Светлые молочные сумерки опадали на землю невесомой пеленой.
Аула ждала вестей от сына. Душа ее содрогалась от странных предчувствий, но не Сайм был тому причиной, а — Айна.
Чудилось Ауле, что вот совсем скоро в жизни ее дочери произойдет событие страшное, судьбоносное по своему величию, и сердце матери металось в тревоге, в беспомощности…
Она осталась в доме одна. Все слуги, даже Кора отправились в лес, чтобы совершить обряд священной ночи солнцестояния, принести дары богу Огня и всем обитателям Мира Сбывшихся Надежд.
Но Аула осмелилась нарушить вековую традицию. В прошлом году она принесла много даров, пролила много слез, но бог Огня остался равнодушен к ее мольбам и даже во сне не явил ей вестей о пропавшем муже. Знала Аула, что и теперь не станет он ей в помощь. Отчаяние матери, терзающейся за судьбы дочери, было так велико, что даже гнев богов не пугал ее.
Держа в руках заветную шкатулку, спустилась она в подвал и, пройдя по жидко освещенному коридору, остановилась перед наглухо запертой, окованной железом дверью.
Она достала из шкатулки кинжал и прикоснулась его острием к замочной скважине. Внутри двери что-то щелкнуло, словно повернулся невидимый ключ, затем дверь бесшумно и медленно отворилась, пропуская Аула в кромешную тьму.
Едва женщина переступила порог, как навстречу ей брызнул бледный зеленоватый свет, тускло озарив огромное пустое помещение, стены и потолок которого терялись в дымном свечении.
Аула достала нож, оставила шкатулка на пороге и, сжимая нож в руке, медленно, но уверенно двинулась вперед, — словно в никуда, в густой туман.
Но ей не нужно было видеть, чтобы знать куда идти. Скоро впереди показался темно-серый валун с плоской вершиной. Он рос прямо из земли, пробив каменный пол подземелья.
Едва приблизилась она к валуну, как отовсюду начали раздаваться шорохи и потрескивания. Сквозь мелкие трещины в клубящемся тумане прорывалось тонкими острыми лучами яркое зеленой свечение.
Аула протянула над валуном руку и, закрыв глаза, сделала ножом на ладони глубокий надрез.
Сердце ее оборвалось, от боли и слабости задрожали пальцы, но улыбка не сошла с побледневшего лица.
Полилась кровь, капли со звоном ударялись о полированную поверхность валуна, мгновенно, с шипением, высыхали и возносились вверх легким розоватым дымом.
— Прошу помощи! — прошептала Аула, и тихий голос ее заполнил пустоту бесконечного помещения, зазвучал в каждом темном углу, проник в каждую, самую ничтожную щель.
Она немного подождала, с надеждой глядя в туманную зыбь и сделал на ладони еще один глубокий надрез.
— Я молю о помощи! — прошептала она, бледнея еще больше.
Воздух над валуном начал медленно густеть и скоро соткалось из него очертание невнятной фигуры, то ли женской то ли детской — туманной и беспрестанно меняющейся.
— Слушаю тебя… — шепнул у самого уха Аулы вкрадчивый голос.
— Я хочу, чтобы ты отправилась к Айне, где бы она сейчас не была и стала ей охранницей… моя душа неспокойна, я чувствую, как жизнь дочери скользит по самой кромке Сухого русла… Что-то происходит… Меня пугают эти знаки, смысл которых мне не постичь. И вести из Лянсиды не приходят, мои осведомители молчат. Я в отчаянии! — сжимая ладонь, чтобы унять кровь, проговорила Аула.
Фигура задрожала, распалась на несколько туманных извивов и вновь соединилась.
— Я не имею влияния на мир физический…
— Но ты способна повлиять на мир духов, населяющих землю, воздух и воду, дающих силу деревьям и травам… Они услышат твои призывы и будут добры к моей дочери, сумеют оградить ее от беды…Заклинаю тебя кровью матери, душой матери…
Аула протянула руку с кинжалом, на лезвии которого запеклась ее собственная кровь. Фигура прошла сквозь острие, вбирая в себя часть магии и туманное тело ее замерцало золотисто-алыми бликами.
— Ты знаешь, что этого недостаточно. Меняющий судьбу всегда рискует. Путь твоей дочери становится непредсказуемым… Все важное утрачивает смысл, все желанное становится ненавистным…
— Бери мою жизнь, если потребуется! — шепотом воскликнула Аула.
— Твоя жизнь не имеет ценности для духов, — холодно возразила ее призрачная собеседница, — жертву должна принести та, чьей судьбе предстоит очертить иные грани.
— Я боюсь того, что Айну лишат счастья и обрекут на страдания, — с тихой печалью покачала головой Аула.
— Счастья? — во вкрадчивом голосе просквозила пренебрежительная усмешка, — Разве то, что она по-прежнему сможет ощущать шорох ветра на лице, касаться ладонью теплых трав, слышать шепот дождя и дышать ароматом ночных цветов — не есть счастье?
— Хорошо, — Аула подавила горестный вздох, рвущийся из груди, — лети к ней и позаботься о ее безопасности… Пусть судьба свершится…
Айна и Тэумар выехали из города на вечерней заре.
Тэумар решил отправиться налегке, не обременяя себя провизией. В лесах, окружающих Сухое русло, достаточно озер с чистой питьевой водой, а изобилие всякой дичи и удачная охота не позволит путникам испытывать голод. Грибов и ягод тоже вдоволь.
Перед самым отъездом Укка молча подала Айне ее пурпурный камень, подарок отца. Разорванное, пришедшее в негодность платье пришлось сжечь, но выбросить камень колдунья, очень трепетно относившаяся к разного рода тотемам, не посмела. Своим магическим чутьем понимала она, что камень лучше вернуть хозяйке, чтобы случайно не накликать беду. Укка хоть и выглядела отстраненной и равнодушной, но судьба Лянсиды и ее правителей немало беспокоила колдунью.
Возвращение камня Айна оценила как добрый знак и более не сомневалась в том, что все задуманное свершится по ее воле. Она сумеет вернуться домой победительницей, отомстит всем обидчиком и обезглавит Лянсиду… Изенар умрет. Его сын тоже… Они оба заслужили смерть… Тогда Сайм заберет в свое владение Лянсиду, а они с Лэми останутся в Этеляне.
Айна погладила ладонью пояс невесты, снова красующийся на ее тонкой талии и покосилась на Тэумара, едущего чуть впереди и сбоку: на его широкие развернутые плечи, на гордую посадку головы, на четкий профиль, на темные пряди волос, падающие на шею и ощутила легкий укол досады.
Ведь он ненамного старше Сайма… Такой молодой, красивый, полный сил и энергии.
Но Айна тут же одернула себя… Нет, она не позволит жалости управлять чувствами, не станет оценивать Тэумара пылким девичьим сердцем. Взгляд ненависти — это его приговор. Если бы он не нуждался в ней так отчаянно ради спасения никчемной жизни своего папаши, то, не задумываясь, разделался бы с ней.
Айна понимала: пока они не добудут черный мох — она в безопасности, но что может сулить ей обратный путь? Кто поручится, что Тэумар сам не взращивает своей в душе тайные помыслы? Он не настолько наивен, чтобы поверить в её добрую волю и покорность… К тому же неизвестно, что нашептала ему перед дорогой старая колдунья Укка. Способов совершить задуманное не нарушая клятвы, очень мало, но все же они есть. Поэтому надо быть настороже и опередить его.
— Привал сделаем ближе к полудню, — не оглядываясь на Айну, проговорил Тэумар, — чтобы не ехать по жаре…Лошади выносливы, неприхотливы… Но если ты устанешь или проголодаешься… Здесь много родников, а по пути встретим озеро… если пожелаешь искупаться.
— Все равно, — безучастно ответила девушка.
Напряжение витало в посвежевшем к ночи лесном воздухе. Они оба были сосредоточены, явственно осознавая, что доверия между ними нет и не никогда не будет.
Айна с трудом сдержала глубокий нетерпеливый вздох и принялась оглядываться по сторонам.
— Интересно, здесь растут лунные цветы? — пробормотала она, обращаясь скорее к самой себе, но Тэумар услышал ее вопрос.
— Растут, — ответил он, — за змеиным логом их целая поляна…Ты сможешь полюбоваться на них, когда будем проезжать мимо… Если ничто не задержит, то к полуночи…
— В Этеляне они растут прямо под моими окнами, — сказала Айна не для того, чтобы поддержать беседу, а чтобы вызвать в душе более яркие воспоминания и оттого — более сильную боль. Боль всегда должна напоминать ей, ради чего она здесь.
— Я иногда нарочно приезжаю на ту поляну и всю ночь смотрю, как они пью лунный свет, умирают и возрождаются вновь, — тихо проговорил Тэумар, устремляя в небо задумчиво-умиротворенный взгляд.
— Как-то раз, я и Лэми… — начала было Айна и тут же испуганно замолчала.
Странно, но увидев сейчас красивое, одухотворенное лицо Тэумара, она на какой-то миг вдруг забыла, что рядом с ней смертельный враг.
— Лэми — это твой жених? — спросил Тэумар, в надежде спасти непринужденный разговор.
— Неважно! — отрезала девушка и посильнее сжала колени, заставляя своего коня ускорить бег.
Тэумару раздраженно сдвинул плечами и продолжил ехать медленно.
Ему тяжело было находиться рядом с Айной. Тэумар имел опыт и быстро осознал, что, несмотря на все клятвы и угрозы, заглушить неодолимую тягу, которую испытывает он к этой непокорной и дерзкой этелянке — не так-то просто. Ее холодность и бесстрашие невольно пленяли его сердце.
Первая трепетная дрожь проскользнула в крови Тэумара уже тогда, когда он нес бездыханную девушку на руках по краю обрыва. Наверное, каким-то чутьем уловил он в тот миг исходящую от нее опасность. Именно это чувство и нашептывало Тэумару, что лучше бросить беспомощную, прекрасную ношу в зыбучие пески Сухого Русла. Прислушайся он тогда к голосу интуиции, — сейчас бы был рядом с Иви, и отец не потерял бы рассудок, остался бы в полном здравии…
Иви! Милая любящая Иви! Нельзя в такой смутный час поддаваться искушениям! Нельзя забывать, что хитрая дочь Этеляны, наверняка, только и ищет повод, чтобы избавиться от него…
Понимание этого приводило Тэумара в ярость. Конечно, она не зарежет его ночью, во время сна, но кто знает, какая сила таится в этой лучезарной улыбке, такой нежной и обольстительной, несмотря на откровенное презрение, сверкающее в голубых, словно воды лесного озера, глазах.
— Айна! — обеспокоенно крикнул он в сумрак леса.
— Здесь! — донесся издали ее недовольный голос.
— Не уезжай далеко. В этих лесах часто охотятся волки Каменистой равнины!
— А нож мне на что? — рассмеялась она где-то посреди лесной чащи.
Тэумар ничуть не усомнился в ее словах. По тому, как уверенно сжимала она поводья своей небольшой, но крепкой ладонью, он понял, — оружие Айна способна держать не менее твердо.