Тиль Гаримму

22

История, рассказанная писцом Мар-Зайя.

Двадцатый год правления Син-аххе-риба.

За два месяца до падения Тиль-Гаримму

Мы расстались у северных ворот.

Марона долго и с чувством жал мне руку, говорил, что будет рад видеть достопочтимого гостя в доме своего отца, шутя, спросил, нельзя ли как-нибудь научиться парочке фокусов, а на прощание подарил свой кинжал: утяжеленный хеттский клинок, специально предназначенный для метания.

Дорогой подарок… Я мог бы купить себе таких десяток, не поморщившись. Впрочем, пригодится.

Прощание с Диялой получилось коротким и скомканным — она быстро обняла меня, неловко коснулась сухими губами моей щеки, прошептала, что ей будет не хватать моей компании и, словно извиняясь своей нечаянной смелости, пожала плечами.

Подумал, что я ей понравился. И это было странно, ведь я редко вызывал у девушек какие-то чувства.

Я широко улыбнулся новым друзьям, пообещал, что обязательно навещу их, и пошел к дому. Надо было навестить дядю, брата и сестру, избавить их от волнения за мою судьбу, чтобы затем отправиться во дворец с докладом обо всем случившемся за последний месяц. Я успокаивал себя мыслью о том, что Набу-Ли оповестил обо всем царя, а приказ наместника убить меня связывал лишь с его желанием приписать все заслуги по раскрытию заговора себе лично.

Никогда не стройте планы, они имеют обыкновение рушиться. Просто живите.

Близился вечер, на центральных улицах стало многолюднее, чем в полуденный зной, но на окраине — тише и спокойнее. Поступив на службу к царю, я поселился в богатом квартале, расположенном сразу за холмом Неби-Юнус (на левом берегу Тигра, где жила большая часть сановников, не слишком высоких для отдельного дома за городом, однако куда более знатных, чтобы позволить себе не смешиваться с толпой простолюдинов), — вынужденная мера. Мне просто сказали, что я должен жить неподалеку от дворца.

В двадцати саженях от дома я столкнулся с нищим, хромавшим на обе ноги, замотанным в рваный плащ, и искренне удивился его появлению здесь. Обычно городская стража не подпускала их сюда и близко. Через минуту встретил царского повара Априма, старого вавилонянина с трясущейся головой, неожиданно показавшегося из проулка. Он впал в ступор, увидев меня, не ответил на приветствие, и когда я спросил, что случилось, торопливо зашагал прочь. А ведь накануне моего отъезда мы всей родней были у него в гостях, ели плов, приготовленный умелыми руками гостеприимного хозяина!

Я посмотрел вслед быстро удаляющейся фигуре и с подозрением осмотрелся вокруг, прислушался к звукам и отступил к стене.

Улица была пустынна. Человеческие голоса как будто растворились в тишине: куда делся детский смех из соседнего двора — там трое ребятишек от восьми до двенадцати лет; в доме напротив маленький ребенок — ведь не умер же он, в самом деле; рядом живет царский сапожник, и вечно ссорятся, визжат на весь квартал его шесть жен, — но даже там было тихо…

До калитки оставалось десять шагов, а я едва не повернул назад, предчувствуя беду.

Пришлось пересилить себя. Прятаться казалось незачем, бежать — некуда.

И лишь переступив порог своего дома, я понял, что тревожился не напрасно. По двору были разбросаны вещи, одежда и глиняные таблички — моя небольшая личная библиотека, ее начинал собирать еще мой отец; сломаны скамьи, на которых мы обедали в саду; на песке около бассейна осталась лужа запекшейся крови, цветник растоптан, дверь сорвана с петель.

— Дядя! — несмело позвал я.

В комнатах послышались шаги. Я так надеялся: все прояснится, уладится и это какая-то ошибка… что не поверил своим глазам, когда на пороге возник ревизор Раанан, тот, кого я считал погибшим в далеком Тиль-Гаримму. В тот же момент меня ударили сзади по почкам. Я изогнулся от боли и упал на колени, затем получил в довесок мощную оплеуху по уху, свалившую меня на землю…

— Осторожней! Он нам нужен живой, — произнес кто-то.

Голос… Я узнал этот голос. Я уже слышал его раньше. Это был хозяин несейского скакуна, приказавший закопать меня живьем и отправивший в Тиль-Гаримму пятерых человек во главе с Таном.

Последний проблеск сознания перед зияющей пропастью.

Стоило ли столько драться, карабкаться, цепляться за жизнь, чтобы умереть, ударившись о каменные ступени своего дома от обыкновенной пощечины! Еще большая ирония заключалась в том, что именно она и спасла меня, избавив от мук физических и душевных. Трое суток спустя, когда никто уже не верил в мое возвращение, я открыл глаза, чтобы увидеть перед собой не палача, а царевича Арад-бел-ита, сидевшего у моей постели в просторной комнате во дворце.

— Ты не поверишь… Он пришел в себя, — сказал он кому-то.

Из-за его спины вышел начальник внутренней стражи Набу-шур-уцур и тоже удивился:

— Его берегут сами боги.

— Мой господин, — слабо произнес я.

— Отдыхай, — успокоил меня Арад-бел-ит. — Ты верный слуга, Мар-Зайя. Все уже выяснилось. Эта подлая собака Раанан едва нас не обманул, когда вернулся из Тиль-Гаримму с одной третью от всей дани, но без Хошабы. Это Раанан обвинил тебя в предательстве и измене.

— Набу-Ли… — заговорил я, собираясь сказать, что наместник обо всем знал, но скрыл правду и пытался меня убить, но Набу-шур-уцур опередил меня.

— Наместник Хальпу, хоть и не поверил в твою историю, обо всем рассказал принцу. Твои родные живы, а единственный, кто пострадал в вашем доме, — один из моих стражников, которого заколол мечом твой неуступчивый дядя.

— Много ли он для тебя значит? — спросил Арад-бел-ит.

— Ариэ заменил нам отца. Мне, брату и сестре.

— Твой отец… Ты знаешь, что с ним случилось?

— Его обвинили в том, чего он не делал, — с присущей молодости горячностью вступился я за родную кровь.

— Наверное, ты будешь удивлен, но я скажу, что ты прав. Его оболгали. И если ты хочешь найти того, кто за этим стоит, я помогу тебе. Найти и отомстить.

— Я все отдал бы ради этого.

— Со временем… со временем… Ариэ мой старый слуга, который исполнил просьбу своего господина, когда трое детей остались сиротами. Он никто для вас. Не родственник и не брат твоей матери, кем назвался вам. Однако он хорошо обучил тебя… Любой другой на твоем месте давно бы отправился к Нергалу, но только не ты. Ты умен, изобретателен, наблюдателен и живуч, твоя память изумляет, а в умение читать по губам трудно даже поверить. Ты нужен мне… как, впрочем, и царю. Никогда не забывай о том, чем мне обязана твоя семья. И когда-нибудь мы вместе найдем собаку, что разрушила жизнь твоих родителей.

Я попытался приподняться, чтобы поблагодарить своего господина, но Арад-бел-ит удержал меня на ложе.

— Набирайся сил. Надеюсь, ты поправишься.

Арад-бел-ит не ошибся: я скоро встал на ноги. Мне понадобилось всего десять дней, чтобы окончательно избавиться от попечительства врачей.

По возвращении на службу мне сообщили, что с этого дня я числюсь помощником царского секретаря Тиглата, первого в иерархии писцов.

Новый начальник встретил меня радушно. Так искренне, так по-доброму, что это сразу встревожило. Тем более что все его побаивались. Нет, от этого горбуна никогда не исходило прямой угрозы: чудаковатый, занудный, мелочный… какой угодно, но не мстительный — говорили о нем. Но все и всегда помнили о том, что Тиглат занимал свою должность десятый год и ни с кем другим Син-аххе-риб не проводил столько времени, как со своим личным секретарем.

То-то и оно: не обязательно хватать пламя голыми руками, чтобы обжечься, достаточно, забыв об осторожности, снять с него медный котел.

Тиглат по-дружески обнял меня, хотя годился в отцы, повел в свои комнаты, напрямую соединяющиеся с покоями царя, не переставал расспрашивать о языках, которые я знаю, о том, где, сколько и у кого учился, как быстро пишу, не пробовал ли сочинять поэмы.

Этот слащавый, пахнущий как царский цветник старик с картавой речью хотел мне понравиться.

Я, как сумел, все рассказал. Почему с оговоркой? Мне показалось, что Тиглата не очень интересовали мои ответы.

Во-первых, потому, что он уже обо всем разузнал через многочисленных доброжелателей, изо всех сил старавшихся завоевать доверие царского секретаря, во-вторых, из-за его заносчивой манеры вести беседу с теми, кто был ниже по рангу. Он говорил, потом нелепо подставлял ухо, как будто желая лучше расслышать мои слова, но стоило мне открыть рот, как он уже выражал восхищение моими успехами и рассыпал похвалу, как изюм.

Наше знакомство продолжалось недолго, кажется, я быстро наскучил ему.

— Твое знание языков пригодится царю. Но главное — прилежание и дисциплина. Для начала отправляйся в архив и займись переписью сановников и наместников, имевших торговые и прочие сношения с Вавилоном до его падения, потерявших из-за этой военной кампании золото, серебро или другие доходы. Не торопись, времени у тебя много.

Он решил сослать меня в заповедные чертоги? Подальше от возможности покуситься на его место, от царя, от двора… Это неудивительно, рассуждал я.

Архив располагался в одном из дворцовых зиккуратов, почти у самой его вершины, и прямоугольные окна по периметру позволяли максимально использовать во время работы световой день. Здесь было тихо и спокойно. Работа оказалась несложной, неутомительной, но скучной, и, как мне показалось сначала, совершенно ненужной.

Покрываясь пылью, зарастая паутиной…

Впрочем, я не считал свое пребывание в архиве бесполезным. Наученный горьким опытом Тиль-Гаримму, первое, что я сделал, попав сюда, — отыскал подробный план дворца и навсегда запечатлел в памяти.

Через три дня меня навестил посыльный от Набу-шур-уцура. На рассвете начальник внутренней стражи Ассирии ждал списки, в бесполезности которых я раньше был абсолютно уверен.

Так возникли первые подозрения. Неужели Тиглат хотел меня подставить?

О сне и ужине пришлось забыть.

Ближе к полуночи я отправился к дальним стеллажам, где хранились расписки по ссудам вавилонских ростовщиков. Пирамида из двадцати четырех складированных в углу коридора деревянных ящиков с глиняными табличками, заставила меня призадуматься. Надо было идти за помощью, взять кого-нибудь из рабов или слуг. Ради этого я покинул зиккурат, нашел во дворце пару эфиопов, но вернулся другим путем.

Я поднимался по каменной лестнице одним из тех тайных ходов, которые были указаны на плане дворца, и услышал голоса. Они доносились из архива, с моего рабочего места.

Остановив рабов, я прислушался.

«Спрячь кинжал. Стражники были правы, он ушел», — произнес молодой голос.

«Ты хочешь сказать, что Тиглат солгал мне?» — ответил ему кто-то другой, значительно старше.

«Уже дважды. В первый раз — когда сказал, что о наших делах никто не узнает…»

«Кажется, он слишком уверовал в свою неприкосновенность. Пора его проучить. Займись этим, завтра же. А сейчас надо отыскать наши расписки. Где они хранятся?».

«По словам Тиглата — на северной стороне, в дальнем углу».

«Тогда не будем терять время».

Кажется, у меня пытались отнять и жизнь, и работу. Задержись я на полчаса в архиве, кто знает, не нашли бы меня здесь утром с перерезанным горлом?

Приказав рабам затаиться в небольшой укромной нише, я вошел в архив, стараясь ступать бесшумно, тогда как мои ночные гости даже не собирались таиться.

«Если они ведут себя настолько бесцеремонно, значит, могут себе это позволить. Скорее всего, кто-то из тех сановников, чье имя обязательно всплывет в этом списке», — размышлял я.

Мой единственный расчет был на то, что они испугаются Арад-бел-ита, тем более что списки предназначались ему.

Я с шумом прикрыл за собой дверь. Двинулся по узкому коридору, заведя диалог с воображаемым собеседником.

— Мой принц, все уже готово, — смиренно говорил я.

И отвечал сам себе тихим голосом, подражая Арад-бел-иту.

— Ты посмотрел все расписки, которые я тебе передал?

— Разумеется, мой господин. Но мне осталось сверить несколько документов, чтобы с уверенностью сказать, кто в этом замешан.

— Ты здесь один?

— Да, мой господин.

Затем я несколько раз прошелся из угла в угол, словно продолжая какие-то поиски, и только после этого позвал рабов, чтобы вместе с ними отправиться на северную сторону, где давно воцарилась тишина.

Разыграть изумление мне удалось превосходно, тем более, когда передо мной оказались царский кравчий Ашшур-дур-пания и царский министр Саси.

— Если вы ищете царевича, то я могу его позвать, — поклонившись, с легкой иронией спросил я.

— Он там? Арад-бел-ит? — тихо уточнил Саси, переглянувшись со своим приятелем.

Мне снова пришлось играть, на этот раз изображать понимание и находчивость.

— Тиглат меня обо всем предупредил. Я все сделаю, но сейчас вам лучше уйти, чтобы не обнаружить себя перед принцем. За колонной есть потайная дверь, достаточно надавить на выступ, третий кирпич снизу.

— Я не забуду твоей услуги, писец, — смотря мне прямо в глаза, произнес Ашшур-дур-пания.

Покорность и решимость, как щит и меч. Я успокоил обоих одним своим видом.

Когда к утру я подготовил списки, в них не хватало двух имен и было одно лишнее.

— Ты ничего не перепутал? Тиглат? — строго спросил меня Набу-шур-уцур, изучая мою работу. — Каким же образом он замешан в Вавилонских делах?

— Он был поверенным в делах вавилонского ростовщика Эгиби, который ссужал министра Саси и кравчего Ашшур-дур-пания. Об этом свидетельствуют расписки, реестры кредиторов и прочие второстепенные документы.

— А что эти двое?

— Документов на них нет. Связаны они или нет — думаю, подробнее об этом мог бы рассказать сам Тиглат.

Набу-шур-уцур долго и напряженно всматривался в глиняные таблички, говорившие о том, что Тиглат потерял от разрушения Вавилона десятки талантов золота.

— Ты знаешь, что будет с тобой, если я вскрою верхний слой и проверю клеймо писца, составившего эту табличку, а оно окажется поддельным?

Я покорно склонил голову. Мне нечего и некого было бояться…

Совесть? Но она молчала, зная мою правоту: Тиглат не раздумывая обрек меня на смерть. Кравчего или министра? Но они будут отрицать всякую связь с Тиглатом. Гнева Набу-шур-уцура? Тем более: возможно, я плохо обращаюсь с кинжалом или мечом, зато превосходно — со стилусом и прочими подручными средствами писца. Я потратил на это клеймо почти час, больше, чем на все поддельные расписки, под которыми стояли имена Тиглата и покойного Акрая.

Наконец, я совершено не боялся Тиглата. Я был уверен, что он не доживет до того мига, когда ему придется давать какие-то свидетельства в отношении Саси или Ашшур-дур-пании. А о том, чтобы они узнали об этом, я успел позаботиться.

Мысли иногда обретают плоть и кровь...

Дверь так неожиданно, так резко отворилась, что мне показалось, будто в комнату ворвался ураганный ветер. Впрочем, я не слишком ошибся. Это был Арад-бел-ит.

— Проклятье! — вскричал он. — Отец в гневе! Час назад скончался Тиглат… Я говорил с врачом, он утверждает, что у старика случилось несварение желудка.

Царевич только сейчас увидел меня и замер, словно вспоминая, кто я и что здесь делаю. Его глаза потемнели, а на скулах заходили желваки…

Чего я не ждал, так это его смеха.

Но Арад-бел-ит вдруг расхохотался как сумасшедший, безудержно и громко, так, что заходили стены, в то время как Набу-шур-уцур, не понимая, что происходит, остолбенел с открытым ртом.

Когда смех прекратился, царевич впервые посмотрел на меня без тени снисходительности, как он имел обыкновение смотреть на всех других, и сказал:

— Наш юный друг приготовил списки, о которых я просил?

— Да, мой господин, — ответил Набу-шур-уцур. — Он справился.

— О да, он справился, — многозначительно поддержал своего молочного брата царевич. — Он справился даже лучше, чем я рассчитывал… Мар-Зайя, я поговорю с царем о твоем назначении на должность его личного секретаря. Уверен, отец будет доволен твоими способностями.

О боги, почему я не остался простым школьным учителем…