Через руки начальника особой части 9903 прошли сотни кадровых разведчиков и добровольцев. Почти каждый из них достоин литературного обелиска, отдельной книги. Расскажу лишь о тех, с кем встречался лично или узнал из рассказов Спрогиса, его соратников или архивных документов.
С Григорием Яковлевичем Сорокой Артур Карлович познакомился во время обороны Смоленска. Уже тогда он подбирал кадры для зафронтовых операций. Офицер-сапер Сорока родился в поселке рудника Тишковка в Донбассе, работал электрослесарем. Потом окончил полковую школу инженерных войск. Военную службу проходил на Севере и в Московском военном округе. С боями прошел от Бреста до Смоленска. Первая пуля настигла его на границе, в Лиде, с поля боя вынес однополчанин. С эвакопоездом попал под Смоленск. В городе шли ожесточенные бои. По покатым улицам кровь ручьями стекала в Днепр. Издревле известно, что Смоленск — ключ и щит Москвы. Не долечившись, Сорока взял винтовку и дрался до отхода наших войск. После нескольких встреч Артур Карлович предложил ему стать заместителем командира разведывательно-подрывной группы из 25 человек.
— Согласен.
— Добро. Значит, «сделка» состоялась, — улыбнулся Спрогис. — Дальнейшие инструкции получите в разведотделе штаба фронта.
Комиссар отряда особого назначения Одинцов вспоминал, что Сорока вначале произвел на личный состав разведцентра странное впечатление: всегда угрюмый, неразговорчивый, с глубокими складками на лице и невыразимой печалью в глазах. Постепенно лед отчуждения между комиссаром и Григорием Яковлевичем растаял.
— Григорий Яковлевич, а в тылу противника сражались? — поинтересовался комиссар.
— Под Смоленском два раза, под Москвой — пять.
— Работа Григория в тылах — выше похвалы, — подтвердил Спрогис, — расскажите комиссару, как вы там оказались.
— Командование армии генерала Лукина поручило трем минерам взорвать в Орешине под Дорогобужем склад с боеприпасами, питавший немецкую армию. Меня с двумя подрывниками, — вспоминал Сорока, — высадили с самолета в тыл. Укрываясь в лесном массиве, мы изучили систему охраны и все подступы к складу. Бесшумно сняли ночью часовых, пробрались незаметно к объекту. В считанные минуты заложили мины, зажгли бикфордов шнур. Когда взметнулось пламя и окрестность оглушили взрывы, мы уже были далеко в лесу. Зарывшись в зарослях, пролежали сутки — скрывались от погони. Потом двинулись на восток. В одной глухой деревушке раздобыли телегу с лошадью, сделали в ней двойное дно для личного оружия.
В пути нас настигли конные жандармы. Подогнали грузовик и бросили в кузов, где уже находилось несколько окруженцев. Ехали до самого Луцка. Там, в открытом поле, за колючей проволокой томились сотни советских военнопленных. Многие узники умирали от голода и побоев, ослабевших и больных расстреливали. Здоровых пленных гоняли на работу в соседние ремонтные мастерские. На обед рабочих отводили под конвоем в лагерную кухню. Раздобыв не без труда у русского повара буханку хлеба, я с товарищем возвратился в мастерскую. Хлеб служил как бы паролем на выход за ворота без сопровождения. Близ лагеря стоял огромный чан для хранения капусты, от которого несло гнилым запахом. Проходившие мимо охранники затыкали носы. Зарывшись глубоко в капустный чан, мы с товарищем дождались ночи и бежали в лес, аж пятки сверкали. За ночь добрались до арьергарда остатков нашей армии.
— Везучий ты парень и находчивый, — заключил Спрогис. — Такие для нас клад.
За время работы в тылу противника в районах Борисова и Бобруйска немецкой агентуре не удалось «накрыть» бывшего донецкого слесаря.
«Только за июнь — июль, — доносил Сорока, — нами пущено под откос 12 вражеских эшелонов с живой силой. Подсчитать их потери не позволила обстановка. Установлена прочная связь с партизанами и с семьей патриотов из деревни Прудок Алексея Филипповича Кришталь. Он, его жена Клавдия Васильевна и дочь Нина горят ненавистью к оккупантам, передают нам ценную информацию. Часто находим в их семье убежище. Из наших подрывников следует особо отметить Валентина Северова, Федора Чугунова, Алексея Рухова и Ирину Соловьеву. Отчаянно храбрые ребята, действуют осторожно, профессионально»[2].
Регулярно поступали боевые сводки от Алексея Бухова и Павла Кожушко, рейдировавших в разных районах с небольшими группами разведчиков-подрывников. Бухов под кличкой Добрый, уроженец Рязанской области, работал в колхозе, затем в комсомоле. В 1941 году проходил службу в Красной Армии. В учебном полку получил звание сержанта, а в битве под Москвой — досрочно младшего лейтенанта. Смекалистый, физически сильный, он добровольно попросился в разведку. После окончания центра подготовки Спрогиса вместе с Анной Куликовой, Анастасией Лисиной и радисткой Валентиной Девяткиной его забросили в тыл к фашистам в Белоруссию. По легенде все они — дети репрессированных кулаков, которые сознательно сбежали из-под власти большевиков в надежде при «новом порядке» найти достойное место в жизни.
— Основная ваша задача — разведка. Избегайте встреч с противником, — наставлял Артур Карлович. — Драться только в случае нападения. По возможности разыщите и свяжитесь с группами Сороки и Вацлавского. Действуйте в контакте с ними.
С помощью рации отряд Бухова сумел связаться с уже действующими отрядами. В разведку Алексей Бухов отправил Белку (Анну Куликову) и Горностая (Анастасию Лисину).
В ожидании прошло несколько томительных дней. Наконец партизанский связной доставил Алексею короткое закодированное письмо. В нем девушки сообщили, что обе устроились на работу в райцентре Кринки и даже ходят на танцы в клуб немецкого гарнизона. Через знакомых офицеров исподволь добывают сведения о проходящих военных эшелонах.
Внедрение людей Спрогиса в учреждения оккупантов — комендатуры, бургомистраты, полицию, биржи труда — приобрело значительный размах, их разведданные помогали белорусским партизанам и нашей авиации выбирать для ударов наиболее важные объекты гитлеровских войск.
Сотрудник Артура Карловича Павел Иванович Кожушко, бывший инженер-паровозник, был прикомандирован к партизанскому отряду под командованием Виктора Ильича Ливенцова. Подрывники этого отряда, а затем бригады под руководством Кожушко пустили под откос за три года 30 немецких эшелонов. По ходатайству Ливенцова и Спрогиса Кожушко был удостоен двух орденов Ленина.