Твердая рука

Глава четвертая

Я начал с утра на следующий день. Дженни я больше не видел: вечером они укатили с Тоби в Оксфорд, оставив меня ужинать вдвоем с Чарльзом, что стало большим облегчением для нас обоих. Они вернулись поздно, и утром я уехал до того, как они вышли к завтраку.

Расспросив предварительно дорогу у Чарльза, я добрался до оксфордской квартиры Дженни и позвонил в дверь. Поглядев на замок, я решил, что если никого не окажется дома, то вскрыть его труда не составит, но после второго звонка дверь приоткрылась, оставаясь на цепочке.

— Луиза Макиннес? — осведомился я при виде сонного глаза под светлыми нечесаными волосами, босой ноги и края темно-синего халата.

— Да, это я.

— Могу я с вами побеседовать? Я... бывший муж Дженни. Ее отец попросил меня помочь ей.

— Так вы Сид? — удивилась она? — Сид Холли?

— Да.

— Хорошо... одну минуту.

Дверь захлопнулась и оставалась закрытой довольно долго. Наконец, она открылась снова, на этот раз широко, и я увидел девушку целиком. Теперь она была в джинсах, клетчатой рубашке, мешковатом голубом свитере и тапочках. Волосы были причесаны, и несмотря на ранний час я заметил на ее губах нежную, светло-розовую помаду.

— Проходите.

Я зашел и закрыл за собой дверь. Как я и думал, Дженни проживала не в современной коробке с картонными стенами. Ее квартира располагалась в усадьбе викторианской поры на тихой престижной улице, с полукруглой подъездной дорожкой и парковкой позади. В распоряжении Дженни был весь второй этаж с отдельным пристроенным входом. Как рассказал Чарльз, она купила жилье на средства, полученные при разводе, и мне было приятно видеть, что в целом она потратила их с умом.

Девушка зажгла свет и провела меня в большую гостиную с эркером, где все еще были задернуты шторы, а на столах и стульях валялись не убранные с вечера вещи. Газеты, пальто, сапожки, кофейные чашки, стаканчик из-под йогурта с торчащей из него ложкой во фруктовой вазе, увядающие нарциссы и скомканная бумага, пролетевшая мимо мусорной корзины.

Луиза Макиннес отдернула шторы, и серое утро разбавило резкий электрический свет.

— Я еще спала, — сообщила она, подтверждая очевидное.

— Извините.

Беспорядок был делом ее рук. Аккуратистка Дженни неизменно убиралась перед тем, как лечь спать. Но сама комната, несомненно, принадлежала Дженни. Кое-какую мебель она привезла из Эйнсфорда, и в общих чертах эта гостиная напомнила мне нашу, в доме, где мы жили. Любовь проходит, а вкусы остаются неизменными. Я почувствовал себя гостем в собственном доме.

— Хотите кофе? — предложила она.

— Только если...

— Конечно, я тоже выпью.

— Помочь?

— Если хотите.

Она провела меня через прихожую в скучноватую кухню. В ее манере держаться не было ничего враждебного, но тем не менее явственно тянуло холодком. И неудивительно. Наверняка Дженни не скрывала, как она относилась ко мне и вряд ли мне здесь пели дифирамбы.

— Хотите тостов? — Она уже достала пакет с нарезанным белым хлебом и банку с растворимым кофе.

— Да, спасибо.

— Тогда суньте парочку в тостер, вон там.

Я выполнил ее просьбу, пока она наливала воду в электрический чайник и доставала из буфета сливочное масло и мармелад. Наполовину использованный брикет масла с выковырянной серединой так и оставался в мятой и рваной упаковке, совсем как масло у меня дома. Дженни машинально перекладывала масло в масленку. Интересно, делает ли она это, когда живет одна?

— Молоко, сахар?

— Без сахара.

Когда ломтики хлеба выпрыгнули из тостера, она намазала их маслом и мармеладом и положила на две тарелки. Кипяток был разлит по кружкам с кофе и долит молоком прямо из бутылки.

— Вы несите кофе, а я тосты, — сказала она, берясь за тарелки. Краем глаза она увидела, как я берусь за кружку левой рукой.

— Осторожно, горячее! — воскликнула она.

Я аккуратно сжал кружку нечувствительными пальцами. Она удивленно моргнула.

— Одно из преимуществ, — сказал я и осторожно взял вторую кружку за ручку.

Она взглянула мне в лицо, ни слова не говоря повернулась и пошла назад в гостиную.

— Я и забыла, — призналась она, когда я поставил кружки на расчищенное ей место на журнальном столике перед диваном.

— Вставные челюсти встречаются почаще, — вежливо согласился я.

Она с трудом удержалась от смеха, и почти сразу же неуверенно нахмурилась, но на мгновение я увидел ее истинную натуру, скрытую за показной резкостью. Она задумчиво откусила от тоста, прожевала, проглотила и, наконец, спросила:

— Чем вы можете помочь Дженни?

— Постараюсь разыскать Николаса Эша.

— О... — опять мелькнула быстрая улыбка, которую тут же вытеснила иная мысль.

— Он вам нравился? — спросил я.

Она с сожалением кивнула.

— Боюсь, что да. Он такой... был такой... зажигательный. С ним было так здорово. До сих пор не могу поверить, что он сбежал и оставил Дженни все это расхлебывать. Я имею в виду... он ведь здесь жил... в этой квартире... мы столько шутили и смеялись... То, что он сделал... это немыслимо!

— А не могли бы вы рассказать мне все с самого начала?

— А разве Дженни?..

— Нет.

— Да, полагаю, что ей не хотелось признаваться вам в том, как он нас одурачил, — медленно сказала она.

— Она сильно его любила? — спросил я.

— Любила? Что такое любовь? Не могу вам сказать, любила ли, но влюблена была. — Она облизала пальцы. — Просто искрилась вся, светилась как солнышко, явно парила в облаках.

— А вам случалось бывать в облаках?

Она взглянула мне в глаза.

— Вы хотите сказать, знаю ли я, каково это? Да, знаю. Но если вы имеете в виду, была ли я влюблена в Ника, то нет, не была. С ним было весело и интересно, но у меня не было к нему такого влечения, как у Дженни. Так или иначе, он проявил интерес к ней, а не ко мне. По крайней мере... так это выглядело, — с сомнением закончила она, помахав влажными пальцами.

— Передайте, пожалуйста, салфетки, они как раз за вами.

Я передал ей коробку салфеток. Пока она протирала пальцы, я разглядывал ее. У нее были светлые ресницы и типично английская свежая кожа. Лицо ее не сохранило детской застенчивости, но вехи времени еще не оставили на нем явных отметин. В его естественном выражении не сквозило цинизма и предвзятости. Практичная, неглупая девушка.

— Я толком не знаю, как они познакомились, — продолжила она. — Знаю только, что здесь, в Оксфорде. Как-то раз я пришла домой, а он здесь... понимаете? Они уже были очень... заинтересованы друг другом.

— М-м. А вы живете здесь с Дженни с самого начала?

— Почти. Мы учились вместе в школе, вы не знали? Ну и как-то раз мы повстречались, и я рассказала ей, что собираюсь переехать на пару лет в Оксфорд, пока пишу свою научную работу, и она спросила, нашла ли я уже себе жилье, потому что она присмотрела эту вот квартиру, но одной ей будет скучно. Я моментально согласилась, и, в общем, мы неплохо уживаемся.

Я взглянул на пишущую машинку и следы усилий.

— Вы обычно работаете дома?

— Дома или в Шелдоне... то есть, в Шелдонской библиотеке, ну или еще куда-то выбираюсь за материалами. Комнату я у Дженни снимаю... и никак не пойму, зачем я вам все это рассказываю!

— Все это очень полезно знать.

Она поднялась.

— Думаю, вам стоит посмотреть на воск, конверты и прочее. Я убрала все в его комнату... в комнату Ника... с глаз долой. Досадно было натыкаться на это всякий раз.

Она снова провела меня через прихожую и на этот раз дальше по широкому проходу, в котором угадывалась бывшая лестничная площадка.

— Это комната Дженни, — показала она. — Там ванная. Это моя комната. А вон в той, в конце коридора, жил Ник.

— Когда именно он съехал? — спросил я, следуя за ней.

— Когда именно? По часам точно не знаю, нас не было, но это было в среду, две недели назад.

Она открыла выкрашенную в белый цвет дверь в дальнюю комнату и вошла.

— Мы позавтракали вместе, как обычно. Потом я пошла в библиотеку, а Дженни поехала на поезде в Лондон, за покупками, и когда мы с ней вернулись, его уже не было. Ничего не было, ни его, ни вещей. Дженни поверить не могла. Как она рыдала! Но тогда мы еще не знали, что он не просто ее бросил, а еще и все деньги забрал!

— Как вы об этом узнали?

— В пятницу Дженни пошла в банк, положить на счет чеки и снять немного наличности на почтовые расходы, а ей сказали, что счет закрыт.

Я огляделся. Толстый палас на полу, георгианский комод, большая, удобная с виду, кровать, кресло в чехле, шторы симпатичной расцветки, явно выбранной Дженни, свежевыкрашенные стены. На самом просторном месте в два штабеля стояли шесть больших картонных коробок. Совсем непохоже было, что в комнате недавно кто-то жил.

Я подошел к комоду и выдвинул ящик. Он был совершенно пуст. Я провел пальцами по внутренним поверхностям, и убедился, что там и пылинки не было.

— Он везде протер, — кивнула Луиза. — И пропылесосил, на паласе еще виднелись следы. Он и ванную вымыл, так, что все блестело. Дженни сочла, что это очень порядочно с его стороны... пока не обнаружилось, почему он не хотел оставлять следов.

— Думаю, это было символическое действие, — сказал я рассеянно.

— Что вы имеете в виду?

— Ну... он не столько боялся, что его разыщут по волосу или отпечатку пальца, сколько хотел удостовериться, что полностью удалил себя отсюда. Что не оставил здесь ненароком частичку себя. Я имею в виду... если вы хотите куда-то вернуться, вы неосознанно оставляете там вещи, «забываете» их. Известное явление. Поэтому если кто-то подсознательно или осознанно не желает куда-либо возвращаться, то он постарается не оставить там ничего своего, даже пыли. — Я запнулся. — Извините, не хотел вам докучать.

— Мне интересно.

— Где они спали? — по-деловому спросил я.

— Здесь. — Она пристально взглянула на меня и рассудила, что можно продолжить без опаски.

— Она приходила к нему сюда. Конечно, я знала. Почти каждую ночь.

— А он к ней не приходил?

— Интересное дело, я никогда и не видела, чтобы он входил в ее комнату, даже днем. Если он хотел с ней поговорить, то звал снаружи.

— Неудивительно.

— Опять символизм? — Она подошла к коробкам и открыла верхнюю. — Тут вы все поймете и без меня. Вы читайте, а я пойду. Видеть это все не могу. Да и вообще, надо бы прибраться, а то Дженни может прийти.

— Она собиралась сегодня вернуться?

— Вы так ее боитесь? — спросила она в свою очередь, уловив в моем голосе тревожные нотки.

— А вы скажете, зря?

— Она говорит, что вы ничтожество, — улыбка смягчила ее слова.

— Да, это в ее духе, — отозвался я. — Нет, я не боюсь ее, просто... Она мешает мне думать.

— Дженни замечательный человек! — ответила она с внезапной горячностью. Настоящая подруга, подумал я. Декларирует верность и готова ее отстаивать. Но я и не спорил. Я ведь был женат на этой замечательной Дженни.

— Разумеется, — ответил я ровным голосом, и помолчав, она вышла из комнаты.

Со вздохом, я принялся разбирать коробки, неуклюже двигая их и радуясь, что Луиза и Дженни меня не сейчас не видят. Коробки были большие, и хотя некоторые весили меньше остальных, обхватывать их протезом было неудобно.

В самой верхней оказались две стопки писем, на первый взгляд напечатанных на машинке, на белой качественной бумаге стандартного размера. В центре пышной шапки письма красовалась тисненая эмблема золотого цвета. Я вытащил одно из писем и начал понимать, почему Дженни повелась на обман.

«Исследования в области излечения ишемической болезни сердца», гласил выгравированный над эмблемой заголовок, и ниже: «Благотворительный фонд». Слева от эмблемы располагался список спонсоров, по большей части титулованных, а справа перечислялись служащие, среди которых была и «Дженнифер Холли, исполнительный секретарь». Под ее именем мелким шрифтом был набран адрес оксфордской квартиры.

Дата и обращение в письме отсутствовали, и текст начинался примерно с трети страницы:

Слишком много семей в наши дни посещает трагедия ишемической болезни сердца, болезни, которая если и не убивает сразу, то оставляет человека неспособным полноценно жить и работать.

Большой прогресс достигнут в области излечения и предотвращения этого бича современности, но до полной победы над болезнью еще далеко. Современная экономическая ситуация не позволяет правительству полноценно финансировать исследования, поэтому чрезвычайно важно создать возможность прямой поддержки обществом важнейших программ, ведущихся в частных научно-исследовательских центрах.

Известно, что многие люди не любят получать прямые просьбы о пожертвованиях, какой бы достойной ни была цель, поэтому, чтобы помочь исследованиям в области излечения ишемической болезни сердца, мы предлагаем вам совершить у нас покупку, по тому же принципу, по которому происходит продажа благотворительных рождественских открыток, доходы от которой обеспечивают плодотворную работу в самых разных сферах. После долгих обсуждений, покровители нашего фонда приняли решение предложить к продаже восковую полировку высочайшего качества, предназначенную специально для ухода за антикварной мебелью.

Полировка расфасована в жестяные банки по 250 граммов и ничем не уступает тем, которые используют реставраторы и музейные работники.

Если вы пожелаете купить у нас полировку, мы предлагаем ее по пять фунтов за упаковку, и вы можете быть уверены, что как минимум три четверти полученных средств будут направлены на финансирование исследований. Полировка прекрасно подойдет вашей мебели, ваш вклад окажет существенную поддержку в продвижении исследований, и с вашей помощью, в скором времени можно будет ожидать значительных результатов в постижении причин и развитии передовых методик лечения этой страшной болезни. Если вы пожелаете, просим вас выслать ваше пожертвование по адресу, указанному выше. (Чеки следует выписывать на имя фонда «Исследования в области излечения ишемической болезни сердца».) Вы незамедлительно получите оплаченную полировку, и обретете благодарность будущих пациентов по всей стране.

Искренне ваша,

Исполнительный секретарь

Мысленно присвистнув, я сунул сложенное письмо в карман пиджака.

Разжалобим, предложим что-нибудь взамен денег, и намекнем, что если не раскошелишься сейчас, то в один прекрасный день можешь и сам оказаться на больничной койке. Если верить Чарльзу, формула сработала на отлично.

Во второй коробке лежало несколько тысяч ненадписанных белых конвертов. Третья была наполовину заполнена разнообразными письмами, в основном написанными от руки. Все содержали заказы на полировку и слова «чек прилагается».

В четвертой были короткие отпечатанные уведомления от «Исследований в области излечения ишемической болезни сердца»: благодарность за полученное пожертвование и подтверждение высылки полировки.

Пятая коробка была наполовину пуста, а шестая запечатана. В обеих лежали плоские белые квадратные шестидюймовые коробочки толщиной в два дюйма. Я вытащил одну и вскрыл ее. Внутри находилась круглая жестянка с плотно завинченной крышкой. Крышка отвинчивалась с трудом, но все же я сумел ее открыть и обнаружил под ней мягкую коричневую субстанцию с несомненным запахом полировки. Я завинтил крышку, вложил жестянку в упаковку и оставил, чтобы потом забрать с собой.

Больше в коробках ничего не было. Я осмотрел комнату целиком и заглянул в каждую щелку, но даже булавки не нашел.

Взяв белую коробочку, я осторожно пошел назад по направлению к гостиной, открывая и заглядывая в каждую закрытую дверь. Про две из них Луиза ничего не сказала. За одной оказался бельевой шкаф, а другая вела в комнатку без какой-либо мебели, где хранились чемоданы и всякое барахло.

Комната Дженни была убрана очень женственно, вся в розовом и белом, в пышных кружевах и оборках. В воздухе улавливался ее любимый фиалковый аромат «Милль». И какой смысл теперь вспоминать первый флакончик, который я подарил ей в Париже? То время давно ушло. Я закрыл дверь, оставив за ней воспоминания, и направился в ванную.

Белая ванная. Огромные пушистые полотенца. Зеленый коврик, зеленые растения. Зеркала на стенах, светло и ярко. Даже зубных щеток нет на виду: все убрано в шкафчики. Очень чисто. Как всегда у Дженни. Дорогое французское мыло.

Привычка шпионить давно победила мою природную щепетильность. Почти не колеблясь, я открыл дверь в комнату Луизы и заглянул внутрь, надеясь, что мне повезет и она не выйдет в эту самую минуту в прихожую и не увидит, чем я занимаюсь.

В ее комнате царил организованный беспорядок. Повсюду стопки книг и бумаг, одежда на стульях. Кровать не убрана: и неудивительно, ведь когда я позвонил, Луиза еще спала.

Тюбик зубной пасты без колпачка на умывальнике в углу, на веревке сохнут колготки. Открытая коробка конфет. Комод, заваленный всякой всячиной. Высокая ваза с распускающейся свечой каштана. Никаких ароматов. Грязи нет, только захламленность. Синий халатик на полу.

Мебель была такая же, что и в комнате Эша, и было сразу видно, где заканчивалась Дженни и начиналась Луиза.

Я закрыл дверь, никем не замеченный. Луиза сидела в гостиной на полу и сосредоточенно читала книгу, совсем забыв об уборке.

— О, привет, — рассеянно сказала она подняв взгляд, словно уже успела забыть и про меня. — Вы закончили?

— Должны быть и другие документы. Письма, счета, бухгалтерские книги, такого рода вещи.

— Их забрала полиция.

Я сел на диван лицом к ней.

— Кто же сообщил в полицию? Дженни?

Луиза наморщила лоб.

— Нет. Кто-то пожаловался, что фонд не зарегистрирован.

— Кто?

— Не знаю. Кто-то из тех, кто получил письмо и не поленился проверить. Половины указанных спонсоров не существует, а остальные и знать не знали, что их имена так используют.

Я подумал и спросил:

— Почему Эш сбежал именно в тот день?

— Мы не знаем. Может быть, кто-то позвонил с жалобой прямо сюда. Вот он и сбежал, пока еще мог. Полиция пришла только через неделю.

Я положил белую коробочку на столик.

— А откуда взялась полировка?

— Дженни откуда-то заказала. Ник знал, куда обратиться.

— А где счета?

— Их забрала полиция.

— Эти письма с просьбами о пожертвовании... кто заказал тираж бланков?

Она вздохнула.

— Конечно, Дженни. У Ника были и другие, точно такие же, только там стояли его имя и адрес, а не Дженни. Он объяснил, что раз он переехал жить к ней, прежний адрес уже не годится. Видите ли, он так горел желанием продолжать трудиться на благое дело...

— Еще бы, — хмыкнул я.

— Вам легко смеяться над нами, но вы его не видели. Он бы и вас обвел вокруг пальца.

Я не стал спорить. Возможно, она была права.

— Эти письма... Кому вы их рассылали?

— У Ника были списки имен с адресами. Тысячи адресов.

— Они у вас остались, эти списки?

Она устало вздохнула.

— Он забрал их с собой.

— А что за люди были в этих списках?

— Те, у кого в домах вполне может стоять антикварная мебель, и для кого пятерка — не деньги.

— Он не говорил, откуда у него эти списки?

— Говорил, — подтвердила она. — Из штаб-квартиры фонда.

— А кто надписывал и отправлял конверты?

— Ник печатал адреса. Да, конечно, на моей машинке. Он очень быстро печатал, по нескольку сотен в день. Дженни ставила свою подпись внизу, а я клала письма в конверты. Их было так много, что у нее сводило руку, и тогда Ник ей помогал.

— Помогал подписывать ее имя?

— Да, он сотни раз это проделывал. Отличить невозможно.

Я в молчании смотрел на нее.

— Да, знаю, — вздохнула она. — Дженни прямо напрашивалась на неприятности. Но поймите, он сумел представить всю эту работу веселой игрой. У него что ни слово, обхохочешься... А потом повалили чеки, и стало видно, что наши усилия себя оправдывают.

— Кто отсылал полировку? — мрачно спросил я.

— Ник печатал адреса на этикетках. Я помогала Дженни наклеивать их на коробки, запечатывать их клейкой лентой и относить на почту.

— А Эш с вами не ходил?

— Он был слишком занят печатанием адресов. Мы отвозили коробки на почту в сумках на колесиках.

— А чеки... Я полагаю, на счет в банке их тоже клала Дженни?

— Да, верно.

— И сколько же времени это все продолжалось? — спросил я.

— Месяца два, начиная с того, как были напечатаны письма и доставили полировку.

— Сколько было полировки?

— Ох, много, вся квартира была заставлена этими картонными коробками, по шестьдесят жестянок в каждой, уже в упаковке. Под конец наши запасы почти истощились и Дженни хотела заказать еще, но Ник сказал, что пока не надо, мы закончим с этой партией и немного передохнем.

— Он уже тогда рассчитывал свернуть дело, — заметил я.

— Вы правы, — неохотно согласилась она.

— Сколько всего денег Дженни положила на счет?

Она сумрачно взглянула на меня.

— В районе десяти тысяч фунтов. Может, чуть больше. Многие слали гораздо больше, чем пять фунтов. Один или два человека выслали сотню и отказались от полировки.

— Невероятно.

— Деньги текли рекой, они и сейчас приходят, но теперь почтовое отделение доставляет письма прямиком в полицию. Им придется немало попотеть, чтобы отправить все это обратно.

— А та коробка с письмами в комнате Эша, в которых написано «чек приложен», это что?

— Это от тех, чьи чеки были положены на счет и кому была выслана полировка.

— А разве полиции они не нужны?

Она пожала плечами.

— Они их не взяли.

— Можно, я их заберу?

— Да пожалуйста.

Я перетащил коробку к входной двери и вернулся в гостиную, чтобы задать ей еще пару вопросов. Она снова была за книжкой и оторвалась от нее весьма неохотно:

— Как Эш забрал деньги из банка?

— Он предъявил им чек на всю сумму, и машинописное письмо, подписанное Дженни, где говорилось, что она хочет снять все деньги, чтобы торжественно вручить их на ежегодном благотворительном балу.

— Но она же не...

— Нет, конечно. Он подписался ее именем. Я видела и письмо, и чек. Банк передал и то, и другое полиции. Подпись выглядит совсем как настоящая, даже Дженни не может отличить подделку от своей подписи.

Луиза ловко поднялась на ноги, бросив книгу на полу.

— Вы уже уходите? — с надеждой спросила она. — У меня столько дел. Из-за Ника я совсем забросила свою работу.

Она пошла со мной в прихожую и по дороге обронила еще одно удручающее известие.

— Клерки в банке не помнят Ника. Они ежедневно выдают тысячи фунтов наличными для выплаты жалований: в Оксфорде немало промышленных предприятий. Они привыкли, что этим счетом занимается Дженни, а полиция пришла к ним с расспросами только через десять дней. Никто из них не помнит Ника.

— Он профессионал, — согласился я.

— Да, боюсь, что сомнений нет. — Она открыла дверь и наблюдала за тем, как я старался половчее поднять большую коробку, не уронив коробочку с полировкой сверху.

— Спасибо за вашу помощь, — сказал я.

— Давайте, я донесу все это до машины.

— Я справлюсь, — возразил я. Она пронзила меня взглядом.

— Да уж точно. Гордый какой! — она выхватила коробку у меня из рук и начала спускаться по лестнице. Я пошел следом, чувствуя себя крайне глупо. Мы вышли на улицу.

— Где машина? — спросила она.

— Позади дома, но... — она не дослушала. Мы завернули за дом и я махнул рукой, указывая на «Скимитар», и открыл багажник. Она свалила туда коробки, и я захлопнул крышку.

— Спасибо, — повторил я. — За все.

В ее глазах снова мелькнула улыбка.

— Если вы вспомните что-либо еще, что может помочь Дженни, пожалуйста, дайте мне знать.

— Тогда мне нужен адрес.

Я вынул из кармана визитную карточку и подал ей.

— Все здесь.

— Хорошо. — На ее лице мелькнуло загадочное выражение.

— Одно могу точно сказать, — поделилась она. — По рассказам Дженни, я вас совершенно по-другому представляла.