Теория Гайи

47

Голова гудела от боли.

Мощный низкочастотный звук исходил откуда-то из затылка и растекался по волосяному покрову, охватывая ее мозг. Чем больше шум погружался в серое вещество, тем сильнее его было слышно, и Эмме казалось, что какая-то сверхъестественная сила стискивала внутреннюю часть ее головы. Точечная боль, вначале смутная, пульсировала, разрасталась, а затем сконцентрировалась в одном месте: в самом центре мозга. Ей было так плохо, что у нее заболели глаза.

Она не могла поднять веки.

Звуки тоже были искажены, слышались где-то вдалеке. Все кружилось, Эмме казалось, что она словно белка крутится в колесе, голоса перемещались сверху вниз, вперед назад и все повторялось.

«…ты видишь, как сработало, я сказал тебе снять мундиры с покойников…»

Внезапно Эмма подумала о Матильде и Оливье. Она хотела пошевелиться, прекратить страдание, но мука лишила ее сил.

На мгновение она потеряла сознание.

Эмма отреагировала на какой-то шум, более явственный, чем грохот дождя, какое-то резкое щелканье, но сознание не вернулось к ней.

А потом вдруг в ее уши скользнул какой-то ласковый голос, и ее органы чувств вновь ожили.

Эмма почувствовала капли дождя на лице. Ее кто-то звал. Этот голос… Он был ей знаком.

— …прошу вас! Очнитесь же!

Это был Тим. Он звал ее.

Эмма открыла глаза. От дневного света, хоть и слабого, сильно болела голова, и она застонала.

— Эмма! Вы можете говорить?

— Немного, — с трудом выговорила она.

Тим прижал ее к себе:

— Как я рад, что слышу вас!

— Де… Где дети? — Эмма заметила ссадины на руках Тима.

— На меня напали двое в форме полиции.

— Вы… вы не остановили их?..

— Я оставил дробовик Монговицу и успел схватить того, который напал на вас. Я оглушил его, но другой в это время убежал с детьми. Я бросился к вам, но первый очнулся и тоже убежал.

— Куда? В лес? В ангар?..

— У них была пирога с мотором! Если бы не эта проклятая лодка, мы бы узнали об их приближении!

Пирога! Дети пропали.

Эмму бил озноб. Лицо ее исказилось от боли и отчаяния. Она открыла рот, чтобы задать вопрос, но не смогла произнести ни слова и снова потеряла сознание.

Эмма пришла в себя.

Стреляющая боль сменилась на пронизывающую невралгию, наплывающую словно волны. Каждый ее всплеск погружался в подкорку, тут же сжимался, вновь отступал и, едва касаясь краткой волной, оставлял сознание Эммы все более и более ясным. Свет дня стал не таким мучительным.

Тим протянул ей стакан, и она осушила его до дна.

— Я растворил в воде четыре таблетки аспирина, это должно помочь.

Они находились в каком-то деревянном доме. Эмма молчала, ожидая, когда пройдет головная боль, волнами накатывающая с затылка ко лбу. Она чувствовала приближение новой волны, скользила вместе с ней, и это отнимало у нее все силы.

— Они ушли к океану? — спросила она.

Тим опустил голову:

— Они вышли из бухты и повернули на юг.

— Когда это было? Сколько времени я была без сознания?

— Три часа.

— Они огибают остров. Они возвращаются в ангар.

Тим робко положил руку на плечо Эммы, чтобы успокоить ее.

— Вы больше ничего не можете сделать, — сказал он.

— Я дала им слово, что не оставлю их.

Тим взял ее за подбородок и заставил посмотреть ему в глаза:

— Эмма, слишком поздно. Если они еще живы, их все равно убьют, и если вы пойдете их искать, тоже погибнете.

— Тим, я дала им слово. Я их не брошу.

— Это самоубийство, я вас не пущу.

— Оставайтесь здесь. Вечером выведите в море катер и в полночь ждите нас на причале «GERIC».

Тим покачал головой:

— Ни за что. Вы даже не можете ходить. Я не позволю вам убить себя. Не вынуждайте меня привязывать вас к стулу.

Эмма обвела взглядом комнату, ища поддержки, и увидела Монговица, который молча наблюдал за ними.

— Где вы были сегодня утром? — спросила она, и в ее голосе прозвучал упрек.

— Монговиц ходил со мной к катеру, — объяснил Тим. — Он мастер на все руки, и вместе мы смогли запустить насос и выкачать воду, которая накопилась внутри. Мы были в мастерской за домом на пляже, когда я решил сказать вам, где мы. И вот тогда я увидел тех двоих… убийц.

— Они были переодеты, — воскликнула Эмма.

Она упрекала себя за то, что была так наивна, что ухватилась за первую попавшуюся соломинку, не задав ни единого вопроса. Она ввергла Матильду и Оливье в этот ужас.

— Они, должно быть, надели форму убитых полицейских… Они казались нормальными, у них были… добрые лица, — рассказывала Эмма голосом, срывающимся от волнения. — Они были совершенно не похожи на тех, кто нападал на нас. Они не были похожи… на зверей.

— Но они ушли к ангару! — вмешался Монговиц. — Как и другие. Это их гнездо. Я уверен, что они быстро установили в некотором роде иерархию, наподобие муравейника с рабочими, охранниками…

— И королевой? — закончил Тим. — Во всяком случае, те, кого мы встретили однажды ночью, видели в темноте! Это противоречит человеческой природе!

— Они заполонили подвалы ангара, — продолжил Монговиц, — они живут, как насекомые, эти убийцы — нелюди! Это чудовища!

— Хватит! — воскликнула Эмма, когда схлынула очередная волна боли. — Следуем нашему плану и уносим ноги сегодня вечером, когда будет прилив.

Тим внимательно посмотрел на нее.

— И больше никаких отступлений, — сказал он резко. — Я спасаю наши шкуры, и мы единственные, кто еще остался в живых.

— Может быть, Карлос, Анри и другие присоединятся к нам вечером, — сказал Монговиц, сам не веря в это.

Тим резко одернул его:

— Перестаньте! Вы слышали крики ночью, они мертвы. И не пройдет и часа, как нас постигнет та же участь, задумайтесь над этим.

Эмма рухнула на диван. Тим был прав, она не могла идти в лес в таком состоянии, она больше не выдержит. Ей нужно поспать, набраться сил.

Будильник зазвонил в час дня. Она очень тихо встала, умылась и приняла еще три таблетки аспирина. Ощупав голову, она обнаружила огромную шишку, засохшую кровь и слипшиеся волосы. Она плохо себя чувствовала, но боль уже можно было терпеть.

Тим и Монговиц были на кухне, они ели манго. Фиолетовые круги под глазами и мертвенно-бледный цвет лица свидетельствовали об их полном истощении. Они не спали уже много ночей.

— Как вы себя чувствуете? — спросил Монговиц.

— Лучше, но голова еще кружится, — соврала она.

— Ложитесь обратно, — сказал ей Тим. — С катером все в порядке. Он готов к отплытию.

— На улице никого? — спросила Эмма.

— Ни души. Боюсь, как бы эти двое не прислали сюда своих друзей, поэтому мы поменяли дом. Погода на море портится, я сомневаюсь, что они смогут далеко уплыть в пироге, а если они пойдут пешком, то, чтобы обойти остров, им понадобится… в общем, есть небольшой шанс, что за это время мы уже будем в пути!

— Вы ужасно выглядите, — сказала Эмма, — вам надо бы отдохнуть. Что с нами будет, если вы заснете ночью?

Тим согласился. Эмма снова легла и закрыла глаза, через некоторое время ее дыхание стало ровным, как у человека, который крепко спит. Мужчины, проверив, что двери забаррикадированы тяжелой мебелью, тоже пошли спать. Эмма подождала еще час. Она не хотела, чтобы Тим ее остановил. Она должна была быть уверена, что он спит.

В доме было тихо, только дождь барабанил по крышам в этот серый послеполуденный час.

Эмма оставила записку.

Старясь не шуметь, она обшарила на кухне ящики, нашла большой нож, завернула его в тряпку и убрала в карман куртки, сложила в рюкзак бутылки с водой, взяла мачете Тима. Она вылезла в окно и плотно закрыла его за собой.

Здесь Эмма дорогу знала, но что будет в лесу? Сначала прямо на восток. Выхожу из деревни, иду вдоль склона к перевалу рядом с пещерой. Затем спускаюсь в другую долину, все время на восток, до ангара.

Эмма внимательно осмотрела улицу и, убедившись, что она безлюдна, пошла вперед, повернувшись спиной к бухте. Вскоре последний деревенский дом по правой стороне остался за спиной. Громкое хлюпанье за спиной заставило ее замереть на месте. Она обернулась и увидела Монговица, который догонял ее.

— Я вас еще плохо знаю, — сказал он, задыхаясь, — но я достаточно долго живу на свете, чтобы узнать упрямца, когда сталкиваюсь с ним. Вы не можете оставить в беде Матильду и ее брата.

— Можете говорить все что угодно, но я приняла решение.

Он протянул ей руку:

— Меня зовут Жан-Луи.

Растерявшись, Эмма продолжала огрызаться:

— Я все равно их спасу. Если вы собираетесь мне помешать, вам придется меня убить.

Монговиц ответил:

— Я иду с вами.