Твердая рука

Глава девятая

Лукас Уэйнрайт позвонил мне на следующее утро, когда я ставил чашки в посудомойку.

— Есть результаты? — командным тоном осведомился он.

— К сожалению, я потерял свои заметки и выписки, — извинился я. — Придется сделать их заново.

— Ну нельзя же так! — недовольно заметил он. Я не стал объяснять, что уронил конверт с заметками в ливневый сток, получив удар по голове.

— Приезжай прямо сейчас. Эдди не будет до полудня.

Медленно, механически я закончил прибираться, не переставая думать о Лукасе и о том, что он может для меня сделать, если захочет. Затем я сел за стол и записал, что хотел бы от него получить.

Поглядел на написанное, на пальцы, сжимающие ручку и подавил невольную дрожь. Затем сложил и сунул записку в карман и отправился на Портман-сквер, решив все-таки не показывать ее Лукасу.

Лукас заранее принес все нужные документы к себе в кабинет. Я сел за тот же стол, что и в прошлый раз, и снова выписал то, что мне было нужно.

— Не затягивай, Сид.

— С завтрашнего дня займусь всем этим вплотную, — пообещал я. — И во второй половине дня съезжу в Кент.

— Вот и хорошо.

Пока я складывал свои записи в свежий конверт, он поднялся в ожидании моего ухода. Это не было желанием поскорее от меня избавиться, просто он не любил задерживаться на чем-то дольше необходимого. Сделал дело — переключился на другое, не рассусоливай. Я трусливо поколебался и внезапно заговорил еще до того, как принял окончательное решение:

— Коммандер, помните вы говорили, что могли бы отплатить мне не деньгами, а помощью, если она мне понадобится?

Уэйнрайт улыбнулся, откладывая прощание.

— Конечно, помню. Но работа еще не сделана. Какого рода нужна помощь?

— Э-э... ничего особенного. Очень небольшая. — Я вынул из кармана записку и протянул ему. Подождал, пока он прочтет то немногое, что было там написано. Мне казалось, что я загоняю себя в ловушку.

— Почему бы и нет, — отозвался он. — Ничего сложного. Но если ты что-то проведал, возможно, мы тоже должны об этом знать?

— Я махнул рукой в сторону записки.

Если вы сделаете, как там написано, то узнаете одновременно со мной.

Это трудно было назвать ответом на его вопрос, но он не стал настаивать.

— Я прошу только об одном, не упоминайте в связи с этим делом меня. Пожалуйста, никому не говорите, что это была моя инициатива. Меня... меня могут убить, коммандер, и я не шучу.

Он перевел взгляд с меня на записку, потом снова посмотрел на меня и нахмурился:

— Разве за такое убивают?

— Я бы не хотел проверить это на себе.

Он улыбнулся.

— Договорились. Я напишу письмо от имени Жокей-клуба и я верю тебе, что дело смертельно опасное. Годится?

— Да, все верно.

Мы обменялись рукопожатием, и я вышел из его кабинета с коричневым конвертом в руке. В дверях Портман-сквер я столкнулся с Эдди, который как раз входил и мы оба остановились. Я надеялся, что он не заметит у меня на лице растерянность, вызванную его неожиданным появлением и не догадается, что в руках у меня компромат на него самого.

— Эдди, — я улыбнулся, чувствуя себя предателем.

— Здорово, Сид! — воскликнул он. Его глаза весело блестели над пухлыми щеками. — Что ты здесь делаешь?

Безобидный дружеский вопрос. Ни страхов, ни подозрений.

— Да вот, подбираю за вами крохи, — отозвался я.

Он хохотнул.

— Как я погляжу, скорее мы их за тобой подбираем. Этак ты скоро совсем нас без работы оставишь.

— Это уж вряд ли.

— Ты, Сид, только в наши дела не лезь! — продолжал он с той же улыбкой и тем же дружеским тоном. Редкие волосы, пышные усы, широкое круглое лицо — казалось, он был само дружелюбие. Однако в его глазах мелькнул ледяной холод и я не сомневался, что получил серьезное предупреждение.

— Ни в коем случае, Эдди, — неискренне согласился я.

— Ну, бывай, — кивнул он, и с широкой улыбкой от души хлопнул меня по плечу. — Береги себя.

— И ты тоже, Эдди, — ответил я его удаляющейся спине. И тихонько с грустью повторил, — И ты тоже.

Я без приключений довез записи до дома, пораздумывал немного и позвонил своему знакомому специалисту по дирижаблям.

Он сказал привет, рад тебя слышать, надо бы встретиться, выпить вместе, но вот про Джона Викинга он никогда не слышал. Я прочел ему формулу и спросил, говорит ли она ему о чем-нибудь, и он со смехом сказал, что это похоже на расчет полета на воздушном шаре на луну.

— Вот спасибо, — язвительно отозвался я.

— Нет, Сид, серьезно. Это расчет максимальной высоты. Поспрашивай среди тех, кто увлекается воздушными шарами. Они вечно стараются побить рекорды: выше всех, дальше всех, такого рода.

Я спросил, не знает ли он кого из таких энтузиастов, но нет, к сожалению он никого не знает, он только по дирижаблям, и мы распрощались обменявшись невнятными обещаниями как-нибудь встретиться.

Лениво и ни на что особо не надеясь, я стал листать телефонную книгу и вдруг сам себе не веря наткнулся на компанию «Воздушные шары» с лондонским адресом и номером телефона.

Я позвонил. Приятный мужской голос на том конце провода ответил, что конечно он знает, кто такой Джон Викинг, все, кто как-то связан с воздухоплаванием, знают Джона Викинга, это же псих первостатейный!

Псих?

Джон Викинг, объяснил голос, идет на такие риски, на которые никто в здравом уме не пойдет. Если я хочу с ним встретиться, то без сомнения отыщу его в понедельник на гонках на воздушных шарах. Где будут проходить гонки?

Конное шоу, воздушные шары, аттракционы и все такое прочее — все это в программе первомайского фестиваля в Хайланском парке в Уилтшире, и Джон Викинг там непременно будет.

Я поблагодарил голос за помощь и повесил трубку, размышляя о том, что совсем позабыл о приближающихся майских праздниках. Для меня, как и для всех остальных в мире скачек, праздничные дни всегда были рабочими, мы развлекали отдыхающих. Я и не замечал, когда они наступали.

Чико явился со стандартным перекусом на вынос: жареной рыбой с картошкой-фри которая успела размокнуть в плотной, не пропускающей ни масло, ни влагу упаковке.

— Ты помнишь, что понедельник — выходной из-за майских праздников?

— А то! Я ж турнир по дзюдо для мелюзги провожу. — Он вывалил еду на тарелки и мы принялись есть, пользуясь, в основном, руками.

— Я вижу, ты вернулся к жизни, — заметил он.

— Это ненадолго.

— Тогда скорей за работу, пока ты все еще с нами.

— Синдикаты, — согласился я и рассказал ему о несчастном Мэйсоне, который выполнял это же поручение и которого избили ногами и превратили в овощ. Чико посолил картошку.

— Будем аккуратны тогда, и на рожон не полезем.

— Сегодня и начнем?

— Без проблем. — Он задумчиво слизнул с пальцев соль. — Говоришь, нам за это не заплатят?

— Не напрямую.

— Тогда почему бы не расследовать те дела по страховкам? Работа непыльная, оплата гарантирована.

— Я пообещал Лукасу Уэйнрайту, что сперва разберусь с синдикатами.

Он пожал плечами.

— Ты начальник, тебе и решать. Но это будет уже третья работа, которую мы выполняем забесплатно, считая твою жену и Розмари, которой ты вернул деньги.

— Потом наверстаем.

— Так значит, ты решил продолжать?

Я не ответил сразу. Помимо того, что я и сам не знал, хочу ли я продолжать, я не был уверен, что смогу.

За последние месяцы Чико и мне не раз доставалось от разных крепких парней, которым мы перешли дорогу. За нами не стояла ни служба безопасности ипподромов, ни полиция, и в случае нападения рассчитывать приходилось только на себя. Мы воспринимали синяки как часть работы, так же, как раньше я воспринимал падения с лошади, а Чико — неудачные падения в дзюдо. Что если вмешательство Тревора Динсгейта все меняло? Не на одну кошмарную неделю, а гораздо дольше, навсегда?

— Сид, очнись! — резко сказал Чико. Я сглотнул.

— Что ж... мы займемся синдикатами. А там посмотрим. — А там я пойму, подумал я. Так или иначе, но я пойму. Если отныне я не посмею войти в клетку с тигром, нашему сотрудничеству придет конец. Или оба, или никто. Если я не посмею... Тогда незачем жить.

Первый синдикат из списка Лукаса был сформирован из восьми человек, из которых трое во главе с Филиппом Фраэрли были лица, числившиеся в реестре владельцев. Такие люди прошли проверку на благонадежность, платили членские взносы, соблюдали правила, никому не мешали и держали на себе всю конноспортивную индустрию.

Синдикаты были способом расширения круга вовлеченных в скачки людей. Это и шло на пользу спорту, и снижало индивидуальные расходы владельцев. Синдикаты формировались из миллионеров, шахтеров, рок-музыкантов и посетителей пабов. В синдикат мог вступить кто угодно, и тетушка Фло, и гробовщик, и все, что требовалось от Эдди Кифа, это убедиться, что все пайщики — именно те, за кого себя выдают.

— На данный момент нас интересуют не зарегистрированные владельцы, а все остальные, — объяснил я.

Мы ехали по графству Кент по направлению к Танбридж-Уэллс. В высшей степени респектабельный городок, Танбридж-Уэллс. Место обитания полковников в отставке и леди, играющих в бридж, с традиционно низким уровнем преступности. Однако именно здесь жил некто Питер Раммилиз, который, по словам информатора Лукаса Уэйнрайта, заправлял всеми четырьмя сомнительными синдикатами, хотя его имя нигде не фигурировало.

— Мэйсона избили на улицах Танбридж-Уэллс, — разговорным тоном сообщил я.

— А раньше сказать не мог?

— Чико... Может, повернем назад?

— У тебя что, дурное предчувствие?

— Нет, — ответил я после паузы и слишком быстро вошел в крутой поворот.

— Послушай, Сид, зачем мы туда вообще поехали, в этот Танбридж-Уэллс? Нечего нам там делать.

— Что предложишь?

Он промолчал.

— Значит, придется ехать, — подытожил я.

— Ага.

— И значит, придется умудриться не задавать тех же вопросов, что и Мэйсон.

— А этот Раммилиз, что он за человек? — поинтересовался Чико.

— Я лично с ним не знаком, но наслышан. Это фермер, разбогатевший на махинациях с лошадьми. Жокей-клуб отказывается регистрировать его как владельца, и на большинство ипподромов ему вход заказан. Он способен попытаться подкупить хоть Главного распорядителя, хоть уборщицу, а когда подкуп не работает, то прибегает к угрозам.

— Мило.

— Недавно двух жокеев и тренера лишили лицензии, после того, как выяснилось, что они брали у него взятки. Одного жокея выгнали с работы, и ему совсем жить не на что, околачивается у входов на ипподромы и попрошайничает.

— Это, случайно, я не с ним тебя видел недавно?

— С ним.

— И сколько ты ему дал?

— Это уж мое дело.

— Экий ты мягкотелый, Сид!

— Все мы под богом ходим. Как говорится, от сумы да от тюрьмы...

— Уж конечно, я прямо вижу как ты берешь взятку! Вот уж чего никогда бы не случилось!

— Так или иначе, — продолжал я, — нам необходимо разузнать, не то, заправляет ли Питер Раммилиз четырьмя синдикатными лошадьми, потому что это мы и так знаем, а то, не покрывает ли его Эдди Киф.

— Ясно.

Мы продолжали углубляться в деревенский Кент, и, немного погодя, он снова заговорил:

— Знаешь, почему у нас с тобой в целом все удачно складывается в этих делах?

— Почему?

— Да потому что жулики тебя знают. Я имею в виду, большинство из них знает тебя в лицо. Поэтому когда они видят, что ты где-то рядом крутишься, они начинают нервничать и натравливают на нас своих громил, и тут-то нам становится ясно кто именно тут замешан и почему. А сиди они тихо, мы бы так ничего и не узнали.

— Полагаю, ты прав, — со вздохом согласился я и в который раз безуспешно постарался не думать о Треворе Динсгейте.

Без рук нельзя водить машину... Выбрось это из головы, приказал я себе. Просто выбрось, а то совсем расклеишься.

Я снова слишком резко повернул, и Чико взглянул на меня искоса, но промолчал.

— Сверься по карте, — сказал я. — Займись делом.

Мы без труда отыскали дом Питера Раммилиза и въехали во двор небольшой фермы, казавшейся неуместным островком в обтекающих ее волнах городских предместий. Там стоял большой белый фермерский дом в три этажа, деревянная конюшня в современном стиле и огромный продолговатый сарай. Никаких особенных признаков преуспевания, но и запущенной ферма тоже не казалась.

Никого вокруг. Я остановился, поставил машину на ручной тормоз и мы вышли.

— Куда идем, к парадному входу? — осведомился Чико.

— На ферме идут к черному.

Но не успели мы сделать и несколько шагов, как из дверей сарая выбежал маленький мальчик и, задыхаясь, подбежал к нам.

— Вы на «Скорой помощи» приехали?

Его взгляд скользнул за наши спины. Увидев нашу машину, он сморщился от возбуждения и досады. На вид не старше семи лет, одет он был в скаковые бриджи и футболку. Лицо его было заплакано.

— Что случилось? — спросил я.

— Я звонил в «Скорую помощь»... уже давно...

— Мы можем помочь.

— Мама... — всхлипнул он. — Она лежит и не просыпается.

— Пойдем, покажи нам!

Крепко сбитый кареглазый и русоголовый мальчишка был очень испуган. Он бросился назад к сараю и мы, не теряя времени, последовали за ним. Внутри нам стало ясно, что это не сарай, а крытый манеж, примерно двадцать на тридцать пять метров. Свет проникал в помещение через окна в крыше. Пол был покрыт толстым слоем светлой древесной стружки, пружинящей и гасящей стук копыт. По манежу носились пони и лошадь, и в опасной близости от их копыт в неудобной позе лежала женщина.

Чико и я подбежали к ней. Молодая женщина лежала на боку без сознания. Однако, я увидел, что обморок не слишком глубокий. Она часто дышала и лицо под слоем косметики сильно побледнело, но пульс оставался сильным и ровным. Шлем, не сумевший ее предохранить, валялся рядом.

— Беги позвони снова, — велел я Чико.

— Может, перенести ее отсюда?

— Нет, она могла себе что-нибудь сломать. Людей без сознания лучше не двигать, можно сильно навредить.

— Тебе виднее. — Он бросился к дому.

— Что с ней? — с беспокойством спросил мальчик. — Бинго стал брыкаться, она упала, и мне показалось, что он лягнул ее в голову.

— Бинго это лошадь?

— У него седло сползло, — пояснил он. Бинго, с седлом под брюхом, продолжал брыкаться и лягаться словно на ковбойском родео.

— Как тебя зовут? — спросил я.

— Марк.

— Ну что ж, Марк, насколько я могу судить, ничего страшного с твоей мамой не случилось, и ты храбрый мальчик.

— Мне шесть лет! — заявил он, как будто это был зрелый возраст. Теперь, в присутствии взрослых, в его глазах почти не осталось страха. Я опустился на колени рядом с его матерью и отвел русую прядь с ее лица. Она чуть застонала и ее веки дрогнули. За эти несколько минут она уже почти пришла в себя.

— Я думал, она умирает, — признался мальчик. — У нас недавно был кролик... он начал тяжело дышать, закрыл глаза, и никак не просыпался, и умер.

— Твоя мама проснется.

— А вы уверены?

— Да, Марк, я уверен.

Он заметно успокоился и с готовностью начал рассказывать, что пони зовут Сути, и он его собственный, что папа уехал и вернется завтра утром, и здесь только они с мамой, и что она работала Бинго, чтобы потом продать его клиентке для конкура.

Чико вернулся и доложил, что «Скорая помощь» выехала. Мальчик оживился и сказал, что нам следует поймать лошадей, потому что они носятся вокруг, а поводья за ними волочатся, и если седла и уздечки повредятся, то папа будет злиться, как черт.

Услышав эти взрослые речи, высказанные самым серьезным тоном, мы с Чико расхохотались. Пока Чико и Марк охраняли больную, я по очереди приманил лошадей горстью гранул, которые Марк достал из кармана, поймал их и привязал поводья к кольцам, вделанным в стену. Как только я расстегнул подпруги и Бинго избавился от мешающего ему седла, он сразу успокоился, и Марк ненадолго подбежал к своему пони, ободряюще похлопал его и дал еще гранул.

Чико подтвердил, что пятнадцать минут назад диспетчерская «Скорой помощи» действительно приняла звонок от ребенка, но он повесил трубку прежде чем они успели спросить, где он живет.

— Не говори ему, — посоветовал я.

— Экий ты добряк.

— Храбрый мальчик.

— Неплохо для сопляка. Пока ты ловил этого бешеного мустанга, он рассказал, что папаша у него то и дело злится. — Он посмотрел на женщину, все еще лежавшую без сознания. — Ты и впрямь думаешь, что с ней ничего страшного не произошло?

— Да, она придет в себя, надо только подождать.

Через некоторое время подъехала «Скорая помощь», и когда мать уложили на носилки и погрузили в машину, Марк снова заволновался. Он хотел поехать с ней, но его не взяли. Она стонала и что-то бормотала, и он совсем разволновался.

Я посмотрел на Чико.

— Отвези его в больницу, поезжай за «Скорой помощью». Ему надо увидеть маму в сознании, поговорить с ней. А я осмотрю дом. Его отец до завтра не вернется.

— Везет же нам! — язвительно заметил он, усадил Марка в «Скимитар» и уехал. Через окно машины я успел увидеть как они оживленно разговаривают.

Я вошел в дом с черного хода с таким видом, словно меня пригласили. Когда тигр отсутствует, входить к нему в клетку совсем несложно. Старый дом был обставлен с давящей роскошью. Яркие ковры, огромный музыкальный центр, напольный светильник в виде золотой нимфы и глубокие кресла обитые черным материалом с зигзагами цвета хаки. Гостиная и столовая сверкали чистотой. Не было ни малейшего признака того, что здесь живет ребенок. Кухня содержалась в идеальном порядке, с чистыми рабочими поверхностями. Кабинет...

Нарочитый порядок в кабинете заставил меня остановиться и задуматься. Ни один из известных мне торговцев лошадьми не складывал приходно-расходные книги и документы в такие аккуратные стопки. Я просмотрел книги: Они велись чрезвычайно аккуратно и содержали самую свежую информацию.

Я заглянул в ящики стола и шкафы для документов, не забывая оставлять за собой все как было, но нашел только выставленную напоказ имитацию честного бизнеса. Ни шкафы, ни ящики не были заперты. Напрашивался циничный вывод, что все это было лишь декорацией, призванной отразить вторжение налоговых инспекторов. Настоящие записи, если они вообще имелись, наверняка были закопаны в саду в жестянке из-под печенья.

Я поднялся наверх. Комнату Марка я обнаружил без труда, но и в ней все игрушки были сложены в коробки, а одежда — в комод. Три спальни оставались незанятыми, и под покрывалами виднелись очертания сложенных одеял. Спальня хозяев дома отличалась тем же пышным убранством и невероятным порядком, что и комнаты внизу.

Овальная ванна вишневого цвета с позолоченными кранами в виде дельфинов. Огромная кровать с покрывалом из сверкающей парчи, диковато смотревшемся в сочетании с ковром кричащей расцветки во всю комнату, абсолютно пустая поверхность бело-золотого туалетного столика вычурной формы, а в гардеробной даже щетки для волос не валялось.

Гардероб матери Марка изобиловал мехами, блестками и костюмами для верховой езды. Одежда его отца — пальто из шерсти ламы, прочные твидовые пиджаки и дюжина костюмов — была не пошита на заказ, а вся без исключения куплена в магазинах готового платья и, судя по всему, просто выбирали, что подороже.

Уйма неправедно нажитых денег, а девать их толком и некуда. Похоже, Питер Раммилиз был мошенником по натуре, а не по нужде.

Такой же невероятный порядок царил на каждой полке и в каждом ящике в спальне, и даже в корзине с грязным бельем пижама оказалась аккуратно сложенной. Я проверил карманы пиджаков, но и там он ничего не забыл. В гардеробной не валялось ни единого клочка бумаги. Раздосадованный, я поднялся на третий этаж. В одной из шести комнат стояли пустые чемоданы, а в остальных и того не было.

Те, кому нечего скрывать, думал я спускаясь по лестнице, не живут так аккуратно и осторожно, но это были лишь мои догадки, а догадки в суде не предъявишь. Семья Раммилизов жила в дорогостоящей пустоте, без какого-либо намека на прошлое. Ни сувениров, ни старых книг, ни даже фотографий, если не считать недавнего снимка Марка верхом на пони во дворе.

Когда вернулся Чико, я осматривался снаружи. В конюшне стояли семь лошадей, и две были привязаны в крытом манеже, других животных не было. Никаких следов фермерской деятельности. В амуничнике не висело ни одной призовой розетки, только все тот же неестественный порядок и запах седельного мыла. Я вышел к Чико и спросил, как он поступил с Марком.

— Медсестры кормят его булочками с джемом и пытаются дозвониться папаше. Мама пришла в себя и разговаривает. А какие у тебя результаты? Ты поведешь машину?

— Нет, оставайся за рулем. — Я сел на пассажирское сиденье. — Никогда не видал настолько подозрительного дома, безо всяких следов прежней жизни.

— Вот оно как.

— Именно. И здесь мы никогда не отыщем ничего, что приведет нас к связи Раммилиза и Эдди Кифа.

— Даром только съездили.

— Марку повезло.

— Да уж. Ничего так сопляк, шустрый. Говорит, что хочет стать грузчиком мебели, когда вырастет. На его памяти они три раза переезжали.