Тени Огнедола. Том 4

Тот, кто смог стать человеком

После Битвы Искупления и до уничтожения Лона друидов

Точная дата неизвестна

Между ними и людьми оказалось намного больше общего, чем Он полагал до своего обращения. Он не знал, превратится ли обратно в зверя, примет ли Брат его человеческий облик, существуют ли где-то еще такие, как они. Наверное, их стоило разыскать. К тому же, теперь Он мог войти в человеческое поселение и не быть облаянным собаками. И люди не должны были больше нападать на него.

Но для начала следовало научиться хотя бы ходить. Ходить, двигать руками, издавать звуки — как человек, а не как зверь.

Поначалу выходило не очень. Он быстро уставал, а голод донимал человеческое тело не меньше, чем звериное. Брат поймал для него лису, но сырое мясо оказалось дрянным на вкус, а от крови во рту остался противный, навязчивый осадок. Он хотел развести огонь и приготовить на нем мясо — так, как это делали люди — но ничего не вышло. Пламя отказывалось рождаться, сколько бы Он ни пытался, и в итоге, пересиливая рвотные позывы, мясо пришлось съесть сырым.

Он понял, что делать это не стоило, несколькими часами позже, когда живот скрутило так, будто он проглотил ежа вместе с иголками. Он пытался отрыгнуть съеденное, но в человеческом теле это оказалось сложнее, чем в зверинном. Когда все получилось само собой, было слишком поздно. Яд расползся по организму и принялся выжимать из него все соки.

Как бы Брат ни осуждал того, что с Ним произошло, он не оставлял его. Он притаскивал лечебные и до невозможности горькие коренья и травы, приносил воду, сделав из камня подобие ведра; сворачивался вокруг него клубком, чтобы согреть, когда Его била мелкая дрожь.

Лихорадка длилась несколько дней, пока однажды Он не проснулся в зверином теле. Боль, как и жар, прошли, и он наконец смог набить желудок свежей, еще теплой олениной, которую приволок заметно повеселевший Брат.

Не смотря на то, что человеческое тело принесло ему больше горя, чем добра, глядя на свое отражение в стоячей воде, Он думал о том, каким было его человеческое лицо.

Спустя какое-то время Он решил попытаться снова стать человеком. Он притащил к убежищу целый ворох веток, разгрыз на меньшие, сложил часть из них вместе, подражая людям, и поджег. Просить Брата следить за огнем и подбрасывать в него хворост нечего было и думать, так что Ему следовало поторопиться.

Он никогда не задумывался о том, как создать пламя. Оно просто появлялось тогда, когда он этого хотел. Превратиться в человека оказалось намного сложнее и больнее, чем в первый раз, но все же ему это удалось.

Бросая ветки в огонь, Он смеялся. Брат, прижав уши, косился на него из угла пещеры, в которой они обосновались, и вздыхал с упреком.

Чтобы приготовить мясо потребовалось времени и сил не меньше, чем на превращение. Первый кусок Он полностью сжег, второй остался наполовину сырым, и он сразу выплюнул его, почувствовав на языке знакомый вкус крови.

С пятой попытки получилось так, как надо. Он не назвал бы такую еду вкусной — возможно, ей просто чего-то не хватало — но радовался уже тому, что смог хотя бы утолить голод и не слечь с жаром.

Вскоре Он попробовал питаться не только мясом. Ягоды — вроде тех синих, растущих возле камня — в человеческом теле оказались вкуснее, чем в зверином. Он опасался есть что-то кроме увиденного у людей, и потому добавил к рациону только рыбу. Поддерживать огонь на протяжении нескольких дней было не самой простой задачей, но Он смог превратиться обратно только спустя четыре восхода.

Тогда Брат, который все это время стоически терпел, бросился на него и оттаскал, как щенка, за загривок, выразив все свое недовольство тем, чем Он занимался.

Брат задавал ему трепку каждый раз, когда Он возвращал себе звериный облик, но никогда не трогал, пока он находился в человеческом теле.

Наконец, Ему удалось увидеть свое лицо: яркие, пронзительно рыжие глаза, резкие черты с немного впалыми щеками и бурые, точно сосновые коренья, волосы. Он не знал, сочтут ли люди его лицо достаточно человеческим. Прежде чем показаться им на глаза, предстояло еще много всего сделать.

Находясь в человеческом обличье, Он учился ходить, не падая и не шатаясь; перекладывал из кучки на кучку собранные в лесу семена, улучшая координацию рук. А становясь зверем Он бежал к человеческим селениям и наблюдал за ними с еще большей страстью, чем прежде.

В одну из таких вылазок он зашел под покровом ночи в деревню — стащить с веревок одежду. Он никогда не видел, чтобы люди ходили, как есть, а значит, ему тоже нужна были эти несуразные, мешающие двигаться вещи.

Он внимательно слушал человеческую речь, запоминал, соотносил слова и предметы, а вернувшись в убежище и обратившись в человека, дни напролет пытался выговорить то, что услышал. Когда у него получалось, он радовался, как ребенок, и тормошил Брата, зарывая пальцы в густую шерсть. Тот ворчал.

Он учился быстро, но этого было недостаточно. Нужно было выйти к людям, попросить о помощи. Но как это сделать, чтобы на него не спустили собак?

Идти к взрослым он побоялся. Он долго наблюдал за небольшим поселением, рядом с которым они с Братом обосновались. Несколько лет назад они уже жили здесь, и он был рад вернуться на старое место. Кроме того, здесь жила та, к которой Он осмелился подойти.

Он сразу узнал девочку, которая приходила на окраину леса и подолгу сидела под раскидистым деревом, уставившись в то, что лежало на ее коленях. Едва уловив ее запах, он вспомнил их прошлую встречу, когда она, совсем еще кроха, забрела с другими детьми слишком далеко в лес.

Человеческие дети на удивление часто терялись. Услышав их голоса, Он всегда приходил, чтобы вывести обратно, но как бы он ни старался проявлять дружелюбие, они всякий раз пугались и с воплями убегали. В итоге он смирился с тем, что ему не добиться другой реакции, и начал действовать иначе: рыча и скалясь, он преследовал их, пока не выгонял, словно зайцев, к деревне. Правда, после каждого такого спасения в лесу появлялись охотники, и Ему с Братом приходилось искать другой дом.

В тот раз Он снова прибежал на детские крики. Маленькие люди бросились прочь, но одна из них споткнулась о корень и упала, повредив ногу.

Он не знал, как подойти к ней, плачущей, чтобы не напугать еще больше. Но что-то делать нужно было, и Он приблизился ползком, не глядя в глаза. Возможно, это успокоило ее или просто сильно удивило, и она прекратила плакать. Однако другие, заметив, что девочка отстала, со всей своей детской опрометчивостью схватили палки и с воинственными воплями побежали к ней. Кто-то швырнул камень, и тот больно угодил Ему по морде.

Видя, что остальные не собираются бросать девочку, он, провожаемый градом камней и улюлюканьем, отбежал и притаился в кустах. Он должен был убедиться, что дети выберутся из леса до того, как их найдут другие хищники.

И теперь, как и тогда, он смотрел на повзрослевшую девочку из своего укрытия в зарослях и собирался с духом, чтобы подойти.

Она заметила Его сразу, стоило ему выйти из чащи. Она не стала с криком убегать, как это случилось в их прошлую встречу, а замерла, точно до смерти напуганная дичь перед хищником.

Он остановился и помахал ей рукой — так иногда делали люди, когда видели друг друга издали. Девочка неуверенно помахала в ответ.

— Что ты делаешь? — медленно, по слогам произнес Он фразу, которую часто слышал и чье значение понимал.

— Читаю книгу, — в голосе девочки прозвучало удивление, будто заданный вопрос был до невозможного глупым.

— Книгу? — переспросил Он и посмотрел на предмет, лежащий у нее на коленях. — Можно?

Не сходя с места, он вытянул перед собой руку.

Девочка удивленно приподняла брови, помедлила, но в итоге закрыла книгу и протянула ему.

Обрадовавшись, Он приблизился к ней, сел рядом, бережно взял книгу и раскрыл ее. Внутри оказалось много белых листов, покрытых ровными линиями узоров.

— Что это? — Он ткнул пальцем в книгу.

— Буквы, — в замешательстве ответила девочка, а затем, сообразив, спросила: — Ты не умеешь читать?

Он слышал похожие слова раньше, но не знал их смысл. Начавшее колотиться от волнения сердце с каждым гулким ударом выталкивало из головы все накопленные знания.

Чувствуя себя круглым дураком, Он отрицательно покачал головой.

— Я могла бы научить тебя, если хочешь, — нерешительно предложила она. — Как тебя зовут?

И снова все, что он смог, чувствуя, как кровь приливает к лицу и шее — это отрицательно покачать головой.

— Ты не понимаешь? — девочка нахмурилась. — Откуда ты? Где ты живешь?

Он потеряно сцепил вспотевшие ладони. Если бы Брат видел его сейчас, то точно задал бы трепку.

Не стоило Ему соваться к людям. Глупая была идея.

Тогда Он еще не понимал всей опрометчивости своей затеи. Он не осознал ее даже тогда, когда рядом появился другой человек, выше и крепче девочки, но все еще не взрослый.

— Эй, ты кто такой? Я тебя раньше не видел, — маленький (или средний?) мужчина говорил быстро, и Он не понял ни единого слова, пусть и очень сильно старался.

Человек перевел взгляд на девочку.

— Он тебя обидел? — и снова посмотрел на Него. — А это что? Он забрал твою книжку? А ну дай сюда.

Человек порывисто склонился к Нему и вырвал книгу из рук. Он хотел было зарычать в ответ, но люди никогда не рычали друг на друга. Пришлось сдержаться.

— Нет, он ничего не забирал, я сама дала посмотреть. Кажется, он не умеет читать и…

— Не умеет читать? — человек с презрением покосился на Него. — Слабоумный, что ли? А ну пшел отсюда. Давай, поднимай свою задницу и вали!

Мужчина схватил Его за руку и грубо поднял на ноги, после чего с силой оттолкнул. Тот едва удержался на ногах.

— Чего вылупился? Проваливай! И не смей больше подходить к моей сестре.

Он не понимал, что говорит человек, но злость в его голосе вполне доходчиво объясняла, что от Него требуют.

Он ушел. Вернулся к Брату, чувствуя себя побитым псом, которого шпыняют все, кому не лень. Поначалу он хотел обратиться зверем и больше никогда не надевать человеческую шкуру. Но при мысли, что, вернись он в своем родном обличии, и Брат наверняка выдерет из его загривка шерсть, Он остался человеком.

На утро, после сгладившего эмоции и горечь неудачи сна, Он решил заговорить с девочкой снова. В конце концов, не в его духе было сдаваться.

Однако девочки под деревом не оказалось. Зато был прогнавший Его человек и еще несколько других мужчин. Будь Он в теле зверя, то почуял бы их присутствие намного раньше, но он пришел человеком. Он не был дураком, и пускай человеческие повадки оставались ему во многом непонятны — то, что дальше идти не стоит, он понял сразу.

Они заметили его так же, как и Он их, и бросились следом, точно волчья стая, к которой выбежал глупый заяц. Но Он не был зайцем и бегал в человеческом теле плохо.

Его быстро догнали и повалили на землю.

— Так и знал, что ты опять припрешься! — зло прокричал знакомый голос, и Он сжался в комок, когда человек пнул его в живот. — Ты что, извращенец какой-то? Человеческим языком сказано было: не суйся к моей сестре! Словами не доходит? Сейчас я растолкую по-простому.

Его снова пнули. Один раз, второй. Люди избивали Его, лежащего на земле и изо всех сил сдерживающего желание тотчас же превратиться. Ему хватило бы пары секунд, чтобы перегрызть горло каждому из них. Но так сделал бы зверь, а не человек.

Тогда Он еще не знал, что порой люди поступали с себе подобными куда хуже, чем звери. Но догадываться уже начал.

В итоге они бросили его, избитого, давящегося кровью и ушли. Он пытался встать, но человеческое тело реагировало на боль не так, как звериное.

Он должен был подняться, должен был сбросить человеческое обличье. Ему стоило остерегаться не только людей, но и хищников, уже учуявших запах его крови.

Сил превратиться не было.

Он не услышал, как стая подобралась к нему, хотя их было не меньше десятка голов. Голодные, озлобленные из-за того, что на их территорию вторглись хищники, с которыми им было не совладать, волки собирались разорвать его на куски, когда появился Брат. Огрызаясь и визжа, стая бросилась в рассыпную. В другой ситуации Брат кинулся бы следом, переловил бы всех и задушил, даже не собираясь есть. Но вместо этого он остался с Ним.

После этого случая, Он не пытался общаться с людьми на протяжении трех десятков зим. Он по-прежнему приходил к их полям и селениям, по-прежнему следил издали и вблизи, слушал человеческую речь и учился, пока однажды не заговорил так же, как и они. Но к людям все равно не вышел.

За это время они с Братом сменили едва ли не сотню убежищ, нередко возвращаясь на прежние места. Однажды они вернулись туда, где жила та девочка. Она повзрослела, поселилась в другом доме с мужчиной — одним из тех, что тогда избивали Его — завела своих собственных детей.

Он видел, как люди рождались, взрослели, старели, тогда как его собственное человеческое лицо почти не менялось, словно время для него шло только тогда, когда он превращался в человека.

Он научился у людей не только говорить. Подбираясь совсем близко, он следил за детьми, которые грелись на летнем солнце с книжками в руках. Иногда они забывали книги в траве или скамейках, и тогда он врывался во двор и воровал их. Воровал он и многое другое — все, что мог утащить в зубах. Поняв, что людям не нравится, когда их вещи пропадают, Он приносил взамен дичь — порой целого, ожиревшего к зиме оленя — и бросал у порога.

Ему нравились написанные в книгах истории. Он часами читал их Брату, а тот ворчал и зажимал лапами уши — совсем, как человек.

В человека Брат так ни разу и не превратился.

— Саго! — как-то раз внезапно выпалил Он, прочитав очередную историю. — У каждого человека есть имя, теперь будет и у меня. Я решил, что мое имя будет Саго. Неплохо звучит, да? Что думаешь? Эй, Брат, проснись!

Брат не спал, но старательно делал вид, и когда его обман раскрыли, недовольно заворчал и накрыл морду хвостом. Но Его, назвавшего себя Саго, было не унять.

— Давай выберем имя и тебе!

Он принялся перечислять варианты, но Брат презрительно фыркал на каждый из них и в итоге так и остался Братом.

Большую часть книг, которые воровал Саго, приходилось бросать, тогда как самые любимые, вместе с запасной одеждой, инструментами и многим прочим, Брат таскал на себе в сшитом для него наспинном мешке. Брат по-прежнему не одобрял увлечений Саго, но в итоге пошел у него на поводу, как у ребенка, у которого устал отнимать игрушку.

Книги рождали в голове Саго разные мысли, но чаще всего он задумывался о том, что они с Братом не должны быть одни. Больше, чем за полвека, он так и не узнал ничего о магах, умеющих превращаться в зверей. Но они с Братом не могли взяться из пустоты. У них должна быть семья. Отец и мать.

Желание найти их вынудило Саго вновь выйти к людям в человеческом облике. Но он больше не был не умеющим толком говорить мальчишкой, как и не был дураком. Он вел себя естественно, посещал библиотеки и архивы, чтобы поискать, не появлялось ли в старых газетах объявлений о розыске детей.

Он бросил это занятие намного быстрее, чем ожидал. Вряд ли их с Братом кто-то искал. Скорее всего мать бросила их в лесу, когда вместо человеческих детей из ее утробы вылезли покрытые шерстью звери.

Саго считал так долгое время, пока однажды начавшийся повсеместно сезон охоты не вынудили их уйти на восток Срединного леса, куда Брат предпочитал не возвращаться. Тогда Саго вспомнил о камне, рядом с которым впервые стал человеком. За годы тот порос темным мхом, покосился — разросшиеся корни почти опрокинули его навзничь.

Как и в прошлый раз, на Саго нахлынула щемящая в груди тоска, и он понял, что мать не бросала их. Она умерла, когда они появились на свет, и этот камень — все, что от нее осталось. Возможно, ее убил Брат, разорвав изнутри так же, как он разорвал горло хасса, который пытался его сожрать. А может, это сделал он.

Больше Саго не возвращался к камню, как и не говорил Брату о своих догадках.

Он продолжал ходить к людям, торговал с ними: продавал пойманную в лесу дичь, а на вырученные деньги покупал новые книги, одежду или инструменты.

Саго решил, что им не следует раскрывать себя людям. Он немало знал о человеческом коварстве, и не был уверен, что его и Брата не превратят в подопытных зверьков. Будь он один, и тогда наверняка рискнул бы. Но безопасность Брата оставалась для него превыше всего.

Однако осведомленность Саго о том, что людям не следует доверять, не уберегла его от неприятностей. Один из торговцев, которому он продавал дичь, доложил о нем страже, и когда Саго пришел с переброшенным через плечо оленем, его уже ждали.

Стража потребовала документы и разрешение на торговлю, которых у него не было. Он пытался договориться, но сделал только хуже. Следующую ночь ему пришлось провести за решеткой. Он просидел бы там намного дольше, если бы его отсутствие не насторожило Брата. Саго боялся, что тот придет за ним, и его опасения оправдались.

В ту ночь погибло несколько человек, а Брата тяжело ранили. Саго даже пришлось обратиться, иначе им не удалось бы сбежать.

На них устроили настоящую облаву. Несколько раз едва не поймали: рана Брата замедляла их. Истошно лая, ищейки шли по кровавому следу, и чтобы спастись, Саго пришлось устроить в лесу пожар.

С прогулками среди людей было покончено. Саго с Братом забрались далеко в Медвежьи горы — единственное место, куда не ступала нога человека. Правда, один человек там все же нашелся. Саго не знал, по какой причине тот поселился в такой глуши, но подходить и спрашивать не стал. От человека пахло церковником, а они представляли опасность, даже когда Саго носил звериную шкуру.

Вопреки всему его продолжало тянуть к людям. Это не принесло ни ему ни Брату добра, но он упрямо совал голову в петлю — может быть, не совал, но уж точно ходил кругами. Он боролся с искушением ради Брата, которому понадобилось несколько недель, чтобы оправиться от полученных ран. Но с каждым осмотром территории подходил к границе леса все ближе. Брат, зная про эту его слабость, каждый раз плелся следом, чтобы в случае чего утащить за загривок домой.

Однажды ему так и пришлось сделать. В те времена в Огнедоле начало происходить что-то совсем плохое: люди, пользующиеся неизвестной Саго силой, нападали на магов, церковников и тех, кто не являлся ни тем ни другим. Если бы Брат умел говорить, он сказал бы Саго, что это вполне в человеческом духе — ополчиться друг на друга. Но Брат говорить отказывался и только презрительно фыркал.

Когда эта чума подобралась к Медвежьим горам, Саго хотел броситься в самую гущу. Он слышал крики и грохот, доносящиеся со стороны небольшой деревни, чувствовал запах крови, что приносил ветер. Он хотел бежать туда, помочь, защитить. В конце концов, в облике зверя он был отнюдь не слаб.

Тогда Брат вцепился в него мертвой хваткой, заковал в камень и отпустил только тогда, когда все закончилось.

В том, чтобы явиться в деревню в облике зверя, смысла больше не было. Но возможно он мог что-то сделать как человек.

Он шел по разгромленной улице, и людям — тем, кто уцелел — не было до него дела: кто-то разгребал завалы, кто-то с мрачным молчанием наблюдал, а кто-то надрывно рыдал — во дворах или укрывшись за стенами домов. От запаха крови першило в горле и покалывало язык — некоторое время назад Саго научился превращаться в человека так, чтобы сохранить часть звериного обоняния.

Саго не знал, к кому подойти и как предложить свою помощь, и просто бестолково брел вперед, понурым взглядом скользя по следам недавней бойни, когда почувствовал запах, вынудивший его остановиться. Это был запах крови, в котором крылось нечто знакомое.

Саго пошел по его следу.

Запах привел его на окраину деревни. Здесь не было взрослых, только три ребенка. Они сидели у стоящего особняком небольшого дома с настежь распахнутыми дверями. След обрывался немногим раньше. Стена соседнего дома потемнела от попавшей на нее крови. В затвердевшей глине была выемка — как раз в самом верху багрового пятна — будто ударили чем-то острым. Похоже, кого-то убили прямо здесь, пригвоздив к стене копьем.

Саго осмотрелся. Тело уже унесли, и все, что у него осталось — это кровавый след.

Он подошел к дому, присел, коснулся пальцами еще не высохшей лужицы на камне; поднес руку к лицу и болезненно прикрыл глаза. Эта кровь пахла не так, как его или кровь Брата, но очень похоже.

Саго снова посмотрел на дом, у которого собрались дети. Два мальчика и девочка — все трое не старше десяти. Девочка тихо всхлипывала; мальчики хранили понурое молчание.

Приблизившись, Саго увидел четвертого. Тот был на несколько лет старше остальных и сидел на земле в тени куста сирени, безвольно опустив руки.

Саго остановился перед домом. Здесь крови не было, но из открытой двери тянуло все тем же знакомым запахом, никак не связанным с детьми. Они не жили здесь. Может быть, прибежали, в надежде спрятаться.

Смерть пришла следом за ними.

Убедившись, что поблизости нет других людей, Саго вошел во двор и направился к дому.

— Эй, зачем ты туда идешь? — один из младших мальчишек окликнул его, а затем юркнул к двери и загородил проход. — Это не твой дом. Уходи.

— Я только осмотрюсь, — мягко ответил Саго. — Я не стану ничего брать.

— Конечно ты не станешь. Потому что мы тебя не дадим, — упрямо заявил мальчик, и к нему поспешил присоединиться второй, встав рядом.

Они в самом деле вознамерились не пустить его. Все еще дрожащие от страха, с красными от высохших слез глазами, они собирались оборонять этот дом до последнего.

— Не на что там смотреть. Уходи, — повторил мальчик, а затем побледнел, что-то осознав, и слабым голосом пробормотал: — Ты один из них?

Саго не знал, о ком шла речь. Возможно, о тех, кто напал на деревню.

Он не успел ответить: его опередил старший из ребят.

— Он не один из них. Пропусти его. Пусть полюбуется, — едко сказал парень, и злость, с которой он посмотрел на Саго, была ему непонятна.

— Но это же дом деда…, — растерянно произнес мальчик у двери.

— У тебя глаза, что ли, повылазили? — отрезал парень. — Посмотри на этого, да повнимательнее.

Дети одновременно взглянули на Саго.

— И правда похож, — ошеломленно пробормотал мальчик. — А глаза-то и вовсе…

Он не закончил фразу. Вместо этого взял стоявшего рядом за руку, и они вместе ушли с дороги.

Саго в замешательстве посмотрел на парня.

— Чего? — грубо спросил тот. — Раз соизволил явиться, так вперед. Заходи.

Не зная, что сказать в ответ, Саго направился к двери.

— И где тебя носило все это время? — бросил ему в спину парень, не в силах сдержать распирающую его злость. — Где ты был, когда он нуждался в твоей помощи?

— Прости, я не совсем пони…, — начал было Саго, но парень перебил его.

— Ты же маг, да?

Помедлив, Саго кивнул.

— Ну еще бы ты им не был. Давай, иди, смотри, а затем проваливай.

Когда Саго переступил порог дома, парень вскочил на ноги и гневно прокричал ему вслед:

— Если бы ты был здесь, его бы не убили! Это все твоя вина!

Саго нервно тряхнул волосами и прошел дальше в дом.

Запах. Он пропитал здесь каждую крошку, перебил аромат дерева и пыли, скопившейся по углам. Кровать, шторы, лежащий на столе у окна мундир. Саго уже видел такие: их носили маги из Ордена Благочестивых. У прорехи возле воротника торчала игла с продетой нитью. Тот, кто здесь жил, не успел закончить починку до того, как пришел враг.

Беспокойно забилось сердце.

Саго обернулся, его взгляд прошелся по комнате, наткнулся на портрет девушки. На старой, пожелтевшей от времени бумаге рисунок сохранил свою четкость, нарисованный мастером, вдохнувшим в черты улыбающейся девушки почти настоящую жизнь. В этих чертах угадывалось то, что Саго часто видел в собственном отражении.

Он приблизился, взял рамку с рисунком в руки.

У девушки были вьющиеся мелкими кудрями русые волосы и яркие, как весенняя трава, глаза — точно такие же, как у Брата.

Рвано, болезненно вздохнув, Саго прижал ладонь к губам.