепив стену, или соседа. Окончательно лишая нас остатков надежды, сзади послышалось: 'Хры-ы-ы-ы!' Я и Райли обернулись. К проходу, грозно топая косолапыми ногами, приближался ходок. Вот теперь мы действительно в полной заднице. Остаётся только лезть на отвесную стену, чтобы выбраться из этого капкана. Пройдя ещё немного вперёд, мушенбруки остановились, яростно застучав своими 'электродами', и рассыпая искры. Они тоже заметили ходока. Но отступать не торопились. Ходок же, подобно ходячему шкафу, продолжал идти вперёд. Ещё полминуты, и он доберётся до нас.

— Слушайте меня, — как можно спокойнее произнёс Гудвин. — Мы с Флинтом — берём мушенбруков. Райли, Тина и Писатель — атакуют ходока.

— Это же верная смерть, — прошептал Флинт.

— Согласен. Но лучше погибнуть в бою, чем добровольно отдать себя на растерзание. Таков наш путь. Путь изгнанников. Будьте крепки, и удачной охоты, друзья мои.

— Мы готовы, Гудвин, — ответила Райли. — Нападать будем одновременно. Скажи, когда начинать.

Внутри у меня всё обледенело от ужаса. Шансов на победу практически ноль. Пауза в одну-две секунды, пока все ждали отмашку Гудвина, была такой страшной, что мне реально хотелось лезть на стену. Но вместо Гудвина голос подала Тина.

— Постойте. Вы слышите?

Она присела на одно колено, и запустила пальцы в асфальтовое крошево. Никто пока ничего не слышал, за исключением мушенбруков. Тот, что побольше, неожиданно для нас, издал звук, очень похожий на собачий скулёж, и, поочерёдно поджимая лапы, как кот, наступивший в лужу, стал сдавать назад. Его собрат бросил на него взгляд, как будто бы обвиняя в малодушии, и ещё раз щёлкнул наэлектризованными жвалами. В ответ на это, крупная особь, отпрыгнула ещё дальше, развернулась и опрометью бросилась к двери. На входе всё ещё стоял третий мушенбрук. Подбежав к нему, крупный яростно рявкнул, и тот, поджав хвост скрылся в помещении. За ним следом исчез и здоровяк. До ходока осталось всего метров пять. Райли присела, как сжатая пружина, готовясь в любой момент броситься в атаку.

— Чёрт меня дери, — Гудвин убрал нож. — Да это же…

Земля зашуршала и зашевелилась, словно там завозились миллионы червячков. Упрямый мушенбрук взвизгнул, и поджал уколотую лапу. Вместе с этим, я почувствовал, что подошвы моих ботинок что-то настойчиво ковыряет.

— Вперёд! — завопил Гудвин.

— Но мушенбрук? — замешкался Флинт.

— Хрен с ним! Вперёд!

И мы тут же побежали. Как по острым гвоздям. Испугавшись то ли нашего налёта, то ли опасности, лезущей из-под земли, мушенбрук встал на дыбы, развернулся всем корпусом и тоже дал дёру. Повсюду, из шевелящегося асфальта поднимались острые, суставчатые колья. Перед нами был ещё один представитель местной извращённой фауны — пиковый бамбук. Его стволы, превышающие по крепости титан, способны складываться, подобно антенне, сегмент в сегмент, уходя таким образом под землю, где это растение проводит большую часть своей жизни. Когда же на поверхности появляется кто-то живой, ствол пикового бамбука начинает раскладываться, с огромной быстротой вытягивая свои острейшие, телескопические 'копья' на высоту десяти-пятнадцати метров. Между раздвинувшимися суставами топорщатся меленькие, бесцветные листочки, которыми бамбук жадно впитывает соки своей жертвы. Сами же стволы имеют тёмно-зелёный цвет.

Петляя среди этих неравномерно растущих кольев, за секунду вытягивающихся на десяток сантиметров, мы побежали к спасительному выходу. Мушенбрук скакал впереди. Он хотел было запрыгнуть в помещение, из которого вылез, но вокруг двери уже торчал частокол метровых бамбуковых пик. Пришлось ему бежать дальше, до конца переулка. Постоянно получая болезненные уколы и царапины, мы, извиваясь, спешили за ним. Кое-где бамбук уже доходил нам до пояса, и продолжал тянуться выше. Низкий мушенбрук, лавируя в щетине поднимающихся игл, решил перепрыгнуть преграду, но потерпел неудачу, насадившись на них брюхом. Соскочить он уже не мог, и лишь выл, дёргая лапами, поднимаемый на копья всё выше и выше. Царапаясь об наконечники и разрывая одежду, мы пробежали мимо него. Пару раз бамбук крепко вошёл мне в икру и под коленку. Боль была адская, и мне пришлось собрать остатки своего самообладания, чтобы продолжить борьбу. Позади нас послышался протяжный рёв ходока, остановленного бамбуком. Было слышно, как страшно дёргаются смертоносные стебли, входя всё глубже в его массивное тело. Вот уже выход! Последние смертоносные пики! Гудвин делает прыжок, и проваливается в какую-то яму. Следом за ним, грязно ругаясь, улетает Флинт. Тинка, отталкиваясь от огромных стеблей исцарапанными руками, ныряет следом за ними. Я проскакиваю прямо по её следам. Ногу поставить уже некуда — везде торчат шипы. Рывок, и я на свободе! Завис между небом и землёй. Прямо за переулком улица обрывалась огромной глубокой ямой, оставленной бушевавшим здесь эндлкроном. Вниз уходит песчаная насыпь, упирающаяся на дне провала в бетонные внутренности развороченного коллектора. По этой насыпи уже катятся мои спутники. Я хочу прыгнуть следом, но меня что-то держит. Одно из крайних бамбуковых копий подцепило мой рюкзак, и, проткнув его, тащит меня всё выше и выше. Я не могу освободиться, словно щенок, удерживаемый за шкирку. Паника волной ударяет под дых. Я дёргаюсь и кружусь, как сумасшедший, надеясь выскочить из лямок. Мельком замечаю, что позади, из-за частокола поднимающегося бамбука уже не видно конца переулка. Мушенбрука разорвало в мелкие клочья, нанизав мясо и внутренности на отдельные стебли, словно куски шашлыка. А чуть дальше, скрываясь за всё новыми и новыми суставчатыми стволами, медленно поднимается уже мёртвое тело ходока, пронзённое насквозь десятком плотоядных пик. Кто-то хватает меня за ноги, и с силой тащит вниз. Слышен тугой треск ткани, сопровождающийся болью плечевых суставов, и я, освобождённый, лечу вниз, на мягкий песчаный откос. Рядом кувыркается израненная Райли. Ей опять удалось меня спасти.

На дне глубокого разлома мы организовали небольшой привал, чтобы перевести дух. Яма тянулась почти вдоль всей улицы, напоминая огромную язву на теле города. Казалось, что её специально вырыли экскаваторами. Чуть подальше от нас, под откосом валялось несколько свалившихся сверху машин, полузасыпанных песком, и половина стены здания, в котором прятались мушенбруки. С этого ракурса постройка напоминала исполинский кукольный домик в разрезе, словно кто-то специально снял часть задней стенки — настолько ровно она отошла от фундамента.

Флинт, сняв рюкзак, блаженно лежал на песке. Тина, не теряя времени даром, шастала вокруг раскуроченных стен подземных коммуникаций, и что-то искала. Райли делала мне перевязку. В отличие от изгнанников, я не умел останавливать кровотечение и заживлять раны одним лишь усилием воли. Мой рюкзак был сильно порван. Из него ничего не высыпалось лишь потому, что с краю я положил запасную одежду, которая заткнула образовавшуюся дыру, и теперь выпирала из неё ярким пупом.

— Чёртов бамбук едва нас не угробил, — расслабленно проворчал Флинт.

— Но вместо этого он нас спас, — парировал Гудвин, нависая над нами и отбрасывая длинную тень.

— Нас спасло чудо, а не бамбук. За каким хреном ты нас потащил в этот переулок, а? Ты ведь знал о бамбуке, верно?

— Не знал.

— А я знала, — ответила Райли.

— Я тоже, — откуда-то издали пискнула Тина.

— И не предупредили?

— Я пыталась предупредить, — вздохнула Тина. — И о бамбуке и о мушенбруках. Но вы меня совсем не слушали…

— А я подумала, что Гудвин в курсе, — начала Райли, но так и не закончила предложение.

— О чём я в курсе? — после выжидательной паузы спросил Гудвин.

— Ну, что… — Райли отрезала бинт, которым перематывала мне ногу. — Что пиковый бамбук в эту пору уже готовится к 'зимней спячке'. Поэтому плохо реагирует на движение. Мы бы легко прошли через переулок, если бы мушенбруки нас не подловили.

— А бамбук среагировал только на жирного ходока, — добавила проходившая мимо нас Тинка.

— Любопытно, — Гудвин почесал загривок. — Но я не был в курсе. Верно говорили 'старые хозяева' — 'Век живи — век учись. Дураком и помрёшь'.

— Я надеюсь, нам больше не придётся продираться через эту, хм-м, растительность? — сквозь зубы процедил я, вытирая сукровицу вокруг одной из царапин.

— Не переживай, — ответила Райли. — Рощи пикового бамбука встречаются только на окраинах Тропы Блудных Детей. Они защищают её. Чтобы никто лишний не вторгался сюда извне.

— Как мы, например?

— Ну, мы же не предполагали, что придётся вот так петлять обходными путями.

— Хочется верить, что самое сложное позади, — я смахнул песок со лба. — И кстати, Райли… Спасибо тебе. Я уже сбился со счёту, определяя сумму долга за мои бесконечные спасения.

Она улыбнулась и взъерошила мои волосы.

— Это моя работа, милый.

— Хоть убейте меня, но с тропы я больше не сойду, — заявил Флинт. — Хватит с меня приключений.

— До Апологетики осталось идти совсем немного, — ответил Гудвин, присаживаясь на угол коллекторной плиты, и запихивая в рот зубочистку. — Осталось пройти владения сорокового, и мы на месте. Только бы суларитов не встретить. Эти крысы любят здесь ошиваться. А Писатель для них лакомая добыча. Латуриэль посулил огромную награду за поимку живого человека…

— Мне не нравится твой тон, Гудвин, — Глядя на него снизу вверх, Райли потянулась за ножом.

— Простите, — заулыбался он. — Я не имел в виду ничего дурного. Просто выразил беспокойство, что пока Писатель с нами, нам нужно быть предельно осторожными.

— Если считаете, что Писатель притягивает несчастья — идите без нас. Мы вас не держим.

— А что, Гудвин? — приподнялся на локтях Флинт. — Эта идея мне нравится.

— А мне нет, — Гудвин погонял зубочистку от одного уголка губ к другому, и задумчиво посмотрел на небо. — Для меня это не просто испытание. Это финальный аккорд моей славной борьбы. Красивый апофеоз инсуаля. И потом, до чёртиков любопытно посмотреть на реакцию апологетов, когда мы приведём Писателя к ним. Вот они удивятся.

Вынув зубочистку, Гудвин облизнулся и лукаво взглянул на меня.

— Если включить ассоциативную систему 'старых хозяев', Писатель, то это будет как… — он задумался, наморщив лоб. — Ка-ак… Как если бы родители отправили своего ребёнка учиться… А он… Притащил бы из школы живого динозавра. Хе-хе-хе.

— Гудвин, — с грустью обратился я к нему. — А ты тоже считаешь, что человечество обречено?

Его беззаботная улыбка стала задумчивой.

— Что я могу сказать по этому поводу? Всё приходящее когда-нибудь уходит. Так заведено во Вселенной. И эпоха людей, как это ни печально, тоже не бесконечна. Но ты не переживай. Жизнь человека не соизмерима с жизнью человечества. Поэтому, даже если до вымирания твоего рода остался всего лишь миг, то этого мига легко может хватить не только тебе, но и доброму десятку последующих поколений.

— А если Армагеддон наступит уже через несколько лет?

— Ну, это вряд ли. Так быстро во Вселенной дела не делаются.

— Я нашла следы, — голос Тинки заставила нас прервать разговор.

— Сулариты? — насторожился Гудвин.

— Не-а. 4-17. Он проходил здесь. Вон там — карабкался наверх.

— Нам тоже пора карабкаться, — Флинт поднялся на ноги, напяливая рюкзак. — Отдохнули, и ладно.

— Ещё я нашла вход, — не обращала на него внимания Тинка.

— Какой, на хрен, вход? Мелкая, ты там бредишь? — Флинт озадаченно уставился на нас. — Ну а вы что? Идёте, или нет?

— Вот, — девочка указала на тёмный пролом в обломках коллектора, заваленный песком почти доверху. — Сюда можно пролезть.

— Хорошо, — Райли отряхнула грязь с коленей, и подняла рюкзак. — Тогда полезли.

— Что значит 'полезли'? — окончательно растерялся Флинт.

— Я тоже что-то не понял юмора, — Гудвин посмотрел сначала на Тинку, потом на Флинта, потом на Райли. — Куда это вы собрались? Нам нужно наверх, а не вниз.

— Это вам нужно наверх, а мы пойдём под землёй, — спокойно ответила Райли.

Флинт нервно захихикал.

— Зачем лезть под землю? Дальше тропа безопасна. Или нет? Тинка? Тинка?!

— Ну чего? — капризно откликнулась девочка, раскапывающая песок у входа в лаз.

— Ты что-то чувствуешь? Там на тропе нас ждёт ещё какой-то сюрприз? Иначе, с какой стати вам лезть через канализацию?

— Да нет там ничего. Для вас нет, — с неохотой объяснила Райли. — А для нас есть. Точнее, для Писателя.

Гудвин, всё ещё пребывая в недоумении, остановил на мне вопросительный взгляд.

— Там какая-то штука, — развёл руками я. — Которая убивает только людей. Изгнанники проходят, а люди — нет.

— С чего ты взял? Биологически мы идентичны людям.

— Но не ментально. Эта хрень, там, впереди, действует непосредственно на разум.

— Откуда такая информация?

— Тинка видела, как погиб человек — пленник Латуриэля.

— Так вон оно что, — Гудвин задумался. — Получается, что кроме 'Зеркала', Апологетику от людского вмешательства защищает этот… 'Сепаратор'.

— Похоже на то. Поэтому у Тинки появилась гипотеза, что этот самый, как ты сказал, 'Сепаратор' не действует под землёй, и я могу попытаться пройти под ним, не вскипятив себе мозг.

— А если он действует и там?

— Тогда я труп.

— И ты не боишься?

— Я устал бояться, Гудвин. Да и какой у меня выбор, а? — я усмехнулся. — Шанс невелик, но он есть. 'Зеркало' ведь тоже считали непроходимым для людей. А я его прошёл. Так почему бы не попытаться обмануть 'Сепаратор'?

— Ты отчаянный сукин сын, — Гудвин легонько стукнул кулаком меня в плечо. — После того, как ты выжил в 'Зеркале', я верю в тебя, как ни в кого другого. И я не упущу шанса поглядеть, как ты пройдёшь через чёртов 'Сепаратор'.

— Гудвин, ты о чём? — ошалел Флинт. — Ты чё, пойдёшь с этими чокнутыми? Да тут по поверхности осталось две песни спеть. Неужто тебе охота корячиться в полной темноте, в каких-то полузаваленных подземельях?

— Теперь, когда я знаю о 'Сепараторе' — да.

— Сдался тебе этот 'Сепаратор'. Какое нам дело до него, если на нас он вообще не действует? Писателю-то, понятно, деваться некуда. Так его вон, девки проведут. Мы-то ему зачем?

— Для компании, — подмигнул мне Гудвин. — Писатель, тебе ведь с нами гораздо веселее?

— А то! — ответил я.

— Вот видишь.

— Да ну вас к чёрту, — Флинт сплюнул от злости. — Идиоты.

Тинка уже исчезла в лазейке вместе со совей ношей. Следом, ухватившись за край балки, ногами вперёд запрыгнула Райли. Передав ей рюкзак, Гудвин отправил следом наши с ним рюкзаки, после чего, покрякивая, втиснулся внутрь сам. Подойдя к лазу, я обернулся, и посмотрел на одинокую лысенькую фигуру, стоявшую в отдалении.

— Ну что, Флинт? Пятнадцать человек на сундук мертвеца? Йо-хо-хо и бутылка рома?

Он стоял, поглядывая на вершину провала, из которой торчали обломки асфальта и свешивались обрывки силовых кабелей.

— Наверное, теперь ты прав, — кивнул я.

— Я знаю, — ответил он. — Конечно же я прав. Только вот все почему-то идут за тобой, а не за мной. И я, дурак, зная, что прав, тоже иду за тобой. Я ненавижу тебя, Писатель. Ну кто ты такой?

— Не знаю, — пожал я плечами. — Друг?

— Р-р-р-р, — вне себя прорычал Флинт и, бросив последний страдальческий взгляд на вершину, направился в мою сторону. — Ты подлая сволочь. Ты играешь на запретных струнах. Это не честно, Писатель, ой как не честно! Остановившись напротив меня, он снял рюкзак, и поднёс указательный палец к моему носу. — Ты меня просто используешь. Ты всех нас используешь. Изгнанники стали твоими куклами. Райли, Тина, Гудвин — все они тебя обожают. Они готовы ради тебя на всё. Даже на смерть. Из домашнего животного Райли ты превратился в её хозяина. Ушлая Тинка, которая обвела вокруг пальца самого Латуриэля, в результате сама оказалась в капкане твоего необъяснимого очарования. И Гудвин. Гудвин! Вот уж от кого я не ждал такой слабости! Но и он туда же. Он теперь тоже твой поклонник. И раб!

— А ты? — не ведясь на его явно провокационную речь, спросил я.

Флинт поперхнулся. — Кхм! Я?!

— Да, ты.

— Я… (Голос его стал совсем тихим. Почти шипящим). Я всегда мечтал о закадычном друге. О товарище, который будет смотреть на меня на как на дерьмо, а как на брата… Это мой грех и моя слабость. И ты, мерзавец, ею воспользовался. Но я тебе так скажу, — он приблизил свою оскаленную физиономию к моему лицу. — Только попробуй дать мне повод усомниться в искренности твоей дружбы. Я тут же уйду. Но предварительно… (Он приблизился к моему уху) Я отрежу тебе голову. И сделаю это, когда Райли не будет рядом. Ты уж мне поверь… Дружище.

— Ну вы чего там? — высунулся из лаза Гудвин. — Долго ещё будете прощаться?

— Никто тут не прощается! — рявкнул Флинт, передавая ему свой рюкзак, потом взглянул на меня и уже более спокойным тоном произнёс. — Чё стоишь? Лезь. Я за тобой.