Товарищ Артур, кто вы?

ТРЕВОЖНАЯ МОЛОДОСТЬ

Весть о Февральской революции докатилась до всех владений бывшей Российской империи, но коренных изменений в жизнь латышского, как и других народов, не внесла. Радость низвержения монархии и замена ее Временным правительством тускнели с каждым днем. Правительство Керенского продолжало вести опостылевшую, кровавую войну. К лету 1917 года она докатилась до берегов Рижского залива. Рижский фронт, хотя Временное правительство и Верховное Главнокомандование русской армии придавали ему особое значение ввиду близости к Петрограду, стал трещать по всем швам. Начальник штаба Верховного Главнокомандующего генерал Лукомский без обиняков заявил, что в случае, если войска стран Антанты не окажут решительной поддержки, Рига будет сдана немцам. А Верховный Главнокомандующий генерал Корнилов объявил, что только ликвидация солдатских комитетов и Советов, введение в войсках жесточайшей дисциплины, усиление репрессий против революционных элементов в армии и в тылу помогут укреплению фронта. В противном случае… «дорога к Петрограду будет открыта».

Эта откровенность двух военных лидеров вызвала новый взрыв негодования, особенно среди латышских стрелковых частей, 5-й и 12-й русских армий, размещенных на территории Латвии.

В середине августа семнадцатого года началось наступление немецких войск на Ригу. Латышские коммунисты, ведя умелую и настойчивую агитацию в армейских частях, сумели убедить 30-тысячную латвийскую армию встать на сторону революции. Революционные полки стойко сопротивлялись германской армии, имевшей значительный перевес сил. Особенно мужественно сражался 5-й Земгальский латышский стрелковый полк со своим командиром И. Вацетисом. Почти без поддержки артиллерии латышские стрелки 26 часов в непрерывных боях отражали атаки немецких ударных дивизий, нанося им огромные потери. Плечом к плечу с полками 2-й латышской бригады сражались и русские полки 12-й армии. Героизм революционных солдат помог приостановить наступление немцев примерно в 30 километрах от Риги.

Оккупация немцами значительной территории Латвии принесла неслыханные страдания народу. По дорогам войны брели десятки тысяч обездоленных, голодных беженцев со своим жалким скарбом, с малыми детьми и стариками. На оккупированной территории создавались воинские формирования из «эрзац-немцев» и айзсаргов[1]. Перед угрозой нового наступления немцев и бесчинств реакции лидеры красных латышских стрелков совместно с солдатскими Советами 12-й русской армии начали сколачивать партизанские отряды.

Время приближалось к осени. Тринадцатилетний Артур рос крепышом, выглядел намного старше своих лет. Завязал дружбу с латышскими стрелками и имел свободный доступ в их казармы.

В это неспокойное время он тревожился за судьбу Ирмы. Из заводского поселка, где ее знали многие, она исчезла неожиданно, в училище и дома ее не было. Окольными путями он узнал, что Ирма тайно перебралась в портовый город Виндаву, скрывается у надежных людей, собирается в Питер. Встретятся ли они когда-нибудь?.. Всю семью волновало и длительное молчание отца.

В один из этих бурных и богатых событиями дней в Риге объявился Карл Янович Спрогис. На нем было поношенное солдатское обмундирование, за плечами винтовка, вещевой мешок. Отец постарел, загорелое лицо его огрубело, виски посеребрило. При встрече с родными он, по характеру замкнутый и суровый, не мог сдержать волнения. Артур и одиннадцатилетняя Мина буквально прилипли к отцу. Помолодевшая Каролина Яновна весело хлопотала на кухне, используя все свое кулинарное искусство, чтобы порадовать изголодавшуюся семью. Дома наступил долгожданный праздник. В день приезда Карл Спрогис спрятал в тайник винтовку и патронташ. Наказал родным никому из посторонних не говорить о его появлении — по городу патрулировали жандармы и местные пособники немцев.

Отец вернулся из Петрограда и как председатель солдатского Совета батальона 7-го латышского полка встречался в Смольном с Вацетисом, Подвойским, Дыбенко.

По вечерам, когда окраины Риги были безлюдными, в тесной квартире Карла Спрогиса собирались группами рабочие с «Проводника», демобилизованные по ранению латышские стрелки, русские солдаты, самовольно оставившие окопы. Говорили о создавшемся положении в стране, об организации отпора контрреволюции. Если в комнатушку набивалось много народа, подпольщики по одному уходили в условленное место в лес или на озеро, где продолжалась сходка.

Всякий раз, когда отец отправлялся для встречи с друзьями, он говорил:

— Артур, бери своего Михеля. Подежурите в лесосеке у озера. Как только заметите жандарма или постороннего, подайте сигнал. Покукуй или посвисти. Себя не обнаруживайте.

Из разговоров старших и листовок Артур понимал, что враги революции пойдут на крайние меры, лишь бы не допустить советизации Латвии и отторгнуть ее и всю Прибалтику от России.

В городах и уездах исподволь шло формирование партизанских и красногвардейских отрядов из латышских стрелков, рабочих и батраков. Командиром партизанского отряда ушел сражаться с контрреволюцией и оккупантами Карл Спрогис. Отряд действовал в районе Вольмарского уезда, в местах, знакомых ему с детства. О своем решении отец объявил неожиданно.

Первой реакцией Артура было попроситься с отцом в отряд. Поразмыслив, решил, что просьба станет убедительней, если покажет командиру самодельный пистолет, который они смастерили с Михелем.

— В отряд тебя возьму, — Карл Спрогис потрепал сына по голове, — но до стрелка ты еще не дорос. Убери свой самострел подальше, из него только ворон стрелять. Пойдешь в отряд кашеваром.

— «Кашеваром», — с обидой Артур проглотил слезу. Но перечить не стал.

— Для начала научишься владеть оружием, окапываться, ползать по-пластунски. И тогда лишь получишь оружие. — И тихо добавил: — Матери пока ни слова, ее надо подготовить.

В феврале 1918 года германские империалисты оккупировали всю Латвию. Немецкие захватчики отменили декреты Советского правительства, полностью восстановили господство помещиков и буржуазии над трудящимися, вернули прибалтийским баронам конфискованные имения и восстановили их былые привилегии. Немцы стремились включить Прибалтику в состав Германии и колонизировать ее. С этой целью было принято решение образовать в Латвии и Эстонии так называемое Прибалтийское государство, подчиненное Германии. Латышский народ повел против оккупационного гнета активную борьбу, которая была одновременно и борьбой за утверждение на территории Латвии Советской власти. Латвийские большевики продолжали агитационно-пропагандистскую работу в армии оккупантов. Летом и осенью 1918 года на ряде предприятий под руководством социал-демократии Латвии состоялись забастовки против ужасающей эксплуатации и рабского положения рабочих. В конце июля 1918 года объявили забастовку около 40 тысяч рабочих-судоремонтников Рижского порта.

В годы первой мировой войны в связи с вторжением в Латвию германской армии тысячи латышей вынуждены были искать убежище и нашли его в семье других народов России. Латышские беженцы — рабочие и безземельные крестьяне — вместе со всеми советскими народами активно участвовали в строительстве и обороне Советского государства. Одну из самых ярких страниц, повествующих об участии латышского народа в защите Советской власти в России, вписали латышские стрелки. После заключения Брестского мира, когда вся Латвия попала под иго оккупантов, стрелки остались верны своему революционному долгу. Сражаясь в рядах Красной Армии, они боролись против внутренних и внешних врагов Страны Советов. В апреле 1918 года латышские стрелковые советские полки объединились в Латышскую советскую дивизию. Командиром дивизии был назначен И. Вацетис, комиссарами — К. Петерсон и К. Дозитис. Латышские стрелки выполняли важные боевые задании: охраняли Советское правительство в Смольном, а затем в Кремле, вместе с другими частями Красной Армии сражались против восставшего чехословацкого корпуса, участвовали в подавлении мятежа левых эсеров в Москве и белогвардейского восстания в Ярославле, в боях против армий Краснова и Каледина, против вооруженных сил иностранных империалистов.

Крах германского милитаризма и аннулирование Брестского мирного договора создали для Латвии возможность освободиться от гнета оккупации и соединиться с социалистической Россией.

17 декабря 1918 года в Латвии была провозглашена власть Советов. Однако уже в начале 1920 года, находясь в составе латышских стрелков на Юго-Западном фронте, Артур с горечью узнал, что под натиском белогвардейских сил и буржуазных наемников, поддержанных оружием и деньгами Антанты, власть в Латвии вновь захватила национальная буржуазия. Для бывшего партизана и сына полка путь домой был отрезан почти на четверть века. Латышские стрелки боевыми порядками уходили на другие фронты, твердо уверенные, что, сражаясь за Советскую республику, они борются и за освобождение своей родины. Они понимали, что, для того чтобы вернуть Латвию в лоно братской России, требуется долгий кружной путь через фронты Украины, России, Сибири. Невозмутимые, рослые, суровые, твердо держа винтовки, они верили Ленину. Не было таких бастионов, которые красные латышские стрелки в составе Красной Армии не сумели бы одолеть, добивая белогвардейские части Юденича, Деникина, Врангеля и интервентов.

А спустя 14 лет, когда Артур Карлович будет служить на западной границе, до него дойдет печальная весть о фашистском перевороте в Риге, совершенном пособником Гитлера диктатором Карлом Ульманисом, о развернувшемся кровавом терроре против латышского народа. До боли горько было ему сознавать, что на родине бесчинствуют самые мрачные силы реакции, что друзья его юности подвергаются жестоким репрессиям, томятся в тюрьмах, что цвет народа вынужден испытывать на себе бациллы коричневой чумы оголтелых нацистов-изуверов из «эрзац-немцев» и продажных айзсаргов.

Там, на дальней погранзаставе, он дал клятву своим товарищам, что отдаст все силы для избавления родины от фашизма, Латвия снова станет свободной и навсегда воссоединится с семьей советских народов. Единственным утешением Артуру служило возвращение матери и сестры в Советский Союз, которых с помощью верных людей ему удалось переправить из буржуазной Латвии. От матери узнал о гибели отца. Командир 6-го латышского полка, он пал смертью храбрых в бою с белогвардейцами в 1921 году.

Артур тяжело переживал потерю отца. Помнил, как нелегко ему было командовать партизанским отрядом на территории оккупированной немцами Латвии. Уклоняясь от боев с превосходящими силами противника, отряд Карла Спрогиса умело маневрировал, проникал в тылы и короткими, внезапными ударами очищал от врага села и хутора Вольмарского уезда. Отряд поддерживали железнодорожники. Они разбирали железнодорожные пути перед бронепоездами и воинскими эшелонами противника, разрушали станционные сооружения, рвали связь, вели разведку…

Артур, находясь в отряде, продолжал скромно кашеварить и не оставлял надежды принять участие в боевых действиях. Нежданно-негаданно подвернулся случай, который превратил помощника повара в героя дня. Как-то под вечер повар снарядил Артура в ближайший лесок за дровами. Маскируясь в кустах у лесной просеки, он заметил озирающегося по сторонам незнакомца, высокого ростом, рыжеватого, с длинными усами. Такие носили обычно австрийские солдаты и младшие офицеры. Одет он был в штатские брюки, китель без погон, на голове крестьянская шляпа. За плечами висела немецкая винтовка с острым штыком.

Времени на раздумывание не было. Артур по-пластунски приблизился к незнакомцу и затаился. Пока полз, тот присел на пенек, прислонил винтовку к дереву, достал сумку, извлек из нее какую-то снедь и стал неторопливо закусывать. Стремительным рывком юный партизан бросился к сосне, схватил винтовку и нацелил ее на опешившего усача.

— Пароль! — громко спросил Артур по-латышски. Незнакомец что-то промямлил, но отзыва на пароль не произнес.

— Хенде хох! Форвертс! — приказал Артур по-немецки.

— Ах гад! Красный выкормыш! Сейчас получишь пароль — по загривку, — огрызнулся полунемецкими, полулатышскими фразами все еще сидящий на земле верзила.

— Франц, Роберт, ко мне! — скомандовал Артур. Имена называл наугад, делал вид, что поблизости находятся свои люди. — Считаю до трех. Будешь сопротивляться, пристрелю на месте. — Артур ткнул лазутчика штыком в спину и быстро щелкнул затвором.

Австриец неохотно поднялся, уложил в сумку консервы, хлеб, пиво. Он явно затягивал время и что-то обдумывал.

— Секунда промедления — и будешь трупом. Пойдешь впереди с поднятыми руками! — поторапливал его Артур. Заткнув дровосецкий топор за ремень и держа наготове винтовку, Артур направился со своим пленным в штаб партизанского отряда. Шли по узкой лесной просеке. Внезапно: конвоируемый резко отскочил в сторону и набросился на юного партизана, пытаясь вырвать из его рук винтовку. Артур ловко подставил пленному ножку, и тот, падая, напоролся на острие штыка. Из руки у него сочилась кровь. В этот момент Спрогис увидел бежавших на помощь ему несколько партизан. Они скрутили лазутчику руки веревкой и повели к командиру отряда.

На допросе задержанный показал, что послан в лес для установления места расположения партизанской базы. К ночи он должен был вернуться к своим и доложить начальнику карательной группы о результатах разведки.

Это был первый «язык» Артура. Пройдет время, и в ходе гражданской войны на просторах России и Украины, в лесах Смоленщины, Подмосковья и Белоруссии, в горячих схватках в горах и ущельях Испании Артур Карлович насчитает их десятки. А пока что на сборе партизанского отряда командир объявил ему благодарность, наградил наганом и перевел из полевой кухни во взвод разведчиков.

В апреле 1918 года, выполняя интернациональный долг, несколько полнокровных полков красных латышских стрелков влились в Пскове в состав только что созданной регулярной Красной Армии. Оттуда начинал свой ратный путь по фронтам гражданской войны четырнадцатилетний стрелок-пулеметчик 7-го латышского полка Артур Спрогис. Юный боец перебегает от окопа к окопу, от блиндажа к блиндажу и, ловко выходя из-под вражеского обстрела, доставляет стрелкам запасные пулеметные диски, гранаты, ящики с патронами, снаряды к малокалиберным пушкам. Гаврош гражданской войны, как ласково нарекли его однополчане, быстро освоил окопную хитрость. Накалывая на штык буденовку, подставлял ее под снайперские пули, оставаясь невредимым. Нередко участвовал в ложной атаке, отвлекающей противника от направления главного удара и прорыва.

К весне — лету 1918 года революция оказалась в смертельной опасности. На юге, севере и Дальнем Востоке высадились войска стран Антанты и милитаристской Японии. На Украине, Дону, Кубани, в районах Сибири, Урала и Оренбуржья свирепствовали армии белых генералов, мчались по украинским степям на своих пулеметных тачанках новоиспеченные атаманы кулацких банд, анархистов, уголовного сброда. Заговоры и мятежи внутренней контрреволюции, поддерживаемой извне империалистическими странами, сотрясали молодую республику, оказавшуюся в огненной блокаде.

В период работы V Всероссийского съезда Советов левые эсеры подняли мятеж в Москве. 6 июля Блюмкин и Андреев проникли обманным путем в германское посольство и убили посла Мирбаха, что, по выражению Владимира Ильича, поставило Советскую республику «на волосок» от войны с Германией, с которой был заключен вынужденный Брестский мир.

Убийство немецкого посла послужило сигналом к левоэсеровскому мятежу. Обстановка в столице обострялась с каждым часом. Правительство Германии объявило о своем решении ввести крупную армейскую часть для охраны дипломатической миссии. Для установления личности убийцы посла в немецкое посольство в сопровождении роты латышских стрелков прибыли Ф. Э. Дзержинский и В. Д. Бонч-Бруевич. Вслед за ними, чтобы выразить соболезнование правительству и семье убитого, посольство посетили В. И. Ленин и Я. М. Свердлов. Некоторое время спустя Феликс Эдмундович направился без оружия в штаб мятежных эсеров, обосновавшихся в одном из особняков фабриканта Морозова в Трехсвятительском переулке. На ультиматум выдать Блюмкина мятежники ответили арестом председателя ВЧК. Наглый вызов главаря изменников — эсера Попова большевики не могли оставить безнаказанным.

Разгром мятежного штаба, освобождение Ф. Э. Дзержинского и арест вожаков заговора правительство поручило Латышской дивизии во главе с Иоакимом Иоакимовичем Вацетисом и группе чекистов. Чтобы быстро локализовать мятеж, комдив решил нанести удар по мятежному штабу огнем из артиллерийских орудий, а затем окружить и пленить заговорщиков. Для прицельного ведения огня по особняку требовался корректировщик, который должен был незаметно проникнуть в густой палисадник особняка, взобраться на высокое дерево, скрыться в листве и подавать условные сигналы артиллеристам. Залпы из орудий и окружение штаба вызвали панику среди мятежников. Заняв штаб и освободив Дзержинского, Вацетис доложил в Кремль, что стрелки 1-го латышского полка при содействии вспомогательной группы чекистов подавили мятеж, захватили много пленных, военную технику, оружие и боеприпасы. Уцелевших мятежников преследуют отряды московских рабочих и латышские стрелки.

Среди отличившихся в этой операции, отмечал комдив, юный боец Артур Спрогис, воспитанник партизан и латышских стрелков. Забравшись на высокий тополь, он корректировал пушечный огонь по штабу и тем способствовал успеху операции.

Незадолго до этих драматических событий Советское правительство отозвало с фронтов некоторые наиболее стойкие полки красных латышских стрелков для охраны Кремля и важных правительственных учреждений. Среди них был и Артур Спрогис. Курсант Первой Московской революционной пулеметной школы, преобразованной позже в Школу имени ВЦИК, он нередко стоял часовым на посту № 27 — у квартиры В. И. Ленина.

8 марта 1919 года секретарь Замоскворецкого райкома РКСМ города Москвы вручил Артуру комсомольский билет № 1830. В рекомендации указывалось:

Вскоре Бауманский райком РКСМ Москвы поручил курсанту Спрогису организовать рабочую молодежь Бауманского района. «Организовать» — это значит собрать, сагитировать и направить молодежь на охрану завоеваний революции, уберечь от чуждого влияния, подготовить для вступления в Части особого назначения — ЧОН, — создаваемые в отдельных губерниях и уездах в помощь ВЧК и народной милиции.

А еще год спустя Артура приняли в ряды РКП(б). При приеме кто-то из коммунистов высказал сомнение в связи с его незрелым возрастом. Тогда комендант Кремля Павел Дмитриевич Мальков остроумно заметил: «Ум не в возрасте, а в голове… Сколько таких мальчишек сражается за революцию, закаляется в отчаянных схватках с классовыми врагами. Они становятся зрелыми бойцами и командирами и обращают в бегство полки белой армии и мятежные банды».

Занимаясь на пулеметных курсах, Артур понимал, что учеба будет недолгой. Всюду — на юге страны, в Сибири, Поволжье, на Дальнем Востоке — полыхала гражданская война. Особо опасное положение сложилось на юге. Добровольческая армия генерала Деникина добилась значительных успехов. Она захватила богатейшие районы Кубани, проводила активные боевые действия в направлении Воронежа, Борисоглебска и Царицына. Партия посылала в помощь Красной Армии на деникинский фронт отряд за отрядом коммунистов-добровольцев. Объявленная ЦК партии «партийная неделя» дала фронту несколько тысяч молодых коммунистов из рабочих и крестьян. Артур Спрогис старался быстрее овладеть военным искусством и отправиться на фронт. У белогвардейцев появились присланные Англией и Францией танки, аэропланы, дальнобойные орудия. Впереди предстояли нелегкие поединки нашей конницы и пехоты с механизированными войсками. Война осложнялась «танкобоязнью» среди некоторой части красных бойцов, на которых эти стальные чудовища наводили мистический страх. На это больше всего обращали внимание курсантов военные преподаватели. Надо учиться решительно жечь танки, сбивать групповым ружейным и пулеметным огнем вражеские самолеты. Такая борьба с техникой противника уже привела к заметным успехам на Южном фронте.

При поступлении на службу в Московскую ЧК в 1919 году с группой новых сотрудников-интернационалистов встретился Феликс Эдмундович Дзержинский.

— Революции нужны грамотные, сознательные защитники. Стать настоящим чекистом непросто. Ему надо овладеть многими знаниями, а главное — быть честным и отважным борцом за дело Ленина.

— Мне хотелось бы освоить пулеметное дело, — несмело обратился к Дзержинскому Артур.

— Что же, — улыбнулся Феликс Эдмундович, — красные латышские стрелки — гордость Красной Армии. Среди них немало отличных пулеметчиков. Чекистам тоже нужны меткие стрелки. А теперь скажите, — продолжал председатель ВЧК, заглянув в список новичков, — вы не родственник Яна Спрогиса, нашего сотрудника?

— Да, он мой двоюродный брат.

— Что же, теперь у нас будут служить два Спрогиса. Своего учебного заведения ВЧК пока не имеет. Будете совмещать работу в ЧК с обучением военному делу на Первых Кремлевских пулеметных курсах. В учителях у вас, молодых, недостатка не будет. Все зависит от вас, — попрощался Феликс Эдмундович.

С утра до вечера напряженные занятия на Первых Кремлевских пулеметных курсах, охрана Кремля. Ночью — выезды на чрезвычайные происшествия, участие в засадах и облавах, борьба с грабителями, мародерами и спекулянтами.

Однажды чекистская группа взяла Артура на операцию — арест одного из руководителей «Военного центра», бывшего начальника Московской артиллерийской школы генерала Миллера. Под видом курьера, посланного неким подполковником Захаровым, Артур должен был вручить Миллеру пакет. У дома Миллера чекисты устроили засаду, а Артур направился к подъезду, позвонил в квартиру. Тишина. Позвонил еще раз. Дверь открыл осанистый, с военной выправкой мужчина в штатском.

— Простите, вы генерал Миллер?

Мужчина подозрительно взглянул на «курьера».

— Что вам угодно?

— Еще раз извините за беспокойство, вам пакет от подполковника Захарова.

Миллер осторожно взял пакет. Имя «Захаров» служило паролем для связи. В этот момент чекисты вошли в открытую дверь и без единого выстрела взяли Миллера под стражу. При обыске квартиры обнаружили оружие, списки участников заговора в разных городах, важные документы и письма. Артур понимал, что его роль в этой операции была мизерной, но в борьбе с контрреволюцией нет второстепенных дел.

— Курсантом вы нередко стояли на посту № 27 — у квартиры Владимира Ильича. Не припомните ли вы подробностей этих встреч? — спросил я однажды Артура Карловича.

— Они незабываемы. Помнится трогательное отношение Ильича к курсантам. Я был самым молодым из них. Однажды стою на посту, полный достоинства. Вижу, Ленин идет по коридору. Я подтянулся, строго выпрямился. Ильич поздоровался, спросил, откуда я, как попал на курсы, где учился прежде. Прошел в квартиру, но вскоре вернулся со свертком, который положил на подоконник.

— Когда сменитесь, съешьте, — сказал он ласково.

В пакете оказались бутерброды с повидлом и вобла. Лакомство времен гражданской войны!

Курсанты-часовые любили рассказывать друг другу о манере Ильича подавать при встрече руку. Об этом узнал новый комендант Кремля, бывший член Реввоенсовета 9-й Армии Рудольф Августович Петерсон. Вероятно, он деликатно объяснил Председателю Совнаркома, что устав караульной службы не допускает подобной формы обращения с часовыми. С тех пор Владимир Ильич здоровался с нами кивком головы, заговорщически улыбаясь.

— Несколько раз, — продолжал Артур Карлович, — мне доводилось слушать В. И. Ленина на конгрессе Коминтерна, различных конференциях в Большом театре и в здании Моссовета, где курсанты несли внутреннюю охрану. Страстная вера вождя в победу революции, в силы народа передавалась и нам, комсомольцам и молодым коммунистам, сплачивала нас в борьбе за правое дело.

В беседе с Артуром Карловичем меня не оставляла мысль о том, сколько мужества, воли и бесстрашия хранило сердце юного паренька из дальней латвийской деревни, ринувшегося без оглядки в революционные бури! Он прошел с боями сотни километров дорог до Москвы, оказывался в кипящем водовороте грозных событий.

В столице царил голод, холод, разруха. В отдельных ее районах вспыхивали ожесточенные схватки с контрреволюционерами. Белый террор ковался в тайном логове монархистов, в белогвардейских центрах. Вызов новой власти бросили левые эсеры. После подавления эсеровских выступлений в Москве, Ярославле, Рыбинске широкое распространение получили террористические акты против деятелей партии и Советского государства. Готовились покушения на М. Урицкого, В. Володарского, В. И. Ленина. Антанта снабжала заговорщиков оружием, боеприпасами, обмундированием, деньгами, посылала шпионов в Петроград, Москву, Самару, на Кавказ, в Среднюю Азию.

В обстановке хаоса бесчинствовали анархисты, банды отпетых уголовников, открылись старые притоны, где гнездились воры, мародеры, проститутки, скупщики краденого. Сведения об убийствах и разбоях поступали не только с окраин, но и из центра города. Грабили также музеи, картинные галереи, храмы, вывозя антикварные ценности через почту иностранных посольств и контрабандой.

И через многие тревожные события и невзгоды прошел латышский мальчишка, за спиной которого уже был опыт партизанской борьбы в отряде его отца Карла Яновича в лесах и хуторах Латвии, бои с белоказаками, с местными националистическими бандами айзсаргов — опорой профашистского диктатора Ульманиса.