Тиль Гаримму

25

Весна 685 г. до н. э.

Предгорья Тавра

На рассвете двадцатитысячный лагерь ассирийцев — целый город с ровными улицами и площадями, с палатками для солдат, богатыми шатрами для офицеров, загонами для лошадей, складами с провиантом, для пополнения которого ночью отправили лучших охотников, и даже тюрьмой — весь этот кишащий муравейник погрузился в спячку. Туртан Гульят, отдавший приказ «отдыхать», оставил в строю лишь старших офицеров, чье присутствие было необходимо при осмотре возведенных укреплений, и, разумеется, дозорных, охранявших армию от внезапной атаки.

С трех сторон лагерь окружили неглубоким рвом и каменными насыпями, с четвертой был обрывистый берег реки.

Туртан, шествовавший во главе длинной процессии из тридцати человек, лично проверял каждый участок обороны и пока высказал больше замечаний, чем похвал по поводу проведенных работ:

— В этом месте следует поднять вал, даже ишак его одолеет, не то что вражеская конница… Что это за ров? Это не ров, а колыбель для младенца... Северные ворота плохо укреплены. Кто вас так учил ставить ворота? Усильте их боковыми башнями…

Рабсак Ашшур-ахи-кар, шедший ближе других к военачальнику, едва успевал раздавать поручения своим офицерам, уточнял, что надо подправить, что переделать.

Когда поднялись на вал, Ишди-Харран улучил момент, чтобы пошептаться с другом:

— Что это со стариком?

— Да все сразу. С царевичем не поладил. От разведчиков никаких вестей четвертые сутки. А утром не вернулись двое охотников. Когда ты выслал конные разъезды?

— Пару часов назад… Думаешь, киммерийцы уже поблизости?

— Вот-вот, все, что нам остается, — гадать и надеяться, что мы обнаружим их раньше, чем они нас. Как слепые котята…

— Не припомню, когда в последний раз наша секретная служба делала такие промахи…

Гульят всматривался в холмистую степь и думал об Арад-бел-ите, о том, как ему угодить, а не угодить — так хотя бы не разгневать напрасно. Если Арад-бел-ит и закрывал на многое глаза, не понаслышке зная обо всех проступках, промахах и тайных планах военной аристократии, то лишь потому, что за каждым военачальником, независимо от ранга, стоял древний и многочисленный род, могущественные связи и огромные богатства. Но сын кузнеца! Как можно было возвысить этого безродного до таких высот! Пока покровительство Син-аххе-риба спасало Гульята от подобных упреков, теперь же все изменилось.

И что будет дальше? — задался туртан непростым вопросом, напряженно всматриваясь в горизонт, подернутый предрассветной дымкой. — Я ему как кость в горле, а он царский отпрыск. Стоит мне оступиться, сделать одно неверное движение, и принц избавится от меня, потому что отец рано или поздно встанет на сторону сына. Родная кровь, и тут ничего не поделаешь… Ведь ты заступился бы за своего сына?

Надо все взвесить. Понять, куда дует ветер.

Что, если Арад-бел-ит покажет себя талантливым полководцем? Несколько уверенных побед — и царь отдаст бразды правления сыну. Тогда опала, и в лучшем случае служба где-нибудь в дальнем гарнизоне. Но случись обратное, окажись Арад-бел-ит не так удачлив в сражениях, как его отец… Син-аххе-риб простит своему туртану все промахи после их первой же совместной победы.

Главное — не допустить, чтобы в армии рос авторитет царевича. Не мешать и не помогать. И он сам наделает ошибок, в этом можно не сомневаться…

Наверное, так… Наверное…

И все-таки Гульят сомневался в правильности такого решения.

— Что это там? — обратил внимание туртан. — Сразу за холмами, на западе?

Рабсак Ашшур-ахи-кар присмотрелся внимательнее:

— Не вижу… Может быть, начинается пыльная буря?

— Не сомневаюсь, что дорогой Ашшур-ахи-кар, как всегда, прав, — приторно улыбаясь, пропел наместник Ша-Ашшур-дуббу. — Закат вчера был ярко-красный, а это всегда к сильному ветру.

— Как далеко высланы наши конные разъезды?

— Мой господин, — подал голос Ишди-Харран, первым догадавшийся, что происходит, — это вражеская конница. Пыльное облако на горизонте — киммерийцы...

***

Призывно, протяжно и гулко прогудела походная труба — армия была поднята по тревоге. Пехотинцы покидали палатки, бежали к точке сбора своей сотни, оттуда, получив приказ, маршем выходили через ближайшие ворота. Конники помимо оружия несли чепраки, садились на лошадей и выезжали из лагеря, не дожидаясь друг друга. Благодаря строгой дисциплине и слаженности, меньше чем за полчаса все войско выстроилось в боевом порядке за защитным валом и приготовилось к сражению. По фронту, растянувшись на восемь стадий, в три шеренги расположилась тяжелая пехота; за нею встали лучники, пращники и аконтисты; фланги прикрыла конница; все сто двадцать колесниц выдвинулись вперед, заняв центр. В целесообразности подобной тактики высказал сомнения Гульят.

— Мой господин, — попытался оспорить он приказ царевича, несмотря на то, что ранее дал себе слово ему не перечить, — мы еще не сражались против такого количества конницы. Это не пехота, которая дрожит от одного только вида наших колесниц…

Принц командовал армией, поднявшись на западный, самый высокий вал крепости.

— Что ты предлагаешь?

— Сохраним наши колесницы в резерве.

Арад-бел-ит задумался. Киммерийцы при виде разворачивающейся армии, ее ощетинившейся копьями ассирийской фаланги, остановились в пяти стадиях, и теперь выжидали, присматривая за противником издалека. Решатся ли кочевники на лобовую атаку, учитывая почти трехкратный перевес ассирийцев в живой силе? Вряд ли…

Полчаса назад туртан лично пришел к царевичу, чтобы оповестить о появлении врага, однако путь ему преградила стража. У Арад-бел-ита был Набу-шур-уцур с докладом о результатах расследования недавнего покушения: спустя двое суток пленные, не выдержав пыток, во всем сознались и выдали имена заговорщиков, чем внесли сумятицу в умы дознавателей. Гонец с тайным донесением был немедленно отослан к Арад-бел-иту.

— Убийцы клянутся, что действовали по твоему поручению, — рассказал Набу-шур-уцур.

— Кто еще об этом знает? — не веря своим глазам, царевич дважды перечитал клинопись на глиняной табличке.

— Двое дознавателей, писец, нельзя исключать, что также гонец… и, конечно, наши пленные… Но это ведь ложь, мой повелитель.

В это время стражник доложил о визите туртана.

— Пусть подождет, — ответил царевич, и снова обратился к другу: — Ложь, знаю, но сумеем ли мы оправдаться перед моим отцом, если этот слух дойдет до него? Всех свидетелей убрать. Всех до единого. Результаты расследования уничтожить.

Арад-бел-ит не закончил, так как в шатер, опрокинув стражника, шагнул туртан Гульят.

— Как ты смеешь врываться ко мне, червь, — произнес царевич, и глаза его стали почти черными от гнева.

Туртан припал на одно колено:

— Смилуйся, мой господин, время не ждет. Орды киммерийцев на подходе к лагерю.

Жалкий, ничтожный червь, — вспомнил об этом происшествии Арад-бел-ит и, скорее руководствуясь эмоциями, нежели рассудком, отказался перевести колесницы в резерв, впрочем, сопроводив свои слова пояснением:

— Ведь они тоже раньше не сражались против нас. Передайте рабсарису Шаррукину мой приказ атаковать неприятеля. Посмотрим, бросятся ли эти киммерийцы врассыпную или попытаются нас преследовать. Шаррукин должен повернуть назад при первом же серьезном сопротивлении. Заманим их поближе к нашим лучникам и тяжелой пехоте.

«Вот она, моя первая битва, началась», — с волнением подумал Арад-бел-ит, наблюдая за тем, как царские штандарты на огромной скорости понеслись навстречу врагу. Ассирийцы выстроились клином. На его острие впереди всех держалась тяжелая колесница Шаррукина, запряженная четверкой пегих жеребцов; в повозке помимо командира и колесничего стояли двое воинов, вооруженные копьями. Остальные колесницы были значительно легче: по две лошади в упряжке, возница и лучник.

«О великие боги Ашшура, ниспошлите мне удачу, и моя благодарность будет безгранична», — мысленно молился царевич.

Боги, казалось, вняли его просьбам. Киммерийцы расступились перед неистовым напором ассирийцев, закружились, поскакали прочь, уклоняясь от боя, и были настолько растеряны, что не смели даже осыпать противника стрелами.

— Выдвинуть вперед легкую пехоту, — скомандовал Арад-бел-ит.

Протрубил горн, сигнальщики подняли штандарты с приказом атаковать, и пехота пришла в движение. Копейщики расступились, чтобы позволить лучникам, пращникам и аконтистам занять более выгодную позицию для обстрела.

«Рано, — подумал туртан. — Если колесницы повернут назад, легкая пехота будет ими смята и окажется бесполезна».

Тем временем ассирийские колесницы, по-прежнему не встречая никакого сопротивления, стали разворачиваться, понимая, что в противном случае они могут быть окружены и отрезаны от основных сил. Но то, что сработало бы в бою против египтян или манийцев, обернулось катастрофой, когда им противостояла конница и только конница. Обладая превосходной маневренностью и мобильностью, киммерийцы предвосхитили замыслы ассирийцев: те лишь подумали о развороте, а крышка этого кипящего котла уже захлопнулась…

Когда Арад-бел-ит это понял, когда увидел, что его колесницы оказались внутри живого кольца и пути назад им нет, он растерялся. Первое, о чем он подумал, — что надо спасать отряд колесниц; второе — нет, нет и нет, киммерийцы слишком напуганы и не способны на какие-нибудь решительные действия; третье — послать в сражение всю конницу, у него есть две тысячи всадников, и как только они ударят с внешней стороны кольца, Шаррукин атакует изнутри.

— Бросьте эмуку Санхиро и Юханна на помощь нашим колесницам, — отдал приказ принц.

— Мой господин, — тихо сказал Гульят, уверенный, что начало этой битвы осталось за неприятелем, — поздно. Это не поможет. Кроме того, мы оголим фланги…

— Взять его под стражу, — ответил на это замечание Арад-бел-ит. — Рабсак Ашшур-ахи-кар, займите место нашего дорогого туртана на время сражения.

Перечить царевичу никто не посмел. У туртана Гульята отобрали оружие и увели с вала во временную тюрьму. Конные эмуку Санхиро и Юханна пошли в бой.

Рабсак Ашшур-ахи-кар, немало обрадованный внезапным возвышением, тем не менее был озадачен свалившейся на его плечи ответственностью, считая, что Гульят прав: их незащищенные фланги в любой момент мог атаковать неприятель. Наместник Набу-Ли многозначительно посмотрел на Ша-Ашшур-дуббу. Тот молча кивнул, но постарался отвести глаза в сторону. Офицеры, в большинстве по-своему любившие туртана, были недовольны и его арестом, и тем, как развивались события в битве.

Между тем Шаррукин, опытный командир, попытался переломить ход сражения, выжав максимум выгоды из своего незавидного положения. Он на ходу перестроил отряд, и теперь колесницы мчались по кругу, осыпая врагов стрелами. Тактика оказалась успешной. В то время как потери кочевников исчислялись десятками, у ассирийцев было всего несколько раненых. Киммерийские кони, испуганные колесницами, не давали всадникам прицелиться из лука, а стрельба навесом пока не приносила результатов, так как противник все время находился в движении.

Разумеется, бег по кругу не мог продолжаться бесконечно, но на помощь отряду колесниц уже спешила ассирийская конница. Из двух тысяч конников половина были вооружены луками и стрелами, остальные атаковали копьями, защищаясь при этом небольшими круглыми щитами. И все же удар получился сокрушительным. Эмуку Санхиро опрокинула киммерийцев и заставила их обратиться в бегство, эмуку Юханна завязала с кочевниками короткий бой.

Арад-бел-ит обратил внимание на то, что основные вражеские силы сосредоточены по центру ассирийской армии. Неприятель словно сам просился, чтобы его окружили.

— Лучников и пращников — на расстояние выстрела. Ша-Ашшур-дуббу и Набу-Ли, ваши эмуку должны охватить киммерийцев с флангов. Ашшур-ахи-кар, наступать и держать строй!

Наблюдая, как стройные ряды ассирийской пехоты выдвигаются на боевые позиции, и уже предвкушая победу, царевич на время забыл об отряде колесниц. Всеобщий вздох разочарования вернул его к действительности.

Киммерийцы неожиданно отказались от своей вялотекущей тактики. Они как будто проснулись от спячки. Единственное, что приходило на ум: все, что они делали до этого, было лишь попыткой усыпить бдительность противника. Но сейчас, когда притворяться стало бессмысленно, тысячи стрел вдруг сорвались с тетивы, чтобы мгновенно найти цель, сразить и покалечить, все равно — животное или человека.

Первой мишенью стали колесницы. Сразу три из четырех лошадей Шаррукина были ранены или убиты. И они падали, ломая ноги, налетая друг на друга, хрипели и ржали. Повозка командира перевернулась, встала на дыбы, выбросив людей на землю. Идущая следом за ней колесница едва успела увернуться от столкновения, но переехала обоих копейщиков, первому переломив позвоночник, второму размозжив голову. Следующие пять колесниц оказались не столь проворны и удачливы. Они врезались, тоже переворачивались, и гибли. Строй рассыпался, бег по кругу стал напоминать конвульсии, и те, кто уцелел, думали, только о том, чтобы спастись… Напрасно. Весь этот отряд, гордость ассирийской армии, был уничтожен кочевниками-варварами за несколько минут, оставив на поле боя лишь трупы и изуродованные деревянные остовы повозок.

Второй мишенью стала конница ассирийцев, которая в какой-то момент осознала, что осталась без противника. Он отступил настолько решительно, настолько стремительно, что впору было поверить в победу. Так замирает природа, предчувствуя бурю… Время остановилось для ассирийских всадников, чтобы затем обрушиться на них небесной карой, которая на этот раз приняла облик стрел. Они летели отовсюду, и от них не было спасения, как не может быть спасения от дождя или града в чистом поле. И все, что смогли командиры, — это повернуть коней назад. Отступление превратилось в бегство. Поражение — в позор.

Легкая пехота была смята своей же конницей. Аконтисты бросали тяжелые, в человеческий рост, щиты и бежали наперегонки с лучниками и пращниками. Однако они не могли состязаться в скорости с лошадьми, а страх уступал ярости. Киммерийцы уничтожили их так же легко, как морская волна стирает детский рисунок на песчаном пляже. И так же, как волна отступает назад, в море, отступили и кочевники, напоровшись на ассирийских копейщиков.

***

Сотня Шимшона стояла в первой шеренге царского полка. Это она приняла на себя основной удар киммерийской орды, пытавшейся довершить начатый разгром. Спрятавшись за большими трапециевидными щитами, ассирийцы выставили перед собой, прижав к бедру, деревянные копья с бронзовыми наконечниками. Сзади их подпирала вторая шеренга, державшая более длинные копья и бившая от груди. Третий ряд сражался, подняв древко на уровне головы.

Можно представить тот страх, который охватил кочевников, когда они налетели на этот частокол из копий, врезались в массивные щиты, теряли лошадей и товарищей.

Видя, что враг отступил, Шимшон провел перекличку среди десятников.

— Варда!

— Потерь нет!

— Гиваргис!

— Потерь нет!

— Ниниб!...

Весь урон, который понесли тяжелые пехотинцы, пока состоял в нескольких сломанных копьях и паре царапин.

— Нинос, с каких пор ты стал таким стеснительным? — с насмешкой спросил у своего младшего Шимшон.

— Чего? — не понял тот шутки.

— Чего-чего… Не опускай глаза, когда бьешь противника, — рявкнул на этот раз отец, и отправил провинившегося воина к командиру кисира с докладом об отсутствии потерь.

Киммерийцы тем временем перегруппировались и снова пошли в атаку.

На этот раз она начиналась стрелами. Шимшон любил повторять сыновьям: уж лучше первая шеренга, когда ты встречаешь врага лицом к лицу, чем ждать смерти под открытым небом. Пехотинцы во втором и третьем рядах, в отличие от них, имели небольшие круглые щиты и при таком обстреле несли немалые потери. Вот и сейчас — стоило подумать об этом, как за спиной стали падать раненые и убитые.

Одна из стрел попала в Ниноса. Ему пробило ступню, когда он, вернувшись от командира, занял место в строю. Заохав, он сел на землю, по неосторожности оставив незащищенной спину. Это было равносильно смерти… Но обстрел неожиданно прекратился. Киммерийцы уже израсходовали весь запас своих жал на сегодня, изрядно потратившись в первом столкновении с колесницами и конницей Ассирии.

— Приготовиться! — зарычал Шимшон, и его слова прокатились эхом по всему строю. Потом пробормотал себе под нос: — Сейчас начнется!

Лавина всадников остановилась за несколько шагов до леса из копий. Воздух наполнился ржаньем лошадей, лязгом оружия, а еще — неистовыми и призывными криками кочевников, бросившихся врукопашную с булавами и секирами наперевес. Спешившиеся киммерийцы стали неожиданностью даже для опытного Шимшона.

Все, что он успел, — ударить копьем одного из врагов под подбородок, почти оторвав вражью голову на обратном движении, и в тот же момент древко переломили пополам секирой.

Шимшон прикрылся щитом, инстинктивно пригнулся — секира скользнула сбоку по шлему, сорвала кольчужную подвеску. Он вслепую мечом рассек воздух — только бы отбиться; почувствовал боль в правом боку, отступил на шаг, потом еще на шаг. Успел осмотреться: не он один дал слабину, строй дрожал и рушился на глазах. В иных местах киммерийцы пробились до третьей шеренги. Трое из четырех ассирийцев дрались уже на мечах. Увидел сыновей — Варду, Гиваргиса, Арицу, окровавленных, раненых, но живых… Где Нинос?! Вдруг понял: нога! Они отступали, сдавали позиции, а он остался там, где был ранен.

На смену секире пришла булава. Кто-то кого-то убил, отвлек или ранил. Попробуй разберись.

Булава уже дважды ударила в щит. В ближнем бою тот только мешал, неповоротливый и тяжелый, он плохо был приспособлен для наступления…

Где Нинос?!.. Вон он! Впереди, в десяти шагах. Лежит на земле и, кажется, жив.

Шимшон поднял щит параллельно земле и швырнул его во врагов, как из катапульты. Киммериец с булавой пригнулся, пропустил этот снаряд над собой, но защититься от меча не успел. Сотник дважды вонзил клинок ему в грудь. А щит словно прорубил в лесу просеку: одному противнику едва не оторвал кисть, другому сделал подсечку, третьего отпугнул, чем помог Варде, ударившему неприятелю в глаз острием клинка.

— Давай к Ниносу! — крикнул Шимшон своему старшему. Поняли друг друга с полуслова. Бросились вдвоем в самую гущу, пробились на пару шагов, но, окруженные врагами, остановились.

— Прикрывай мне спину, — рычал отец.

— Не одолеем, их больше…

Врагов и в самом деле было значительно больше, не меньше пяти против двоих. И царский полк тоже сражался из последних сил, с трудом отбивая яростные атаки кочевников. Но когда казалось, что боги Ашшура отвернулись от своих сыновей, Арад-бел-ит, перегруппировав войска, ударил по врагу с флангов.

В это время киммерийский царь Теушпа, четвертый час наблюдавший за ходом битвы с удобной возвышенности, подозвал своего сына Лигдамиду и приказал отступать, пока это еще возможно.

— Они уйдут, отец, — попытался воспрепятствовать этому решению царевич.

— Пусть уходят. Они напуганы, разбиты, но это по-прежнему ассирийцы. Не стоит вынуждать их идти на нас войной. Подождем, как поведут себя скифы. Куда они пойдут, и с кем будут заключать союзы… Подождем…