Твердая рука

Глава десятая

Субботу Чико и я провели за обходом каждый своей части адресатов на букву М из списка оплативших полировку и в шесть часов встретились в хорошо известном нам пабе в Фулхэме. У обоих были сбиты ноги, обоих мучила жажда.

— Не стоило нам браться за это в субботу, да еще и на майские праздники! — вздохнул Чико.

— Ты прав, — согласился я. Чико наблюдал как струя живительной влаги наполняет пивную кружку.

— Больше половины из них не было дома.

— Я тоже почти никого не застал.

— А кто оставался дома, те смотрели по телевизору скачки или там борьбу, ну или девиц своих щупали и не желали отвлекаться.

Мы отнесли его пиво и мое виски на маленький столик, сделали по большому глотку и перешли к делу.

Чико смог расспросить четырех, а я только двух, но результат был налицо. Помимо прочей периодики, все шестеро прилежно выписывали журнал «Антиквариат в каждый дом».

— Ну вот и выяснили, — подытожил Чико. — Он прислонился к стене и с явным удовольствием расслабился. — Теперь до вторника нам делать нечего, все закрыто.

— Ты завтра занят?

— Имей совесть, меня девушка в Уэмбли ждет. — Он взглянул на часы и проглотил оставшееся пиво. — Ну до встречи, Сид, а то опоздаю, а она не любит, когда я потный.

Он ухмыльнулся и убежал, а я не спеша допил виски и отправился домой. Послонялся по комнатам. Заменил аккумулятор. Поел хлопьев. Достал отчеты о скачках предыдущих сезонов и поизучал карьеры лошадей синдикатов. Очень подозрительные карьеры: все они проигрывали, будучи фаворитами и выигрывали, будучи аутсайдерами.

Налицо были все признаки постоянного и умелого мошенничества. Я зевнул. Обычное дело. Я немного повозился по хозяйству, безуспешно пытаясь обрести умиротворенность, обычно снисходившую на меня, когда я был один дома. Разделся, надел халат, снял руку. Попробовал посмотреть телевизор, но не смог сосредоточиться на передаче. Выключил. Обычно я снимал протез уже надев халат, чтобы не видеть лишний раз то, что у меня осталось чуть ниже локтя. Я примирился с существованием этого обрубка, но не с его внешним видом, пусть он и выглядел куда более опрятно, чем изуродованная кисть. Сам не знаю, почему я испытывал к нему некоторое отвращение. Мне было неприятно, когда кто-либо, за исключением протезиста, его видел, даже Чико. Совершенно неоправданно я его стыдился. Здоровым людям неведом подобный стыд. Впервые я познал его вскорости после первоначальной травмы, когда пришлось попросить кого-то порезать мне мясо. Не раз и не два после этого случая я предпочитал оставаться голодным, чем просить. Протез дал мне возможность никогда больше не обращаться за помощью и это освобождение спасло меня. Новая рука вернула меня в ряды полноценных людей и никто больше не держал меня за идиота, не обращался ко мне с унизительной жалостью, не делал поблажек и не запинался в смущении, стараясь избежать бестактного высказывания. Дни уродства и инвалидности вспоминались как невыносимый кошмар. Я нередко был благодарен злодею, освободившему меня.

С одной рукой я ни от кого не зависел. Без обеих рук...

О, господи, подумал я. Выбрось эти мысли из головы. «Ибо нет ничего ни хорошего, ни плохого, это размышление делает все таковым». Однако такой проблемы перед Гамлетом не стояло.

Я пережил ночь, утро и почти весь следующий день, но к шести вечера сдался, сел в машину и поехал в Эйнсфорд.

Если Дженни там, решил я, притормозив у дома и паркуясь перед окном кухни, я просто-напросто развернусь и вернусь в Лондон. По крайней мере, езда убивает время. Но похоже, гостей не было, и я зашел в дом через боковую дверь, от которой в жилые помещения вел длинный коридор.

Я застал Чарльза в маленькой гостиной, которую он называл кают-компанией. Он сидел в одиночестве и перебирал свою любимую коллекцию рыболовных мушек.

Чарльз поднял голову. Не удивился. Не стал бурно радоваться. Не выразил беспокойства. Однако, я никогда раньше не приезжал без приглашения.

— Привет, — сказал он.

— Привет.

Я стоял, а он смотрел на меня в ожидании.

— Скучно одному, — сказал я.

Он прищурился, разглядывая сухую мушку.

— Вещи на пару дней привез?

Я кивнул.

Он указал на поднос с напитками:

— Угощайся. И налей мне розового джину, пожалуйста. Лед на кухне.

Я принес ему джин и сел в кресло со своим бокалом.

— Расскажешь, что с тобой было?

— Нет.

Он улыбнулся.

— Тогда поужинаем и в шахматы?

Мы поели и сыграли две партии. Первую он выиграл без труда и велел мне сосредоточиться. Вторая продолжилась полтора часа и закончилась ничьей.

— Так-то лучше, — заметил он.

Умиротворенность, которую я не мог обрести в одиночестве, медленно возвращалась ко мне в присутствии Чарльза, хотя я и понимал, что мне просто было легко в его обществе и в этом большом старом доме, где течение времени не было заметно, а на деле моя душа по-прежнему лежала в развалинах. Так или иначе, впервые за десять дней я выспался.

За завтраком мы обсудили предстоящий день. Чарльз должен был присутствовать на стипль-чезе в Тоустере, в сорока пяти минутах езды на север. Он выступал там распорядителем, и эта почетная должность была ему весьма по душе. Я рассказал ему о Джоне Викинге, гонках на воздушных шарах, посещении клиентов на букву «М» и об «Антиквариате в каждый дом». Он улыбнулся, выказывая знакомую смесь веселья и довольства, как если бы я был его воспитанником и начинал оправдывать надежды. Это он в свое время подтолкнул меня к работе сыщика, и каждую мою удачу считал и своей заслугой.

— Миссис Кросс сказала, что тебя спрашивали по телефону? — спросил он, намазывая масло на тост. Миссис Кросс была его экономка, спокойная, умелая и добрая.

— Кто спрашивал?

— Кто-то позвонил в семь утра. Миссис Кросс сказала, что ты еще спишь и предложила передать сообщение, но на том конце ответили, что перезвонят.

— Может, это был Чико? Если он не застал меня дома, то мог догадаться, что я мог поехать сюда.

— Миссис Кросс сказала, что он не представился.

Я пожал плечами и потянулся к кофейнику.

— Вряд ли что-то срочное, иначе он попросил бы меня разбудить.

Чарльз улыбнулся.

— Миссис Кросс спит в бигуди и с кремом на лице. Она ни за что не позволит себе показаться тебе на глаза в семь утра, разве что случится землетрясение. Она считает, что ты очень симпатичный молодой человек, причем повторяет это каждый раз, когда ты приезжаешь.

— О, господи.

— Ты вернешься сюда вечером?

— Еще не знаю.

Он сложил салфетку, не отрывая от нее взгляда.

— Я рад, что ты приехал.

Я посмотрел на него.

— Ну что ж. Если вам хочется это услышать, то я так и скажу. И это правда. — Я помедлил, подыскивая самые простые слова, способные выразить то, как я его ценил. — Здесь и есть мой дом.

Он быстро поднял взгляд, и я криво усмехнулся, поднимая на смех его, себя, весь чертов мир.

Хайлан оказался величавой усадьбой, с трудом мирившейся с нашим пластиковым веком. Сам дом открывался для посетителей лишь несколько раз в году, ни дать ни взять старая дева, принимающая гостей, но парк постоянно сдавался в аренду под цирки, ярмарки и народные гуляния.

Организаторы не особенно старались привлечь посетителей: на подъездах к парку не было ни флагов, ни суеты, ни афиш, которые можно было бы прочесть с десяти шагов. Вход выглядел скромно и пристыженно. Несмотря на это, к воротам стремилась впечатляющая толпа. Я встал в очередь, заплатил на въезде и съехал на траву, чтобы припарковать машину в ряду прочих в отгороженной веревками зоне. За мной продолжили парковаться все новые машины.

Я заметил несколько всадников, которые с деловым видом следовали в разных направлениях, но карусели в парке еще не крутились и воздушных шаров нигде не было видно.

Я вылез из машины, запер двери. На часах было полвторого, и я решил, что для развлечений еще слишком рано. Как же я ошибался.

Позади раздался голос:

— Это он?

Я повернулся и увидел, как в узкий проход между машинами ко мне подошли двое: незнакомый мужчина и знакомый мне мальчик.

— Да, — с довольным видом подтвердил мальчик. — Привет!

— Привет, Марк, — ответил я. — Как там твоя мама?

— Я рассказал папе, как вы приезжали, — он взглянул на своего спутника.

— Понятно. — Я решил, что наша встреча в Хайлане просто невероятное совпадение, но это было не так.

— Он тебя подробно описал, — заявил его отец. — И руку эту, и что ты с лошадьми обращаться умеешь... я сразу понял, кто это был.

Его лицо, как и голос, излучало одновременно настороженность, злобу и еще кое-что, давно мне знакомое: так выглядят люди с нечистой совестью, чувствующие приближение возмездия.

— Я тебе покажу как совать нос в чужие дела!

— Вас не было дома, — примиряюще сказал я.

— Не было, правда. А этот сопляк оставил тебя одного.

Этот жилистый мужчина лет сорока выглядел откровенно угрожающе.

— Я и машину вашу запомнил, — гордо добавил Марк. — Папа говорит, что я умный!

— Дети так наблюдательны, — с противной ухмылкой заметил папаша.

— Мы ждали, пока вы выйдете из большого дома, — продолжал Марк, — а потом ехали за вами прямо до парка. — Он сиял от удовольствия, приглашая меня присоединиться к игре.

— А вот наша машина, рядом с вашей. — Он похлопал по «Даймлеру» бордового цвета.

Это звонил не Чико, рассеянно подумал я. Это звонил Питер Раммилиз, желая уточнить, где именно я нахожусь.

— Папа сказал, что мы пойдем на карусели, — весело болтал Марк, — а наши друзья покатают вас на машине.

Его отец раздраженно взглянул на сына, явно не ожидая, что ребенок повторит все услышанное им ранее, но Марк ничего не заметил и продолжал глядеть мне за спину.

Я оглянулся. Между «Скимитаром» и даймлером стояло двое угрюмых громил. Кастеты и тяжелые ботинки с металлическими вставками в носках.

— Садись! — приказал Раммилиз, кивая на свою машину. — Сюда, назад.

Ну уж нет, подумал я, он что, за дурака меня принимает? Я с послушным видом начал наклоняться, но вместо того, чтобы открыть дверцу, обхватил Марка правой рукой и бросился бежать.

Раммилиз вскрикнул и бросился за мной. Лицо Марка было обращено ко мне, он удивленно смеялся. Я пробежал с ним шагов двадцать, поставил его на пути у разъяренного папаши и помчался прочь от стоянки, надеясь затеряться в толпе в глубине территории.

Черт побери, Чико был прав, думал я. Стоит только посмотреть на кого-то повнимательней, как из-за угла появляются громилы. Что-то слишком часто. Если бы не Марк, их засада могла сработать: один удар по почкам, и я бы оказался в машине, не успев и слова сказать. Но они не могли обойтись без Марка, потому что он был единственным из них, кто знал меня в лицо. На открытой местности им меня не поймать, а к машине я вернусь в окружении толпы защитников. Может быть, с надеждой подумал я, они увидят, что дело безнадежно и уберутся сами.

Я добежал до конкурного поля и посмотрел назад через голову девочки, поедающей рожок с мороженым. Громил никто не отозвал. Они упрямо шли по следу. Я решил не проверять, что будет, если я останусь на месте и призову окружающие семьи спасти меня от поездки в один конец, чтобы потом очнуться с пробитой головой на улицах Танбридж-Уэллс. Семьи гуляющих, с их собаками, бабушками, колясками и корзинками с провизией скорее всего просто застыли бы с разинутыми ртами и так бы и не поняли, что это было.

Я уходил все дальше, огибая поле, оглядываясь через плечо и то и дело натыкаясь на детей. Двое преследователей не отставали.

По левую руку, на конкурном поле, окруженном машинами уже началось соревнование. За машинами оставалась широкая травяная дорожка, по которой я и шагал, а справа выстроились обычные на подобных мероприятиях ларьки. Под крытыми навесами продавались седла и упряжь, костюмы для верховой езды, картины, игрушки, хот-доги, фрукты, еще седла, рабочая обувь, твидовые костюмы, тапочки из овечьей шкуры и прочие изделия кустарного производства.

Среди навесов стояли разнообразные фургончики и фургоны — с мороженым, ассоциации верховой езды, с выставкой поделок, фургон гадалки, с благотворительной распродажей, передвижной кинотеатр, где крутили фильмы об овчарках и здоровенный грузовик с откинутым бортом, заполненный разноцветными кухонными товарами из пластмассы. Вокруг толпились покупатели, но скрыться среди них не представлялось возможным.

— Вы не знаете, где воздушные шары? — спросил я одного из гуляющих. Он махнул рукой на ларек, торгующий детскими воздушными шариками ярких цветов. Дети покупали их и привязывали к рукам. Не то, подумал я, совсем не то, но не стал тратить время на объяснения и спросил кого-то еще.

— Гонки на воздушных шарах? На следующем поле, если я не ошибаюсь, но еще рано.

— Спасибо, — поблагодарил я. На плакатах было указано, что старт в три часа, но мне необходимо было успеть переговорить с Джоном Викингом, пока у него еще оставалось время на разговоры.

Как можно соревноваться на воздушных шарах, размышлял я. Ведь они все летят с одной и той же скоростью, скоростью ветра.

Мои преследователи не отступали. Как и я, они перешли на шаг и шли за мной словно ведомые радиосигналом, буквально выполняя приказ идти за мной по пятам. Надо бы оторваться от них до тех пор, пока не встречусь с Викингом, а уж потом можно попробовать обратиться за помощью к распорядителям, обученным навыкам первой помощи волонтеркам и одинокому регулировщику при входе.

Я уже почти миновал поле, пересекая разминочный плац, где словно пчелки, роились дети верхом на пони. Те, кто только готовился к прыжку, были напряжены и сосредоточены, а те, кто уже выступил, плакали или торжествовали.

Мимо них, мимо кабинки комментатора: «Джейн Смит прошла маршрут чисто, следующим выступает Робин Дэли на Трэдлсе», мимо мини-трибуны для организаторов и важных шишек — рядов пустых складных стульев — мимо палатки с освежающими напитками и снова к ларькам.

Я покрутился вокруг ларьков, проныривая под веревочные ограждения и пробираясь между груд картонных коробок. В глубине одного ларька висел ряд курток для верховой езды, и спрятавшись за ним, я позволил своим ищейкам пройти мимо. Они спешили и озирались вокруг в неприкрытой тревоге.

Эти двое не похожи на тех, что послал Тревор Динсгейт, подумал я. Его парни показались мне ниже ростом, не столь ловкими и не слишком-то натасканными в своем деле. Эти же выглядели так, словно подобная работа их и кормила. Несмотря на то, что в парке я был в относительной безопасности и на худой конец всегда мог выбежать на плац и позвать на помощь, мои преследователи внушали страх. Нанять громилу на час стоит недорого, но эта парочка была похоже что на окладе, а то и в доле.

Я выбрался из-за курток и сразу же нырнул в передвижной кинотеатр. Фильм о пасущих скот овчарках был крайне занимателен, но те, кто пас меня снаружи, интересовали меня куда сильнее.

Я взглянул на часы. Уже третий час. Я теряю время. Надо успеть оторваться от преследования и разыскать воздушные шары.

Шаров нигде не было видно. Я лавировал в толпе и спрашивал, как к ним пройти.

— Пройди в дальний конец, приятель, — сказал мне кто-то уверенным тоном. — За хот-догами поверни направо, там в заборе ворота, не пропустишь.

Я благодарно кивнул и устремился было в нужном направлении, но тут же увидел, как навстречу идет один из двух моих преследователей, озабоченно вглядываясь вглубь ларьков. Сейчас он меня увидит... Оглядевшись, я обнаружил, что я нахожусь у входа в фургон гадалки. Дверной проем прикрывало нечто вроде завесы из пластиковых черно-белых лент, и за ними виднелся смутный силуэт. Я сделал четыре торопливых шага, откинул занавес и нырнул в фургон.

Внутри было тихо и довольно темно, солнечный свет с трудом пробивался сквозь кружевные занавески на окнах. Убранство в викторианском стиле, имитации керосиновых ламп и ворсистые скатерти. Снаружи мой преследователь прошел мимо, удостоив фургон гадалки лишь мимолетным взглядом. Я остался незамеченным.

Но не для гадалки, ведь для нее я был клиентом.

— Что ж, милый, ты хочешь узнать про всю свою жизнь, о прошлом и будущем, или только о будущем?

— Э-э... Не знаю, — неуверенно сказал я. — Сколько времени это займет?

— Если полностью, то с четверть часа.

— Тогда только будущее. — Я посмотрел в окно. Люди из будущего искали меня среди припаркованных у плаца машин, задавая вопросы и получая отрицательные ответы.

— Сядь на диван рядом со мной, милый, и протяни мне левую руку.

— Не выйдет, придется правую, — рассеянно возразил я.

— Нет, милый, — ее голос прозвучал довольно резко. — Гадают всегда по левой.

Внутренне усмехнувшись, я сел и протянул ей левую руку. Она взяла ее в свою, присмотрелась и посмотрела мне в глаза. Ничем не примечательная низенькая полная темноволосая женщина средних лет.

— Что ж, милый, — сказала она, помолчав, — давай правую, но обычно я по ней не гадаю, поэтому может получиться плохо.

— Я рискну. — С этими словами мы поменялись местами на диване, и она взяла мою правую руку в свои теплые ладони. За окном мой преследователь продвигался вдоль машин.

— Ты много страдал, — начала она. — Поскольку она знала о протезе, подобное начало меня не впечатлило, и, казалось, она почувствовала это и смущенно кашлянула.

— Можно мне применить хрустальный шар?

— Разумеется.

Я полагал, что она начнет вглядываться в большой шар на столе, но она взяла шарик размером не больше теннисного мяча и вложила его мне в ладонь.

— Ты добрый. У тебя мягкий характер. Куда бы ты ни пришел,тебя встречают с улыбкой.

Не далее чем в двадцати ярдах от фургончика совещались двое громил. Улыбок на их лицах не наблюдалось.

— Ты пользуешься всеобщим уважением.

Стандартные речи, призванные польстить клиентам. Услышал бы Чико, подумал я. Мягкий, добрый, уважаемый. Со смеху бы помер.

Гадалка неуверенно продолжала:

— Я вижу большую толпу, они кричат и аплодируют, подбадривают тебя... Это тебе о чем-нибудь говорит, милый?

Я медленно повернул голову. Ее черные глаза спокойно смотрели на меня.

— Это прошлое, — сказал я.

— Очень недавнее, — возразила она. — Оно никуда не делось.

Я не поверил ей. Я не верил гадалкам. Я подумал, что она могла видеть меня прежде, на скачках или по телевизору. Скорее всего, так оно и было.

Она снова склонила голову над шариком и принялась легко водить им по ладони.

— Ты здоров, крепок и очень вынослив. А вынести придется немало...

Гадалка осеклась и приподняла голову, недоуменно нахмурившись. У меня сложилось твердое впечатление, что она удивилась собственным словам.

Помолчав, она заключила:

— Больше ничего не могу сказать.

— Почему так?

— Я не привыкла гадать по правой руке.

— Скажи, что ты увидела? — настаивал я. Она покачала головой и снова посмотрела на меня спокойными черными глазами.

— Ты будешь жить долго.

Я посмотрел сквозь пластиковую занавеску. Преследователей не было видно.

— Сколько я тебе должен? — спросил я. Она ответила, я заплатил и тихонько направился к выходу.

— Берегись, милый! — сказала она вслед. — Будь осторожен.

Я оглянулся. Ее лицо сохраняло спокойствие, но в голосе слышалась тревога. Мне не хотелось доверять ее убежденному взгляду. Она могла почувствовать мои сиюминутные проблемы с громилами, но не больше. Я осторожно откинул занавеску и вышел из сумрачного мира таинственных ужасов на яркий свет майского солнца, под которым они вполне могли меня подстерегать.