Теория Гайи

28

Ночью, в четверть первого, веки Бенжамена Кларена будто налились свинцом. Он уже около трех часов просматривал всякие отчеты. Больше он уже не мог. Роясь в секретных архивах Грэма, они с Петером нашли исследование динамики насилия, охватывающее несколько столетий. В нем было невероятное количество статистических данных, но все же это было социологическое исследование, и Бен тут же в него вцепился.

Он очнулся от оцепенения только тогда, когда открылась дверь, и вошли Олаф, Поль и Фанни. Все трое были в теплых куртках, шапках и перчатках.

— Добрый вечер, — поздоровался Олаф, прошел через гостиную и вышел в другую дверь.

Поль последовал за ним, а Фанни сказала, что останется здесь и села напротив Бена.

— Вы были на улице? — удивился Бен. — В такую погоду?

— Там есть укрытие, и можно побыть на свежем воздухе. Ну, как, работа продвигается?

Фанни работала с ним накануне, когда он корпел над документами. Они немного поболтали, и Фанни погрузилась в чтение романа Кристиана Леманна.[37] Бен узнал, что она недавно развелась. Еще Фанни очень любила спорт: она увлекалась ездой на велосипеде-внедорожнике, бегала полумарафон, занималась французским боксом,[38] но бросила после того, как повредила нос и отвалила кучу денег пластическим хирургам. Она была умна, красива, жизнерадостна, и Бен был покорен.

Он принюхался.

— Конопля! — воскликнул он. — От тебя пахнет наркотой! Так вот почему у тебя отличное настроение!

— Похоже, я попалась! — хихикнула Фанни. — Олаф и Поль не могут заснуть без косяка. Я сама не курю, но хожу с ними, чтобы слегка встряхнуться. Но ты мне не ответил — как твоя работа?

— Потихоньку продвигается… Послушай, а не могла бы ты выйти со мной на воздух? Я здесь задыхаюсь.

Фанни расплылась в улыбке:

— Оденься потеплее!

Через двадцать минут они стояли под навесом на террасе около высокого купола. Фанни включила прожекторы, и они смотрели на летящий из пустоты снег, который ветер уносил в небо, как будто волны разбивались о волнорез. Вдали Бен едва различал огни «мостика» на вершине стеклянной башни, возвышающейся над обсерваторией.

Снег сугробами ложился на плечи, попадал на шею. Холод проникал под одежду. За лучами прожектора, в которых как бешеные метались большие снежники, сгущалась тьма.

— Это потрясающе, — воскликнул Бен сквозь завывание ветра. — Мне кажется, что я на другой планете!

— Видишь, тут весело и без косяка! Посмотри!

Она схватила его за руку, указывая на вихрь, закручивающий снежную спираль в лучах прожектора Вдруг порыв ветра буквально швырнул их к стене. Они вскрикнули от удивления. Если бы не было парапета, подумал со страхом Бен, ветер мог бы сбросить его в пустоту, в бездонную пропасть.

Он понял, что их крики и веселье были ширмой, за которой прятался страх. Если подумать, тут было не так уж весело. Тут было по-настоящему страшно. Нельзя было оказаться лицом к лицу с яростью природы и не ужаснуться. Стоит стихии как следует разыграться, и человек канет в небытие. Никто не может сопротивляться силам природы. Самый лучший урок, который можно извлечь, если останешься в живых, — это научиться смирению.

— Бен, ты хочешь вернуться?

Бен посмотрел на светлые волосы, выбившиеся из-под шапки:

— Думаю, это будет правильно.

Они уже стояли в дверях, как вдруг Бен заметил, что в окнах ближайшего корпуса мелькает свет.

— Что это такое? — воскликнул он.

— Это парни Грэма совершают ночной обход. Не спрашивай зачем, этого я не знаю. Пойдем отсюда.

Когда они оказались внутри, им понадобилась целая минута, чтобы перевести дух и немного успокоиться.

— Курить в таких условиях становится экстремальным видом спорта, — усмехнулся Бен.

— Это напоминает человеку о его скромном месте!

Бен серьезно посмотрел на нее:

— Забавно, что ты это сказала. Я как раз думал о том же самом. Когда думаешь о том, что происходит сейчас на Земле: океанские течения замедляют скорость, температура поднимается там, где должна опускаться, и, наоборот, землетрясения, цунами, извержения вулканов… Все началось с того, что границы времен года потеряли четкость, а теперь…

— Похоже, кто-то захандрил, — заметила Фанни, снимая шапку. Ее мокрые от снега волосы прилипли к покрасневшим щекам. Она внимательно смотрела на Бена.

— Нет, это не хандра. Это скорее… фатализм. Что могут такие хрупкие существа, как мы, против стихии, которая бушует снаружи?

— Мы хрупкие, но нас много, и это может стать нашим преимуществом, — ответила Фанни. — А еще есть наш интеллект, изобретательность… Ты не согласен?

— Именно интеллект и привел нас туда, где мы сейчас. Мы опустошаем планету, разрушаем то, что должно нас защищать, истощаем ресурсы. Фанни, будем смотреть правде в глаза — с конца двадцатого века человек рубит сук, на котором сидит. Что он сделал? Чтобы не мешать развитию экономики и не вызвать неудовольствия тех, кто финансирует деятельность политиков, были приняты некие символические меры по спасению планеты, которые не изменили ничего. Когда я был ребенком, меня учили, что я живу в демократическом обществе, что человек по определению добр. Сейчас я вижу, что у власти стоят лоббисты, а человек по натуре жаден.

Фанни молчала, подавленная суровыми, но справедливыми доводами.

Бен вздохнул:

— Сожалею, что испортил тебе настроение.

Фанни вдруг подошла к нему и поцеловала. Бен широко раскрыл глаза от удивления и ответил на ее поцелуй.

Они спустились в жилые помещения и остановились у комнаты Фанни.

— Ты уверена, что этого хочешь? — спросил Бен.

Она засмеялась, прижалась к нему и толкнула дверь.

Бен отдался порыву, потеряв остатки разума, его руки скользнули под свитер Фанни, и он начал ласкать ее мягкие круглые груди.

Желание нарастало, оно заполнило все тело Бена, управляло его разумом, выпустило на волю инстинкты. Бен и Фанни скрылись в ее комнате. Ослепленные наслаждением, они не слышали ни шагов в коридоре, ни скрипа двери, открывшейся совсем рядом.

В то время как они занимались любовью, лицо Сколетти раздувалось, глаза вылезали из орбит, губы синели, в горле клокотало. Кровавая пелена застилала глаза. Жизнь покидала его тело. Его засасывала красная трясина смерти.