Твердая рука

Глава седьмая

Я доехал до дома на такси и расплатился у подъезда. Если быть точным, не совсем у подъезда, потому что там, прямо на запрещающей парковку двойной желтой линии, стояла темная машина. Я лишь мельком взглянул на нее, и это оказалось ошибкой, потому что как только я поравнялся с ней и свернул к входу, дверцы машины открылись, и в ту же секунду мое положение стало крайне незавидным.

Двое громил в темном схватили меня. Один ударил по голове чем-то тяжелым, а другой быстро накинул толстую веревочную петлю и туго затянул, прижав руки к телу. Затем они затолкали меня на заднее сиденье машины. От удара перед глазами у меня и так все плыло, но их все же завязали темной тряпкой.

— Ключи, быстро! — услышал я. — Нас никто не видел!

Я почувствовал, как они шарят у меня в карманах. Что-то звякнуло, и я понял, что они нашли, что искали. Я немного пришел в себя и рефлекторно задергался. Это тоже было ошибкой. К тряпке на глазах добавилась другая, скомканная и вонючая, которую прижали к лицу.

Пары эфира отключили сознание, и последней мыслью было, что если мне уготована судьба Мейсона, то времени они не теряли.

Когда сознание вернулось, я понял, что лежу на соломе. На соломе, словно в конюшне. Я шевельнулся и послышался шелест. Как всегда, первым вернулся слух.

За свою жизнь, при падениях во время скачек, я несколько раз ударялся головой и терял сознание. Наверное, я упал с лошади. Только не помню, где и когда.

Надо же.

Память внезапно вернулась. Я не упал на скачке. Я был однорук. Меня похитили на лондонской улице среди бела дня. Я лежал на соломе с завязанными глазами, обмотанный веревкой, туго прижимающей руки к телу. Узел давил мне на спину. Я не знал, почему оказался в таком положении, но оно не сулило ничего хорошего.

Черт, черт, черт! Ноги были привязаны к чему-то неподвижному. Вокруг была абсолютная темнота. Даже из-под краев повязки ничего не было видно. Я сел и попытался ослабить веревку, но все усилия оказались напрасны.

Казалось, прошла уже целая вечность, прежде чем снаружи раздался хруст гравия под ногами. Скрипнула дверь, и в щель под повязкой просочился свет.

— Не пытайтесь освободиться, мистер Холли, — раздался голос. — Одной рукой вы эти узлы не развяжете.

Продолжать не имело смысла, и я оставил свои попытки.

— Это уже перебор, — удовлетворенно продолжал он. — И веревка, и эфир, и дубинка, и даже глаза завязали. Я, конечно, предупредил их, чтобы были поосторожнее и не подставились под удар. Один знакомый негодяй крепко ругался, когда вспоминал, как ты его вдруг приложил своей жестянкой.

Я знал, чей это голос. Едва уловимый манчестерский акцент, который годы крутого подъема по социальной лестнице так и не смогли истребить окончательно. Уверенность в своем могуществе.

Тревор Динсгейт.

В последний раз замечен на галопах в Ньюмаркете. Он высматривал Три-Нитро среди прочих и опознал его по ездоку, который был неизвестен большинству остальных зрителей. Каспар пригласил Динсгейта к завтраку. Тревор Динсгейт был неизвестной величиной, темной лошадкой, к нему стоило присмотреться. Я собирался заняться им вплотную, но только собирался.

— Снимите повязку, — приказал он. — Я хочу, чтобы он меня видел.

Чьи-то пальцы принялись неуклюже развязывать тугой узел. Повязка упала с глаз, и свет временно ослепил меня. Первое, что я увидел, была направленная на меня двустволка.

— Еще и ружье, — кисло произнес я. Мы находились не в конюшне, а в сарае. Слева от меня высились бесчисленные тюки соломы, а справа в нескольких метрах стоял трактор. Ноги у меня были привязаны к прицепному брусу фермерского катка. Деревянные балки держали высокую крышу, и сверху свисала одинокая лампочка, свет от которой падал на Тревора Динсгейта.

— Думаешь, ты самый умный? — сказал он. — Знаешь, что про тебя рассказывают? Коли на твой след напал Холли, то пиши пропало. Пока ты уверен, что он и знать о тебе не знает, он подкрадется, откуда не ждешь, и бац! Оглянуться не успеешь, как окажешься за решеткой.

Я ничего не ответил. Что тут можно было ответить? Да еще в связанном виде и с направленным на тебя ружьем.

— Так вот, я не собираюсь сидеть и ждать пока ты меня поймаешь, — продолжил он. — Я знаю, как близко ты подобрался. Расставил свои силки да и ждешь, пока попадусь тебе в руки. В руку и крюк этот твой хитроумный!

Он обращался ко мне как бывший гопник к бывшему гопнику, на равных, без фальшивой вежливости. Он говорил открытым текстом, прямо и доходчиво.

Как и в прошлый раз, он был одет по-деловому. Темно-синий костюм, на этот раз в тонкую меловую полоску. Галстук от Гуччи. Руки с ухоженными ногтями держали ружье привычной хваткой джентльмена, не первый год проводящего выходные на охотничьих угодьях.

Какая разница, размышлял я, что ноготь пальца на спусковом крючке чист и аккуратно подстрижен. Какая разница, что его туфли начищены до блеска. Я подмечал эти глупые мелочи, стараясь отвлечься от мыслей о смерти.

Он помолчал, наблюдая. Я изо всех сил старался сидеть неподвижно и думал о тихой спокойной работе в финансовой конторе.

— У тебя что, нервы железные?

Я не ответил. Остальные двое оставались справа и позади, мне их было не видно. Время от времени я слышал, как хрустела солома, когда они переминались с ноги на ногу. Они стояли слишком далеко, дотянуться не вышло бы.

Я в тот день оделся для ланча с Чарльзом: носки в тон к серым брюкам, темно-коричневые туфли. Веревка в нагрузку. Поверх рубашки с галстуком — недавно купленный, довольно дорогой пиджак. Какая разница. Если он меня пристрелит, все, что останется, унаследует Дженни. Завещание я не менял.

Тревор Динсгейт обратился к тем двоим, которые стояли позади меня.

— Так, слушайте и делайте точно, как скажу. Возьмите две веревки и привяжите одну к левой руке, а другую — к правой. И следите, чтобы он чего не выкинул.

Он слегка поднял ружье так, что стволы смотрели прямо на меня. Если он выстрелит из такого положения, то обязательно заденет своих помощничков, понял я. Похоже, планировалось не просто убийство. Подельники тем временем усердно обвязывали мои запястья веревками.

— Да не левую руку, урод! — рассердился Динсгейт. — Она же съемная, шевели мозгами-то! Выше локтя вяжи.

Подельник слева послушно передвинул веревку в указанное место и туго затянул узлы. Затем он лениво поднял тяжелый железный лом и перехватил его как дубинку, словно ожидая, что я, как супермен, сброшу с себя путы и вступлю с ними в бой.

Лом... Меня охватили дурные предчувствия. В свое время один мерзавец догадался, как нанести мне максимальный урон и размозжил мою уже травмированную и бесполезную левую кисть кочергой, окончательно лишив меня руки. С тех пор, наедине с собой, я нередко тосковал по утраченному, но только сейчас я, наконец, осознал, как высоко я ценил то, что осталось. Сохраненные мышцы посылали импульсы электродам, и в итоге у меня было хотя бы подобие работающей конечности. Если нанести им новую травму, то у меня не будет и этого. Что же касается локтя — чтобы надолго вывести меня из строя, хватит и одного удара этим ломом.

— Вам это не по нраву, мистер Холли? — осведомился Тревор Динсгейт.

Я повернул к нему голову. Его голос и лицо выражали победоносное самодовольство, смешанное с облегчением. Я промолчал.

— Пот прошиб, как я погляжу, — добавил он.

— Теперь развяжите веревку на груди, — велел он своим подчиненным. Осторожно. Не выпускайте руки.

Они развязали и сняли веревку. Мои шансы на спасение остались прежними. Они чересчур переоценивали мои бойцовские качества.

— Ложись, — приказал он. Видя, что я не откинулся назад сразу, он велел своим подельникам прижать меня к земле.

— Я мог бы бросить твой труп где-нибудь, но не хочу рисковать. Слишком много будет вопросов. Убивать я тебя не буду, но заткнуть — заткну. Раз и навсегда.

Как же он собирается это сделать, не убивая меня, подумал я. Как я был глуп.

— Разведите ему руки в стороны, — приказал он.

Бандит слева был заметно сильнее меня. Он потянул веревку, и я повернул голову в его направлении, стараясь не сорваться в рыдания и мольбы о пощаде.

— Да не эту, дурак! — рявкнул Тревор Динсгейт. — Другую, правую! Оттяни ее в сторону.

Бандит справа с усилием оттянул мою руку под прямым углом к телу, ладонью вверх.

Тревор Динсгейт шагнул ко мне и направил ружье на кисть моей правой руки. Затем он аккуратно опустил двустволку вниз дулами на кожу запястья, вжав руку в солому. Я чувствовал кольца металла, давящие на кости, нервы и сухожилия. На мостик к здоровой ладони.

Я услышал, как он взводит курки. Для того, чтобы отстрелить руку, одного выстрела из ружья двенадцатого калибра достаточно.

Я облился холодным потом. Чтобы там ни говорили, страх был мне хорошо известен. Нет, я не боялся лошадей, я не боялся скачек, падений, ударов и боли. А вот унижений, отверженности, беспомощности и провала... всего этого я очень боялся. Но я никогда ранее не испытывал ничего похожего на уничтожающий, расщепляющий страх, охвативший меня в ту ужасную минуту. Я сломался. Погружаясь в трясину отчаяния, я беззвучно скулил в душе. Инстинктивно, безнадежно я старался не выдать своих чувств.

Секунды тянулись бесконечно, напряжение нарастало. Он стоял не двигаясь, заставляя меня ждать развязки. Ожидание было пыткой.

Наконец он глубоко вздохнул.

— Как видите, я мог бы без труда отстрелить вам руку. Но, скорее всего, я этого не сделаю. Не сегодня. — Он помолчал. — Ты меня слушаешь?

Я чуть заметно кивнул, не видя ничего, кроме ружья.

Его голос звучал негромко, серьезно и убедительно.

— Ты дашь мне слово, что перестанешь совать нос в мои дела и никогда более не станешь делать ничего, что может хоть как-то мне повредить. Завтра утром ты вылетишь во Францию и останешься там до окончания Гиней. После этого делай, что хочешь. Но если ты нарушишь слово, то... тебя найти несложно. Я найду тебя и отстрелю тебе правую руку. Не сомневайся, рано или поздно, но я это сделаю. Никуда ты от меня не скроешься. Ясно?

Я снова кивнул. Стволы ружья будто прожигали мне кожу. Господи, думал я, господи, только бы он не выстрелил!

— Дай мне слово. Немедленно.

Я сглотнул. Мой голос зазвучал хрипло и надсадно.

— Я даю слово.

— Ты перестанешь совать нос в мои дела.

— Да.

— И никогда больше не будешь мне вредить.

— Не буду.

— Ты полетишь во Францию и останешься там до конца Гиней.

— Да.

Последовавшее за этим молчание растянулось на целую вечность. Правая кисть оставалась целой, но сразу за ней, казалось, начиналась черная пустота.

В итоге, он все-таки убрал ружье. Переломил стволы. Вынул патроны. Я с трудом сдерживал тошноту.

Он опустился рядом со мной на колени, в своих брюках в тонкую полоску, и внимательно оглядел мои попытки противостоять ему тем немногим, чем я располагал — застывшим выражением лица и пустыми глазами. Я чувствовал, как по щеке бежит предательская капля пота. С мрачным удовлетворением он кивнул.

— Я знал, что ты не выдержишь. Чтобы еще и вторую руку потерять. Никто бы не выдержал. Убивать тебя не требуется.

Он встал и с облегчением потянулся. Затем он принялся доставать из карманов разные вещи.

— Вот твои ключи. Паспорт. Чековая книжка. Кредитные карточки. — Он положил их на тюк соломы.

— Развяжите его и отвезите в аэропорт. В Хитроу.