Твердая рука

Глава семнадцатая

Ближе к вечеру я позвонил Кену Армадейлу. Он поинтересовался, как прошло заседание в Жокей-клубе, но при этом в его голосе слышалась неприкрытая гордость, как оказалось, заслуженная.

— Этой линии обеспечили резистентность практически ко всем известным антибиотикам, — сообщил он. — Чистая работа! Но я вспомнил про одну полузабытую группу, с которой вряд ли стали бы возиться: они настолько дорогие и редкие, что никто бы и не подумал давать их лошадям. По всему похоже, что они должны подействовать. В общем, я их достал.

— Отлично! — обрадовался я. — Где?

— В Лондоне, в одной из университетских больниц. Тамошний фармацевт обещал упаковать их в коробку и оставить тебе на входе. Она будет подписана «для Холли».

— Кен, это замечательно!

— Учти, я за них душу заложил.

Наутро я заехал за лекарством и отправился на Портман-сквер. Чико снова ждал меня у входа. Лукас Уэйнрайт спустился из кабинета и предложил отвезти нас в своей машине. Я с благодарностью согласился, ибо в последние пару недель только и делал, что разъезжал туда-сюда. Мы оставили «Скимитар» на опустевшей со вчерашнего дня стоянке, временно устроенной на месте снесенного здания, и двинулись в Ньюмаркет в просторном мерседесе, оборудованном кондиционером.

— Чертова жарища, — проворчал Лукас, включая охлаждение. — Совсем не по сезону.

На нем был строгий костюм, в отличие от нас с Чико, явившихся в джинсах, летних рубашках и, разумеется, без пиджаков.

— Классная машина, — восхищенно заметил Чико.

— Ты, Сид, тоже раньше на мерсе ездил? — спросил Лукас.

Я ответил утвердительно, и пол-дороги до Суффолка мы говорили об автомобилях. Лукас вел машину умело, но с той же порывистостью, которая отличала его в целом.

Перец с солью, вот что это за человек, подумал я, сидя рядом. В темных волосах пробивалась седина, в радужке серых глаз виднелись карие крапинки, на рубашку в коричневую и серую клетку был повязан невзрачный галстук. Перец с солью в облике, манерах, во всем поведении.

В конце концов он задал неизбежный вопрос:

— Как у вас продвигается расследование синдикатов?

С заднего сиденья донеслось невнятное хмыканье Чико.

— Э-э... — начал я. — По правде сказать, не очень.

— Никакого прогресса? — нахмурился Лукас.

— Ну... Вне всякого сомнения ими кто-то манипулирует, но дальше догадок и слухов мы не продвинулись. — Я помолчал. — Мы можем рассчитывать, что нам возместят расходы?

Он угрюмо усмехнулся.

— Полагаю, я смогу пропихнуть это под предлогом содействия Жокей-клубу. Не думаю, что начальство станет возражать, после вчерашнего.

За его спиной Чико показал мне большой палец, и я подумал, что воспользуюсь моментом и включу в счет побольше, чтобы компенсировать деньги, которые я дал Джекси.

— Вы хотите, чтобы мы продолжали? — спросил я.

— Непременно! — решительно кивнул он. — Обязательно.

Мы добрались до Ньюмаркета без опозданий и припарковались на ухоженной подъездной дорожке перед домом Джорджа Каспара. Других машин у дома не было видно, и уж точно отсутствовал ягуар Тревора Динсгейта. Обычно в это время он вел дела в Йорке. Я вовсе не был уверен в том, что он и сейчас там находится.

Джордж ожидал только Лукаса и не обрадовался при виде меня. Розмари спустилась вниз и увидев меня в прихожей ринулась по коврам и паркету с протестующим криком:

— Убирайся! Как ты смеешь сюда являться!

Ее щеки полыхнули румянцем. Казалось, она готова была собственноручно вышвырнуть меня из дома.

— Нет-нет, что вы, — с неловкостью начал Лукас. Женская несдержанность всегда выбивала бывшего военного моряка из колеи. — Джордж, пусть твоя жена выслушает, зачем мы приехали.

Розмари поддалась уговорам и неестественно прямо присела на краешек стула в элегантной гостиной. Мы с Чико развалились в креслах и в этот раз Лукас Уэйнрайт, а не я, пустился в объяснения о болезнях свиней и проблемах с сердцем. Каспары слушали с возрастающим беспокойством и недоумением, и когда Лукас упомянул Тревора Динсгейта, Джордж вскочил и в волнении принялся ходить по комнате.

— Это невозможно. Только не Тревор. Мы же друзья!

— Вы подпускали его к Три-Нитро после того последнего рабочего галопа? — спросил я и прочел ответ на его лице.

— В воскресенье утром, — ледяным тоном заговорила Розмари. — Он приехал в воскресенье. Он часто так приезжает. Обошел конюшню вместе с Джорджем. — Она помолчала. — Тревору нравится шлепать по крупам. Так многие делают. Кто-то треплет лошадей по шее. Кто-то тянет за уши. Тревор шлепает по крупам.

Лукас сказал:

— Через некоторое время, Джордж, тебе придется дать показания в суде.

— Каким же я буду выглядеть дураком, — кисло произнес Джордж. — Понабирал охраны, а Динсгейта сам пустил.

Розмари смерила меня холодным, непримиримым взглядом.

— Я ведь говорила тебе, что этих лошадей испортили. Говорила, а ты мне не верил!

Лукас пришел в удивление.

— Я думал, вы поняли, миссис Каспар. Сид именно что поверил вам. Это Сид провел расследование, а не Жокей-клуб.

Розмари потеряла дар речи и застыла с открытым ртом.

— Послушайте, — неловко начал я. — У меня для вас сюрприз. Кен Армадейл из Исследовательского центра проделал огромную работу и считает, что Три-Нитро можно вылечить курсом довольно редких антибиотиков. Я привез их с собой из Лондона.

Я подошел к Розмари, передал ей коробочку и поцеловал в щеку.

— Розмари, душенька, прости, пожалуйста, что с Гинеями не вышло. Может, к Дерби успеем... В любом случае, к Айриш-Дерби, Даймонд-Стейкс и Арк-де-Триумф Три-Нитро снова будет в форме!

И стойкая леди Розмари Каспар разрыдалась.

В Лондон мы вернулись только к пяти вечера, потому что Лукас настоял на личной встрече и с Кеном Армадейлом, и с Генри Трейсом. Директор Службы безопасности Жокей-клуба спешил дать делу формальный ход. Он заметно успокоился, когда Кен отмел возможные обвинения в небрежности работников, делавших анализы крови зараженных лошадей после проигранных вчистую скачек.

— Микробы сразу устремляются в сердце и в острой стадии в крови их обнаружить нельзя даже если подозревать именно болезнь, а не допинг. Позднее, иногда они снова появляются в крови, как это произошло у Зингалу к тому времени, как мы взяли у него кровь на анализ.

— Вы хотите сказать, что если прямо сейчас взять кровь у Три-Нитро, то доказать, что у него эта болезнь, нельзя? — требовательно спросил Лукас.

— Вы обнаружите только антитела, — подтвердил Кен.

Лукас расстроился.

— Тогда как же нам доказывать в суде, что его заразили?

— Можно посчитать количество антител на свиную рожу сегодня и через неделю. Число увеличится, и это покажет, что лошадь больна, потому что организм борется с болезнью.

Лукас огорченно покачал головой.

— Присяжным такое не подойдет.

— Ограничьтесь показаниями про Глинера, — предложил я. Кен согласно кивнул.

В какой-то момент Лукас забежал в филиал Жокей-клуба на Хай-стрит, а мы с Чико, спасаясь от жары, ждали его в пабе Уайт-Харт.

Я поменял аккумулятор. Как обычно. День тянулся бесконечно.

— Поехали в Испанию, — брякнул я.

— В Испанию?

— Куда угодно.

— А что, сеньориточки бывают очень милые...

— Пошляк.

— А сам-то ты!..

Мы повторили заказ, но нам все так же было жарко.

— Как ты думаешь, сколько нам с этого обломится? — спросил Чико.

— Да, в общем-то, сколько назначим. — Джордж Каспар заверил нас, что если Три-Нитро выздоровеет, то владелец нас озолотит. На что я сухо ответил, что разумной платы за труды будет достаточно.

— И сколько же ты назначишь? — не унимался Чико.

— Не знаю еще. Может, пять процентов от будущих призов.

— Это по совести.

Наконец, мы двинулись назад в прохладном автомобиле. По радио передавали трансляцию скачки на приз Данте в Йорке. К моему огромному удовольствию, победил Флотилла.

На заднем сиденье Чико сморило в сон. Лукас вел машину порывисто и нетерпеливо, как и утром. Я сидел и размышлял о Розмари и Треворе Динсгейте, о Николасе Эше и Треворе Динсгейте, о Луизе и Треворе Динсгейте. Его слова продолжали стучать у меня в голове. «Я тебя найду.»

Лукас высадил нас у парковки, где стоял «Скимитар». Машина целый день простояла на солнцепеке, внутри будет как в печке. Чико и я побрели к ней по пустырю.

Чико зевнул.

Я мечтал о ванне. Выпивке. Ужине. Но не дома, а снова в какой-нибудь гостинице.

Рядом с моей машиной стоял лендровер с широким прицепным фургоном на две лошади. Что это его занесло в центр Лондона, лениво подумалось мне. Чико, все еще зевая, пробрался между фургоном и машиной и стал ждать, пока я открою двери.

— Мы тут запаримся, — сказал я, вглядываясь в салон и шаря в кармане в поисках ключей. Чико издал какой-то булькающий звук. Я поднял голову и растерянно подумал как быстро, как невероятно быстро тягучий жаркий день может смениться ледяным холодом катастрофы.

Между машиной и прицепом стоял здоровенный детина. Левой рукой он крепко держал Чико, голова которого бесчувственно свесилась вперед. В правой руке у громилы была короткая черная дубинка с утолщением на конце.

Его напарник опускал трап. Оба были хорошо мне знакомы. В последний раз я видел их из окна фургона гадалки, той, что низко оценила мои шансы.

— Лезь в прицеп, парень, — приказал тот, кто держал Чико. — В правый отсек. Шевелись, а то я ему еще пару раз по башке врежу. По глазам да по мозгам.

Чико что-то невнятно пробормотал и качнул головой. Громила занес дубинку.

— Лезь в прицеп, — повторил он с тяжелым шотландским акцентом. — В дальний конец.

Кипя от ярости я обошел машину и поднялся в фургон. В правый отсек, как и было сказано. В дальний конец. Его напарник предусмотрительно держался на безопасном расстоянии, а больше на парковке никого не было. В моей руке до сих пор были зажаты ключи. Я механически положил их обратно в карман. Ключи, носовой платок, деньги... и севший аккумулятор в левом кармане. Ничего из этого не могло бы послужить оружием. Надо было брать пример с Николаса Эша и носить в носке нож.

Первый бандит подтащил Чико к фургону и заволок его в левый отсек.

— Будешь шуметь, парень, — заговорил он, выглянув из-за разделявшей нас перегородки, — так твой дружок еще получит. По глазам да по зубам. Начнешь звать на помощь, я из его лица котлету сделаю. Понял?

Я вспомнил Мейсона в Танбридж-Уэллс. Мейсона, который остался слепым овощем. И ничего не ответил.

— Я буду тут, с твоим дружком, всю дорогу, — добавил он. — Не забывай об этом, парень.

Его напарник поднял трап, и солнечный свет сменился внезапной тьмой. В лошадиных фургонах сзади часто бывает зазор, но в этом зазора не было.

Я оцепенело стоял.

Послышался шум мотора, прицеп дернулся и начал выезжать задом с парковочного места. Меня швырнуло о стену прицепа и стало ясно, что стоя ехать не получится.

Глаза медленно привыкали к темноте. Трап прилегал к бортам неплотно, в щели пробивался кое-какой свет и я смог разглядеть, что отличало эту передвижную тюрьму от обычных лошадиных фургонов, вот только пользы мне это не принесло. И трап, и центральная перегородка в таких перевозках не доставали до крыши, чтобы обеспечивать приток и движение свежего воздуха. Здесь же оба просвета были заколочены. В остальном это был обычный фургон, рассчитанный на перевозку лошадиного веса и удары лошадиных копыт.

Я сидел на голом грязном полу. Я был готов себя убить.

После всех усилий уйти от погони, я согласился поехать с Лукасом и как последний кретин оставил машину на виду на целый день. Они взяли мой след в Жокей-клубе, думал я. Вчера или сегодня утром.

Вчера, думал я, на парковке не было мест, поэтому я бросил машину на улице и получил штраф.

Я не показывался у себя дома. Я не показывался в Эйнсфорде. Я не показывался в «Кавендише» и прочих привычных местах. Но я объявился в Жокей-клубе.

Я сидел, проклинал все на свете и не мог отделаться от мыслей о Треворе Динсгейте.

Ехать пришлось часа полтора. В тряске, духоте и унынии я усердно старался не загадывать, чем это кончится. Через некоторое время я услышал за перегородкой голос Чико, хотя слов разобрать не смог. Ему коротко отвечал равнодушный бас шотландца. Джекси упоминал двоих профи из Глазго. Тот, кто сидел с Чико, был несомненным профи. Не заурядный гопник из подворотни, а жестокий и неглупый бандит, что гораздо хуже.

Наконец, тряска прекратилась и послышался лязг. Фургон отцепили. Лендровер отъехал и во внезапно наступившей тишине я ясно услышал голос Чико.

— Что случилось? — проговорил он все еще заплетающимся языком.

— Скоро увидишь.

— Где Сид?

— Молчи давай, парень.

Звука удара не было, но Чико замолчал. Человек, поднявший трап на парковке, теперь опустил его, и прицеп залило светом половины седьмого вечера среды.

— Выходи, — приказал он и отступил назад. Я встал, и он тут же направил в мою сторону вилы.

Даже из глубины я мог видеть, где мы находимся. Прицеп стоял внутри строения, и этим строением оказался крытый манеж на ферме Питера Раммилиза.

Обитые досками стены, окна в крыше, открытые из-за жары. Надежное укрытие от посторонних взглядов.

— Выходи, — повторил он, махнув вилами.

— Делай, что он сказал, парень, — послышался угрожающий голос охранника Чико. — Не тяни.

Я подчинился. Вышел по трапу на покрытый опилками пол манежа.

— Туда, — махнул он вилами. — К стене. — Он говорил грубее, с более сильным акцентом и выглядел не менее грозно, чем его напарник.

На негнущихся ногах я пошел куда было сказано.

— Теперь повернись. Спиной к стене.

Я повернулся, слегка касаясь спиной деревянной обшивки стены.

За бандитом с вилами, в стороне, там, где я не мог видеть его из прицепа, стоял Питер Раммилиз. В отличие от напряженной сосредоточенности шотландцев, на его лице отражалось мерзкое сочетание издевательской радости и предвкушения расправы.

Он вел лендровер, догадался я, поэтому я его и не видел.

Громила с Чико подвел его к трапу. Чико почти висел у него на руках. По его лицу бродила растерянная непонимающая улыбка.

— Привет, Сид, — пробормотал он.

Державший его бандит занес дубинку и обратился ко мне:

— Слушай, парень. Стой смирно, не дергайся. Только попробуй шевельнуться, я твоего дружка вмиг прикончу, ты и пикнуть не успеешь. Понял?

Я не отреагировал, и он кивнул тому, кто держал вилы. Тот медленно, с опаской двинулся ко мне.

Я посмотрел на Чико. На дубинку. У меня не было права рисковать. Я стоял... смирно, не дергаясь.

Он перевел вилы мне на грудь. Осторожно приближаясь, с каждым шагом он поднимал их все выше, пока один из зубьев не задел мне горло.

— Не дергайся! — повторил тот, кто держал Чико.

Я стоял недвижим. Зубья вил скользнули под подбородком по обеим сторонам шеи и уперлись в стену, придавив к ней голову. Хорошо еще, что не сквозь кожу, мелькнула у меня мысль, но положение все равно было дурацким.

Приведя вилы в нужное положение, он сильно и резко вогнал острые зубья в деревянную обшивку стены, после чего продолжил давить своим весом на рукоять, так, чтобы я не смог высвободиться. Никогда в жизни я не чувствовал себя более беспомощно и глупо.

Бандит, державший Чико, пришел в движение. Он снес его по трапу и сильно толкнул его в спину. Словно тряпичная кукла, Чико растянулся на опилках, а бандит подошел ко мне, убедился, что я надежно пришпилен к стене и кивнул.

— Держи и не отвлекайся, а я займусь вторым, — приказал он.

Я всматривался в их лица, стараясь запомнить их на всю жизнь.

Грубые черты, тяжелые скулы. Холодный бесчувственный взгляд внимательных глаз. Бледные лица в обрамлении темных волос. Небольшие головы, прижатые уши, толстые шеи. Синяя щетина на тяжелых подбородках. На вид лет сорок. Они были похожи друг на друга и оба производили сильное впечатление опытных наемников, исполнительных и жестоких.

Питер Раммилиз подошел поближе. В сравнении с ними он казался мягкотелым. Невзирая на неодобрительные взгляды своих дружков, он попытался покачать вилами и, к своему удивлению, обнаружил, что у него ничего не вышло.

— Я тебя научу не совать свой сопливый нос в чужие дела, — пообещал он. Я не удостоил его ответом. За его спиной Чико поднялся на ноги и на мгновение я воспрял духом, решив, что он только притворялся оглушенным и сейчас применит к ним парочку эффектных приемов дзюдо.

Моя радость длилась недолго. Его пинок не развалил бы и карточный домик. В бессильной разрушительной ярости я увидел как дубинка вновь опустилась на голову Чико, и он упал на колени, теряя остатки соображения.

Бандит с вилами не отвлекался и не отпускал рукоять. Я давил и тянул, но безуспешно.

Громила с дубинкой расстегнул пояс. В изумлении я увидел, что он вытягивает не кожаный ремень, а тонкую гибкую цепь, вроде тех, на которых висят гири напольных часов. Он взялся за нечто вроде рукояти на одном конце и взмахнул рукой так, что свободный конец цепи со свистом рассек воздух и обмотался вокруг Чико.

Чико вздернул голову, его глаза широко распахнулись а рот раскрылся в беззвучном крике боли, огнем разогнавшей туман в его голове. Бандит снова взмахнул рукой, цепь ударила Чико и я услышал собственный крик: «Сволочи, чертовы сволочи!», который ровным счетом ничего не изменил.

Чико пошатнулся, с трудом встал на ноги и спотыкаясь, стал отступать, а бандит пошел за ним, продолжая хлестать его по всему телу с неумолимой жестокостью, гордо делая свое дело.

Я что-то нечленораздельно кричал, бессвязные слова, орал ему прекратить, задыхаясь от гнева, жалости и чувства вины. Если бы я не взял с собой Чико в Ньюмаркет... если бы я не боялся так Тревора Динсгейта... это из-за моих страхов Чико оказался в этом месте в это время... Господи, сволочи, перестаньте, перестаньте... Я рвался из-под вил и ничего не мог поделать.

Чико дергался, спотыкался, потом он упал и пополз на четвереньках по манежу неровной дугой, и в итоге свалился ничком недалеко от меня. Легкая хлопковая ткань рубашки дергалась под каждым ударом цепи, и на ней тут и там проступали тонким пунктиром кровавые полосы.

Чико... господи. Только когда он перестал шевелиться, избиение прекратилось. Его мучитель опустил цепь и встал над ним, оглядывая дело своих рук.

Казалось, Питер Раммилиз сам испугался того, что произошло, несмотря на то, что это он привез нас сюда, он все устроил.

Бандит, державший вилы, впервые отвлекся от меня и посмотрел на Чико. Вилы перекосились самую малость, но и этого хватило, чтобы они перестали давить мне на шею. Я рванул рукоять с силой, которой он никак не ожидал, и наконец-то освободился. В кровожадной ярости я бросился не на того, кто избил Чико, а на самого Питера Раммилиза, который оказался ближе.

Я со всей силы ударил его в лицо, ударил твердой левой рукой, дубинкой, начиненной электроникой на две тысячи фунтов. Он завизжал и закрыл лицо руками.

— Сволочь, — прорычал я и снова ударил его, на этот раз по ребрам.

Бандит с цепью переключил свое внимание на меня, и следом за Чико я обнаружил, что сперва наступает изумление. Цепь жалила невероятно сильно, режущая боль от удара продолжала жечь и потом.

Я бросился на него с яростью, которая удивила меня самого, и он отшатнулся. Я поймал летящую цепь на протез, ее конец обмотался вокруг предплечья, и я с силой выдернул ее у него из руки. Кожаная петля мотнулась ко мне, и если бы мы дрались один на один, я отомстил бы за Чико и вырвался на свободу, потому что ринулся на него окончательно потеряв голову.

Я ухватился за кожаную петлю, и как только цепь соскользнула с протеза, взмахнул рукой, очертил над головой круг и сильно хлестнул бандита по плечам. По его широко распахнувшимся глазам и нечленораздельному шотландскому реву стало ясно, что он впервые пробует свое угощение.

В это время подоспел бандит с вилами, и если с одним я, может, и справился бы, то против двоих шансов не было. Он ткнул в меня острыми зубьями, и хотя я увернулся словно тореадор, первый бандит успел вцепиться в мою правую руку и принялся отбирать цепь.

Я в прыжке развернулся к нему и ударил металлической кистью по уху так сильно, что отдача передалась мне по протезу до плеча.

На мгновение я увидел его глаза совсем близко и понял, что этот закаленный боец не будет скулить сидя на трапе, подобно Питеру Раммилизу. Тем не менее удар по голове заставил его ослабить хватку, я вырвался и, продолжая сжимать цепь, переключился на бандита с вилами. Тот успел отбросить вилы и тоже расстегивал пояс. Пока у него были заняты обе руки, я прыгнул к нему и познакомил с их собственным оружием.

Не давая им времени оправиться от шока, я бросился к двери, за которой были люди, спасение, помощь. Ноги вязли в мягких опилках словно в густом сиропе. Наружу я выбраться не успел: массивную раздвижную дверь держал упирающийся в землю болт.

Бандит с вилами настиг меня прежде, чем мне удалось вытащить болт. Его пояс тоже оказался цепью, но не от напольных часов, а больше похожей на ту, на которую сажают собак. Не столько хлестать, сколько бить.

Цепь-жгучка все еще была у меня в руках. Не разгибаясь, я махнул ей понизу, стараясь опутать ему ноги. Он крякнул от боли и бросился на меня одновременно с подоспевшим сзади напарником. Они схватили меня и к сожалению, несмотря на все старания, мне больше ничего не удалось сделать. Пока его дружок держал меня, второй бандит отнял свою цепочку: он был сильнее и ему удалось ударить мою руку о стену, чтобы ослабить хватку. Ну что ж, решил я, так легко вы со мной не справитесь, я вас заставлю поработать. Я побежал вдоль стены, вынуждая их гнаться за мной, и, описав круг, вернулся к двери.

Я схватил вилы и некоторое время у меня получалось держать бандитов на расстоянии. Потом я метнул вилы и промахнулся. Чтобы ослабить боль, можно превратить ее во что-то еще, и я не ощущал почти ничего, кроме бешеной ярости и злобы, прикрываясь ими словно щитом.

Я кончил точно так же как и Чико: спотыкаясь, ползая и наконец рухнув без движения на мягкие опилки. До двери было рукой подать, но помощь оставалась недоступной.

Теперь, когда я не двигаюсь, они прекратят, думал я. Сейчас уже прекратят.

Они прекратили.