Твердая рука

Глава тринадцатая

Мы ошеломленно уставились друг на друга.

В прошлый раз я лежал перед ним на соломе, трясясь от страха. Он и сейчас прочтет у меня на лице страх, подумал я. Он знает, что он из меня сделал. Нельзя же просто стоять с бесстрастным выражение лица... но надо. Меня охватил невероятный ужас, казалось, будто голова отделилась от тела.

— Вы знакомы? — уточнил сэр Томас в легком недоумении.

— Да, — ответил Тревор Динсгейт. — Мы встречались.

По крайней мере в его глазах и голосе не было насмешки. Это было невероятно, но у меня создалось впечатление, что на его лице мелькнуло опасение.

— Выпьешь, Сид? — предложил сэр Томас, и у моего локтя возник официант с подносом. Я взял стакан с напитком цвета виски, стараясь унять дрожь в пальцах.

Сэр Томас продолжил разговор:

— Я только что говорил Сиду, насколько Жокей-клуб ценит его успехи, и, похоже, он потерял дар речи.

Мы оба — и Тревор Динсгейт, и я — промолчали. Сэр Томас удивленно приподнял брови и начал снова.

— Ну что же, Сид, поведай нам, кто победит в главной скачке.

Я постарался собраться с духом, чтобы поддержать иллюзию того, что жизнь идет своим чередом.

— Э-э... Уайнтестер, полагаю.

Мой голос прозвучал сдавленно, но сэр Томас ничего не заметил. Тревор Динсгейт разглядывал содержимое стакана в своей холеной руке и покручивал кубики льда в золотистой жидкости. Кто-то из гостей обратился к сэру Томасу, тот отвернулся, и Тревор Динсгейт немедленно вновь пронзил меня взглядом, полным неприкрытой угрозы и заговорил быстро, с силой, примитивным и безжалостным языком насилия и мести.

— Если ты нарушишь слово, то я тебя найду.

Он не отрывал от меня глаз, пока не убедился, что я все понял, и затем тоже отвернулся, угрожающе двинув широкими плечами под пиджаком.

— Сид, — Филипп Фраэрли снова оказался рядом со мной. — Леди Улластон интересуется... Послушай, с тобой все в порядке?

Я неуверенно кивнул.

— Дружище, ты так побледнел...

— Я... э-э... — Я постарался взять себя в руки. — Что вы сказали?

— Леди Улластон интересуется... — Он говорил и говорил, а я слушал и отвечал ему с чувством полной нереальности происходящего. Раздираемый изнутри ужасом моего положения, я тем не менее продолжал стоять себе со стаканом в руке и вести светский разговор с супругой Главного распорядителя. Через пять минут после этой беседы я не смог бы вспомнить ни единого слова. Я не чуял под собой ног. Совсем расклеился.

Скачки шли своим чередом. Уайнтестер проиграл главную скачку лоснящейся черной кобыле по кличке Миссис Хиллман, а Ларри Сервер на лошади синдиката Филиппа Фраэрли всю дистанцию держался среди замыкающих. Внутри меня царил все тот же хаос, и после пятой скачки я решил, что смысла оставаться дольше нет, ибо я все равно почти ничего не соображаю.

Как обычно, за воротами, опираясь на свои машины, стояли шоферы, ожидающие хозяев. Там же был один из жокеев, потерявших лицензию за взятки, полученные от Раммилиза.

Проходя мимо, я кивнул:

— Джекси.

— Сид.

Я прошел к машине, открыл дверцу, швырнул спортивный бинокль на заднее сиденье. Сел.

Завел мотор. Немного помедлил и вернулся к воротам на задней передаче.

— Джекси, садись в машину. Я плачу.

— За что? — Он подошел, открыл дверцу и уселся рядом.

Я вытащил из заднего кармана брюк бумажник и бросил ему на колени.

— Забирай все деньги, — велел я, пересек парковку и выехал на дорогу.

— Ты же мне совсем недавно довольно много отвалил, — возразил он.

Я только усмехнулся в ответ.

— Знаю... Пусть это будет в счет будущих услуг.

Он пересчитал банкноты.

— Все забирать? — с сомнением переспросил он.

— Мне нужна информация о Питере Раммилизе.

— О, нет! — Он хотел было открыть дверцу, но к тому времени машина уже набрала скорость.

— Джекси, — снова заговорил я. — Никто нас не слышит, и дальше меня это не пойдет. Просто расскажи, сколько он тебе платил и за что, ну и все, что сможешь вспомнить.

Помолчав, он буркнул:

— Сид, да меня за меньшее пристукнут. Ходят слухи, что он привез из Глазго двух профи, для особого дела, и если ему сейчас дорогу пересечь, то прихлопнут как муху.

— А ты видел этих профи? — спросил я, догадываясь, что я-то видел.

— Нет. Просто сорока на хвосте принесла

— А твоя сорока в курсе, что за дело такое особое?

Он потряс головой.

— Что-нибудь, связанное с синдикатами?

— Не будь ребенком, Сид. Все, что имеет отношение к Раммилизу, так или иначе связано с синдикатами. Он парой десятков заправляет, а может и больше.

Ничего себе, подумал я, тут дело еще серьезней.

— Какая у него обычная такса за то, что сделал сегодня Ларри Сервер?

— Сид! — протестующе воскликнул он.

— Как он устраивает, что жокеи типа Ларри Сервера вообще получают работу, которую в обычной ситуации не получили бы?

— Обращается с вежливой просьбой к тренеру, как говорится, «за пригоршню долларов».

— Он подкупает тренеров?

— Порой, это не так уж дорого. — Некоторое время Джекси задумчиво глядел перед собой. — Я тебе этого не говорил, конечно, но прошлой осенью были скачки, где Раммилиз стоял за каждой лошадью, и результаты получал какие сам хотел.

— Это невозможно, — возразил я.

— Да что ты. Помнишь ту долгую засуху? Земля была такой твердой, что набиралось всего четыре-пять, может шесть участников? Мне точно известно о трех скачках, где все лошади были его. Букмекеры и знать не знали, с чего им так не везет, бедолаги.

Джекси снова пересчитал деньги.

— Ты знаешь, сколько у тебя здесь?

— Приблизительно.

Я взглянул на него. Двадцать пять лет, бывший ученик, который никак не мог смириться с тем, что стал слишком тяжелым для гладких скачек. Заработки в стипль-чезе были меньше, чем в гладких скачках, синяков и шишек от падений гораздо больше, и далеко не все разделяли мое убеждение, что стипль-чез гораздо интересней. Джекси не очень любил стипль-чез. Однако жокей он был умелый. Я много раз участвовал в скачках вместе с ним и знал, что он не перебросит тебя через канаты без причины. Если надо будет, то перебросит, но без причины — нет.

Деньги не давали ему покоя. За десять или двадцать фунтов он соврал бы мне без труда, но в нашей памяти были одни и те же раздевалки, лошади, дождливые дни, грязь, падения, и месиво под ногами в тонких, словно бумага, сапогах для верховой езды. Лишь последний негодяй крадет у старого товарища.

— Забавно, что ты сыщиком заделался.

— Да уж, обсмеешься.

— Да нет, я серьезно. Я ведь что имею в виду, ты не цепляешься к ребятам по мелочи.

— Не цепляюсь, — согласился я. По мелочи, как например получение денег за проигрыш. Я охотился за теми, кто эти деньги давал.

— Я сохранил все газеты с заметками о том суде.

Я устало покачал головой. Слишком много людей в мире скачек хранили эти газеты. Тот суд оказался для меня тяжелым испытанием. Защитник с наслаждением издевался над потерпевшим, а преступник, обвиненный в причинении тяжких телесных повреждений вопреки Положению 18 о «Преступлениях против личности» от 1861 года, (иными словами в том, что он размозжил бывшему жокею левую руку кочергой) был вознагражден четырьмя годами за решеткой. Трудно сказать, кому было тяжелее вынести суд — тому, кто сидел на месте свидетеля или тому, кто находился на скамье подсудимых.

Джекси продолжал несколько бессвязную болтовню, и я понял, что он тянет время, пытаясь принять решение.

— В следующем сезоне я опять смогу участвовать в скачках, — сообщил он.

— Замечательно.

— Сибьюри — отличный ипподром. Я буду скакать там в августе. Все ребята очень рады, что ипподром теперь не закроют и не снесут, даже если... — Он бросил взгляд на мой протез. — Ну... ты все равно бы не смог там выступать с той травмой?

— Джекси! — не выдержал я. — Ты будешь рассказывать или нет?

Он снова пролистнул банкноты, сложил их и убрал в карман.

— Ладно, буду. Вот твой бумажник.

— Кинь его в бардачок.

Он выполнил эту просьбу и посмотрел в окно.

— Куда мы едем?

— Куда захочешь.

— Я договаривался, чтобы меня подбросили до Честера, но тот парень, конечно, уже уехал. Вези пока на юг, а под конец доберусь автостопом.

И я поехал по направлению к Лондону, слушая рассказ Джекси.

— Раммилиз выплачивал мне в десять раз больше за проигрыш, чем я обычно получал за работу. Сид, ты клянешься, что он не узнает, что я это рассказал?

— Не от меня.

— Ладно. Ну, то есть, я тебе верю.

— Тогда выкладывай дальше.

— Он покупает хороших лошадей, способных победить. Затем организовывает синдикаты и распродает паи. Я так понимаю, он только на этом, порой, зашибает пятьсот процентов прибыли. Я слышал, он однажды купил лошадь за шесть тысяч и продал десять паев на долевое владение по три тысячи. У него есть двое дружков с регистрацией в Жокей-клубе, и кто-нибудь из них участвует в каждом из его синдикатов, а еще они привлекают какого-нибудь уважаемого человека, так что в итоге все выглядит респектабельно.

— Как зовут этих двух дружков?

Джекси пожевал губами, не решаясь, но в итоге сдался и назвал имена, одно из которых мне ничего не говорило, а другое значилось в списках пайщиков всех синдикатов, возглавляемых Филиппом Фраэрли.

— Ясно, — вздохнул я. — Рассказывай дальше.

— Лошади поступают к любому, кто за двойную плату способен привести их в хорошую форму и не задавать лишних вопросов. Затем Раммилиз решает, на какие скачки их заявлять, и они выступают на них гораздо ниже своих возможностей, так что когда он дает команду идти на победу, то ты обгоняешь всех остальных как на крыльях.

Он ухмыльнулся.

— За победителя гонорар двадцатикратный.

Речь шла о куда меньших деньгах, чем можно было подумать.

— И часто ты для него ездил?

— Обычно раз или два в неделю.

— И снова будешь, когда вернешь лицензию?

Он развернулся спиной к дверце машины и долго изучал мой профиль. Его молчание само по себе было ответом, но когда мы проехали добрых три мили, он глубоко вздохнул и, наконец, произнес:

— Да.

Невероятное доверие.

— Расскажи о лошадях, — попросил я, и он пустился в долгий рассказ. Некоторые из названных им имен я никак не ожидал услышать, но карьеры их всех были столь же темны и извилисты, как и жизненный путь Николаса Эша.

— Расскажи, как ты лишился лицензии.

Выяснилось, что у одного из покладистых тренеров, на чьих лошадях он скакал, оказалась не слишком-то покладистая жена.

— Они поругались, так она его Жокей-клубу и заложила. Представляешь, написала письмо прямо самому Томасу Улластону! Конечно, все эти чертовы распорядители ей поверили и отобрали лицензии у нас скопом, и у меня, и у него, и еще у одного жокея, который на него работал, хотя он-то от Раммилиза ничего не получал. Ему и предлагать-то бесполезно, не поймет, о чем речь.

— Как так вышло, что никому в Жокей-клубе ничего не известно про все эти синдикаты, и что никто еще не занялся Раммилизом всерьез? — спросил я словно бы невзначай.

— Хороший вопрос.

В его голосе звучало сомнение. Я бросил на него быстрый взгляд и успел увидеть сдвинутые брови.

— Выкладывай.

— Ну... поговаривают... это даже не слух, я просто услышал как-то раз... — Он запнулся и потом добавил. — Не думаю, чтобы это было правдой.

— Что именно?

— Один жучок-букмекер... Понимаешь, я ошивался у ворот в Кемптоне и вижу, идут двое жучков, а один и говорит, мол, человек из Службы Безопасности все устроит, если в цене сойдемся. — Он снова запнулся. — Кое-кто из ребят еще сказал, что у меня бы и лицензию не отняли, если бы эта сучка, жена тренера, написала бы в Службу Безопасности, а не прямо главному боссу.

— И кто же это сказал?

— А вот не помню. И не смотри на меня так, Сид, я и вправду не помню. Несколько месяцев назад разговор был. Я и в голову не брал, пока тех жучков в Кемптоне не услышал. Разве может быть, чтобы в Службе Безопасности продажные ребята водились? Чтобы в самом Жокей-клубе?

Такая трогательная вера в высшую справедливость плохо сочеталась с его нынешними неприятностями. Раньше я согласился бы с ним. Но стоило зародиться сомнению, и становилось очевидно, что в обмен на конверт с деньгами Эдди Киф имел возможность закрыть глаза на массу грязных дел. Он завизировал четыре синдиката, возглавляемые лордом Фраэрли. С таким же успехом он мог завизировать все двадцать или больше. Он мог даже включить двух дружков Раммилиза в список зарегистрированных владельцев, зная, что они этого не заслуживают. И каким-то образом мне предстояло окончательно во всем разобраться.

— Ты только меня им не закладывай, Сид, — опомнился Джекси. — Распорядителям я ни слова не скажу.

— Про тебя никто не узнает, — успокоил его я. — Ты знаешь, кто были эти жучки из Кемптона?

— Понятия не имею. Я даже не знаю точно, жучки они или нет. Увидел и подумал, жучки, мол, идут.

Настолько сильное впечатление, скорее всего, было верным. Пользы от него, впрочем, не было. Да и Джекси рассказал все, что знал. Я высадил его там, где он указал, в предместьях Уотфорда, и напоследок он повторил, чтобы я, как и обещал, не вздумал впутывать его, Джекси, в свои дела с Раммилизом.

В Лондоне я не поехал домой, а остановился в отеле. Мне казалось, что я чересчур осторожничаю, но Чико, которому я позвонил, одобрил это решение. «Приезжай к завтраку», сказал я, и он обещал быть.

Чико подъехал к завтраку, но новостей у него было немного. Целый день он ездил по адресам подписчиков журнала, но за последний месяц никто из них писем от Эша не получал.

— Вот что я тебе скажу, — заявил он. — Люди с фамилиями от А до К уже получали полировку, так что на очереди фамилии на П и Р, это сужает круг поисков.

— Отлично! — я был действительно рад.

— Везде, где я был, я оставил наклейки с твоим адресом, и некоторые из опрошенных обещали, что если им придет такое письмо, то они дадут нам знать. Вот только почешутся ли...

— Хватит и одного, — заметил я.

— И то правда.

— Не желаешь ли поучаствовать в проникновении со взломом?

— Почему бы и нет? — Он принялся за огромную порцию яичницы с сосисками. — Где и зачем?

— Э-э... Этим утром ты разведаешь обстановку. И по окончании рабочего дня до наступления сумерек, мы прогуляемся до Портман-сквер.

Чико прекратил жевать, аккуратно проглотил то, что уже было во рту и уточнил:

— Под «Портман-сквер» ты имеешь в виду Жокей-клуб?

— Именно его.

— Надеюсь, ты заметил, что тебя туда впускают с парадного входа?

— Мне надо кое-что тихонько посмотреть, так, чтобы никто не узнал.

Он пожал плечами.

— Ладно. Разведаю и встретимся здесь?

Я кивнул.

— К ланчу сюда подъедет адмирал. Вчера он ездил на фабрику по производству полировки.

— Блестящий у него выдался денек!

— Очень смешно.

Пока он расправлялся с яичницей и тостами, я кратко пересказал ему слова Джекси о синдикатах и слухах о нечистых на руку высокопоставленных служащих.

— Так мы за этим туда направляемся? Чтобы перевернуть вверх дном кабинет Эдди Кифа в поисках доказательств его причастности к темным делам?

— Именно за этим. Сэр Томас Улластон — главный распорядитель — сказал, что Эдди приходил к нему с жалобой на то, что я получил доступ к служебным документам. Лукас Уэйнрайт не может их мне предоставлять без того, чтобы об этом не прознала верная секретарша Эдди. Так что если я хочу их посмотреть, придется делать это скрытно.

И, если меня поймают, сочтут ли это деяние «совсем непотребным»?

— Ладно, — согласился он. — У меня сегодня урок дзюдо, не забудь.

— Давай, иди учить мелюзгу.

К полудню явился Чарльз, поводя носом в незнакомой обстановке как беспокойный пес.

— Миссис Кросс передала мне твое сообщение. Но почему здесь, а не как обычно, в «Кавендише»?

— Я избегаю нежелательной встречи, — пояснил я. — Здесь меня не станут разыскивать. Розовый джин?

— Двойную порцию.

Я заказал напитки.

— Так значит, в те шесть дней, что ты пропадал, ты тоже проводил подобный маневр уклонения?

Я не ответил. Он смерил меня испытующим взглядом.

— Да, похоже, эта рана еще не затянулась.

— Прекратите, Чарльз.

Он вздохнул и раскурил сигару, с силой втянув дым и глядя на меня сквозь пламя зажженной спички.

— Так кого же ты избегаешь?

— Человека по имени Питер Раммилиз. Если кто-нибудь спросит, вам неизвестно, где я нахожусь.

— Мне это почти никогда не известно. — Он с удовольствием наполнял легкие сигарным дымом и разглядывал пепел словно величайшую драгоценность. — Тебе ничего не стоит улететь на воздушном шаре...

— Мне даже предложили место штурмана у сумасшедшего воздухоплавателя, — улыбнулся я.

— Меня это не удивляет, — сухо парировал он.

— Как продвигаются дела с полировкой?

Но сперва он дожидался напитков, а потом долго допытывался, почему я пью минеральную воду, а не виски.

— Чтобы держать голову ясной для кражи со взломом, — честно ответил я, и он так и не понял, следует ли мне верить.

— Полировка — продукт кустарного производства, процветающего по соседству с фабрикой, на которой перерабатывают мед.

— Пчелиный воск? — переспросил я недоверчиво. Он кивнул.

— Пчелиный воск, парафин и скипидар — вот состав этой полировки. — Чарльз неспешно, с наслаждением курил. — Я побеседовал с весьма приятной женщиной, она очень помогла. Мы потратили немало времени, проверяя книги заказов. Люди редко заказывают так много, как Дженни, и почти никто не просит упаковать жестянки в белые коробочки, пригодные для рассылки. — Его глаза поблескивали над сигарой. — Если быть точным, таких заказов оказалось всего три, и все — в прошлом году.

— Три... Думаете, все три раза это было дело рук Николаса Эша?

— Все три раза заказывали примерно одно и то же количество, — довольным тоном подтвердил он. — На разные имена и адреса, разумеется.

— И вы их себе выписали.

— Выписал. — Он достал из внутреннего кармана сложенный лист бумаги. — Держи.

— Вот он и попался, дурачок! — удовлетворенно произнес я.

— Там был полицейский, с тем же поручением, — добавил Чарльз. — Он приехал как только я закончил выписывать имена. Похоже, они и впрямь разыскивают Эша.

— Вот и хорошо. А... вы рассказали им про адреса подписчиков журнала?

— Нет, не стал. — Он прищурился, разглядывая стакан на свет, как будто розовый джин в нем был уникального оттенка, который стоило запомнить. — Я бы предпочел, чтобы ты нашел Эша первым.

— Хм. — Я задумался. — Если вы рассчитываете, что Дженни будет мне благодарна, то зря.

— Но ты же избавишь ее от серьезных неприятностей!

— Она предпочла бы, чтобы это сделала полиция.

Я подумал, что если я потерплю неудачу, то возможно, Дженни даже станет относиться ко мне добрее, но в таких подачках от нее я не нуждался.

В середине дня позвонил Чико.

— Что это ты в номере забыл в это время суток? — требовательно спросил он.

— Смотрю по телевизору скачки в Честере.

— Логично... — вздохнул он. — В общем, слушай. Я все разведал, и мы проберемся без труда, но к четырем часам ты уже должен будешь пройти с главного входа. Дзюдо с мелюзгой я отменил. Короче, вот что ты делаешь. Заходишь с парадного входа, весь из себя деловой. В холле два лифта. Один везет в конторы на втором и третьем этажах и довозит до четвертого, который, как тебе известно, целиком занят Жокей-клубом.

— Да, — подтвердил я.

— Когда все начальники, подчиненные и прочие уходят домой, то лифт с открытыми дверьми оставляют на третьем этаже, и вызывать его никто не может. Имеется ночной портье, но после того, как он отгоняет лифт на третий этаж, то сидит себе внизу и обходов не делает. И да, еще, когда он оставляет лифт, то спускается по лестнице и на каждом этаже запирает с нее выходы, на всех трех этажах. Понятно?

— Да.

— Отлично. Так вот, есть и другой лифт, который везет на верхние четыре этажа здания. Там находится восемь квартир, по две на этаж, обычные жилые квартиры. И от Жокей-клуба эти этажи отделяет одна-единственная запертая дверь с лестницы.

— Понятно, — отозвался я.

— Отлично. Я прикинул, что портье или как там его, на входе может знать тебя в лицо и ему покажется странным, что ты пришел, когда контора уже закрыта. Так что приходи раньше и поднимайся на лифте до квартир, на верхний этаж, там и встретимся. Там терпимо, у окна можно сидеть. Можешь книжку почитать.

— Тогда до встречи, — попрощался я.

Я взял такси. На случай, если кто-то увидит меня в холле, правдоподобное объяснение было у меня наготове, но я так никого и не встретил и без приключений поднялся на лифте на верхний этаж. Как и обещал Чико, у окна стояла скамейка, на которой я и потратил впустую больше часа. Никто не входил и не выходил из квартир, никто не поднимался на лифте. Когда двери лифта открылись в первый раз, из них показался Чико, в белом рабочем комбинезоне и с сумкой инструментов. Я смерил его насмешливым взглядом.

— Приходится выглядеть соответствующе, — стал оправдываться Чико. — Я пришел сюда в таком виде раньше, и сказал портье, что отойду за нужными деталями. Когда я сейчас вошел, он кивнул, да и все. Когда будем уходить, я его отвлеку разговорами, а ты тихонько прошмыгнешь мимо.

— Если это все еще будет тот же самый портье.

— Он работает до восьми. Придется уложиться до этого времени.

— Лифт Жокей-клуба еще работает?

— Ага.

— А дверь на лестницу, ведущую от Жокей-клуба наверх, заперта?

— Ага.

— Тогда давай спустимся, чтобы слышать, как портье пригонит и оставит лифт.

Он кивнул. Через дверь рядом с лифтом мы вышли на лестничную клетку, чисто утилитарную, без ковров и освещенную электрическими лампочками.

Позвякивавшую сумку с инструментами мы оставили прямо там. Спустившись на четыре этажа, мы подошли к закрытой двери и остановились в ожидании.

Дверь была плоская, сделанная из какого-то наполнителя. С нашей стороны она была обита серебристого цвета листовым металлом, в котором виднелась скважина врезного замка. Такого рода препятствия Чико брал минуты за три.

Как обычно, идя на подобные дела, мы взяли с собой перчатки. Я припомнил замечание Чико, высказанное, когда мы только начинали работать вместе: «Хоть одна польза с твоего протеза есть: отпечатков не оставляет». Я все равно натягивал поверх перчатку, чтобы не привлекать к себе внимания там, где нам не положено было находиться.

Я так и не привык взламывать двери, сердце билось сильнее, дыхание учащалось. Опыт Чико был куда богаче моего, но и он не мог скрыть волнения. Он прекращал насмешливо щуриться, и на его лице резко проступали очертания скул. Понимая опасность, мы напряженно ждали.

Лифт поднялся и остановился. Мы затаили дыхание, чтобы услышать, поедет ли он снова вниз, но вместо этого нас словно током пронзил скрежет ключа в замке двери, за которой мы стояли. В глазах Чико мелькнул страх, он отпрыгнул от замка и прижался к стене со стороны дверных петель, рядом со мной.

Дверь распахнулась и коснулась моей груди. По другую сторону портье кашлянул и шумно втянул носом воздух. Я понял, что он оглядывает лестницу, проверяя, все ли в порядке.

Дверь захлопнулась и ключ повернулся в замке. Я сжал губы в беззвучном свисте и медленно выдохнул, а Чико скривился в тревожной улыбке.

Когда портье захлопнул и запер дверь этажом ниже, по лестничной клетке донесся глухой стук. Чико вопросительно поднял брови. Я кивнул, и он принялся орудовать набором инструментов для взлома. Осторожное поскребывание, небольшое усилие, и язычок замка убрался в дверь, а лицо Чико довольно разгладилось.

Мы вошли, забрав отмычки, но оставив дверь открытой, и очутились в знакомой обстановке штаб-квартиры британских скачек. Бесконечные ковры, удобные кресла, мебель из полированного дерева и стойкий запах сигар. В отдел службы Безопасности вел отдельный коридор, и мы без труда прошли по нему в кабинет Эдди Кифа.

Все внутренние двери были не заперты. По-видимому, за исключением пишущих машинок и канцелярских товаров красть здесь, действительно, было нечего. Шкафы с документами и ящики стола в кабинете Эдди Кифа тоже не были заперты. В ярком свете заходящего солнца мы сидели и читали отчеты по синдикатам, о которых мне рассказал Джекси. Когда я высадил его, то записал имена одиннадцати названных им лошадей, чтобы не забыть. Одиннадцать синдикатов, которые Эдди Киф якобы проверил и завизировал. Имена двух зарегистрированных владельцев — дружков Раммилиза — значились в списках пайщиков всех одиннадцати синдикатов, как и в списках четырех, возглавляемых Филиппом Фраэрли. В бумагах не было ничего, что могло бы послужить доказательством нечестности или же, наоборот, невиновности Эдди. Документация была в полном порядке и явно подготовлена для инспекции.

Неожиданным оказалось только то обстоятельство, что отсутствовали все четыре папки с документами на синдикаты Фраэрли.

Мы обыскали стол Эдди. Личных вещей оказалось немного: бритва на батарейках, таблетки от несварения желудка, расческа и шестнадцать пачек спичек, все с эмблемами игорных заведений. Помимо этого, на столе и в ящиках лежала писчая бумага, ручки, карманный калькулятор и перекидной календарь. В календаре были обозначены только скачки, которые он должен был посещать, никаких других встреч в нем записано не было.

Я взглянул на часы. Семь сорок-пять. Чико кивнул и начал расставлять папки по местам. Досадно. Никаких результатов.

Перед самым уходом я быстро заглянул в шкаф с документами, помеченный «Личные дела», где лежали тонкие папки с анкетными данными всех служащих и пенсионеров Жокей-клуба. Я искал папку Мейсона, но кто-то забрал и ее.

— Идешь? — позвал меня Чико.

Я с сожалением кивнул. Мы оставили кабинет Эдди в том же виде, в каком его нашли, и вернулись на лестничную клетку. Ни шороха, ни звука. Пробраться в штаб-квартиру британских скачек не составило особого труда, но взломщики ушли с пустыми руками.